Перекаты (гет)

На балконе с коваными перилами за столиком сидели двое. Внизу совсем рядом шумело море, а ветер доносил головокружительный запах цветущих каштанов. Первый взял стоящую на столике бутылку вина и разлил по бокалам, после чего, так и не прикоснувшись к своему, развалился в кресле. Вырез расстегнутого сюртука цвета темного мха открывал ярко-зеленый шелковый жилет. Для постороннего наблюдателя его поза могла бы показаться расслабленно-вальяжной, но зеленые глаза смотрели напряженно, будто жадно искали что-то, скрываясь за привычно-шутовской манерой. Тот, на кого был направлен этот взгляд, поплотнее закутался в старую залатанную шинель без каких-либо знаков различия, будто мерз. А может, и вправду мерз, даже в теплый весенний день — бледность лица и тени под глазами говорили о слабом здоровье сидящего на балконе человека. Да и человека ли? Когда обладатель шинели замолкал и задумывался, сквозь него неотчетливо просвечивало кресло и другие предметы обстановки. Но потом взгляд обретал сосредоточенность и в кресле опять сидел просто больной и уставший человек.

Наконец, человек в зеленом, будто на что-то решившись, сделал глоток из бокала и заговорил:

— Я благодарен вам, Мастер, за всплеск романтики в вашем коридоре. Он воодушевлял, это было поистине прекрасно. Быстро потух, к сожалению, и что случилось дальше... я даже не возьмусь пересказать, это надо видеть. Впрочем, возможно, памятник на горке вас утешит. Где было ваше любимое кафе.

Тот, кого назвали Мастером, вздохнул, поглядел на свои руки и опрокинул в себя бокал в один прием, как стакан водки.

— Лучше бы оставили кафе... Хотите мне его показать?

— Вам нисколько не любопытно, — собеседник не спрашивал.

— Нет. Я не люблю ходить в будущее. Но раз уж решили, лучше не тянуть.

Двое поднялись из кресел почти одновременным движением, собеседник в зеленом взял свою трость, но направился вовсе не на улицу, а вглубь дома. Небольшой зал оказался местом, откуда во все стороны под неожиданными углами расходились коридоры. Едва собеседники свернули в один из них, он преобразился, казалось, от звука их голосов и шагов, от их дыхания — и превратился в открытую галерею, вдоль единственной стены которой висели картины.

— Ну... с этим ясно, не гениально, но живенько. — Набалдашник трости чуть коснулся полотна, изображающего штурм рейхстага. Картина ожила: в тихую галерею донеслись шум выстрелов, крики, запах порохового дыма. Небрежный жест перед ставшей окном картиной — и на стене вновь только полотно с мазками краски. Несколько шагов по солнечной галерее они сделали в молчании.

— Вот другой сюжет, здесь уже видны отличия. — На холсте с резной рамой — площадь перед величественным красивым зданием и ручейки молодежи, устремляющиеся ко входу. Какое-то учебное заведение.

— Отличия от чего? — голос человека в шинели хриплый, вот-вот сорвется на кашель.

— Все увидите сами. А пока идем дальше. — Новая картина: бурное море и белый корабль с алыми парусами.

— Как вам вот это?

— М-м... я представлял себе его иначе. — На вопрос в глазах "зеленого" пояснил: — Здесь шторм, шелк не выдержит. И почему он здесь?

— Здесь, потому, что картина создана в это время. И что самое странное — она живая, художник действительно вложил душу. — С прикосновением трости из окна-рамы рванулся шквал холодного ветра с морскими брызгами. Почти мгновенно алый шелк парусов потемнел и зазмеился молниями разрывов. Спустя несколько секунд на мачтах трепыхались под ветром только алые обрывки ткани. Движение руки — и картина застывает, но изображение на ней теперь более походило на Летучий Голландец, нежели корабль мечты. — Прошу прощения, испортил картину.

— Так она даже больше... настоящая. Но грустно.

— Да, душу художник в нее вложил, а вот разум — где-то оставил. И Вы правы, Мастер, так она более настоящая и как бы предсказывает... Но идемте — я обещал показать.

Еще несколько шагов. Рама матового белого металла. Вершина заснеженной горы, на ней стоит человек в ослепительной ярко-оранжевой, теплой даже на вид куртке. Торжествующе улыбается. Одной ногой попирает лежащий на самой вершине камень, в раскинутых руках — красный флаг.

Тот, кого называли Мастером, зачарованно уставился в "окно", даже протянул руку и коснулся рамы.

— Сколько пафоса...

— Вы правы. И это сразу же сказывается. — Прикосновение вызвало завывания ветра. — Заметьте, ветер здесь не пахнет снегом. Но не буду долго держать открытым окно, Вам и так холодно.

— Ничего. Мне уже не страшно простудиться. А снегом действительно не пахнет.

Движение руки, и картина снова становится только картиной. Следующая рама на галерее. Панорама: многоэтажные дома, индустриальные пейзажи, поезда, лучистое солнце, и на фоне всего этого улыбающийся парень-здоровяк с молотом в руке.

Движение трости. Двое стоят перед глухой нишей в стене, тлеет лучина на месте солнца, остальное пространство кое-как заполнено кусками битого кирпича и бетона. А там, где белела улыбка парня, проволокой прикручен керамический зубной протез, слегка побитый с одного края.

— Все. Дальше можно не ходить, ничего живого там нет.

— Вы говорили о сравнении?..

— Сейчас. Только придется вернуться в зал.

Другой выход из зала и, кажется, почти та же самая галерея. Только на первый взгляд. Дикий виноград иначе сплел ветви, как-то звонче шумел прибой. И картины вроде бы те же: вот рейхстаг, а дальше — идущие студенты.

— Присмотритесь внимательнее, Мастер.

На картине то же здание, но молодых людей заметно меньше, и многие шли парочками, взявшись за руки. Человек в шинели поглядел вперед, в тени бесконечной галереи.

— Хотите посмотреть свой "Секрет"?

— Да. Признаюсь, любопытно. Хотелось бы взглянуть.

— Не получится. Его нет здесь.

— Вот как. То есть они, — кивнул в сторону картины со студентами, — не стали меня читать.

— Может, и стали, но памятника не поставили. Зато ваше кафе — целехонько, и готовят там отлично. А я далеко ходил. И ниши с кирпичом на этой галерее тоже нет — все картины живые. Пойдете смотреть?

— Знаете... наверное, нет. Я же говорил, что не люблю ходить в будущее. А вот эти ребята интересны.

— Мне тоже. Пойдемте, это же просто.

Человек в сюртуке взял своего спутника за руку и шагнул прямо сквозь стену с картиной. И галерея опустела, как будто никого не было. Только по площади перед вузовским зданием летели два воздушных вихря, слегка закручивая пыль.

Сергей шел в родной институт с предчувствием неприятностей. Не каждый день кто-нибудь из студентов получал требование явиться в деканат перед занятиями, да еще подписанное секретарем парткома. Никаких серьезных проступков за собой не помнил, значит... ничего это не значит.

А на улице стоял такой день! Начало лета, солнышко. Ветрено только. Вот опять закрутившийся ветер кинул в глаза песком, а потом, как игривая собачка, дернул за штанину. Сергей вздохнул, улыбнулся, прищурил глаза, отогнав беспокойные мысли. Экзамены сданы, осталось через пару недель — распределение, и все просторы Родины откроются перед ним. Ему грезилось, как он находит алмазы где-нибудь в недоступных отрогах Станового хребта, а отец обнимает его и говорит: "Я горжусь тобой, сын." Только отец не вернулся с войны. Но ведь мог бы сказать? Главное — попасть в отряд, идущий по новым местам, а не куда-нибудь в дальнее Подмосковье, подбирать пески для стекольного заводика. Нет, все-таки, Сергей даже запнулся на ровном месте, зачем его вызвали? Или... пришла какая-то заявка, под которую подходит только он?

В кабинете Сергея встретил декан — седой, крепкий старик по прозвищу "Дед", который, как говорили, ходил с экспедициями еще до революции, и Конкордия Петровна, секретарь парткома факультета. Высокая суровая женщина с жестким взглядом и причудливой биографией. Родившись в семье эсеров-подпольщиков, встретила революцию юной девушкой, но в гражданскую уже оказалась среди красных агитаторов. Закончила войну "товарищ Кора" комиссаром на Дальнем Востоке. А сейчас читала третьему курсу "историю марксизма". На факультете ее боялись до судорог все, исключая Деда.

— Воробьев Сергей? Проходите, садитесь. — Товарищ Кора уставилась на парня, будто пыталась просверлить дырку.

— Вот скажите нам, товарищ Воробьев, как Вы планируете приносить пользу стране?

Сергей захлопал глазами, пытаясь понять, что от него хотят?

— Я... как геолог надеюсь принять участие в открытии новых полезных ископаемых на просторах Сибири...

— Очень похвальные планы. Очень...

— Только есть маленькая загвоздочка, Сережа. — Дед всегда любил такие обороты: "зацепочка" "хвостовочка" (не к ночи будь помянута), "зачеточка"... Особенно когда прокатывал за что-нибудь студентов. И очень ошибались те, кто полагал слова декана недостаточно серьезными. — С сибирских просторов все заявки на выпускников уже пришли. И среди нет ни одной одиночной.

— То есть как?

— Все полторы дюжины пришедших заявок — парные. Причем в пятнадцати из них стоит пометка "семья". Это значит, что отправить по ним мы можем только женатых. А Вы, Сережа, насколько мне известно, даже постоянной девушкой не обзавелись. Или обзавелись, но не среди студенток нашего института?

— Нет, никого. Но неужели нет ни одной одиночной заявки?

— Ну как же — нет, Сережа. Конечно, есть. Вот, например, заявочка из Краснодара. Краю требуется геолог, чтобы методом шурфования определять залегание песка и других водоотводящих пород перед прокладкой оросительных каналов. Очень нужная и полезная работа. Ты крепкий парень, а будешь копать ямы на южном солнце, станешь еще более крепким и загорелым. Девушкам это нравится. Понятно, что заявка одиночная.

— Но ведь это не инженерная работа! Техникума достаточно. Я... надеялся исследовать Сибирь.

Молчавшая во время разговора "товарищ Кора" внезапно врезала кулаком по столу, да так, что папки с бумагами подпрыгнули и посыпались кучей. И как только у женщины силы хватило на такое? Впрочем, Сергей поймал себя на мысли, что не мог бы воспринимать товарища Кору как женщину. Голос ее, однако, звучал вполне спокойно и даже язвительно:

— Молодой человек, чем Вы обычно думаете? Сибирские отряды работают в изоляции, к чему там шекспировские драмы?

— Но почему не может быть чисто мужского отряда? Ходить по тайге — не женское занятие. Вот раньше на корабли женщин вообще не брали, — не удержавшись, брякнул Сергей.

— Сейчас все экипажи в рыболовном и торговом флоте семейные. А теперь ответьте мне, почему раньше они были чисто мужские.

— По-моему, удобнее, без б... — Ой! Сергей спохватился, кому это говорит. — Конкордия Петровна, мужская дружба, э-э-э, куда лучше м-м... работает в сложных обстоятельствах!

— М-да... и этого мы доучили до пятого курса, — она глядела на него как на какое-то особенно противное редкое насекомое. — Думать Вы, Воробьев, так и не научились. В парусном флоте экипажи были мужскими, потому что для управления парусами требовалось много сильных матросов. А на тему "чистой мужской дружбы" в условиях корабля: читайте не романы, а исторические свидетельства. Если бы с гигиеной получше обстояли дела, может, она и была бы "чистой". Так вот, в советском флоте и дальних экспедициях партия подобного морального разложения не допустит! — крышка стола опять подпрыгнула от удара кулаком, но падать с нее уже почти нечему. Сергей подумал, что ему тоже, судя по всему, нечего особо терять.

— Но ведь есть же не семейные заявки. Просто парные. А как тогда с кодексом строителя коммунизма?

— "Несемейные" заявки присылаются только в том случае, когда формируется новый коллектив. И предполагается, что приехавшие смогут в нем образовать семьи. Или уйдут. Понимаешь, Воробьев, люди рассчитывают, что молодые специалисты политически грамотны и морально устойчивы. А ты своими глупостями, которые здесь нам выливаешь — позоришь институт.

Сергей порадовался, что никто, кроме Деда, не слышит, а то все: после таких слов секретаря парткома о нормальной работе можно забыть и топать рыть котлованы, под южное солнце.

— Как я могу исправить ситуацию? Успеть жениться?

— Жениться за оставшиеся две недели ты, пожалуй, не успеешь. Про испытательный срок в ЗАГСе забыл? Так что остаются только парные. Их три. Одна — Ямал, разведка газового месторождения, двое геологов. Парень и девушка. Вторая — Камчатка. Но тут детализировано: парень — вулканолог, девушка — геолог. Так что не твоя специализация. И, наконец, третья: верховья реки Зеи. Парень — геолог, девушка — геодезист, для уточнения контуров месторождений. Вот, собственно, и все. Можешь идти, Воробьев. Иди и подумай.

Плохо помня, как вышел из деканата, Сергей спускался по широкой лестнице. С ним кто-то здоровался, он что-то отвечал. Очнулся Сергей, только когда ветер на площади перед институтом швырнул в лицо пригоршню пыли, встряхнулся, как вылезший из воды мокрый пес и отправился домой. Думать.

* * *

Дома пахло пирожками. Серей тихо разулся в прихожей и прокрался на кухню — мама раскладывала на большой сковороде очередную порцию. Вообще-то Сергей предпочитал печеное, а не жареное, но Любовь Васильевна где-то вычитала, что в пище "должны содержаться белки, жиры, углеводы и витамины", и стала по любому случаю готовить пирожки с зеленым луком и яйцами, при этом непременно жареные на свином сале. "А откуда иначе жиры возьмутся?" И любые попытки сына объяснить, что она что-то неправильно поняла в той статье, просто игнорировались. "Вот белок в яйцах — вижу. Вот витамины в луке — тоже... вижу. Хлеб — углеводы. Вот хлеб. А жиры где? Нет, надо жарить на сале, чтобы все в комплекте."

— Сережа, садись есть пирожки!

— Ма, не хочу я, аппетита нет.

— Девушка обидела? — Любовь Васильевна смотрит подозрительно, прищурив глаза.

— Дались вам всем эти девушки!

— Так, сын, давай рассказывай.

— Да что рассказывать? В деканат вызывали, по поводу распределения. Говорят, нет в Сибирь одиночных заявок, только семейные и парные. Ну не понимаю я, что девчонкам в тайге делать! А теперь придется в Краснодарский край ехать — ямы копать.

— Ну, положим, в Краснодарский край ты не поедешь. У тебя дядя в Мосгражданстрое, не забыл? Найдется у них ставка для геолога, и заявку сделают, я уже говорила. И по поводу этих..."ушельцев" и думать забудь, нечего тебе в Сибири делать.

Ушельцы... Сергей не любил это слово. Обидно как-то звучит, хоть и самоназвание. Да и как еще назвать одним словом геологов, геодезистов и прочих исследователей глухих мест, строителей в тех же местах, семейные экипажи в рыболовном и грузовом флоте на Дальнем Востоке и Севере? Ладно, пускай "ушельцы", раз сами себя так назвали. Но за что мама их так не любит?

— Ма, ну что ты так про Сибирь? Там интересно.

— Я не про Сибирь, хотя тоже глупость — куда-то уезжать. Тут у нас жилье, родственники, столица. А там... — она махнула лопаткой, которой переворачивала пирожки, видимо, слов не хватало. — А главное, если попал в ушельцы, это конец. Потом ни в одно приличное место работать не возьмут. Так и придется всю жизнь там провести, среди медведей... — "Помрешь в тайге... и никто не узнает, где твоя могилка", — так и читалось на лице, правда, вслух она этого не сказала.

— Как не возьмут? Вон Федька, на курс меня старше — вернулся, в аспирантуру пошел.

— Ну-у... через год — еще куда ни шло, могут и взять. Молодой, глупый, романтика... А потом — все. Да и аспирантура ваша — это не работа. А после, глядишь, обратно в Сибирь сошлют.

— Мам, я все-таки попробую. Может, найдется какая девочка, чтобы по парной заявке. Если там совсем плохо, через год вернусь.

— Вот воспитала упрямца на свою голову! Ему говоришь, он не слышит! А эти парные заявки — вообще гадость. Это же значит: там брак регистрировать!

— Ма, ну какая разница — где?

— Есть разница. Брак, зарегистрированный у ушельцев, он как бы... не совсем настоящий. В приличном обществе и сказать-то стыдно. То есть в один номер гостиницы таких "супругов", конечно, поселят, а в остальном — бумажка бумажкой. Половина законов для них не действует.

— Не слышал про такое. Узнаю.

— Узнай, узнай. Сходи к тете Варе с четвертого этажа, она тебе порасскажет. У нее дочка к ушельцам сбежала, сейчас живет без штампа в паспорте, как шлюха какая, право слово. Семья у них, видите ли, ага, семья. Потому и не едут туда нормальные девушки, потому и заявки парные. Чтобы такие дураки, как ты, других дурочек искали, да к ним везли. — Любовь Васильевна во время этой тирады угрожающе, хотя и безадресно, размахивала скалкой так, что становилось неуютно.

— Мам, успокойся. Я узнаю, выясню. Не у тети Вари, конечно.

— А чем тебе тетя Варя не нравится? Она не из этих, а честная женщина!..

— Ладно, ладно. Честная, хорошая... но я со знакомыми парнями поговорить хочу.

— Говори, говори. Только глупостей не наделай, смотри.

Сергей сжал зубы. Ну за кого она его принимает, а? За маленького мальчика?

Хотя надо признать, все эти разговоры о странностях ушельцев он считал лишь сплетнями. Просто люди, живущие в труднодоступных местах, и занятые опасным и интересным делом. Ровно как писали о них в газетах. А если все не совсем так? Где бы узнать? Блин! И времени совсем не остается. Хотя... Надо встретиться с Васькой. Приятель по некоторым студенческим гулянкам, душа компании. И одновременно будущий историк, уже поступивший в аспирантуру. Единственный сын из старой профессорской семьи, кажется, с еще дореволюционными традициями. Он должен знать... Решено, пока есть время, надо собираться и ехать к нему.

* * *

Дом довоенной постройки с треугольной крышей, колоннами и лепными завитушками поверху, очень подходил Ваське, который с детства рос среди книг, чертежей, рисунков, рассказов о далеких странах и древних событиях. Сейчас, глядя на этот дом, Сергей вдруг понял, что давно завидовал Ваське. Может, и его желание сделать открытие где-нибудь в далеких сибирских лесах вызвано тем, что приятель его никогда не покинет город. Впитавший в себя взгляды и стиль жизни столичной интеллигенции, он знал, кажется, все и обо всем, но мало что из этого "всего" видел своими глазами. Но Сергею сейчас требовалось именно знание.

Васька был дома. Глянув в полутемной прихожей на неожиданного гостя, (лампочка светила в потолок, метрах в десяти от входа, не меньше) только покачал головой:

— Серый, на тебе лица нет. Проходи в комнату, я сейчас кофе сварю. Потом расскажешь.

Кофе у Васьки всегда получался вкусный, с какими-то ароматами далеких стран. Сергея поражало это противоречие. Здесь, у человека, никуда не путешествовавшего и не собиравшегося этого делать, как-то особенно ощущался запах дальних странствий. Прихлебывая горьковатый напиток, Сергей рассказал и о вызове в деканат, и о разговоре с матерью.

— Вась, скажи, она не права? Это все чушь?

— Она не права во многом, но это не чушь, а мнение большинства граждан страны. И когда-нибудь оно может стать серьезной проблемой.

— Во многом? В чем именно?

Васька задумался, глядя перед собой, покачивая чашкой в руке в такт каким-то своим мыслям:

— Скажи, Серый, что ты знаешь о причинах крестовых походов?

— Ну-у... верующие рыцари поддались на агитацию проповедников и ходили освобождать "гроб господень". Вроде так, но я не очень интересовался всей этой религиозной ерундой.

— Странно. Политэкономия для вас, конечно, не профильный предмет, но все же вам должны были ее читать.

— Читали. — Сергей поморщился. По политэкономии у него стояло "хорошо". Одна из немногих четверок в дипломе. — Очень скучная вещь.

— Вам не повезло. Так вот, о причинах крестовых походов... У большинства из них была одна причина. В Европе накаливалось слишком много активной молодежи благородных сословий. С оружием в руках, заметь. И слишком мало места. Это становилось опасно. И тогда затевался крестовый поход. Настоящие буйные уходили. Оставались прагматики. Потом те, кто ушел, погибали в походе, и тогда их земли делили соседи, те, кто остался. Некоторые возвращались через несколько лет, и обнаруживали, что их полагали погибшими, и родовые земли тоже поделили. Без них, конечно. Ну а самые сильные и удачливые завоевывали себе земли на востоке, строили замки и оставались там. Как думаешь, что случалось с их землями в далекой Европе?

— Понятно. Но при чем тут ушельцы?

— При том. Говорить о них начали примерно в тридцать втором. Вроде бы само родилось движение. Но посмотри на тогдашнюю обстановку. А еще лучше — на время за несколько лет "до того, как". И чего мы тут видим? Многие "старые революционеры" не умеют ничего, кроме как организовать восстание и воевать. В мирной жизни, когда надо не врагов бить, а заводы строить, они чувствуют себя неуютно. И один за другим возникают заговоры. Сами по себе они неопасны, если бы не новая активная молодежь, которая выросла на рассказах отцов и старших братьев о революции и гражданской. О добыче справедливости с помощью винтовки.

— Ты хочешь сказать, что к нашей стране, здесь... применили метод "крестовых походов"? Но это же подло! Неужели нельзя было иначе?

— Можно. Погнать волну чисток по всей стране, снять "слой" самых непоседливых и непристроенных к делу... Кого возможно — запугать, других отправить в ту же Сибирь, но в ссылку — лес валить, каналы рыть, дороги строить. Ну а самых непонятливых — расстрелять. Заодно и другим урок будет. Как тебе такой вариант?

— Бред какой-то.

— Не бред. Такой вариант предлагался и у него были сторонники. Но Сталин выбрал вариант организации ушельского движения. И в войну стало понятно, насколько он был прав. Ты ведь знаешь о роли ушельцев в войне?

— Диверсионные отряды. Они полностью разрушили коммуникации в немецком тылу. Но немцы все равно успели захватить всю Украину и Белоруссию.

— Успели. И четыре миллиона погибших — огромная плата за победу. Но начиналось все гораздо хуже, пока из Сибири не пошли эшелоны с десятками переоборудованных таежных тягачей, а на каждом — экипаж, умеющий хорошо стрелять, прятаться в лесах и понимать друг друга без слов. Немецкое командование рассчитывало, что с началом войны ушельцы отделятся, с Сибирью вместе, но просчиталось. А после победы были приняты те самые поправки к законам, о которых говорила твоя мама.

— А при чем тут все эти семейные заморочки?

— Скажи мне, зачем молодые специалисты едут в Сибирь?

— Ну как же? Давать стране угля...

— Это с точки зрения их самих. А с точки зрения страны?

— Потому, что они там нужны. Вот геологи — новые месторождения открывают.

— Все вроде бы так. На поверхности. Но подумай, зачем тогда столь старательно поощряют создание семей, да и появление детей тоже. Ведь как только появляются дети, этим специалистам становится не до открытий. Они оседают в базовых поселках, меняют профессию и перестают гоняться за открытиями.

— Ты хочешь сказать, именно для того, чтобы "оседали"? И вторые специальности... То есть нас не просто так дополнительно учили еще и на механиков, а девчонок — на учителей?

— Ну вот. Ты сам все понял.

— Но так же совсем неэффективно, учить геолога пять лет, чтобы через пару лет работы он ушел в механики!

— Уходят не все и не сразу, да и все равно получается дешевле, чем отправлять туда тех же механиков отдельно, приманивая только длинным рублем. Так что главные интересы государства здесь — вовсе не только геологоразведка, а именно переселение активной молодежи на неосвоенные территории.

— И запрет устраивать на работу ушельцев тоже есть?

— Нету. Запретов — нету. Они сами предпочитают не возвращаться. Слишком там у них все по-другому. И неофициальные сложности наверняка есть. Многие руководители боятся брать тех, кто на них сильно не похож.

— "Все по-другому", это ты о том, что при отсутствии штампа в паспорте часто меняют мужей и жен?

— Это тоже ерунда. Законы тут вообще не причем, как будто штампик кого-то всерьез останавливает. Просто обыватели не любят ушельцев, вот и множатся сплетни. А в законах не так уж много исключений, основное касается детей: родителями ребенка считаются те, с кем он живет. Это что-то типа автоматического усыновления. Ну и обратное: если родители расстались, то ребенок остается с кем-то одним, а второй из них уже больше не имеет к ребенку никакого отношения и никаких прав. Собственно, это как раз из тех поправок, которые были приняты после войны, когда многие дети лишились родителей. Из законов, в общем-то, все кроме одного — у ушельцев действует "особое право", когда начальник может расстрелять любого подчиненного без суда. Или наоборот, вытащить на поруки. Но уже давно "особое право" в форме расстрелов практически не применяется. Вот в форме поручительства — бывает. А остальное — не законы, а практика. Ну или там "обычай". Например, жилье у ушельцев принято оформлять не на семью, а на артель. Так это все в рамках общего законодательства.

— То есть, если я поеду работать в Сибирь, меня попытаются и "осадить" там?

— Обязательно. Я вот не еду, например.

— А как же геология?

— Хочешь — занимайся. Думаю, мешать не станут. Геологи там действительно нужны.

— Но только парные заявки...

— Разумеется. Иначе там моментально начнется перекос в мужскую сторону и конфликты. Лидеры ушельцев это понимают. Так что — хочешь ехать в экспедицию, привози с собой девушку. Более того, там постараются сделать так, чтобы вы сразу жили как семья.

— То есть как?

— Не знаю. — Он пожал плечами. — Поселят вместе в комнату с одной кроватью, например. Я слышал, это обычная практика.

— Но зачем?

— Говорят, так девушкам проще адаптироваться. Типа вначале рядом со знакомым, но уже по новым правилам. Так что, когда будешь подбирать себе девушку на занятие заявки, учти такую перспективу. Да, и презервативами запасись.

— Ну ты и насоветуешь. Я, может, вообще до нее дотрагиваться не собираюсь.

— Ага... — Васька развеселился, — будешь спать зубами к стенке.

— Вась, нет у меня девушки. Тем более, тут требуется конкретная специальность. Вон, для самой интересной заявки — геодезистка.

— Так познакомься, делов-то.

Ваське хорошо говорить "познакомься", он везде "душа компании". Часто гостит в общагах, хоть и живет дома. А я все пять лет учился, учился, и вот теперь выясняется, что это никому не нужно.

— Ага. Подходить и спрашивать: "Девушка, хотите поехать в тайгу жить? А муж у вас есть?" Отличный способ получить по морде.

— Или познакомиться. — Васька вдруг заржал так, что чуть не расплескал чашку.

— Ты чего?

— Так... Анекдот вспомнил. Неважно. Кое-чем я тебе, пожалуй, смогу помочь.

Уходил Сергей поздним вечером, засунув в карман листочек с именами выпускниц факультета геодезии.

Небольшой особняк на окраине Иркутска казался спящим. Сложенный из серого камня первый этаж сливался со склоном пригорка, сруб второго этажа из потемневших из времени лиственниц расплывался темным пятном в ночи. То ли есть он, то ли нет.

Хозяин особняка не спал. Не зажигая света, старый человек, может быть, даже ровесник этого дома, смотрел из темной комнаты в окно, на блестящую под луной ленту Ангары. Думал о чем-то важном и серьезном, или погружался в воспоминания, но вполне возможно, не думал ни о чем, давно уже обретя власть над своими мыслями. Только память иногда своевольничала, пробуждая призраков. Вот и сейчас: некто пересек полосу лунного света, и по-хозяйски развалился во втором кресле. Хозяин заметил гостя, но лишь слегка кивнул.

— Ты третий раз появляешься в моей жизни. Значит ли это, что мне пора покидать этот мир?

— Что вы, Николай Васильевич? Я просто зашел в гости. К тому же я нынче не один. С другом.

Гость поправил галстух, видневшийся в вороте сюртука, прислонил к письменному столу трость и кивнул в сторону. Из угла выступила темная фигура, закутанная в старую шинель. Второй гость молча расположился на диване и, кажется, не горел желанием вступать в разговор. Но первый из гостей оказался настойчив:

— Позвольте, Николай Васильевич, представить вам: Мастер.

— Просто Мастер? Как это... необычно, — В голосе хозяина дома прозвучала усмешка.

— Просто Мастер, — хриплый голос второго казался простуженным и очень усталым, — впрочем, можете называть меня как угодно.

— Зачем? Вы можете представляться как угодно. Думаю, это неважно.

— Вы не удивлены.

— В мои годы приход в гости призраков уже не удивляет. Тем более, что вашего друга я встречал уже дважды. Первый раз в детстве, на ярмарке в Смоленске в девяносто седьмом. И кстати, выглядел он тогда в точности, как сейчас.

— Меня давно не интересует время, — первый из гостей сделал небрежный жест рукой, будто отгоняя муху.

— А время не интересуется вами, о отличие от всех нас, остальных. Кстати, тогда на ярмарке вы продавали закопченные стекла, чтобы смотреть солнечное затмение. "Лучшие закопченные стекла для лучшего затмения", — так вы, сударь мой, кажется, тогда кричали? Уже потом я выяснил, не было солнечного затмения в то время. Как только вас не освистали?

— А это потому, Николай Васильевич, что через мои стекла всегда видно то, что нужно.

— Вот-вот. Потому я и не знаю, была ли хоть одна наша встреча настоящей? Во второй-то раз, в тридцать шестом, меня прижало нехваткой кислорода, на склоне пика Ленина. Когда мне привиделось, что вы вошли в палатку. Но я ваши слова тогда запомнил и, когда вернулся в Москву, говорил со Сталиным. Отказался быть наркомом юстиции Союза и предложил проект "экспедиции Сибирь". Вышинский тогда так обрадовался, что я освобождаю ему дорогу к власти, что всячески поддержал проект. Не знаю, что бы получилось, продолжай я борьбу...

— Вас бы расстреляли. И вы сами это отлично знаете.

— Не то что бы знаю, но риск был велик.

— А так сами выскользнули и для будущих "ушельцев" место подготовили.

— Нет. Все было не так. Сперва именно меня и тех, с кем мы все это затевали, ребята Вышинского и назвали ушельцами. Презрительно так, дескать, сдались без боя. Бой действительно можно было дать. С одной стороны, Сталин понимал мои аргументы, а с другой...

— А в чем был спор? — подал с дивана голос второй гость.

— В чем? Все просто. О том, как осуществлять террор. Я предлагал — под личную ответственность. Так, как привык в экспедициях. Если командир уличил подчиненного в предательстве, он может его просто расстрелять. "Пользуясь чрезвычайными полномочиями." С другой стороны, если командир уверен в своем человеке, то никто ему под руку лезть не вправе.

— А если командир самодур и расстреливает просто так?

— У него есть свой командир, который его приговорит, как только узнает. А узнает непременно. Никто не пользуется чрезвычайными полномочиями просто так. Но это было ясно мне, ясно Сталину, у него тоже юность была веселая. Иное дело Вышинский. Он из шляхты, у них самодурство как раз было скорее правилом. Да и руки пачкать не любил. Вот и двигал идею: "Чистки должны быть законными". А как они могут быть законными, если это форма государственного террора, только иначе названная? Разве что закон наизнанку вывернуть. Что он и сделал. Его тезис, что обвиняемый сам должен искать для себя оправдания, а не следствие — доказывать его вину. Даже против анонимок. Плюс признание как достаточное доказательство. В результате получили вал доносов. Террор, который должен был быть ориентирован в основном на верхушку, прокатился по обществу снизу доверху. Каждый был рад настрочить донос на соседа. Хорошо, в зоне проекта я смог отстоять "чрезвычайное право", и как итог — по нему расстреляли в тысячу раз меньше людей, чем по процессам "врагов народа" на запад от Енисея.

— Вы говорите, как будто единственный вопрос стоял только о том, под каким соусом расстреливать — под белым или под болоньезе. Нельзя ли было вообще не расстреливать, а просто снять с должностей?

— Нельзя. Это люди из поколения "старых большевиков". Моего поколения, которое в своей юности не научилось строить, а только разрушать, мутить воду и смущать умы. "До основанья, а затем..." А вот с "затем" возникли сложности, и в них точно надо было найти виноватых. Иначе большинство из нас не умело. Чтобы дать возможность тем, кто умеет, построить новый мир, число "разрушителей" надо было сократить раз в пять. Иначе никак. И действительно вопрос лишь в том, как это сделать, не дожидаясь реальных заговоров.

— И вы предлагали… просто отстреливать?

— Да. Поскольку сделать это все равно было надо, и законным оно так или иначе быть не могло. Выбор только между личной ответственностью за чрезвычайные меры, или жеманным извращением самой сути законности.

Собеседник на диване молчал, иногда простуженно кашлял. Молчали и остальные, как будто весь разговор велся для него одного, для Мастера. В конце концов он и задал следующий вопрос.

— Почему вы думаете, что Сталин не принял бы вашу точку зрения?

— По предложенному мной правилу некоторых пришлось бы пристрелить ему лично. А Коба тоже предпочитал оставлять видимость чистых рук.

— И вам пришлось? Здесь, в Сибири...

— И мне пришлось. В чем совершенно не раскаиваюсь. Но кровь она и есть кровь, раскаяние здесь не поможет... Зато выросли ученики, которые уже почти и не стреляют — времена опять другие. Но "чрезвычайное право" осталось, оно меняет людей самим своим существованием. Немцы в войну почувствовали это на своей шкуре. Мальчики дрались хорошо, а главное — эффективно. Живыми вернулись многие, хоть и подставляли их порой по-глупому.

— Мальчики? Вы гордитесь ими?

— Да, Мастер. Жесткие, прагматичные, умные мальчики. Которые давно уже справляются сами без меня. Может, мне и правда пора уходить.

Хозяин тронул лежащий на столе наган с гравированной надписью, которую невозможно было прочесть в лунном свете. Впрочем, все присутствующие и так знали, что там написано.

— Это вы напрасно, Николай Васильевич, — первый из гостей взял в руки свою трость и поднялся с кресла, — вы им помогаете самим фактом своего существования.

— Да. Иногда давлю авторитетом кого-нибудь из московских выскочек.

— Что много. Так что не спешите за грань.

— А вы меня там дождетесь?

— Я всегда дожидаюсь.

Последние слова показались более похожими на шелест ветра за окном. Призраки-гости исчезли, будто их и не было. А хозяин особняка вздохнул и убрал наган в ящик стола.

* * *

Небо затянуло хмарью и побрызгивал мелкий дождик, совсем осенний, даром что на дворе середина июня. Сергей сильнее натянул кепку и поднял ворот куртки. Не иначе, погода решила составить компанию его настроению, еще утром такому безоблачному. Мятая бумажка выкинута в мусор, туда ей и дорога. Три имени, столько надежд... Но одна из девушек посмеялась надо ним, заявив, что ее уже ждет солнечный Крым и Черноморский флот с его моряками. Другая шла навстречу под ручку с каким-то парнем, так что сведения Васьки явно устарели. А третья неделю назад уехала в Новгород к родителям и, видимо, вернется оттуда с заявкой.

Сергей обратил внимание, что пока он, задумавшись, сетовал на погоду и судьбу, ноги сами принесли его к зданию факультета геодезии, и решил зайти в надежде на какое-нибудь чудо. Ни-че-го... только пустые коридоры, и сырость за окном.

Нет, не совсем пустые: у соседнего окна расположилась парочка. Сергей сам не понимал, зачем он замер, облокотившись о подоконник, и зачем сделал вид, что увлечен пейзажем за окном. Впрочем, они и так никого не заметили бы — слишком заняты разговором между собой:

— То есть ты... остаешься в Москве?

— Да, милая. Папа сделал заявку от Метростроя.

— А как же... Шануч?

— Анечка, я давно хотел тебе предложить... Нам ведь хорошо с тобой? Папа может сделать заявку и на тебя, если ты согласишься остаться.

— Остаться с тобой?

— Ну... Не в качестве жены, конечно. Родители никогда не согласятся... Но для моей любовницы организуют место.

— Любовницы.

— Ну да. Ты же не говорила про свадьбу. Нам с тобой и так хорошо. И поверь, это небольшая цена за то, чтобы остаться в Москве.

— А как же... наша практика в лесу прошлым летом? Твои песни у костра? Ты помнишь, что пел тогда? Вадик, что с тобой?..

— Анечка, милая, да я тебе еще спою! Все, что захочешь, и твою любимую про туман среди елей... сколько угодно. У меня есть друзья-туристы, будем ходить с ними, будет и костер, и песни. Анют, это ты отлично придумала. Даже когда придется жениться, я же не потащу жену в лес. Мы будем с тобой. Я тебя не оставлю.

— Вот как, "не оставишь"... А неделю назад, когда мы узнали про заявки и я думала, что выбрать, ты мне ничего не сказал.

— Так тогда заявку еще не сделали, вдруг сорвалось бы. А ты какая-то смурная стала. Мы же в кино собирались, пойдем? А потом зайдем ко мне, познакомишься с папой, договоритесь о заявке для тебя.

— Нет, Вадим. — Голос невидимой девушки зазвучал твердо. — Извини, я позабыла сделать кое-что сегодня, так что в кино не получится. Ты иди, иди домой... к папе.

— Но ты вечером приходи. Времени до распределения мало осталось...

— Я поняла.

Тишина коридора донесла громкий чмок в щечку, удаляющиеся шаги, тихий всхлип. Сергей решился повернуться и рассмотреть девушку подробнее. Пышные небрежно уложенные темно-рыжие волосы, остренькое "лисье" личико. Гибкая фигурка подчеркнута ситцевым платьем в зеленый горошек. Наверное, веселая и подвижная девушка. Правда, сейчас от веселости нет и следа, губа закушена, кулачки сжаты, но слезы сдерживает, только неподвижный взгляд потерялся где-то за окном. Неужели этот Вадик ничего не понял? Или она уже после его ухода позволила себе слегка отпустить чувства? Сергей чувствовал, что девушка ему симпатична. Хотелось подойти и прижать ее к себе, или догнать Вадика и набить морду. Хотя нет, пусть катится... подальше. Сергей замер от пришедшей в голову мысли, даже рот открыл и стоял так несколько секунд. Неужели шанс? Но как же? Просто предложить сейчас познакомиться будет звучать глупо. Не время, совсем не время.

Сергей тихонечко, почти крадучись, подошел и замер рядом с ней. Оба какое-то время молчали.

— Аня, а куда ты собиралась поехать по распределению?

Она повернулась и посмотрела на него, сдвинув брови и еще сильнее закусив губу. Сергей старался удержать ее взгляд, тяжелый и темный, передать в ответ спокойствие, понимание.

— Ты все слышал.

— Извини. Вы говорили громко.

— Чего уж теперь? Все равно скоро весь факультет трепать будет. Но какая же я дура...

— Так куда ты все-таки хотела поехать?

— На Камчатку. По парной заявке. Там горы, вулканы, лес...

Бывает же такая удача! Откашлявшись (голос внезапно сел), стараясь не растягивать слишком губы в идиотской улыбке и придать своему тону некоторую небрежность, Сергей почти что прошептал:

— Знаешь, с вулканами я, пожалуй, помочь сразу не смогу, но горы и лес — имеются.

— Ты о чем? — ожила немного, или просто отвлеклась от случившегося.

— Парная межфакультетская заявка в верховья Зеи. — Он добавил для ясности: — Я с геологического.

— Вот как... — Она посмотрела внимательнее, усмехнулась. — Ты всегда предлагаешь девушкам жениться, даже не назвав своего имени?

— Н-нет. Меня Сергеем зовут. И действительно, как-то дико получилось. Но я стою в коридоре, уже не зная об какую стенку биться лбом, а тут вы.

— И ты решил, что это судьба?

— Ты сказала.

— Знаешь, — Аня повернулась к нему, — в этом есть какое-то привлекательное безумие. И мне хочется уехать отсюда подальше и побыстрее. Как думаешь, можно забрать заявку и уехать, не дожидаясь официального распределения?

— Так ты согласна?

— Да.

Зашли в деканат, но безуспешно. Распределение есть распределение, и никто никуда раньше времени молодых специалистов не отправил. Вроде бы некуда особенно спешить, но Сергей просто боялся, что Аня передумает, и все сорвется. Задержка нервировала, ему хотелось взять Аню за руку и никуда от себя не отпускать, пока не уедут. Да и просто не отпускать... Красивая она все-таки. Узнал, в каком общежитии живет, и номер комнаты тоже, но уходить не хотелось. Сергей задумался: в кино позвать? Нет, в кино ее уже этот Вадик звал. Походить на него — ни за что! Тогда, пожалуй, в парк. Там и кафе-мороженое есть. Аня согласилась, и они отправились бродить по узким аллеям. Тихо и печально. Молча. Он купил пирожок с повидлом, но она помотала головой — не хочу, дескать. Он не настаивал, найдется этому пирожку применение. Стоя на горбатом мостике через пруд. Сергей оторвал от пирожка кусочек и кинул в воду паре лебедей. Вот и пригодился пирожок. Увидев это, к ним подплыла еще одна парочка. Их стала кормить Аня, и даже улыбнулась. Можно попробовать заговорить на скользкую тему.

— Предательство — это очень больно, но все же стоит постараться его забыть.

Сергей понимал, что выразился как-то неуклюже, самому не нравилось. Но слова уже сказаны и назад их не вернуть. Аня задумалась, склонила голову набок, смотрела, как лебеди внизу дерутся над последними крошками.

— Предательство? Ты прав. Пожалуй, можно назвать это предательством. Грустно.

— Ты еще сомневаешься? Так поступить с девушкой... Может, ему морду набить, а?

— При чем тут я? Он не меня предавал... Только себя.

— Не понял. Как это?

— Так. Он мне ничего не обещал, значит, и не должен ничего.

— Ты такая добрая, все прощаешь. Но если парень спит с девушкой... извини, я все слышал, то он просто должен...

Аня прервала путаные рассуждения Сергея, положив свою ладонь поверх его руки:

— Ты говоришь, как городской.

Сергею стало как-то обидно.

— Городской... но ты ведь тоже "городская"?

— Наполовину. Мой родной город, Иркутск, ближе к тем краям, куда мы собираемся. Да и каждое лето я проводила у дяди, в поселке ушельцев. Так что думаю немного по-ихнему.

— А "по-ихнему" что, по-другому, что ли?

— Да. Имеет смысл только слово, которое дело. Странно, почему нас этому в институте не учили. Вот сейчас поедем, а ты даже ничего не знаешь.

— Но если здесь предательства нет, то в чем же, по-твоему, оно заключается? — удивленно развел руками Сергей, дескать, ничего не понял.

Аня вздохнула, кинула лебедям последние крошки пирожка, и медленно пошла по аллее дальше. Но не в сторону кафе, а к выходу из парка.

— Я же сказала: себя. Понимаешь, Вадим ведь не просто так поет про дороги, горы и тайгу. Не просто так ходит в лес с клубом. Его тянет туда. Очень тянет, но он дал себя уговорить, что это несерьезно. Он не смог перешагнуть на ту сторону, а я не смогла ему помочь... Если бы я осталась в Москве с ним, он бы уверил себя, что все нормально, так и должно быть. Если бы я уехала одна, а у нас на факультете были и одиночные заявки для девушек, он мог бы убедить себя, что я просто ненормальная и хорошо, что убралась подальше. Но если я уеду с тобой, ему будет тяжело, но, может, он все-таки вырвется.

— Я тоже хочу вырваться.

— Знаю. И ты тоже совсем городской. Тебе будет тяжело там, но я постараюсь помочь.

Аня развернулась к нему лицом, взяла за плечи и, не отрываясь, смотрела в глаза. Со стороны казалось, что они обнимаются у ворот парка, но это не было объятием, она именно держала Сергея, не давая отстраниться и отвести взгляд.

— Мы справимся, Сережа.

— Мы справимся, — эхом повторил он за ней.

— Кстати, завтра нам надо пройти по магазинам.

Он кивнул, и до самых дверей общежития они больше не сказали ни слова.

* * *

Утром Сергей вытащил из ящика стола свои деньги, вспоминая вчерашнюю фразу Ани про магазины. Ну да, она же теперь его девушка, значит, покупать, дарить что-то. Посмотрел на пачку, перевязанную шнурком от ботинка. Целых тысяча двести рублей, четыре месяца работы на заводе в каникулы. Деньги эти он откладывал на начало самостоятельной жизни, чтобы ничего не просить у матери. Но, с другой стороны, Аня — тоже часть новой жизни. Значит, по делу. Но вот сколько? Разделил пачку пополам. Но подарок ведь не последний, еще потребуется... Разделил еще пополам. Триста. Большие деньги, можно брошь купить, может, даже серебряную. Или колечко, чтобы все видели — занято. Сергей вздохнул, признаваясь самому себе — тянет его к Ане, сильно тянет. Согнал с лица дурацкую улыбку, причесался и потопал в общежитие.

А там произошло странное. Во-первых, Аня оказалась не одна — в комнате Сергея поджидали еще две ее соседки, Ида и Вера. Во-вторых, девушки вооружились сантиметром и принялись его бесцеремонно щупать, крутить, вертеть и измерять со всех сторон. Сергей еще двух слов сказать не успел, а на него уже не обращали внимания: шушукались, что-то считая на листочке.

— Да, где-то так получается. — Аня сунула листочек с записями в сумочку, обулась и ухватила Сергея под локоть. — Идем.

До выхода на улицу он молчал, а потом все-таки не выдержал:

— Куда мы идем?

— Договорились же — в магазины. Сперва — в "Ткани".

В магазине Аня направилась не к китайским шелкам, действительно красивым, Сергей аж сам залюбовался, а к стойке с техническими тканями. Когда он подошел, она уже перебирала в пальцах брезент и разные другие дерюжки, и бормотала про себя:

— Этот в сыром виде колом встанет, не пойдет, этот с узелками — промокнет быстро. А, вот этот хорош, дорогой только.

Он посмотрел на ценник: вроде вовсе не дорого.

— Почему дорогой? Нормально...

— Потому что денег мало.

— Так я же вроде покупаю. Ты за этим меня в магазины звала?

— Не за этим. Но если у тебя есть — хорошо. Чем мы располагаем?

Сергей сперва как-то даже не понял, о чем она, но пауза затягивалась, Аня смотрела выжидательно. И он в конце концов сообразил, что вопрос был про деньги.

— У меня триста, но я хотел колечко тебе подарить...

— Обойдемся пока без колечка, есть и более срочное.

— Как-то это неправильно, без ухаживаний, цветов...

— Сережа, какой же ты все-таки городской! — всплеснула она руками. И опять обычное слово прозвучало у нее будто "несмышленый". — Мы же сговорились. Да и потом, подумай, у нас меньше двух недель. Давай так, если тебе важно и перед отъездом останется время, погуляем, поухаживаешь, ну и что там полагается для успокоения твоей души. Ладно?

Пока парень открывал и закрывал рот, пытаясь сказать что-нибудь умное, его уже нагрузили свертком с брезентом и тащили куда-то вдоль улицы.

— Аня, а дальше мы куда?

— В "Военторг". Обувь нужна, хотя бы на первое время, и тебе и мне. Потом там уже возьмем, но сейчас надо в чем-то ехать.

— У меня кеды есть. Хорошие, китайские. Я в них по грибы хожу.

— Кеды, в тайгу? — Она на секунду задумалась, сморщила носик. — Но ты их все равно возьми с собой, пригодятся.

Выбрали офицерские полусапожки. Сергей, взяв свой размер, уже двинулся в сторону кассы, но Аня усадила его примерять. Он был искренне удивлен — зачем, если и так размер знает? Надел, повертел ногами, показал ей... Аня уселась на корточки и принялась ощупывать его ногу в сапоге. Даже не обращая внимания на подошедшую продавщицу, которая с интересом наблюдала за нами.

— Вот здесь ты мизинец сотрешь. — И дальше, повернувшись к продавщице: — У вас есть еще на двадцать семь с половиной?

— Подбираете мужу? Да, с этими мужиками всегда так, схватят не глядя, а потом "проявляют стойкость". Еще три пары есть, сейчас принесу.

— Спасибо.

Он хотел было возразить насчет "мужа", но вовремя сообразил, как глупо будет выглядеть, и промолчал. Они перемеряли все принесенные пары, и только тогда Аня отпустила его, выбрав одну. Хотя, на взгляд Сергея, все они были одинаковые. Потом она подобрала себе такие же, тоже перемерив все из своего размера, правда, гораздо быстрее и более шумно. Надела, несколько раз подпрыгнула, сняла, надела следующие. Так что к моменту выхода из магазина Сергей уже успел немного подумать, и задать вопрос.

— Ты назвала меня мужем?

— Ну да. Мы едем туда вместе, так и получится.

— Но "муж" — это не только совместный выбор обуви, тебе не кажется?

— Ты про постель? — Аня вздохнула так, что Сергею снова стало неуютно. — Предлагаю не устраивать спешки. В общежитии вроде как нельзя, то есть если край, то можно девочек попросить выйти и подежурить под дверями. Но это как-то... А у тебя — родители дома, и не обрадуются.

— Мама. Она сейчас на работе.

— Тебе действительно так срочно? — спросила она, заглядывая ему в лицо снизу вверх.

— Ой, — Щеки Сергея вспыхнули: — Я не то имел в виду. Извини, пожалуйста.

Аня отмахнулась, как от чего-то несущественного, и продолжила мысль:

— Раз не очень срочно, предлагаю подождать до прибытия на место. Нам там должны вагончик на двоих выделить.

— Хорошо.

Сергей не знал, что тут еще сказать. Он как-то не привык вслух обсуждать подобные темы. Разве что в мужской компании, но и там больше в шутку. А вот так, с девушкой, и всерьез? Но молчать тоже неуютно.

— На завтра у нас какие планы?

— На завтра? Сегодня вечером разыщу Катю... Ты ее не знаешь. Она в швейном ФЗУ работает. И у них там электрическая швейная машинка есть. Попробую договориться. И тогда ближайшие дней пять буду очень занята.

— А потом?

— А потом приходи в общагу, надеть то, что пошью.

— Тогда можно я сапоги у тебя оставлю?

Аня подняла бровь:

— Надо понимать, что родителям ты ничего не сказал. — Это прозвучало не вопросом.

— Ну-у-у...

— Ясно. А что ты собираешься делать дальше?

Сергей только пожал плечами: что тут скажешь.

— Получить распределение и тогда уже сообщить, что еду. Без подробностей.

— Про меня говорить не станешь?

— Не хотел бы. Это очень плохо?

— Не знаю. Ты мужчина в семье, тебе решать, что и кому говорить. Только зря не предупредил, вдруг бы я к вам заявилась, например, чтобы штаны на тебя примерить.

— Давай лучше я приходить к тебе буду.

— Хорошо, через пять дней, то есть в понедельник, появляйся обязательно.

Домой Сергей возвращался самой длинной дорогой. Хотелось подумать. С одной стороны, слова Ани "ты мужчина в семье" — грели душу. А с другой — пугали. И еще он только теперь сообразил, что вообще ничего не узнал про ее родителей и что сказала им она.

Федор смотрел на маячащую между елей спину напарника, и старался не отставать. Получалось не очень, вещмешок натер спину и тянул к земле, а ремень калаша так и норовил соскользнуть с плеча. Уже третьи сутки двое беглых уходили через тайгу — з/к Сизов, по кличке Сизый, и з/к Паштетов, по кличке Паштет, в прошлом журналист районной газеты.

Когда-то где-то небо было голубым, а дали безоблачными. Пока Федор не оказался в командировке в одном из волжских сел, наполовину вымершем от голода. Федор писал честно и ярко, выплескивая в строчки статьи весь ужас пережитого. Тогда по его светлому миру пробежала первая трещина. Федор не знал, почему главный редактор не остановил и не предупредил молодого сотрудника, а просто подписал статью к печати. Наверное, у него были какие-то соображения и договоренности. Так или иначе, но статья вышла. И спустя совсем немного времени ее перепечатала одна из буржуазных газет, с ужасными комментариями.

Федора арестовали следующим вечером, а после недели допросов, бессмысленных и однообразных, неожиданно объявили, что он обвиняется в шпионаже. Дескать, посредством газеты им были переданы врагам стратегически важные данные о состоянии продовольствия в Поволжье, внесенные под гриф секретности. Никого не интересовало, что никаких секретных бумаг Федор не читал, подписок не давал, и просто видел все своими глазами. Суд провели заочно, пока Федор сидел в камере, и только ознакомили с вынесенным приговором — "пятнадцать лет лагерей". Причем отправили не в обычные массовые лагеря на севере Урала, а в "дальние", уже почти брошенные, у Станового хребта, на территории ушельцев.

Лагерь вымирал от голода. Продовольствия подвозили мало, да и то съедала в основном охрана. Все ожидали с приходом зимы массовых смертей среди заключенных, говорили, что прошлой зимой уже были случаи людоедства. Федор порой даже хотел умереть, но не так, не под зубами и пальцами других заключенных. Поэтому, когда Сизый предложил участвовать в побеге, согласился. Пусть не надеясь особо на успех. Тем более, что Сизый вполне логично аргументировал свое предложение: сначала Паштет может отвлечь охрану и помочь Сизому разобраться с ней, а потом две бегущие цели уполовинят огонь по каждому, и кроме того, Паштет — грамотный, умеет ориентироваться по звездам, что весьма ценно в их ситуации.

Побег удался, причем захватили два АК-47, когда Сизый просто свернул шеи охране. И уже потом, через пару дней пути по глухой тайге, Федор обратил внимание, как именно Сизый распределяет захваченный в дорогу запас продуктов. Тут-то у него и зашевелилось подозрение, что его роль не исчерпывается названными пунктами, и есть у Сизого еще одна задумка — главная. А именно, Федор для него — это что-то вроде большой порции консервов, которые сами себя несут. Возможно, фамилия и кличка Федора и натолкнули Сизого на такую мысль. И даже понимая, что в любой момент напарник может посчитать, что дальше Федор будет ценнее в качестве шашлыка, чем в качестве носильщика грузов, он не решался ни на какие действия. Хотя автомат у него был, в школе и институте его даже учили стрелять. Но Сизый был абсолютно уверен, что Федор в него не выстрелит, и спокойно ломился впереди через ельник. Ближе к полудню объявил привал и погнал Федора за дровами, по-видимому, решив, что они ушли уже достаточно далеко и костер будет не опасен.

Тихо потрескивал хворост, булькал котелок с перловкой — первой горячей едой за последние дни. Федор смотрел на огонь, позволив мыслям уплыть куда-то в сторону — судя по количеству закинутой в котелок крупы, убивать его сегодня еще не будут. Вдруг Сизый встрепенулся.

— Ты глянь какая...

Федор поднял голову и не поверил своим глазам. В сотне метров от них по полянке на краю небольшого овражка шла девочка и собирала ягоду. Лет двенадцати на вид, одетая в брезентовую зюйдвестку и брезентовые же штаны. На голове ярким пятном выделялся белый платочек в синий горошек.

— Вот свезло так свезло. — Сизый поднялся, прихватив с собой автомат.

— Ты о чем?

— Давненько я с девками не развлекался, считай все пять лет, как в лагерь попал. А тут такая птичка!..

— Ты что? Это же... преступление.

— Да ну? Глупый ты, Паштет. Хоть из институтов, да все равно глуп. Если нас поймают, по-любому поставят к стенке. За побег и за охранников. А если не поймают — какая разница? Короче, сиди, я сам ее добуду. Поиграю, а потом на добавку к каше пойдет. Жаль, через пару дней мясо протухнет...

Федор, оцепенев от слов напарника, с открытым ртом смотрел, как Сизый крадется в сторону полянки. В его голове было абсолютно пусто. Он продолжал пялиться в спину Сизому, прижимая к животу калаш, и отползая, пока не наткнулся спиной на колючие кусты. В этот момент девочка, оказавшись между кустиком вереска и краем оврага, вдруг исчезла. Сизый поднялся во весь рост и удивленно оглядел окрестности.

— Эй?

От неожиданности внутри у Федора будто что-то щелкнуло. Не раздумывая, он поднял автомат и выпустил в сторону Сизого длинную очередь. И замер, глядя, как падает на траву напарник. Его руки разжались, выпуская оружие.

— Ты все-таки выбрал.

Голос, раздавшийся сзади, заставил Федора обернуться. Та самая девочка стояла в десятке шагов у него за спиной, и смотрела на него поверх дула автомата.

— Ты меня убьешь? — Не то что бы это очень интересовало Федора в сложившихся обстоятельствах, но ясность внести следовало.

— Зачем?

— Я же беглый...

— Вот новость-то, а то по тебе не видно. Я поняла еще утром, когда за вами следила.

— А зачем тогда показалась на глаза?

— Тебя проверяла.

— И как? Проверила?

— Да. Сиди пока здесь. Я пойду этого гляну. И оружие подбери.

Федор сделал что сказали, опустился на старый ствол ели у костра, поднял упавший АК и смотрел, как легко и бесшумно девочка движется между елок. Сейчас светлый платочек был скрыт капюшоном зюйдвестки, видимо, раньше капюшон был снят специально, чтобы точно заметили, зато оружие, наоборот, где-то спрятано. Потом прозвучал одиночный выстрел. "Контрольный", пронеслось в голове у Федора. Только после него девочка наклонилась над трупом Сизого и быстро его обыскала. Назад она возвращалась, неся автомат Сизого и что-то, завернутое в тряпку.

— Вы собирались бежать в Японию?

— Нет. С чего ты взяла? Сизый хотел, чтобы я довел его до Благовещенска, а там у него должны быть какие-то друзья, которые спрятали бы нас в багажном поезде, идущем на запад.

— Значит, его звали Сизым... И он собирался тебя грохнуть раньше, чем вы дойдете даже до железной дороги.

— Почему?

— Вот здесь, — девочка потрясла свертком, — японские деньги, много. Зачем бы они ему на западе?

Помолчав немного, девочка сунула Федору сверток с деньгами и, устроившись по другую сторону костра, велела:

— Рассказывай.

— Что?

— Все. Как дошел до жизни такой. С самого начала.

Федор рассказал. Про родной город, про учебу, про статью, про лагерь и побег. У него даже мысли не возникло, почему и перед кем он это делает. С мыслями у Федора было туго с самого начала: увидев на лесной поляне девочку в платочке, он словно провалился в какой-то дурной сон, который никак не заканчивался.

— Все с тобой ясно, — сказала девочка, когда он замолк. — Значит так: меня зовут Лиза. Вообще-то я учусь в школе-интернате, но сейчас на каникулах у родителей. Больше тебе обо мне знать ничего не нужно. Сейчас я отведу тебя в одну избушку, ты там поживешь несколько дней, никуда не высовываясь. А потом придет Света, и решит, что с тобой делать.

— А это?.. — Федор кивнул головой в сторону трупа Сизого.

— Пусть лежит. К вечеру придет ваша охрана с собаками, заберет. Они от вас не сильно отстали.

— Значит, меня поймают, если я буду сидеть на одном месте.

— Не поймают, вот увидишь.

Уже через час Федор понял, что Лиза имела в виду. Они прошли по руслу быстрого ручья, который смыл их следы, до заболоченной старицы. Затем по тропинке из притопленных скользких стволов перебрались на островок, заросший густым ельником, на дальней его стороне обнаружилась маленькая избушка и поднятый на высоту метров трех лабаз с продуктами. "Чтобы медведи не добрались", пояснила Лиза.

— В лабазе тушенка и рыбные консервы. Посидишь пока на этом. Крупа там тоже есть, но печку тебе лучше не растапливать.

— А ты?

— Я пойду домой, как раз к ночи успею. Когда поисковые отряды пройдут мимо... А они пройдут. Потеряют след, и решат искать вас на выходе к людям. Так вот, тогда сюда зайдет Светка, ты ее узнаешь, она похожа на меня, только старше. И оружие не забудь почистить. Оно у вас в безобразном состоянии.

— Лиза, можно вопрос?

— Спрашивай.

— Как получилось, что у тебя автомат? Ты же еще...

— Мне уже двенадцать. У ушельцев оружие можно иметь с одиннадцати. А с шестнадцати вообще обязательно. Как так получилось — долгая история, спроси потом у Светки, а мне пора.

Она сделала шаг в сторону, и исчезла за еловым комлем, и оттуда еле слышно донеслась фраза: "И с острова ни ногой". Или, может быть, Федору только показалось.

* * *

Проснувшись с утра, Сергей решил собрать то, что он возьмет с собой в дорогу, и для жизни на новом месте. А заодно составить список того, чего не хватает, и надо достать за оставшееся время. Эта большая и пыльная работа была начата с коробок на антресолях. Кеды нашлись на самом дне нижней коробки. Все мелочи он аккуратно собрал и сложил в шкаф в своей комнате, следы сборов старательно спрятал, чтобы мама раньше времени не догадалась. Сергей задумался, чего не хватает. "Так, обувь купили. Аня, правда, сказала, "на первое время", наверное, там тоже есть где купить, ходят же ушельцы в чем-то. Верхняя одежда: снова Аня занялась, даже неудобно. Шапка!" Еще одно исследование коробок со старыми вещами принесло результат — нашелся пилотский подшлемник: при возвращении из армии Сергей с приятелем поменялись: подшлемник на кепку. Закончить со списком Сергей не успел, пришла мама и сразу начала разговоры за распределение, да как будет хорошо сыну остаться в городе... Он послушал ее минут двадцать и ушел в свою комнату, где на столе был разложен разобранный фонарик-"жучок". Гениальная техническая новинка — практически электростанция в кармане. Только не забывать чистить и смазывать. Сергей успел достать бутылочку с машинным маслом, когда в дверь позвонили, опять кто-то пришел.

— Сын, открой. У меня руки в муке. — Любовь Васильевна на кухне снова затеяла пирожки.

— Серый, привет! — Митяй ввалился в прихожую, заполнив собой сразу все свободное место. — У меня такие новости!

— Здорово! Проходи, расскажешь, что за новости.

— Митя? — Любовь Васильевна по голосу поняла, кто пришел. — Митя, пирожки с луком будешь?

— Любовь Васильевна, как же можно отказаться от ваших пирожков? Они у вас получаются такие, что просто ум отъешь! — Комплименты из Митяя сыпались как-то сами собой. Не зря же половина девчонок на курсе по нему сохла. Да только никому не удалось его заполучить. Под ручку пройтись — пожалуйста, а дальше ни-ни.

Так уж получилось, что Сергей с Митяем вместе поступали на геологический, потом вместе ушли в армию, вместе попали в Закарпатье, а потом вместе вернулись. Да еще Колян добавился к их компании. Правда, потом жизнь ребят растащила в разные стороны. Сразу после армии, восстановившись в институте, Сергей с Митяем уехали на производственную практику, а Колян вернулся токарем на завод имени Ленинского Комсомола. И как-то очень быстро женился, месяца не прошло. Встретил студентку из индустриально-педагогического техникума и закрутилось. Друзья даже на свадьбу не попали, уже потом Колян познакомил их со своей Катенькой. В общем,его понять можно, хорошая девушка. В компанию она не вошла, но и мужу проводить вечера с друзьями не мешала. И еще, Сергею казалось, что именно из-за Кати никому из однокурсниц не удалось заполучить Митяя. Ничего никем не было сказано, но Сергей ловил иногда его взгляды на Катю, когда он думал, что его никто не видит.

— Рассказывай! Что за новости?

— На факультет пришли заявки от железной дороги. Представляешь, четыре! С нашими оценками мы точно сможем пойти.

— Ого! Зачем им четверо геологов?

— Я узнавал, на северо-восточной ветке затевается строительство нескольких тоннелей. Ну и сам понимаешь.

— Митя, это все очень интересно, — Сергей и не заметил, когда мама появилась в дверях, — но для Сережи сделают заявку в Гражданстрой. Идемте есть, у меня все готово.

— Любовь Васильевна, вы же все понимаете! — Митяй ухитрялся одновременно говорить и уминать пирожки со скоростью звука. — Карьеру надо делать, пока молодой, а в гражданстроях все уже плотно занято. Ну возьмут его туда, а потом так и будет сидеть на нижних должностях. Тогда как железная дорога — это такая огромная организация! Для такого умищи, да для талантищи, как Сергей, полный простор для взлета, хоть куда. "Перед нами все двери открыты..." — пропел он.

— Карьеру, говоришь... Надо подумать. — Любовь Васильевна отвернулась к плите и на сковороде яростно зашкворчали очередные пирожки.

Сергей сидел оглушенный новостью, и кусок в горло не лез. С одной стороны, Митяй, железная дорога — опять вместе, да и до Коляна не так уж далеко. Все привычно, понятно, маму можно уговорить, а может, и уговаривать даже не придется. А с другой — далекие сибирские горы, о которых мечтал со школы, и Аня. Главное — Аня. Он и не заметил, как она стала главнее гор. "Он предал самого себя..." Сергей представил, как Аня говорит такое про него, и его даже передернуло.

Нет, они все решили, она его жена и отступать некуда. Но где-то в глубине души закопошилась мысль, что вот если бы железнодорожные заявки пришли раньше, он, возможно, и не стал бы искать напарницу. И не встретился бы с Аней... нет, так тоже нехорошо.

За размышлениями Сергей не заметил, как сжевал свою порцию пирожков, и очнулся, только когда Митяй стал благодарить маму за "потрясающий, божественно вкуснейший" ужин.

— Идите уж... молодежь. Развлекайтесь. Экзамены хорошо сдали, порадовали родителей, теперь надо правильно выбрать жизненный путь...

— Всенепременно, Любовь Васильевна, — Митяй изобразил поклон, прижав руку к сердцу. — Серый, пошли, нас Колян в скверике ждет.

"Скверик" — это участок бульвара с фонтаном и скамеечками, неподалеку от института,. Сюда приезжает бочка с холодным пивом, и можно взять большую и тяжелую литровую кружку пенного напитка, и устроиться тут же.

Колян поднялся навстречу с лавочки в тени большого куста сирени:

— Ну что, братаны, обмываем ваше будущее совместное распределение?

Все, тянуть дальше нельзя, друзья не поймут.

— Нечего обмывать.

— Не понял. Поясни? — Митяй сделал круглые глаза.

— Не буду я брать железнодорожную заявку.

— А-а, значит, пойдешь в Гражданстрой? — Митяй прищурился и как-то не по-доброму.

— Тоже нет. Поеду на Зею.

— Но туда же только парная заявка. Или ты кого-то нашел? Или, может, уже женился? Как Колян тогда, зажал свадьбу от друзей...

— Нашел. И можно даже сказать, что женился. Ну, по крайней мере, договорился.

— Девушка-то хоть хорошая? — Колян воспринял ситуацию спокойно. Ну да, для него Сергей хоть так, хоть этак уезжает.

— Очень. Не хуже твоей Кати... — А в голове пронеслось: "да что я — лучше, гораздо лучше."

— Ну уж... — Колян пнул попавшуюся под ноги веточку, посмотрел, как та улетела в кусты, а потом обратился к Митяю. — Не знаю как ты, а я не хочу дальше мутить.

— Эх! — Митяй закатил глаза и картинно вздохнул, с упреком бросив Коляну: — Не выйдет из тебя артиста.

Тот отрицательно помотал головой — не выйдет.

— Э! Ребята, вы о чем? — Сергей перестал понимать происходящее.

— Сейчас сам узнаешь. Вон девчата уже идут, — кивнул через плечо Колян.

Обернувшись, Сергей замер. К ним, улыбаясь, подходила нарядная Катя, а рядом с ней шла хмурая Аня.

— Коль, ну что, он сдулся? — Катя подбежала и повисла на муже. — Привет, ребята!

— Не. Он сказал, она не хуже тебя.

— Еще бы! Аня лучше! Она умница, а Серый молодец!

Сергей непонимающе хлопал глазами, а потом перевел взгляд на Аню. Она казалась ему какой-то не такой, как вчера, или это его как-то изменил сделанный выбор.

— Здравствуй, Аня.

— Здравствуй, — сказала она, почему-то почти шепотом. — Ты на Катю не сердись, она как лучше хотела. А я... не смогла отговорить.

— Я так ничего и не понял. Ты откуда знакома с Катей?

— Еще со школы. Мы вместе приехали в Москву поступать в институт. Но только мне повезло, а Кате — нет.

— Мне тоже повезло. Просто я это не сразу поняла. — Катя, под руку с Коляном, подошла к ним. — Я поступила в техникум, а потом встретила вот его. А Аня у нас на свадьбе свидетельницей была. Я вообще-то давно собиралась вас всех познакомить, но думала, ей Митя понравится. Вот. А тут она пришла ко мне проситься за швейную машину, я все и выпытала.

— И что? — Сергей по-прежнему ничего не понимал.

— Сережа, — Аня взяла его за руку, и Сергею сразу стало как-то хорошо и спокойно, — Катя решила тебя проверить, уговорив ребят, чтобы они вместе попытались соблазнить тебя железнодорожной заявкой. Мне, наверное, стоило предупредить, но мы договорились, что я к тебе не прихожу, — виновато пожала она плечами.

— Вот, значит, как.

— Да, а что? — Катя посмотрела с вызовом. — Мужиков надо проверять. А на свадьбу вообще всегда испытания устраивают. Это Аня у нас добрая.

— Кать, я не добрая, я просто по-другому воспитана. И сейчас, получается, подставила друга.

— Не-е, Анечка, моя жена права. Когда девушка испытывает мужчину, это нормально. — Колян, как всегда, старался подвести черту, чтобы его фраза оказалась последней. Но сейчас ему явно не удалось убедить Аню, она проворчала тихонько что-то о "городских".

Надо признать, что поведение Кати Сергею казалось куда более понятно, чем Анино. Хоть и пришлось ему пережить неприятные минуты. Но сейчас Сергея заинтересовало другое.

— Митяй, то есть... никакой заявки нет?

— Да есть заявка. Только я о ней давно узнал, не вчера. И решил по ней ехать тоже давно. Но я же помню, как ты мечтал о Сибири.

Сергей подумал, что и Митяй, и Аня в нем гораздо более уверены, чем он сам. Особенно Аня. Вдруг, ни о чем не думая, Сергей наклонился и поцеловал ее, неожиданно получив ответ. Так и стояли, обнявшись, посреди сквера, пока хватало дыхания.

— Ты не сердишься?

— Нет. Даже хорошо получилось. Митяй почти уболтал маму не устраивать мне индивидуальной заявки через родственников.

— Но тебе все равно придется сказать.

— После распределения. Когда уже ничего изменить нельзя будет, а то еще поднимет всякие связи.

— Эй, брачующиеся! — Митяй на сей раз изобразил пьяного. — То есть свеже-обракованные... По-моему, нам всем есть что отпраздновать.

— И что ты предлагаешь? — Не иначе, Колян с Катей тоже сейчас целовались.

— Прокатиться по Москве-реке на теплоходике. Там буфет и хорошее вино есть.

Возражений ни у кого не возникло, и закат дня смешался с плеском воды за кормой и сладким и пряным букетом южного красного вина.

— У нас с тобой незапланированный романтический вечер, — Аня, сидя рядышком с Сергеем, переплела с ним пальцы.

— А они и должны быть незапланированные.

Он аккуратно поцеловал раковинку уха и вдохнул запах ее волос. Пахло ландышами...

* * *

Выбраться к Федору Свете удалось только на четвертый день, несмотря на ежедневные подначивания младшей сестренки. Искали Федора очень старательно, несколькими отрядами с собаками. Искали бы дольше, но опасались "мозолить глаза" в окрестностях поселков экспедиции. В тайге особистов не любили, очень не любили, порою прямо до смерти. Так повелось еще со старшего поколения, но и молодежь вполне восприняла традицию "выдавливания" лагерей со своей территории. Ну а "всякие мутные типы" пропадали в тайге в первую очередь. Так что, покрутившись на месте, поисковые отряды ушли. Наверное, Федора все же нашли бы, хотя бы прямым прочесыванием леса, но он ошибался, думая, что Лиза сбивала собак со следа только на ручье перед старицей. На три брода через мелкие речки, которые они проходили "по косой", он просто не обратил внимания, думая, что именно так расположена мель под темной водой. Равно как не заметил и использование конфискованного Лизой у Сизого мешочка с махоркой. Так что собаки потеряли след очень быстро, и прочесывание леса развернулось около поляны с трупом, естественно, без результата.

И хотя было известно, что отряды ушли все, вышла Света из поселка уже на закате, в приближающихся сумерках, когда силуэт осторожно идущего по тайге человека сливается с лапами елей. Время на знакомый путь удалось рассчитать точно, и скользкую заболоченную тропу Света прошла за четверть часа до того, как на тайгу спустилась полная темнота. К избушке пробиралась уже почти что ощупью. Прежде всего подкралась и прислушалась около окошка. Громкий храп был отчетливо различим в послезакатной тишине леса, даже через стекло окна. Однако Света столь же тихо подкралась к двери избушки и потянула ее подобранной тут же палкой. Дверь скрипнула и открылась — щеколду Федор не закрывал. Храп стал слышнее. Фонарик, направленный в потолок, осветил рассеянным светом внутренность избушки. Федор спал, завернувшись в одеяло, а оба "калаша" спокойно висели на колышках у двери. Недопустимая беспечность в его положении, однако лишний штрих, подтверждающий рассказ сестры.

— Тук, тук, кто в теремочке живет?

— А? Ай... — Федор спросонья скатился с деревянных нар на пол.

— Привет. Не узнал?

— Н-не...

— А ведь Лиза говорила, что я на нее похожа.

— Света? Извини, я, видимо, еще не проснулся.

— Ну так завари крепкий чай, он вон там, на полке. Все равно разговоров на всю ночь будет.

— Так это... Лиза сказала, огнем не пользоваться.

— Уже можно, ищейки ушли. Да и печка здесь такая, что искры в трубу не летят, а дым ночью не видно.

— А запах?

— Я бы могла найти, а эти — нет, они в лесу чужие.

— Света, скажи, почему вы мне помогаете?

— За тебя Лиза просила, а она людей чувствует. Есть у нее такое, как бы дар.

— Да, Лиза. Странная девочка с автоматом...

— Я, между прочим, тоже, — Света погладила свой АК, — а у тебя даже два. Правда, почему-то на вешалке висят.

— Ты не сравнивай, мы все-таки взрослые. Кстати, Лиза сказала, что ты расскажешь, как так получилось.

Света смотрела на Федора и думала, что его щенячья беспечность очень привлекательна. И сейчас, когда он уверен, что вырвался из кошмара лагерей, выглядит даже мило. И она бы с удовольствием просто поговорила, действительно рассказала байки и послушала другие в ответ, но сейчас есть более важные темы. С другой стороны, чем больше будет рассказано и услышано, тем увереннее она станет в принимаемом решении, каким бы оно ни было. Так что, почему бы и нет...

— Хочешь баек из времен былых?

— Когда такая прекрасная странница посещает избушку лесного отшельника, как же он может не спросить о новостях стран дальних и ближних? — Федор легко включился в игру. Когда-то с друзьями-студентами они порою любили переходить на речь сказочных персонажей.

— Тогда готовься услышать сказание страшное о делах прошлых, да не столь древних. Однажды, три года назад, зимой, вышла из Иркутска группа туристов. Было их шестеро — трое парней да трое девиц. Да дорогой прибилась к ним еще одна юная девица Маринка одиннадцати годов, которая путь держала в поселок, что на тропе туристов лежал. На четвертый день стали туристы лагерем в долине небольшой речки, отдохнуть денек перед горным перевалом. А у Маринки одной охотничье ружье было, не сильно законное, но на это в Иркутске часто внимания не обращают, и пошла она с ним дичь какую найти в окрестностях всем на ужин.

А вот у остальных ребят оружия не было. Охотиться они не собирались, а защищаться... "У нас же мирная страна, а преступников ловит милиция." Короче, очень "правильные" мальчики-комсомольцы оказались.

Но тем временем по лыжне туристов догнали четверо охранников из ближайшего лагеря, что, упившись самогоном, взяли с собой служебные автоматы и пошли в лес "лося валить". Да встретились им вместо лосей туристы, а среди них — девицы. И возобладала тогда в хмельных головах похоть.

Когда вернулась Маринка, увидела она такую картину. Старший парень, что главным был, лежал на снегу освежеванный в луже крови, а один из четверых бандитов тыкал его ножом в зад, приговаривая, что слишком узок он здесь, и надо бы отрезать лишнее. Но парень был мертв уже и ничего не слышал. Двое других парней лежали связанные на снегу, а две девицы примотаны к дереву, и второй из бандитов обрывал с них остатки одежды. Ну а с третьей девицей занимались сразу два бандита — один держал ее за руки и за волосы, а второй, спустив штаны, вовсю удовлетворял свою похоть. А девица та была подругой старшего из туристов, заступиться он за нее пытался, потому и убили его первым, и резали у нее на глазах.

Увидела Маринка все это, и пристроилась в развилке старой березы со своим ружьем. Но в охотничьем ружье только один патрон, да малого калибру, вот и задумалась она, кого из бандитов стрелять первым. Выбрала того, кто девиц к дереву привязал, ибо только у него автомат за спиной был, остальные побросали где-то. Маринка хоть и мала годами, да белку в глаз бьет, а у бандитов глаза куда крупнее беличьих. Так что уложила она бандита с одного выстрела, да остальные всполошились, бросили свои дела мерзкие. Но Маринка перезарядила ружье, и второго бандита, того, что с ножом был да свой автомат схватил, положила. А вот тот, что девицу за волосы держал, успел до оружия добраться, но не видал, откуда стреляют, ибо пряталась она за развилкой березы.

И решил тогда бандит убивать тех, кого может. Сперва ту застрелил, что держал перед этим, а потом парней связанных, очередью. Больше никого не успел он убить, Маринка ему дыру вместо глаза сделала. Четвертый же бандит кинулся не к оружию, а штаны натягивать, да так и умер, без штанов.

В итоге мертвы были из туристов руководитель и его подруга, да еще один парень, да один ранен был. Те девицы, что у дерева привязаны — испугом отделались. Могла бы Марина и почти всех спасти, кабы был у нее автомат... Вот такая сказка о делах прошлых.

Федор сидел, вытаращив глаза. Не бандиты лесные удивили его, а вовсе даже поведение малых детущек.

— М-да... И чем это кончилось потом? Уже не по сказке.

— Не по сказке? — Голос Светланы изменился, стал жестче и злее. — Старший группы, которого зарезали, был сыном первого секретаря Иркутского обкома партии, а погибшая девочка тоже дочка партийного секретаря, только новосибирского. В гости к нему приехала. Да и остальные в группе были не простыми детками. Так что скандал вышел громкий... в определенных кругах, хоть в газеты и не попал. Точнее, в газетах написали: несчастный случай, группа на перевале под лавину попала, но все, кому надо — знали. Замяли бы историю совсем, да Старик подключился и продавил решение, чтобы дети ушельцев могли иметь автоматическое оружие с одиннадцати лет. Аргументируя тем, что будь у Марины автомат, и второй парень, и секретарская дочка остались бы живы.

— А Старик — это кто?

— Крыленко. Шеф "экспедиции Сибирь".

— Ого. Понятно. Легендарная личность, старый большевик... Но я не пойму одного, АК же тяжелый, да и отдача, а Лиза все же маленькая.

— Ага. Поэтому она стреляет только одиночными и по возможности с упора. Но ты ей такого не говори, обидится. Для всех посторонних она утверждает, что просто экономит патроны.

— А я ее еще увижу? Что вы вообще решили насчет меня?

Света покачала головой.

— Нет, Федор. Так у нас не делается. Решать будешь ты. Что ты решишь насчет себя?

— Да тут выбирать-то особенно не из чего, — пожал плечами Федор. — С теми деньгами, что были у Сизого, можно попробовать просочиться в Японию. Но во-первых, это сложно без помощи со стороны, во-вторых, я там буду как свечка в фонаре, и потом, даже если получится, с тоски сдохну — чужой язык навсегда, чужие люди. Можно попытаться сделать то, что Сизый вслух обещал мне — пробраться в товарном эшелоне на запад, а там в какой-нибудь дальний колхоз, где пока все без паспортов. Под другой фамилией, конечно. Может, и возьмут рабочим, если смогу договориться.

— А потом тебя кто-нибудь сдаст. Ты знаешь, что за донос на беглого двести рублей дают? Для колхоза, где денег почти не видят, а вся оплата в трудоднях, это богатство.

— Да знаю я, а что делать?

— Есть еще один вариант. Наш с Лизой отец — Алексей Лукич Шатунов, начальник геологоразведочного отряда на Черном ручье. А начальник отряда уже может пользоваться "чрезвычайным правом". Слышал про такое?

— Это расстрелять без суда любого из подчиненных?

— Или оправдать. Под свою ответственность.

— И ты предлагаешь?

— Я поговорю с отцом, чтобы он тебя принял в отряд рабочим.

— А его "не того?" Принять на работу беглого, которого только что искали?

— Не того. У него хорошие отношения с руководством зоны. Тем более, что мы сейчас во "внутренней зоне".

— Что за зона такая?

— Это вот что. В "экспедиции Сибирь" подконтрольная территория делится на зоны, каждая со своим управлением, и зоны делятся на два типа. "Внешние зоны" — города: тот же Иркутск, Чита, Хабаровск, Владик, да и все крупные станции вдоль железной дороги. Там действуют московские законы, с некоторыми отличиями, официально прописанными в уставе экспедиции. Туда периодически ездят особисты с проверками, много они, конечно, не увидят, но формально там, как везде в Союзе. А есть зоны внутренние, здесь законы наши, ушельские. Проверяющие иногда пытаются сунуться, но если пойдут сами, то их запросто случайно задерет медведь или схрумкает стая волков. Опасно тут у нас. А если возьмут охрану из наших...

— Увидят только то, что им покажут.

— Ты быстро соображаешь.

— И обо мне никто не будет знать?

— Почему? "Чрезвычайное право" всегда оформляют официально. Случаи, подобные твоему, уже бывали, сперва лагеря заменяют на поселение, а через год-другой, если все нормально, оформляется амнистия. Другое дело, что у тебя статья очень нехорошая и особисты могут постараться с тобой "побеседовать", но во "внутренней зоне" они тебя просто не найдут. По каким-нибудь внешним объективным обстоятельствам.

— Спасибо. Если так, я, разумеется, согласен. Особенно, если удастся как-то матери письмо передать. Не знаю, как она дома, но точно обрадуется, что я жив и не в лагере. А если еще амнистия...

— А что сложного? Напишешь обычным порядком. Я же говорю, у тебя будет официальный статус.

— Скажи, Свет, — Федор замялся, — а... ты тоже в отцовском отряде?

— Я? Нет. Мы с Лизой приехали к родителям на каникулы. Только у нее каникулы в школе, а у меня после четвертого курса Иркутского физтеха.

— Жаль.

— Почему?

— Ну-у... Если бы в отряде была такая симпатичная и умная девушка...

— Гм.

— ...То я бы мог с нею разговаривать на умные темы.

— Ты можешь ей писать. Весь следующий год, там я посмотрю... А сейчас подвинься к стенке, на этих нарах мы вдвоем вполне поместимся. Надо хоть немного поспать, а то на рассвете идти в поселок. А тебе рассказывать отцу свою историю. Убедительно рассказывать.

Летняя ночь укрывала своим звездным одеялом таежную избушку, на узких нарах, тесно прижавшись друг к другу, спали двое. Или только делали вид, что спят? Кто знает...

Утро в Москве выдалось нервным, ветреным и неуютным. Как в смысле погоды снаружи, так и по настроению Сергея, внутри. Он не понимал Аню. Не понимал совсем, и это его пугало. Сергею вспомнилась фраза из какой-то прочитанной книжки: "я оказался перед закрытой дверью и у меня от нее не было ключа". Промаявшись до вечера, он оправился к Ваське. Васькина квартира встретила его полумраком, запахом кофе и тишиной. Как будто и не прошло полжизни с предыдущей встречи...

— Ну как? Помог тебе список?

— Нет. Или да... В том смысле, что без списка я бы туда не потащился. Но дальше просто случай.

— То есть ты кого-то нашел?

— Краюхина Анна. Знаешь такую?

— Конечно. Не из ушельцев, но на полпути туда. Такие приметны. Только ведь она не одна была.

— С Вадимом рассталась.

— Вот как? Тогда тебе повезло. Появился реальный шанс прижиться среди них. А я уж думал, вернешься через год — снова будем думу думать, да новую работу тебе присматривать.

— Погоди, так ты не верил, что у меня получится? Но зачем тогда помогал?

— Ты — мой друг, и ты хочешь к ушельцам. Потому и помогал. Просто, понимаешь... большинство возвращается. Помнишь, например, мы прошлой осенью сидели у Груздевых? Они еще рассказывали про экспедицию по Ямалу.

— Еще бы... Мне тогда хотелось прямо немедленно, не дожидаясь выпуска, сесть на поезд и...

— Вот-вот. А ты знаешь, что больше они в экспедицию не поехали? Ребенок случился, и все такое.

— Не в курсе. Но ребенок — это серьезно. Подрастет немного, снова поедут, наверное?

— Не поедут. Как и большинство других. Первые год-полтора после выпуска — романтика, приключения. А потом люди остаются и тогда это насовсем, или возвращаются — тоже насовсем.

— И ты думал, я вернусь?

— Да. Ты — городской. Но Анна — нет, — он сделал "ушельский" жест. — Если не расстанетесь, возможно, ты и сможешь остаться там. Ты с ней уже говорил о поездке?

— Да. Собственно, о ней и хотел поговорить. Ты у нас большой спец по девушкам... Кошак, так сказать.

Васька поморщился.

— По девушкам, да не по тем. Так о чем разговор?

— Не понимаю я ее, Вась. Совсем не понимаю. Я предложил ей взять совместную заявку, она согласилась, это понятно. А вот потом стала вести себя как... ну, как жена, причем после нескольких лет жизни.

— Удивлен скорее тому, что согласилась, — усмехнулся Васька, — а остальное как раз логично.

— Ты о чем?

— Серый! Ты сказал с самого начала, что предложил ей взять совместную заявку. Так вот: предложение взять совместную заявку, — это и есть предложение пожениться. И там вас все будут воспринимать как семью. То есть ты "сделал ей предложение", она ответила согласием, так чего же ты еще ожидаешь?

— Но-о-о, а как же конфеты, цветы, кино?.. Ты в этом всем куда лучше меня разбираешься.

— Серый, что такое "сходить в кино", по сути?

— Как что? Свидание.

— Свидание, при котором ты ее почти не видишь, и не поговоришь нормально. Только до или после. Так почему именно кино тогда?

— Так принято. А почему, я не знаю. Если знаешь — скажи.

— Да потому, что это шаг в ритуале. Или ты думаешь, что когда ты девушку приглашаешь в кино, она верит, что тебя действительно кино интересует? Просто весь ритуал расписан. От "как вас зовут?" до колечек.

— Мы с Аней вчера на теплоходике катались. Это как вписывается?

— А никак. В том то и дело, что ушельцам на ритуал наплевать. Весь этот ритуальный период у вас спрессовался до пары фраз. От знакомства до ее согласия взять заявку. А вот почему она это согласие так быстро дала...

— Да. Она же меня не знает совсем. Тут еще вчера ее подружка решила мне испытание устроить. Аня была против. Ну вот подружку я как раз понимаю. А Аня... настолько доверчива? А вдруг я гад какой?

— Знаешь, я кажется понял, почему она согласилась. — Васька задумчиво жевал в зубах спичку, которую вытащил из коробка, но так и не использовал, чтобы закурить.

— И почему?

— Ты — ее пропуск в лучшую жизнь. Она уедет по интересному для нее распределению. Уедет не одна, значит, пока ты рядом, к ней никто подкатывать не будет со всякими "предложениями". Потом будет видно, как сложится. Если ты окажешься гадом, просто сразу уйдет. Но даже если это случится, уйдет она, уже уехав по заявке.

— А как же брак?

— Здесь тонкий момент, который и вызывает кучу сплетен. Сразу по приезде вас действительно распишут и жилье будете получать уже как семья. Только при регистрации брака у ушельцев свидетельство выдается, а печати в паспорта не ставятся.

— Ну и что? Не понял, в чем суть.

— Надо вам где-то заявить, что вы семья — показываете бумажку. Решите развестись — достаточно ее в печку сунуть. Или театрально порвать... это уж по вкусу. Можете, конечно, с этой бумажкой в городе зарегистрироваться по полной, но ведь об этом вы с нею не говорили?

— То есть ты думаешь, что Аня сразу, как только мы устроимся на месте, пошлет меня подальше? — Сергей как-то сразу поверил Ваське, и от этого стало очень тоскливо.

— А вот этого я не говорил! Но такая возможность для нее будет открыта. Дальше — от тебя зависит, пошлет или нет. Я сказал лишь одно — она не совершает необратимых поступков, кроме выбора конкретной заявки.

— Вот как. Выходит, даже свадьба ничего не будет значить? Не говоря уж о ее согласии сейчас.

— Не так уж "ничего", — Васька вытянул ноги, и устроился в кресле, устремив глаза в потолок. — Это шанс доказать друг другу, что вместе вам хорошо. И если вам действительно будет хорошо, то почему бы вам и не быть вместе?

Сергей, кажется, перестал слышать Ваську, который что-то еще говорил. То есть ничего еще не кончилось? Все только начинается? И пусть борьба идет не за внимание девушки, и не за согласие выйти замуж, которое получено, а за ее мнение о нем, но от этого только сложнее. И уж точно не стоит упускать оставшиеся дни в Москве — на его территории, где он хоть что-то понимает.

— Эй! Ты где? — Васька ухмыльнулся, рассматривая отрешенную физиономию Сергея.

— Думаю...

— О чем же?

— Надо бы ей цветов отнести.

— Очень свежая мысль...

— И уговорить пойти погулять по Москве.

На это Васька молча кивнул, а Сергей быстро собрался и выскочил на улицу. Пока цветочные магазины работают и в общагу пускают.

Но Ани в комнате не оказалось, только Ида, задумчиво разглядывающая карту страны на стене. При виде Сергея с букетом улыбнулась и приподняла брови.

— Ане? — Сергей кивнул. — Она к Кате в ФЗУ уехала шить. Вернется очень поздно. Давай букет в банку поставим на ее тумбочку, — и убежала на кухню со стеклянной банкой в руках.

Устроив цветы в воду, он спросил, когда Аня будет более свободна.

— Точно не знаю. Сегодня она все раскроила, а шить там много и только по вечерам, когда машинка свободна. Так что, наверное, утром...

— Если я зайду завтра в десять, это будет не слишком рано?

— Что ты! Аня уже в восемь шуршит на кухне, тем более, завтра ее очередь придумывать завтрак.

Он улыбнулся, намек более чем прозрачен.

— Тогда я в восемь и зайду.

— Она будет невыспавшаяся и злая, но если не боишься, это может оказаться забавно...

Сергею подмигнули и аккуратно выставили за дверь. По пути домой он размышлял, что все-таки допустил ошибку. Сегодня все продуктовые магазины уже закрыты и завтра они откроются как раз в восемь. Так что ему или приходить с пустыми руками или опаздывать. Первое нехорошо, остается второе.

* * *

Сергей достал старенький ФЭД, купленный еще до войны отцом. Он придумал сфотографировать Аню во время прогулки. Заглянул в ящик стола и обнаружил пустую коробку — запас пленки закончился. Оставалось гулять так, чтобы завернуть в фотомагазин. Тем временем часы показывали уже начало восьмого, а значит, надо бежать занимать очередь, если он хочет попасть в продуктовый к открытию.

Его смутная надежда купить что-нибудь мясное, колбасы или сосисок, ожидаемо не оправдалась, но удалось ухватить кусок "сала по-киевски", давали по двести грамм в одни руки, и сто пятьдесят грамм костромского сыра. Сергею хотелось прыгать от радости, судьба явно была к нему благосклонна, ибо с этим уже можно идти в гости. А возмущенные крики очереди, что он взял и то и другое, можно не слушать. В полдевятого Сергей уже заглядывал в дверь кухни общежития. Аня, и верно невыспавшаяся и, кажется, даже не проснувшаяся, мыла в чашке картошку.

— Ой! Ида сказала, что ты придешь утром, но я думала — позднее.

— Ну... я тут к вашему завтраку немного принес.

— А что тут? О! Сало — это вовремя, я его сейчас к картошке обжарю. Ты можешь пока картошку почистить?

— Запросто...

На сковороде зашкворчало сало, запах поплыл по кухоньке. В общежитии пусто. Сергей нервно поглядывал на дверь, такое чувство, что на этаже живут только Аня с соседками и это хорошо, а то сала и попробовать бы никому из них не досталось. Но все же странно, куда все пропали и почему не приманиваются на запах Еды.

— Ань, а где народ? Этаж будто пустой.

— На втором третий курс, они на каникулах. Выпускники на третьем, но мы туда не поместились. Думаешь, почему весь этаж на запах не сбежался?

— Ага.

Аня высыпала картошку на сковородку, перемешала.

— Кстати, девочек уже пора будить. Сходишь? А то тут картошку мешать надо.

— Девочек разбудить? Как-то неудобно...

— Почему?

— Ладно, сейчас. — А что он еще мог сказать? "Вдруг они не одетые там?" Аня явно опять скажет "Ну и что?" Сергей никак не мог понять — это она его так проверяет? Или нет? Или это непосредственность такая? Решил, что, пожалуй, безопаснее считать, что проверяет...

На стук в дверь никто не ответил, Сергей слегка толкнул ручку, дверь с тихим скрипом открылась.

— Вера? Ида? — Молчание.

Сергей зашел в комнату и обнаружил, что все спят. Собравшись с силами, потряс Иду за плечо.

— У-у... У?

— Аня велела разбудить. Картошка с салом скоро готова будет.

— Что? С салом? Откуда? — она явно уже проснулась. Принюхалась.

— И правда, жареной картошкой от тебя пахнет. Верка!!! — от Идиного вопля у Сергея аж уши заложило. — Сало на завтрак! Без тебя съедим!

— Что-о-о! Как это без меня!

С соседней кровати подскочила Вера.

— Ой! Ты что не предупредила, что здесь мужик?

— Это Анин мужик. Не раскатывай!

— А-а... Ну тогда ладно, — и, обращаясь к Сергею, — Ты это... Выйди, мы оденемся.

Он вышел, почувствовав большое облегчение, просьба Ани выполнена, девочки точно проснулись, и обошлось без визгов и обвинений.

Завтракали все вместе, причем сковорода картошки исчезла столь быстро, что Сергей едва успел распробовать. А сыр по настоянию Веры был "запасен на вечер".

— Ты еще приходи, — ехидно подмигнув, улыбнулись ему Анины соседки.

Сергей с Аней оставили мытье посуды на девушек и ушли гулять. Сергей даже несколько удивился, как просто все получилось — Аня не возражала, заметив как бы между прочим, что к вечеру надо дошивать штаны. Сергей был в некоторой растерянности: "Как так? Или так и надо?" Приятно, конечно, но никогда еще его знакомые девушки так себя не вели. Ничего ему не шили, и не разговаривали с ним об этом.

А прогулка получилась сказочной. Прямо с самого начала — с фотомагазина. Подошли туда за двадцать минут до открытия, Сергей не ожидал, что Аня так быстро соберется. Он уже хотел предложить немножко пройтись по набережной Яузы, когда Аня заметила приоткрытую дверь.

— Давай заглянем? Может, уже работают?

Зашли. Правда — работают. За прилавком молодой человек, немного старше их, но почему-то одетый в странное темно-зеленое пальто и тонкие кожаные перчатки. Неожиданно. "И не жарко ему, летом-то? — сочувственно подумал Сергей. — Я бы, наверное, сварился, а этот — даже не вспотел." Хотя следовало признать, что на фоне развешанных по стенам старинных фотографий с видами какого-то южного городка наряд продавца смотрелся очень уместно.

— Гм... мне нужна пленка для ФЭДа на тридцать два.

— О! Лейка! Конечно, мы располагаем пленкой для потомка знаменитой камеры. И только для вас, молодые люди, — он сделал паузу, совсем как в театре, — специальная пленка, проявляющая суть!.. Совершенно новый вариант: пленка уже на кассете. Вы можете прямо сейчас вставить ее в аппарат!

Сергей уже собрался возмутиться: какие такие "молодые люди", сам-то старый, что ли? И кроме того Сергею не нравилось, что Аня так улыбается этому странному продавцу. Но пленка на кассете — это интересно и удобно. Он уж собирался воспользоваться ящиком, стоящим в углу магазина, чтобы намотать кассету, взяв обычную пленку, но в этом случае Ане пришлось бы ждать. И улыбаться этому хмырю. Поэтому Сергей быстро взял предлагаемый готовый вариант и поспешил увести девушку из магазина.

Они вышли в летнее московское утро. Сергею хотелось фотографировать Аню на фоне сквера, на фоне Яузы... да не важно где. Но уже после пары кадров он был мягко остановлен.

— Я никуда не денусь, а вот из Москвы мы уезжаем. Мне кажется, стоит попрощаться с городом и оставить на память именно его.

Сергей подумал, что в этой идее есть смысл, к тому же, если снимать Москву, прогулка может оказаться долгой. Начали с зоопарка, потом добрались до родного института, свернули в небольшой зеленый скверик, где Аня отобрала у Сергея фотоаппарат, решив, что без его снимка под большим раскидистым тополем тоже не обойтись. В пирожковой "Матрешка" они ели теплые пирожки с чаем и сняли сценку на подоконнике: аккуратно вырезанные из дерева и наряженные принцессы в каретах и рыцари. День клонился к вечеру, когда Аня отправилась к Кате — шить, а Сергей — в институт, где в лаборатории все, кому требовалось, могли проявить пленку и напечатать фотографии.

Сергей открыл аппарат и увидел под крышкой валяющиеся кусочки пленки. У него захолонуло в груди. Он медленно-медленно достал кассету.... Точно — перфорация порвана, пленка застряла в хваленой готовой кассете и не проматывалась. Вытянулось не больше трех — четырех кадров, а потом все наслаивалось друг на друга. Но какая-то надежда еще оставалась, Сергей помнил, что на первой паре кадров снимал Аню, может, хоть они получились? Может, пленка застряла потом?

Сергей осторожно перемотал пленку на спиральки бачка, залил реактивы, а потом, не сводя глаз с часов, ждал результата. Когда пришло время доставать и сушить пленку, Сергей не утерпел — включил лампу и отогнув кончик пленки посмотрел на просвет. Три кадра. И на всех трех что-то есть. Не пересвечены. Но как такое может быть? По крайней мере последний должен был превратиться в сплошное черное пятно. Но нет.

Повесив пленку на прищепку сушиться, он побежал в институтский буфет, который мог еще работать. Полчаса нервного ожидания вызвали чувство голода, но буфетчица развела руками — почти ничего уже не было. Оставались сухари "Пожарские" и сок в трехлитровых банках — березовый и томатный. Сергей взял пару сухарей и стакан березового сока. Сидел, грыз сухарик, злился на продавца, уговорившего его купить эту пленку, злился на себя, и еще на что-то надеялся.

Домой Сергей добрался около полуночи. Осторожно вытащил из кармана восемь фотокарточек девять на двенадцать. Свои три карточки, Аню в трех экземплярах, институт в двух. Обычным и понятным получился только Анин снимок здания института. Наверное, она нежнее перемотала пленку и кадр, хоть и с порванной перфорацией, все-таки перевелся. А на остальных — сплошные загадки. Вот Аня, сидит на старом пне в темном сумрачном лесу, а вокруг улеглись трое волков. Причем один из них сложил голову ей на колени. Кадр абсолютно четкий, без всяких теней от наложения. Да, Сергей делал подобный снимок, но не на пне, а на лавочке в парке. И волки были... в зоопарке. И пень, наверное, там же. Но как!?

Чем дольше Сергей смотрел на снимок, тем отчетливее понимал, что фотография ему нравится. Очень нравится. На ней Аня была такая настоящая, как живая. Кажется, он готов был простить продавца за эту пленку, если бы не третья фотокарточка. Раскидистый тополь, почему-то смахивающий на дуб, оказался на фоне старой каменной стены. А он сам — в средневековом костюме рыцаря, опирался на огромный двуручный меч. Когда Аня фотографировала, руки действительно лежали именно так. Но только откуда тут меч, когда там была скульптура каменного льва? А одежда... с кукол из кулинарии? Бред какой-то. И главное, выражение лица у него этакое серьезно-сосредоточенное. Так и хочется в лоб дать. И это показывать Ане? А вдруг он и вправду такой? В конце концов, Сергей все же решился отдать ей все три карточки, а там пусть... смеется, если хочет.

* * *

Утро для Сергея началось с запаха маминых пирожков. Такого привычного и все же неожиданного. Обычно она стряпала их только по выходным, но чтобы вот так, рано утром? В ванной он задумчиво елозил щеткой в баночке с зубным порошком "Мятный", пока не сообразил, что забыл ее намочить, встряхнулся, быстро почистил зубы, и отправился на кухню.

— Сережа, садись, ешь пирожки, пока горячие.

— Мам, а по какому поводу сегодня такой... праздник?

— Ты подобрал умных друзей и мне приходится это признать.

— Ты о чем?

— Митя очень верно подумал на тему карьеры. Я с коллегами посоветовалась. Мы вчера вечерком посидели, поговорили. Железная дорога для вас действительно хороший вариант. И Илья Петрович даже обещал похлопотать через своих знакомых, чтобы вас устроили всех вместе.

— Мама!

— Что, Сережа?

— Прекращай вмешиваться в мою жизнь! На железную дорогу я не пойду!

— Как не пойдешь? Это же вы сами придумали. И хорошо придумали...

Сергей понял, что не может больше, хоть и понимал, что проще уехать по-тихому, но терпение кончилось.

— Это Митяй придумал. А я вообще на Зею хочу. И ты, между прочем, отлично знаешь, что я всегда мечтал туда.

— Ну да, ну да. Юношеские мечты. Я же тебе мечтать не мешала. Но сейчас надо серьезно будущее себе готовить. А Зея... ну, не получилось у тебя туда, бывает.

— У меня получится. Я все равно поеду.

— Как это ты поедешь? Без заявки? А распределение? Ты что такое удумал?

— По заявке. Есть такая.

— Сереженька... мне не хочется тебя расстраивать. Но я говорила с секретаршей вашего декана. Коробку конфет ей отнесла. В общем, та заявка на двоих с девушкой. А у тебя девушки нет. Да и обещана она уже кому-то.

— Мне обещана. И девушка есть.

Шумовка со звоном упала в мойку. Мама повернулась к Сергею:

— Та-а-ак?! Какая девушка?! Где учится? Откуда родом? Кто родители? И почему не привел и не представил?!

Он уже ругал себя, что проговорился, теперь оставалось только глаза зажмуривать под градом вопросов и отодвигаться подальше от горячего сковородника, который мама, не замечая того, держала угрожающе перед его носом. Одно хорошо, в такой куче вопросов можно было отвечать не на все...

— Не могу сейчас познакомить. Через год разве что, когда в отпуск приедем.

— Почему?

— Ее нет здесь. — И правда ведь, здесь, у них дома, ее нет.

— А где? Уехала, что ли? К родителям?

Он порадовался, что мама продолжает сыпать вопросы пачками.

— Родителей она очень уважает...

— Это хорошо, это правильно. Не то, что ты. Ах! Мои нервы... А откуда она?

— Из Иркутска.

— Ой, какая глухомань! Кошмар! И как она смогла с тобой познакомиться?

— У нас на геодезическом училась.

— То есть хотя бы с высшим... И насколько ты уже на крючке? Лялька когда ожидается?

— Ну что ты, мама, об этом и речи не было.

— Не было, говоришь? Ну-ка, неси сюда паспорт.

— Мам, ты чего?

— Чего-чего... неси быстро, показывай!

Сергей поплелся в комнату, тяжело вздыхая и, достав паспорт, отправился обратно. Любовь Васильевна уже успела сполоснуть руки и, стоило сыну появиться на пороге, сразу выхватила у него из рук красную книжечку и быстро пролистала.

— Так. Ну слава богу. Штампика пока нет.

Сергей забрал паспорт обратно, и недоуменно потряс головой.

— Так в чем дело? Какой штампик?

— Ох! И кого же я вырастила... загсовский штампик, загсовский...

— Мам, об этом тоже разговора не было. Могла бы просто спросить.

— Не было, значит... Как девушку зовут?

— Аня.

— Аня, значит. И тебе она, судя по ушам, очень нравится.

— Ну-у-у... Да.

— Так. Верно ли я поняла — вы с этой Аней зарезервировали на двоих Зейскую заявку? Она укатила к родителям, а ты собирался молча смыться. Про регистрацию вы не говорили, про ляльку она тебе тоже не говорила. Просто едете по распределению, вдвоем. Так?

Мысли Сергея разбегались напуганными тараканами. "Что ей отвечать? О том, что Аня сейчас в Москве, точно надо молчать, и уводить разговор в сторону."

— Просто едем по распределению. Я же говорю, всегда мечтал...

— Умная девочка. Не торопится. Пожалуй... Пожалуй, и правда пора тебя женить, чтобы мечты от жизни отделял.

— Мама!

— Ну-ну... вот пусть она тебе это и объясняет. Значит так, сын! Приедете, напишете, как устроитесь. И вообще писать не забывай. И пусть она мне тоже напишет — не забудь передать.

— М-м-м... передам. Но если она не захочет писать?

— Захочет, захочет. Две женщины лучше договорятся. А я тем временем вызов вам на двоих спокойно подготовлю к будущему лету.

— Какой вызов?

— Это не важно. Раз такой упрямый — езжай. И пусть тебя там комары сожрут. Девушку он нашел, видите ли, надо же...

И ворча еще что-то себе под нос, ушла одеваться на работу. А он так и остался сидеть на кухне с недоеденной половинкой пирожка в руке. Пирожок казался совершенно безвкусным, да и мысли бродили где угодно, но только не здесь. Мамины недосказанности, штампы, "лялька"... а ведь он думал, будто хорошо понимает маму. Сейчас у Сергея в голове была каша — Аня, и дети, и свадьба. Распределение, совместная поездка, его девушка... нет, про постель Сергей, естественно, думал и даже с очень подробными фантазиями, но вот дальнейшее как бы пряталось вдали, за поворотом дороги. Даже слово "жена" к Ане не примерял, а про детей — вообще мысль оказалась неожиданной. Образ Ани для него был только образом девушки, в мечтах — "моей девушки", но не жены, не женщины. Кажется, он уже сам запутался, ведь как-то же у людей получается все просто и естественно. Без всей этой внутренней неразберихи. Как у Коляна с Катей. Сергей сейчас им жутко завидовал — раз, и все само собой устроилось... А интересно, как Аня думает о нем? Хотя она-то как раз, похоже, считает его мужем, потому и ведет себя так. Одежду шьет... Если смотреть с этой точки зрения, то все понятно становится. Это он, балбес, почему-то "ухаживание за девушкой" никак с семьей не связывал. Типа ухаживание само по себе, а семья — совсем о другом. И сейчас чувствовал себя полным дебилом. Одно хорошо — хоть Аня знает, что делает, и на него не обижается. Голова стала пухнуть от мыслей, и чтобы хоть как-то отвлечься, Сергей сунул в карман фотографии и выскочил на улицу. Ему хотелось увидеть Аню, немедленно. Потому, что, как неожиданно понял Сергей, рядом с ней всегда спокойно...

Свежий утренний ветерок слегка остудил потный лоб, и в его голову пришла мысль, что Аня может еще спать. Учеба закончилась, а "новая жизнь" еще не наступила. В такое время общага напоминает сонное царство. По хорошему, стоило бы пойти попозже, но...

Девушки уже проснулись, и даже успели позавтракать, а сейчас шуршали по каким-то своим делам.

— Какие лю-у-ди! — Ида картинно взмахнула руками. — Ань, это к тебе. Похоже, как утром проснулся, так понял, что срочно требуется женщина. Гидравлика, понимаешь, давление в шлангах...

— Не смущай человека!

Аня заглянула в покрасневшее лицо Сергея, а он прилип взглядом к ее халатику, под которым, кажется, ничего нет. Тонкая ткань очертила контуры груди, натянувшись на остром кончике. Его глаза перестали слушаться хозяина, и от этого Сергей покраснел еще больше.

— Я была не права, — Аня слегка покачала головой. — Думала подождать, пока на место приедем да устроимся, чтобы свой угол был. Не сообразила, что ты голодный, а у нас еще неделя в поезде — совсем изведешься.

— А я тебе что говорила! — Ида достала из тумбочки флакончик духов и мазнула за ухом. По комнате поплыл аромат ландышей. — А ты все: "умный, да все понимает"... Он, может, и умный, но мужик же!

— Ну если так, тогда растайте куда-нибудь.

— Мы пойдем чай пить. С твоими пряниками, между прочим. Верка, идем Анины пряники трескать.

— Идите, идите...

Девушки выпорхнули из комнаты, а Аня закрыла за ними дверь и заперла на ключ.

— Чтобы никто не зашел. И сейчас... — она стащила с кровати стеганое одеяло и постелила его на пол посреди комнаты.

— Зачем? — хлопал глазами Сергей.

— Эти железные кровати с сеткой не очень даже чтобы спать, а уж для чего-то еще... — отвечая ему, она накрыла одеяло простыней, потом скинула с себя халатик, под которым действительно ничего нет. Совсем-совсем. Он застыл с открытым ртом.

Аня улыбнулась, подошла к Сергею и начала расстегивать пуговицы рубашки. Он уже совсем плохо соображая, прикоснулся к ее спине. Комната в глазах Сергея поплыла, закружилась, перед ним только ее лицо и глаза, все остальное казалось скрыто туманом. Но тут, разбивая очарование, ему вспомнились вчерашние мамины слова.

— А если залетишь?

— Будет не ко времени — ты прав. Так что снимай пока штаны сам, а я позаимствую у Иды...

Ему очень не хотелось выпускать Аню из рук, но она выскользнула легко, открыла тумбочку и достала оттуда синий пакетик, который и кинула ему в руки. Он машинально поймал и только потом обратил внимание на то, что держал в руке. "Изделие №2. Московский резинотехнический завод."

* * *

Мысли к Сергею возвращались медленно и неохотно. Спина начала ощущать жесткий пол под тонким одеялом, перекрученную и запутавшуюся в ногах простыню. Мокрую от пота, как и он сам, Аню, устроившуюся у него на плече и прижавшуюся всем телом. Это было? Было... Кажется, в другом мире, или в другом времени.

— Ань...

— Молчи. Давай полежим так... немножко.

Сергей провел пальцами по ее спине, обхватил руками и прижал к себе. Она запустила пальцы в его волосы. Ее рука легко коснулась его уха, пальчик обвел контур, спустился на щеку... Вздох.

— Надо все-таки вставать. Девочки наверняка уже заждались, когда мы комнату освободим.

— Так не хочется.

— Ничего, у нас ведь еще будет время. Много-много...

Поднявшись, двое оделись. Аня открыла дверь и, выглянув в коридор, позвала девчат. Первой появилась Ида.

— О! О! Как тут вами пахнет! Так нечестно — я с ума сойду от таких запахов!

— Пойди проветрись.

— Нет, ну...

— Вместе пойдем. Я у тебя одну резинку утащила, зайдем в аптеку — куплю.

До Сергея дошло, что Аня сейчас уйдет, а он так и не показал то, почему пришел. Чуть вообще не забыл.

— Аня, фотокарточки...

— Ты все уже напечатал?

— Понимаешь, у пленки перфорация порвалась и кадры, они один на другой...

В ее больших глазах мелькнуло на миг сожаление, и тут же исчезло:

— Все испорчены?

— Не то что бы... Сама смотри.

Смотрели все, по очереди. Иде стало интересно, где они такие декорации нашли. А Вера глубоко задумалась, разглядывая Анину фотографию.

— Знаешь, ты здесь какая-то правильная. Даже не знаю, как сказать.

— Да, мне тоже очень нравится. И Сергею рыцарский меч идет. Хм... "специальная пленка, проявляющая суть", так? Нет, хорошо получилось. Жаль, нет Москвы.

— Один кадр Москвы тоже есть.

— Родной институт. Повесим потом на стенку. Сереж, нам с девочками в город надо, по магазинам еще пройтись, посмотреть всякую мелочевку в дорогу. И собраться. Ты зайдешь завтра перед поездом?

— Конечно.

— Тогда до завтра.

Сергей брел по улицам, направляясь ко скверику. Что-то сегодня случилось. Что-то важное. Нет, конечно, сегодня не первый его раз с женщиной. Было раньше, в компании друзей знакомились с девушками. Потом гуляли. Потом шли к Митяю, у него оказалась пустая квартира, прихватив пару бутылок вина и девушек. Потом... Но это было не то. А сегодня даже тени от тополей были какие-то необычно четкие, и в лужицах после ночного дождя играло солнце, как рыжий пушистый котенок.