(Не)обычный (джен)

Моя колея стала уже,

Мои дела пошли хуже,

И я уже не могу свернуть,

И тихо выезжаю на запасный путь.

Раньше я любил не тебя,

Раньше я был смелее.

Раньше ты была счастлива,

Потому что была добрее.

«Инкассатор»

Тобиас проводил взглядом краснобокий волшебный состав, скрывшийся вдали, и медленно побрел в сторону выхода с заколдованной части вокзала на обычную.

«Маггловскую», — исправил он себя, припомнив слово, что часто использовала Северина. На его взгляд, это определение звучало как ругательство, и, судя по всему, многие из волшебников его иначе и не воспринимали.

На секунду испугавшись, что стена не выпустит его обратно, он шагнул через барьер и оказался на девятой платформе, поражаясь своим наблюдениям: он только что прошёл сквозь стену, но никто этого даже не заметил! Снейп лишний раз убедился, что люди — свиньи и смотрят только себе под ноги. Чудеса могут происходить у них прямиком под носом, но они даже не встрепенутся.

«Что за идиоты…» — подумал он, глядя на лондонские улицы через окно автобуса, и погрузился в воспоминания о том времени, когда он сам искал чудеса во всем, что его окружало, не отчаиваясь однажды все же найти.

* * *

Тобиас минул проходную и едва не растворился в людском потоке, хлынувшем из ворот фабрики. Люди торопились кто куда: кто по домам, к семьям, кто в ближайший бар, пропустить кружку другую пива, кто просто куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Снейп никогда не понимал тех, кто не чувствует себя в ответе за своё дело — ему казалось, что он точно никогда не станет столь же небрежным. Так нельзя. Да, твоя работа — только лишь следить, чтобы все было исправно, но ведь это тоже важно, считал он. Как можно скурвиться до такой степени, что тебе станет все равно на то, что ты делаешь и как? Стать одним из сотен тысяч безликих, серых, невзрачных людей, что ходят по улицам, коптя небо. Никаким. Обычным.

Ему нравилась его работа — пусть ему и суждено быть простым наладчиком станков на ткацком производстве и работать целыми днями с железками, зато ему порой казалось, что он эти железки чувствует. Начальник и вовсе считал его волшебником — шутка ли, когда парень может оживить любую машину, даже ту, над которой старожилы сломали головы. Начинало работать все, даже то, что, казалось бы, больше никогда уже не запустится — магия, да и только.

Тобиас был мальчишкой, когда они с матерью и маленькой сестрой, оставшись без отца, который погиб в лондонской бомбежке, переехали в Коукворт. Мать устроилась на ту самую фабрику, где сейчас трудился он сам, ткачихой, и, хоть ей и было тяжко, воспитала сына, как сам он думал, неплохим человеком. Своим главным недостатком Тоб считал излишнее витание в облаках, но ничего не мог с этим поделать, да и, по правде говоря, не хотел. Отними у него воображение, и его жизнь, и так не особо богатая на события и впечатления, станет слишком пресной. Обычной.

Этого он не хотел.

Мать сокрушалась, что с его цепким умом он мог бы найти себя в чем-то попрестижнее и почище, чем простой трудяга, но Снейпу нравилось работать руками. Когда руки заняты делом, голова свежа и свободна, разум гибок, и, словно чистый лист, открыт для фантазий и размышлений. Но мечты — это одно, жизнь же — совсем иное. Он не был уверен, что есть на свете другое такое дело, которое бы позволяло ему не голодать, но и не заставляло бы задвинуть подальше свое воображение.

Иногда он, слушая шефа, думал: а что если магия и вправду существует? В эти моменты он как никогда задумывался о том, каким надо быть, чтобы творить всякие там заклинания? Впрочем, был убеждён он, это ещё одна из фантазий, которые слишком оторваны от жизни, чтобы напитываться деталями из неё.

«Никакого колдовства не существует, есть только Бог, и если будешь сочинять всякую глупую ерунду, он тебя накажет», — говаривала матушка, ведя Тобиаса на воскресную службу и причастие в церковь. Он же, в свою очередь, напрочь отказывался понимать, что же такого плохого в историях, что возникают в его голове, и почему за них стоит наказывать. Иисус, тот, что был изображён на картинках в книгах, и тот, что смотрел с церковного витаража, не выглядел тем, кто может сделать что-то во вред — слишком доброе у него было лицо. Наказать мог отец, если маленький Тобиас что-то портил, мог выпороть ремнём или просто лишить ужина, и, если честно, в то, что отец наблюдает за ним сверху верилось куда больше, чем в человека, которому до всех есть дело.

Если Бог и вправду существует, — задавался он вопросом, — почему тогда он поселил своих детей в мир, больше похожий на муравейник? Тобиас думал об этом и о многом другом, меряя шагами мостовую, вымощенную обычным серым камнем, проходя мимо типовых однообразных домов, фасады которых покрыты серой пылью, крася их в унылый цвет, в тон всему городу, и мечтал о том, что когда-нибудь в его жизни, такой же однообразной, как этот невзрачный пейзаж, появится частичка сказки.

А сейчас он должен поспешить домой и переодеться — Снейп наконец-то, собравшись с духом, пригласил ту загадочную девушку, словно свалившуюся с неба, Эйлин, на свидание, и сегодня вечером они идут на танцы. От одного её взгляда перехватывало дух, и Тобиас даже называл её за это про себя ведьмой. Если подумать, то было бы неплохо, если бы она и вправду умела бы колдовать. Ведь когда-то он поклялся себе, что если и найдёт себе избранницу, с которой свяжет жизнь, то она будет какой угодно, но уж точно не обычной.

* * *

Говорят, следует бояться своих желаний, памятуя их свойство сбываться — теперь Снейп знал это как никто другой. Сойдя со ступеней автобуса, он расправил плечи и, сделав глубокий вдох, спросил себя: имей он возможность вернуться в прошлое, стал бы он так же пытаться ухватить за хвост ускользающие от него чудеса? Прислушавшись к себе, Тобиас понял, что ни о чем не жалеет — да, черт побери, оно того стоило!

Без всего этого, твёрдо был уверен он, его жизнь была бы слишком пресной. Обычной.