Разбег над пропастью (джен)

Был мутноватый декабрьский рассвет. Долго и нудно зазвенел телефон, отрывая от прочтения сводок новостей. Полозов, неохотно отставив кружку чая, потянулся к трубке.

— Конноспортивный комплекс «Азамат», — руки мерзли, и тренер снова притянул горячую кружку поближе. В тренерской всегда было холодно зимой.

Звонил Вронский. Юрий Петрович был хорошим всадником, много выступал и в своем кругу был довольно известен за мягкий подход и гуманность в обращении. Он редко тревожил старшего тренера, а если такое случалось, значит дело было действительно серьезным.

— Павел Анатольевич, а Павел Анатольевич, место у нас в конюшне есть? — поинтересовался он чуть охрипшим голосом.

— Как сказать… Осталось стойло после Ворона, — задумчиво ответил ему Полозов. — Но я хотел его сдать.

— Еще не сдали? — забеспокоились на другом конце трубки.

— Нет еще, даже не повесил объявление.

— Ну, слава богу! Тут дело-то в чем… Я коня нашел… — Вронский кашлянул. — Знаете, в жутком состоянии. Его на мясо хотели пустить, я вот не даю.

— Какие вопросы, Юра, вези конечно! — тут же согласился тренер. — Посмотрим, что можно сделать.

Вронский приехал через полчаса. Когда Павел Анатольевич увидел лошадь, он невольно содрогнулся. Полозов никогда не был слабонервным человеком, но вид исхудалого, со свалявшейся шерстью коня заставил его ужаснуться. Жеребец был какого-то непонятного цвета. Грива его висела пучками, хвост был спутан, ребра торчали, и их можно было пересчитать, ламинит на копытах был виден и невооруженным глазом. На впалых боках его были страшные гнойные пролежни, нежные губы были раскусаны, на коленях виднелись ссадины. Большие лиловые глаза смотрели из-под свалявшейся челки устало и забито.

— Боже мой… Как он еще живой… — прошептал Полозов, боясь даже прикоснуться к коню.

— Сам не знаю, — угрюмо ответил ему Юрий Петрович. — Убил бы хозяев, если бы за это не сажали. Так только наорал, даже голос посадил. Это ж сколько месяцев над конем надо измываться… Не мог я его не забрать. Как увидел, вцепился. Сначала в коня, потом в горло хозяину.

— Ты бы хоть сказал, что такой тяжелый будет… Сейчас Александра Ивановича позову. Веди пока в конюшню.

Жеребца еле отвели в стойло, где он тут же свалился на солому, и как бы ни пытался его поднять Вронский, он не вставал, а только вяло прижимал уши и тихо фыркал. Не помогла даже лебедка — конь вис на ней, поджимая задние ноги.

— Да где же Крествоздвижен, чтоб его, — злился Павел Анатольевич, хотя вызвал ветеринара он всего лишь десять минут назад. — Копается опять, небось, в своих лекарствах… Тоже мне, ветеринар…

— Не ругайте вы Александра Ивановича, он в летах, — заметил ему Вронский. — Да и я вас предупредил: конь на мясо.

— Да даже на мясо, и те лучше выглядят! — рассердился Полозов то ли на себя, то ли на всадника. — Вон, Ворон каким был! Худющий, конечно, но стоял сам и ходить мог.

Вронский промолчал, глядя на жеребца со щемящей болью в груди. Бедный, он не мог есть из-за раскусанных губ, не мог пить. У него не было сил даже поднять голову, и Юрию Петровичу показалось чудом то, что он смог довести коня в теплую конюшню.

Александр Иванович приехал быстро. Стоило ему увидеть своего пациента, ветеринар запротестовал:

— Вы меня сюда не усыплять звали! Я ведь и морально не готовился!

— Александр Иванович, а мы и не просим, — успокаивающе произнес Вронский. — Мы просим лечить… Или безнадежно?

Крествоздвижен хмыкнул и принялся осторожно осматривать лошадь. Жеребец болезненно вздрагивал от каждого прикосновения, закатывал глаза и едва-едва подергивал хвостом. Копыта привели Александра Ивановича в ужас. Поверх ламинита были подковы. Хозяева, позаботившись о ковке, не позаботились о расковке. Бедный конь, он провел на старых подковах пять месяцев.

Ветеринар хмурился и что-то бормотал себе под нос. Вронский и Павел Анатольевич напряженно следили за всеми его движениями.

— Жуткое обезвоживание, — наконец произнес Крествоздвижен. — Полностью атрофированы мышцы… Про копыта я и говорить боюсь. Это копытами назвать нельзя!.. Тут копытная кость на пятнадцать градусов отклонена! Воспалено все, что можно. Пролежни… Хорошо, что лебедку нашли, иначе усугубили бы положение. Думаю, с сердцем у него тоже проблемы. Лошади тут нет, здесь есть лишь ее тень.

— Александр Иванович, милый наш ангел-спаситель, сделайте что-нибудь. Нельзя же ему помирать-то!.. — взмолился Вронский.

— Кровь у него взять надо, — через некоторое время произнес ветеринар, кусая нижнюю губу. — Анализы провести… Я берусь, но ничего не обещаю. Пока я смотрю, что к чему, расчистите его. Аж смотреть страшно.

Когда жеребец был расчищен, оказалось, что он был вороным и явно некогда очень красивым. Гриву пришлось состричь чуть ли не под корень, из хвоста — выстригать спутавшиеся клоки. Копыта с огромным трудом были раскованы. Конь терпел, и только во влажных уставших глазах светилось что-то непонятное, необъяснимое.

Анализы показали, что сердце, легкие, почки, печень — решительно все важные органы имели патологии. Крествоздвижен покачал головой, но лечение назначил. А дальше начала вмешиваться судьба…

Препараты, которые днем с огнем не сыщешь, были найдены. Огромная сумма, которую нужно было за них заплатить, внезапно была предоставлена спонсором конюшни. Когда по совету ветеринара было решено менять пол в стойле с бетонного на деревянный, рабочие, согласные сделать это, оказались в пяти минутах езды. Вронский стоял и с ужасом смотрел на коня, представляя, как им придется заставлять его выходить, как они снимут эту лебедку, и он рухнет к их ногам, как придется его ворочать по соломе. И вдруг жеребец встал. Первый раз он посмотрел на Юрия Петровича снизу вверх и встал на все четыре ноги.

Жеребец смог выйти из стойла и простоял все семь часов работы на улице, ни разу не ложась. Пока он стоял на улице, не упало не единой снежинки, хотя до этого снег валил стеной, даже занятия приходилось отменять.

Когда был забит последний гвоздь, Полозов бросился на улицу и закричал:

— Готово, веди его скорее!

Конь зашел в стойло и снова повис на лебедке, словно и не стоял до этого.

До самого вечера продолжались хлопоты. Александр Иванович обрабатывал пролежни и сбитые колени, делал уколы, еще и еще осматривал коня. Вронский обзванивал все известные ему конюшни и пытался по скудному описанию получить хоть какую-то информацию о лошади. Павел Анатольевич подтягивал или распускал лебедку, как только об этом просил Крествоздвижен.

Только далеко за полночь наконец удалось вытащить жеребца из критического состояния. Первая битва со смертью была выиграна. Александр Иванович остался с Полозовым дежурить, отпустив Вронского домой. Юрий Петрович свалился в постель и закрыл глаза. Но в коротких и беспокойных снах ему виделся измученный худой жеребец с безучастным взглядом. «Боже, за что же страдает этот бедный, ни в чем не виновный пред Тобой жеребец? Неужели он отвечает за людские грехи?.. Или это проверка для меня? Господи, дай мне сил!».