Кости моря (гет)

Они не виделись месяца два или три. Гермиона потеряла счет времени, закрутилась, замоталась, пошла ко дну. Дела навалились, и, признаться, на время она обо всем забыла. Не совсем, конечно. Она не смогла бы забыть его даже после заклинания «Обливиэйт» и самых страшных пыток, слишком уж дорог и мил ее сердцу он был, слишком многое они вместе пережили. Наверное, не смогла бы. Хотелось, отчаянно, сильно, всем сердцем в это верить. И все же Гермиона не видела его долгие недели, не писала даже, не хотела писать. Несколько раз начинала письмо, честно садилась за стол, доставала перо и пергамент, думала, ломала голову, с чего бы начать, о чем рассказать, и никак не находила слов. Все казалось слишком скучным, пресным, совершенно неподходящим.

Она скучала по временам, когда говорить с ним было так же просто, как, например, с Роном. Проще, чем с Роном. Почти так же просто, как с самой собой.

— Я безумно, просто безумно рада тебя видеть, — вместо приветствия сказала Гермиона, открывая ему дверь.

Это была правда — не вся, но главная и единственно важная. Он желанный гость в ее доме, сегодня и всегда, ее друг и просто близкий человек. Близкий до дрожи.

— Давно не виделись, — улыбнулся Гарри.

От его улыбки у Гермионы защемило где-то в груди, но она сдержалась, не выдав себя, и кротко улыбнулась в ответ. Видеть его вновь, ощущать совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки — волнительно и немного, самую капельку, страшно.

Хотелось спросить, как он ее нашел, узнал адрес, но ответ был слишком уж очевиден. Она просила Рона не говорить, но он, разумеется, проболтался. Гарри всегда мог выспросить у него все, что ему было нужно, как бы Рон ни сопротивлялся. Правда, обычно Рон как раз не особенно сопротивлялся. И зря. Вот она ему устроит.

— Я чай поставлю.

Она оставила Гарри в прихожей, надеясь, что тот сам сообразит пройти в гостиную и подождать ее там.

Только не нервничать. Рано или поздно им все равно пришлось бы встретиться лицом к лицу. Пришлось бы поговорить. И лучше уж рано, чем поздно.

Гермиона взмахнула палочкой, прошептала заклинание, и вспыхнул проворный магический огонек, не оранжево-красный, привычный маггловскому глазу, а нежно-сапфировый, яркий, теплый, но не обжигающий. Вода в чайнике нагрелась быстро, но Гермиона не торопилась заваривать чай, застыв с парой кружек в руках. Ей нужно было собраться, подумать и все рассчитать минутку-другую. Успокоиться.

— Пойдем лучше погуляем?

Гермиона вздрогнула и выронила чашку, разбив ее на осколки. Неуклюжая неряха. Глупая, глупая, непроходимо глупая. Просто дура. И о чем она только думала? Не сейчас, но тогда, за месяцы до, обрывая все. Саму себя обрывая?

— Ох, Мерлин… — только и сказала она, кляня себя на чем свет стоит.

Понадеявшись, что он не заметит румянец на щеках и дрожь в руках, она бросилась поднимать осколки, но Гарри ее опередил и выхватил парочку прямо из рук.

— Какая же я неуклюжая.

— Да ладно тебе.

На мгновение они оба замерли, застыли во времени, нырнули в бездонную, темную вечность. Гермиона смотрела на Гарри, а тот на нее. Близко, остро, в упор. Затем он вдруг дернулся, потянулся к ней, но не поцеловал, как она подумала и, по-честному, даже понадеялась, а только уткнулся носом в плечо. Мило, тепло, по-домашнему.

Льдинка, томящаяся в ее сердце и царапающая изнутри, хрустнула и стала таять. Гермиона с шумом выдохнула, чувствуя, что ее наваждение, горькое и неправильное, отпустило, оставило, бросило.

— Пойдем и правда погуляем.

Улыбаясь, они поднялись на ноги, отряхнулись и вышли в сад, уже как друзья.

Только сейчас Гермиона почувствовала, насколько нуждалась в нем все это время, как сильно скучала.

Ей вдруг захотелось показать Гарри розарий, который она пополнила накануне. Сирень, пионы и астры. Да и кусты эдельвейса с нежно-кремовыми и бархатистыми цветами точно пришлись бы ему по душе. Хотя, это может и подождать. Все может подождать. Главное, что он рядом, и они разговаривают, смотрят друг на друга, смеются, как раньше.

— Знаешь, Гермиона, тебе это не понравится, но мне нужно тебе кое-что сказать, — начал Гарри, едва они свернули на узкую аллейку, с обеих сторон обсаженную пышноцветными камелиями.

Гермиона кивнула. Вот оно, началось. «Большой разговор», или как там такие вещи обычно называются?

— Твой сад, конечно, великолепен, но со стороны улицы кажется меньше.

Гермиона рассеянно моргнула, а затем рассмеялась. Он не спросил того, что должен был спросить, и она была благодарна за это. Напряжение спало.

— Главное, что он великолепен, правда? Рон, знаешь ли, его таким не находит. Ве-ли-ко-ле-пен, — повторила она едва не по буквам, смакуя каждый слог. — Да и магии для этого понадобилось совсем немного, самая капелька.

Гарри шутливо и чуточку укоризненно покачал головой: они словно поменялись местами. Теперь Гермиона шалила и в открытую нарушала правила, а Гарри ее за это журил.

— Тебе, как будущему аврору, люди, наверное, подобного не говорят? — Гермиона подхватила Гарри под руку и повела на пригорок, утопающий в полевых цветах всех мастей и оттенков, что ей только удалось достать. — Только я?

— Только ты, — он согласно кивнул. — И что со всей этой красотой будет, когда ты уедешь в Хогвартс?

Не «мы», а «ты». Как ни старалась, Гермиона не смогла убедить ни Гарри, ни Рона составить ей компанию и закончить-таки обучение.

— Тетя Ангелина, сестра отца, обещала присмотреть за всем, пока меня не будет. Без магии, конечно, не будет цвести все и сразу, но это не так уж важно.

Они поднялись на самый верх и остановились, рассматривая сад с высоты. Гарри восхищенно ахнул.

— А ты времени зря не теряла.

— Его было много.

К горлу невольно подступил комок. Вспомнилось все разом: разоренный дом, тела родителей, изуродованные и остывшие, как последний подарок от Волдеморта, и пелена горя, сплошная и непроницаемая, ядовитая, злая, липкая, окутавшая с головы до ног. И еще — поцелуй, как тень чего-то легкого, сильного, непонятного, того, чего, быть может, и не было никогда, а ей только почудилось.

Гарри почувствовал перемену в ее настроении, мягко развернул и привлек к себе, шепча на ухо:

— Если не хочешь об этом говорить — не будем, хорошо? Можем говорить о саде, о еде, о Хогвартсе и всякой ерунде, о чем угодно, — он влажно поцеловал ее лоб, глаза, щеки. — Только говори со мной, пожалуйста.

— Хорошо.

Мгновение раздумья, тяжелого, полного сомнений, сменилось поцелуем — быстрым, страстным и единственным. Гермиона приникла к его губам и тут же отстранилась, сделала шаг назад, попыталась вырвать ладони из его ладоней, но он не позволил. В этот раз не отпустил.

Взмах ресниц — и она была уже в его объятиях, крепких, цепких, самых что ни на есть настоящих.

Зачем это все? Хотела спросить, но не смогла, он занял ее поцелуем. Отвлек, обманул, обвел вокруг пальца. Руки скользнули под рубашку и рывком — под бюстгальтер, касаясь, поглаживая в нетерпении. Нежно, трепетно, требовательно — по-разному.

Только не это. Яростно, шумно, в последней попытке уйти и удержаться Гермиона дернулась, но все оказалось тщетно, Гарри ее не отпустил.

Она сдалась. Обняла его, прижалась близко, близко и еще чуть-чуть ближе, жарко выдохнула в шею, зашептала глупости, о которых и подумать не могла. Ему понравилось. Она сама — понравилась, может, даже больше, чем понравилась.

Их понесло — вместе и в одном направлении. Снесло течением, утопило под водой.

Дрожащими руками Гермиона расстегнула ему рубашку, стянула через голову свою. Гарри уложил ее прямо на траву, с трудом, легкой заминкой, но стянул джинсы и лег рядом. Навис над ней — большой, крепкий, пышущий жаром. Поцеловал сначала медленно и чувственно, а затем быстро и легко. Еще и еще, растягивая мгновение за мгновением, словно хотел, но никак не мог решиться, переступить через себя. Наконец с силой прижал Гермиону к земле, прижался всем телом и вошел в нее. Она невольно ойкнула, но не попросила остановиться. Движение, рваное и резкое, захватило их обоих и увлекло далеко-далеко. Они не просто двигались в одном направлении, не просто были похожи и понимали друг друга, как никто, они стали чем-то единым. Пусть не целым, в выщерблинах, но все же одним.

Гермиона, запыхавшаяся и взмыленная, вынырнула назад, в реальность, только когда все закончилось.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели в небо.

— Теперь совсем разговаривать со мной перестанешь? — спросил Гарри, целуя ее в макушку.

Что они наделали? Зачем? Боги.

— Я ведь обещала, что не перестану.

Мама Гермионы любила говорить, что подобное происходит, когда девочка встречает мальчика или мальчик девочку. Это нормально и даже здорово. Здорово-то, конечно, здорово, но все же… Все же. Все же. Черт.

Гермиона резко села и стала одеваться.

Какую же глупость она сделала. Ужасную, дерзкую, невозможную.

Она украдкой взглянула на Гарри. Он улыбнулся. Гермиона едва удержалась, чтобы не улыбнуться в ответ.

Глупость-то, конечно, глупость, но не такая уж и невозможная.