После Арсолира (гет)

Арсолир отгремел.

Выпроводив менестреля, Ханубис наконец-то остался один. Собрав посуду, он отнес ее на кухню и, поставив чайник, предался размышлениям. События последнего дня несколько удивили его, а высвободившаяся в результате гекатомбы Сила настоятельно искала выхода. Неопытные некроманты нередко попадали в щекотливые ситуации, вызванные сочетанием иллюзии всемогущества и незнания, на что бы это могущество использовать, — в результате оставаясь один на один с ненароком эскалированным кладбищем, неразумно призванным вампиром, или же попросту с городскими властями, недовольными тем, что по улицам их милого городка бегают костяные гончие. Хорошо, по крайней мере, что Марвин еще неспособен на подобные выходки.

Но Сила велика, бесспорно... фон Санеги всколыхнулся даже здесь, в четырехстах милях от Арсолира, — а о том, что творится вокруг него, лучше даже и не задумываться. Темный Круг устроит сегодня пирушку, — еще бы, столько еды и совершенно бесплатно, да еще и Ленерро ар-Диелне устранен чужими руками — куда уж лучше? Далеко не каждый день мы можем наблюдать столь чудный образчик божественного милосердия. И разумеется, сильные мира сего весьма обеспокоены. Год Алой Луны начался весьма эффектным образом. Шестьдесят тысяч убитых, более половины эльфийского народа и вся геронтская армия.

Интересно, насколько такому исходу способствовало заклятье, известное как Узел Вариантов?

Ну что же, вину за подобное ты нес и по меньшим поводам.

Нет и доли сомнения в том, что не одна пара глаз сейчас наблюдает за тобой. Гильдия и вовсе расщедрилась на зеркало, чтобы уж ничего не пропустить. Ну что же, вынужден вас разочаровать. Спектакль не состоится по тактическим соображениям.

Заварив чашку успокоительного настоя, Ханубис спустился в лабораторию и развеял в прах тело жертвы. Потом он записал для дневника все, свидетелем чему был сегодня, и, погасив свечи, лег спать.

Долго ждать не пришлось. Сновидение смешалось, туманный занавес вокруг всколыхнулся. Ханубис шагнул в серую пелену и вступил на поляну, поросшую зеленой, короткой травой. Гудвин ждал его. Дарлиенский Верховный маг выглядел именно так, как подобает выглядеть мудрецу, обладающему великой Силой: длинная седая борода, пронзительные синие глаза, остроконечная шляпа, белоснежная мантия. И, как всегда, глаза его горели праведной ненавистью. Дарлиенский стиль — частенько патетичный в своей высокопарности, наследие эльфов.

— Я ждал вас, Пес, — обронил Гудвин, тяжело опираясь на посох. Годы, прошедшие с предыдущей их встречи не пошли магу на пользу: наметанный глаз сразу выхватывал в заострившихся чертах приметы не дряхлости даже, но тлена. Гудвину придется поторопиться, и он осознает это. Прекрасно.

— Я собирался отдохнуть этой ночью, — добродушно сказал Ханубис, проигнорировав оскорбительное прозвище. Ну разумеется, куда уж дарлиенцам унижаться до элементарной вежливости? — Вы же знаете, в наши годы стоит вести размеренный образ жизни, тем паче — на фоне всех этих потрясений. Итак, вы чего-то хотели?

— Объяснений, — сказал Гудвин с напором. — Вы многое должны мне объяснить.

— Да неужели? — поднял брови Ханубис. Смешно, человек добился столь высокого положения, а предсказуем, как дитя малое.

— ... поэтому я имею право знать! Каким образом и кем был освобожден Ленерро ар-Диелне? Что заставило эльфов начать войну, и что за духова тварь сражалась на их стороне? Почему все кончилось катастрофой? И, наконец, — как вы замешаны в этом всем? Советую вам хорошо обдумать ответы, Пес!

— Вообще-то за информацию обычно платят, — сказал Ханубис. — И оставьте свои самодурские замашки, Гудвин, я абсолютно ничего вам не должен. Помнится, когда вы уговаривали меня поучаствовать в нашем маленьком дельце, я был исключительно "почтенным мэтром" и "уважаемым коллегой". Надо сказать, что та манера разговора, несмотря на всю ее неискренность, нравилась мне больше.

Гудвин замялся, раздул ноздри, как остановленный с галопа жеребец. На пергаментных его щеках выступил румянец.

— Как вы можете оставаться спокойным, когда мир рушится? — вопросил он.

— Хмм... не знаю, не думал об этом. Трава сухая? Нам предстоит долгий разговор, и у меня нет желания стоять.

— Ах, да. — Чуть замешкавшись, Гудвин сотворил два плетеных кресла с трогательными подушечками в бело-зеленую полоску. — Итак? — продолжил он, тяжело опустившись в одно из них.

— Арсолир был завершен по воле богов, — сказал Ханубис, садясь. — Я надеюсь, вы не считаете меня воплощением всего мирового зла?

— Однако это случилось именно в вашей стране.

— Этой страной правит династия Эриксонов. В свою очередь позволю спросить: а какое дело Дарлиену в его сказочной дали до геронтских внутренних войн?

Гудвин смерил его надменным взглядом. В этом все они — дарлиенцы. Как он может

позволить себе быть таким предсказуемым? Потяни его за ниточку, и он выдаст тот же набор реакций. Старый зануда.

— Дарлиену есть дело до всего, что может грозить миру! — заявил Гудвин. — Вы, вероятно, не способны понять, что такое истинное сострадание, чуткость к любой ране на теле земли... Подобного не случалось уже много лет, и мы обязаны узнать о виновниках случившегося.

— В таком случае, можете считать это прижиганием, — сказал Ханубис.

— Ваш цинизм...

— ...неисправим, я знаю. Дальше.

— Хорошо, — сказал Гудвин, нахмурившись. Пальцы его, лежащие на подлокотнике, чуть заметно подрагивали. — Каким образом на Арсолире оказался Ленерро ар-Диелне? Как ему удалось вырваться из Проклятых Земель? Почему вы не вышли ему навстречу?

— Ну, хотя бы потому, что я, в отличие от вас, не давал клятвы скорбеть всеми скорбями мира. А кроме того, он не сообщал мне о своих планах. Странно, не правда ли?

— И все же, у вас должны быть соображения на этот счет. — Ханубис промолчал, и дарлиенец добавил с явной неохотой: — Прошу вас, продолжайте.

— Точной информации у меня нет. По видимому, он сумел каким-то образом обрести живое тело. На некоторое время.

— Думаете, теперь он уничтожен?

— Сомневаюсь. Но развоплощен и заточён — скорее всего.

— Исчадие Бездны, — пробормотал Гудвин. — Он убивал — всех?

— Да, разумеется. Он убивает всех, такова его сущность. Так что в чем-то мы можем считать этот шаг со стороны богов оправданным. Пожертвовать малым — ради большего.

— Мы не можем считать этот шаг оправданным! — перебил его Гудвин. — Нет цели, которой можно было бы оправдать подобное! Каждая жизнь бесценна, уничтожить вот так — тысячи жизней, недопустимо...

— Это и так случается постоянно, — сказал Ханубис, с жалостью глядя на дарлиенца. Тот поперхнулся. — Был еще второй. Тварь Хаоса, тот, кто привел на Арсолир эльфов. Я о нем немногое знаю. Он появился у эльфов пару лет назад и неожиданно быстро завоевал их расположение. По крайней мере — той их части, что принимает решения. Ну и спровоцировал то, что спровоцировал.

— Откуда он взялся?

— Его пути мне неведомы.

Гудвин потер виски.

— А с ним удалось... справиться? — спросил он после короткой паузы.

— Не знаю. Я перестал его чувствовать после того, как по нему шарахнул боевой маг.

— Но это ничего не значит, — закончил дарлиенец. — Еще и эта напасть...

— Год Алой Луны наступил, — констатировал Ханубис, поудобней устраиваясь в кресле. — Нас ждут перемены.

Гудвин нервничал. Он явно не знал, стоит ли ему приступать к тому, к чему, несомненно, стоило приступить. Ханубис не собирался торопить его. Решение должно быть принято Гудвином самостоятельно, тогда он уже не сможет отступиться.

— Все это очень прискорбно, — сказал, наконец, дарлиенец. — Но каким образом боги сделали это?

— Для них это не так уж сложно. Солнечный гигант был освобожден жрецами Ромерика, а далее уже не возникло никаких сложностей. Да и с чего бы? Это их мир.

— Пока что.

Отлично, голубчик, просто отлично.

— Как дела в Дарлиене? — спросил некромант вслух. — Зима не слишком холодная?

— Слишком теплая, — рассеянно ответил Гудвин. — Значит, они могут повторить это... везде?

— Все мы смертны, — Ханубис широко улыбнулся ему.

В Дарлиене дома с красными крышами и бегонией на окнах, в Дарлиене самые прекрасные в мире девушки и вековечная скука. Гудвин жаждал стабильности для Дарлиена и добился ее, но тем самым он убил свою страну, законсервировал ее в безмятежном покое. Их уже ничто не спасет, — даже Арсолир стал бы для Дарлиена не более чем гальванизирующим разрядом для трупа. Даже Проект... он изменит лицо всего мира, но не добавит огня в их остывшую кровь. Дарлиен падет перед первым же варваром, которому вздумается завладеть им, и добро, если завоеватель сумеет оценить, что попало в его руки. Жаль.

— Чудовищно, — сказал Гудвин, сжимая посох, будто оружие. — Они бесчеловечны.

— Несомненно.

Боишься, Гудвин? Ты прав, самое время. Скоро боги узнают о том, чем ты забавляешься в свободные от государственных забот часы — и тогда от твоей Академии не останется камня на камне. Это если ты не умрешь раньше, от страха перед расплатой, так и не увидев воплощения величайшей мечты твоей жизни.

— Дарлиен, — медленно произнес Гудвин, — Дарлиен готов приступить к последнему этапу Проекта. У нас есть подходящая кандидатура.

— Хорошенькая?

Дарлиенец недоуменно взглянул на него.

— Д-да... Какая вам разница?

— Ритуал должен быть совершенным, — сказал Ханубис. — В противном случае не следует его и затевать. Так какую дату мы назначим? Лично я — за ближайший Самайн.

— Ну нет, — встрепенулся Гудвин. — Не Самайн. Зимний Солнцеворот, так будет правильней.

— Значит, — через год?

— Так, — Гудвин медленно кивнул.

— Поистине, слова прозвучали и были услышаны, — заключил Ханубис. Гудвин воззрился на него с искренней ненавистью и Ханубис улыбнулся ему снова.

Беседой с Гудвином он решил ограничиться, а потому заснул опять. Ему приснился сон, из тех пустых снов, что приходили порой — и совершенно ничего не значили.

Он снова стоял рядом с Лориен ар-Тэйн в коридорах Адмашахины, и время обратилось вспять; снова пахло жасмином, и мускусом, и горячим песком, и кровью. Лориен обернулась к нему — вся как вихрь, золото и лазурь, — протянула ладонь. Он прикоснулся к ее пальцам — и она была как пламя, как удар молнии. Бездна окружала его: проступала со всех сторон ложной памятью, воспоминанием о будущем. Кровь текла по коридорам, пятнала полы одежды.

— Где ты был, когда я в тебе нуждалась? — спросила Лориен. — Ты видишь: я обрела великую Силу. Теперь я справлюсь одна — чему бы мне ни пришлось противостоять. Ты думал, я буду просить ее о милосердии? Но не в моих обычаях просить.

— Это ты убила ее? — снова спросил Ханубис. Лориен кивнула, взметнулись распущенные волосы цвета золота.

— Я. Я оказалась сильнее. Я спасла нас всех, правда?

И заглянув ей в глаза, Ханубис крепче сжал ее ладонь и сказал:

— Правда. Ты спасла нас всех. Я горжусь тобой.

И даже там, во сне, он помнил, как все было на самом деле.

А Лориен вдруг оказалась совсем рядом, прикусив губу, глядя на него в ожидании. Он протянул руку и бережно коснулся ее волос, убрал прядь с лица.

Бездна смыкалась вокруг них.

Ханубис открыл глаза.

Какое-то время лежал, глядя в темноту.

"Я помню о тебе, Лориен. Можешь не усердствовать, я и так помню о тебе всегда"

Не зажигая свечи, он спустился на кухню — выпить воды.

* * *

Дойдя до дома, Марвин проскользнул на кухню, не встретившись с учителем, сел на скамью у печи. Госпожа Мюллер, почтенная здравомыслящая женщина, не стала тревожить его расспросами — молча наполнила бадью и вернулась к готовке.

Марвин лежал в воде, пока та не остыла. Когда он, завернувшись в полотенце, вышел из-за ширмы, на столе уже стояла миска густого, дымящегося бульона. Он начал пить, обжигая губы; руки тряслись.

Мало-помалу головная боль отхлынула, и он — не почувствовал, нет, — всего лишь засвидетельствовал глухое отчаянье, равного которому не знал прежде. Он был отрезан от мира серой пеленой; он был совсем один здесь.

Я неудачник, бездарь, думал Марвин. Что я здесь делаю? Я не смог выполнить простейшее поручение, я напился и заснул на столе, и даже не помню, что было до того. Вдруг леди ор-Фаль... нет, не может быть. Она сильная. Она куда сильнее, чем я могу даже представить — много сильнее, чем я... Зачем это все? Я был позорищем для отца — и тут стану обузой. Чего я хотел? Неужели это я жаждал постичь тайны жизни и смерти, темное знание? Я не мог этого хотеть... с этим знанием нельзя жить, нельзя остаться человеком... Нужно съездить к леди Дее, попросить прощения за вчерашнее... нет, я не могу...

Бульон остывал в миске — прекрасный крепкий бульон на пятнадцати травах, и, сделав новый глоток, Марвин вдруг осознал, что пьет настой на мертвой плоти. Звякнул миской об стол. Госпожа Мюллер недоуменно обернулась, качнула белоснежным чепцом:

— Простите меня, — сказал Марвин, будто только эти слова остались у него на губах.

Резная дверь заскрипела на петлях. Вошел Ханубис. Постоял, глядя на ученика, неторопливо пересек кухню, заглянув в кипящую кастрюлю, сел напротив Марвина. Сколько-то ударов сердца они молча смотрели друг на друга, и Марвин понял, что до безумия боится — но даже под угрозой смерти не взялся бы сформулировать, чего именно.

— Вчера был тяжелый день, — сказал Ханубис.

Только не жалейте меня, учитель, подумал Марвин. Прогоните меня, ударьте — не жалейте меня!

— Я подвел вас, — произнес он вслух, стараясь держаться спокойно. — Я оставил ее одну.

— Деянира еще не забрала свое зеркало, — сказал Ханубис. — Это не похоже на нее. Я послал Аллена за экипажем — отвезешь ей, хорошо? Только оденься сначала.

— Да, конечно...

— Ей тяжело пришлось. Тяжелее, чем прочим.

— Учитель, кто у нее был на Арсолире? — вопрос прозвучал неожиданно громко, госпожа Мюллер обернулась, большой нож в ее руке подрагивал.

Ханубис вздохнул, заглянул ему прямо в глаза и ответил, будто удовлетворенный увиденным — хотя Марвин никогда не мог понять, что выражает лицо учителя.

— На Арсолире было пятнадцать магов Гильдии. Вся ее команда, и еще несколько человек из Школы. Если учесть, что команда зачастую заменяет боевому магу семью... Ей очень плохо сейчас.

* * *

Марвин взбежал по ступенькам, и... застрял перед сундуком с вещами, долгие минуты переводя взгляд с черной мантии на старую одежду: замшевое сюрко, рубашку с пышными рукавами, — будто забыв, зачем пришел сюда. Наконец, вздрогнув, взял мантию. Вытащил несколько золотых "петухов", последние деньги, что еще остались.

Недалеко от рынка, он знал, есть дорогая лавка игрушек. Распорядившись подождать, он зашел внутрь. Замер у застекленного шкафа с фарфоровыми куклами. Потом, отогнав наваждение, купил большого пушистого зайца с пуговичными глазами. Застрял, выбирая коробку с конфетами; он тянул время, опасаясь, что уже опоздал. Вечерело. Арсолир был вчера.

Экипаж тронулся, свернул в Белый город.

* * *

Служанка открыла Марвину дверь и провела внутрь. Прижав палец к губам, остановила его перед дверью в гостиную. Из открытой двери шел тусклый свет — будто от десятка свечей, что ставят над гробом, — но служанка без страха заглянула внутрь, что-то сказала, махнула ему рукой, приглашая.

Гостиная была полна неярких огоньков, переливавшихся всеми цветами радуги, отражаясь в застекленных шкафах, озаряя коллекцию оружия на стене. Деянира и девочка сидели в одном кресле. Самый большой шар магичка держала на ладонях, и девочка увлеченно разглядывала его, тянула руки, но словно не решалась потрогать.

Марвин остановился, прижимая к груди зайца, и две пары смеющихся глаз обернулись к нему.

От облегчения он не мог ничего сказать, так и застыл с дурацкой улыбкой.

— Эмми, кажется, тебе принесли нового зверя, — сказала Деянира.

Девочка подошла к нему и стала разглядывать, задрав голову. Совсем крошка, косички торчат в разные стороны, длинная рубашка и вязаные чулочки...

Деянира встала, подойдя к столу, стала зажигать свечи.

— Поклонись мэтру Марвину, — сказала она. — Не низко — так, как я показывала.

Сиротка наклонила голову, старательно изобразив небрежный кивок мага Гильдии — наискось, глазенки сверкают исподлобья. Марвин поклонился ей в ответ, протянул игрушку. Она взяла зайца, серьезно изучила его со всех сторон.

— Спасибо, мэтр Марвин, — сказала Эмми тихим хрипловатым голоском.

* * *

Потом они занесли в дом зеркало. Эмми пора было ложиться спать, и сегодня она, к счастью, не стала закатывать истерику. Пожелала всем доброй ночи, покрепче прижала к груди мохнатого зайца и ушла вслед за няней.

Деянира проводила их взглядом, в котором было больше недоумения, чем иных чувств. Потом обернулась к Марвину, присевшему в кресло. Мальчик плохо выглядит... собственно, все мы сейчас не в лучшей форме, но ему что-то совсем плохо. Ханубису стоило бы получше за ним присматривать.

Волшебные огоньки еще горели, Деянира затушила их жестом. Сегодня Эмми уже не так боялась, это хорошо... надо найти другую няню, эта Меган — трусиха безголовая. И заказать девочке платье... да, платье как у принцессы, голубое... или персиковое? Спросишь у Гвидо... ох.

Она достала с полки полбутылки "гномьей". Что там на столе, конфеты? Пусть будут конфеты, сил нет идти до кухни.

Мальчик что-то говорит, о чем это он?

— ... я волновался за вас.

Волновался? Как трогательно, право.

— Зачем? Я — маг Гильдии. У меня не лучший период в жизни, но все будет замечательно. Непременно будет. Налить тебе?

Марвин выпил и моментально размяк, залился румянцем. Ну и зачем ты второй день спаиваешь чужого ученика, дурища? Компания тебе нужна? Тот, кто выслушает все и ничего не запомнит? Ничего, что у него своих проблем по горло? Да и разрешения от его учителя ты не получала... хотя мальчик привез зеркало, значит, Ханубис, как минимум, не возражает. И кстати, это хорошая причина не слишком откровенничать. Вот Бездна, только не хватало сейчас задумываться об интригах!

Деянира села ближе к камину — второй день она никак не могла согреться. "Гномья" согревала лишь на несколько минут, потом все возвращалось на круги своя. Ну ничего, станет легче, скоро станет. Когда с Арсолира минуют пять дней, десять, сорок, год. Надо переждать.

— Хорошо, что я угадал с игрушкой для Эмми.

— Я подумала, она действительно не съест слишком много, — сказала Деянира одновременно. — А через год можно будет отправить ее в Школу.

— Вы действительно хотите ей этой судьбы, леди Дея? — задумчиво, будто обращаясь к себе, спросил Марвин.

— Твой вопрос возмутителен.

Он обернулся, — потупился, покраснел.

— Простите, я не должен был говорить это. Я не имею права судить...

— Это ты верно заметил.

Они замолчали. Деянира медленно развернула конфету, смяла фантик.

— Да и потом... — сказала она, — ну что ты знаешь о Гильдии? Гильдия — это семья, больше, чем семья. Гильдия, это люди, которые никогда не предадут тебя, с которыми не страшно стоять спина к спине. Это дом, который не спалят враги. Это возможность не преклонять колен и перед королями. Это великая Сила. И плата за нее не слишком высока.

— Всего лишь жизнь.

— Ну да, а как же еще? За судьбу платят только жизнью. За отказ от судьбы — тоже. Иначе не бывает.

— Не слушайте меня, — пробормотал Марвин. — Я сам не знаю, что говорю и зачем.

Деянира посмотрела на него внимательней. Вид у мальчика как у щенка, потерявшего хозяина, — старается не скулить, а у самого глаза на мокром месте. Ну что там с ним? Почему Ханубис не мог разобраться с ним сам? Как бы то ни было, а негоже оставлять в беде человека, у которого только вчера плакался на плече, — и будем надеяться, что он этого не помнит.

Деянира опять наполнила рюмки. Марвин благодарно улыбнулся, и в глазах у него блеснули слезы.

— Ты что-то плохо выглядишь, — сказала Дея. — Случилось что-то особенно хреновое?

— Я не знаю, — с жалкой улыбкой сказал юноша. — Я не знаю. Может быть дело в том, что я... до смерти боюсь моего учителя?

Только этого не хватало. Устав Гильдии четко гласил — недоразумения со старшим по званию обсуждаются лишь в присутствии оного. Тут, конечно, случай иной, но все же — как не хочется влезать в личные дела Ханубиса. Но Марвину не объяснить, и признаться в подобном учителю он не сможет.

— Его стоит бояться, — кивнула магичка. — Мэтр Ханубис — великий маг, и я горжусь знакомством с ним.

— Но я недостоин его!

— Он очень тщательно отбирает учеников. За двадцать лет ты третий, кого он взял в ученичество, и это притом, что желающие были даже из Батрурии.

— Я не понимаю этого, — зашептал Марвин. — Почему же он взял — меня? Я недостоин, я не могу быть некромантом! Я трус, должно быть, или моя мечта обманула меня, — но я — я не хочу! И это после того, как я от всего отказался, после того, как мой отец умер, пока я улепетывал от своего долга... Я всем пожертвовал ради судьбы — но что, если это не моя судьба? Я не хочу знать того, чему он может научить меня, мне не нужна его Сила...

— Тогда зачем ты вообще приехал сюда? — спросила Деянира. Марвин посмотрел на нее с мукой, взял из коробки конфету в блестящей обертке, принялся катать ее между пальцев.

— Мой отец... — сказал он, — мой отец всю жизнь говорил мне, что из меня ничего не получится. И он был прав... но не во всем. Я знал, что у меня есть Сила, — уже много лет я знаю это непреложно. Отец никогда бы меня не отпустил в Геронт, а я хотел доказать ему...

— ... что ты кое на что годишься.

— Теперь мне это некому доказывать! — вскрикнул Марвин, сжав кулаки. — И мне кажется, что отец был прав. Я не хочу... я понимаю, какая великая честь мне оказана, но я не хочу! Я боюсь его, понимаете? — и он вдруг судорожно зарыдал, спрятал лицо в ладони. Конфетное коричневое крошево рассыпалось по столу.

Деянира аккуратно подлила себе "гномьей". Молодежь... пусть страна захлебывается кровью, пусть умирают близкие и дальние — их будет волновать то, что они не могут доказать свое превосходство. Но хорошо, что он вообще плачет... не надо ему мешать. Она сидела, наматывая на палец косу, ни о чем не думая, пока Марвин всхлипывал о своем: что-то об отнятом поместье, о преданной им девушке, о тьме — но больше всего о своем поражении, о страхе, о том, что он никогда не сможет доказать...

Глупо, подумала Деянира, что я не могу отнестись к нему с настоящим сочувствием. Если бы он плакал об отце... да хоть о том, что мир рухнул, — но это... А ведь так и есть — его мир разрушен, поэтому он ничего больше не сможет доказать. Более того, миру — настоящему миру, — нет никакого дела до того, удастся ли Марвину ор-Мехтеру что-то там доказать. Добро пожаловать в реальность, малыш! А все-таки — поплакал бы ты хоть о ком-то, кроме себя...

— ... я не хотел Силы, — всхлипывал Марвин, — я только хотел знать, посметь! Зачем мне это, зачем? Отец был прав, я ничтожество, я ни на что не гожусь, я не могу...

Деянира протянула руку и погладила его по волосам. Как хорошо, что мне уже не шестнадцать. Как хорошо, что Пафнутьеву не придет в голову оплакивать выдуманные поражения. Как хорошо, что я не обязана влезать в проблемы Ханубиса.

— Знаешь, Марвин, — сказала она, когда он затих под ее рукой, — я не стану тебе рассказывать, что некромантия такое же занятие, как любое другое. Это грязное занятие — ну так работа боевого мага тоже не из чистых. Поэтому я знаю, о чем говорю. Помню, когда я была на стажировке, перед первым боем я визжала и клялась отречься от Силы, а после него — часа два не могла вылезти из кустов. После второго я не блевала, но прокляла всю Гильдию, начиная с Тригония Юсты. Большинство известных мне магов — настоящих магов — прошли через то же самое. Это неизбежно. Или ты думаешь, что Ханубис родился на свет таким, как ты его знаешь? Спроси его и послушай, что он тебе ответит. Вообще — ты должен говорить об этом с ним, не со мной. Уверена, твои чувства не станут для него сюрпризом.

— Ему не важны мои чувства, — Марвин поднял лицо, посмотрел на нее исподлобья.

Зато тебе они чересчур важны, так?

— Он — не твой отец, — сказала Деянира, спокойно и задумчиво. — Но он выбрал тебя из многих — следовательно, верит, что может сделать из тебя хорошего мага. Может быть, дело в том, что мэтр Ханубис знает тебя лучше, чем ты сам себя знаешь? Ты не доверяешь ему — это хорошо. Но тебе придется действовать так, словно ты ему доверяешь. Если ты, разумеется, хочешь стать магом. А что до Силы... ты готов от нее отказаться лишь потому, что понятия не имеешь, о чем речь.

Где-то в доме, скорее всего в прихожей, со свистом раскрылся портал. Бреслав? Больше некому. Придется ему подождать.

Деянира наполнила рюмки.

— Ты решил, что будешь делать сейчас? — спросила она.

— Сейчас? Сейчас я вернусь к учителю, — с горькой улыбкой сказал Марвин. — Что мне еще остается? Я выбрал себе судьбу, теперь мне остается ей следовать. Так?

— Так.

Еще бы пафоса поменьше... но, видимо, по-другому ты не умеешь.

* * *

От стука гостиная содрогнулась.

— Хозяюшка, дома?

Дверь распахнулась, и в проем шагнул Бреслав. Быстрым взглядом окинул помещение и вошел, сразу заполнив всю комнату. Он был вооружен и в дорожной одежде.

Деянира встала ему навстречу.

"Я ждала тебя раньше"

— Здравствуй, дочка.

"Я знаю, прости"

— Здравствуй.

Не смущаясь Марвина, Деянира подбежала к гостю, ткнулась щекой в мокрую куртку. Бреслав обнял ее, она ощутила привычное его тепло, и жить стало чуть легче.

"А это у тебя кто?"

Она отступила на шаг, церемонно обернулась к камину.

— Знакомьтесь. Марвин, ученик мэтра Ханубиса. Бреслав, глава гильдии боевых магов.

Марвин запоздало вскочил, — лицо в шоколаде, — залепетал о том, что великая честь, но ему пора, пора... Дее было смешно наблюдать за ним и радостно от того, что Бреслав все-таки пришел, уже здесь.

— И верно, поздновато уже по гостям рассиживаться, — сказал Бреслав, внимательно рассматривая юношу. — Но ты, будь любезен, передай мэтру, что я с ним потолковать хочу, лучше всего — через час, здесь, у Винсент.

Выставив за дверь мальчишку — тот все порывался что-то еще сказать,— Деянира кинулась будить дремавшую на кухне Грету. Отбарабанив указания — ужин, горячую воду, полотенца, сменную одежду — все, кажется? — бросилась обратно в гостиную.

— Ты был — там?

— Был.

Бреслав был мокрым до нитки и уставшим.

— Сейчас приготовят ванну. Выпьешь?

— Не сейчас, Дея. И тебе не советую, — Бреслав снял со спины "Альянс" и, положив на стол, принялся тщательно протирать салфеткой. — Хоть конфетками не травись — как на стол соберут, так и выпьем. Ты мне сегодня еще нужна для одного дела.

— Бумажного?

— Ну да. Торопиться больше некуда. Потолкуем с Ханубисом, а там время и назначим.

— Поняла.

Дея села обратно в кресло у камина. Помедлив, спросила:

— Что на Арсолире?

— Пекло, — кратко ответил Бреслав, развязывая шнуровку кольчуги. — Все мертвы, конечно. Озеро разлилось вчетверо, вода продолжает кипеть, над ней пар, ни хрена не видно. Арсо разрушен полностью, как, по видимости, и близлежащие деревни. В Орочьих горах рухнул пик Черного Зуба, сошло несколько лавин.

— Достойная могила, — отрешенно отозвалась она. Бреслав нахмурился.

— Только соседство у их могил не сильно хорошее. Лич по-прежнему там. Надо что-то с этим сделать.

— Ахха.

Повесив вооружение на стенной крюк, Бреслав подошел к ней. От его сапог оставались грязные следы на полу, и Деянира подумала, что Гвидо никогда не...

Маг приподнял ее лицо за подбородок, вгляделся в глаза и сказал, легонько коснувшись пальцами шрама:

— Знаешь, Гвидо вечно себя винил, что из-за него изуродовали твою мордашку. Он думал, ты из-за этого ушла из команды.

— Он ни в чем не виноват!

— Я знаю, — кивнул Бреслав. Присел перед ней на колени и обнял. Уткнувшись лицом в насквозь мокрую рубаху, как когда-то в детстве, она зарыдала — впервые за этот день.

* * *

Ханубис не заставил себя ждать — явился точно в назначенный срок. Бреслав встал ему навстречу, отметив про себя, что некромант ничуть не изменился с их последней встречи: и седины на висках не прибавилось, и все та же шулерская улыбочка на губах. Собственно, он выглядит точно так же, как в день знакомства, подумал маг с мимолетной завистью.

— Доброй ночи, господин некромансер! — сказал Бреслав.

— Приветствую, почтенный мэтр, — сверкнул глазами Ханубис.

Они крепко обнялись. Вообще-то Бреслав недолюбливал некромантов — не за что их любить, — но к Ханубису по старой памяти относился куда теплее. Тот здорово его выручил тогда, в Кнудланде.

Ханубис пожал Деянире руку, и Бреслав заметил, с какой заботой некромант глядит на нее. Странно, подумал Бреслав. Странно — но совсем неплохо: сам-то он не сможет остаться с девочкой на необходимый срок. Хорошо, что хоть кому-то в городе есть до нее дело; как бы Дея ни брыкалась, ей сейчас нужна поддержка. И с чего ей вздумалось отсылать младшего Онуфрия накануне битвы? Вот ведь дурацкая выходка.

На столе уже стояло все, чему там следовало стоять, и, покончив с приветствиями, Бреслав наполнил "гномьей" большой кубок. Дея подобралась, сжала зубы; Ханубис следил за ней отстраненно — с долей сочувствия.

— Я поднимаю кубок за мертвых, — сказал Бреслав. — Вы сражались за Гильдию, и Гильдия навсегда останется вам домом. Ныне же идите с миром. Монтелеоне, Секунда, Ковальский, Йохансон, Триба...

Он обратился к каждому из пятнадцати. Но не к ренегату.

Выпил треть, передал кубок Деянире. Та выпила, держа кубок обеими руками, передала гостю. Ханубис допил, поставил на стол, чуть скривившись: горько.

С минуту сидели молча, не касаясь еды. Дея склонилась над тарелкой, подперев лоб руками. Ничего, девочка, потерпи. Плакать будем на привале.

— У меня к вам предложение, мэтр Ханубис, — сказал Бреслав наконец, отрезая себе кусок свинины. — Как вы знаете, на Арсолире погибли маги Гильдии. Я боюсь, что соседство лича, пусть и развоплощенного, может пагубно отразиться на их посмертии.

Ханубис доброжелательно кивнул — так кивают клиенту, не знающему, как толком сформулировать заказ.

— Вы хотите, чтобы я проверил, не пленил ли Ленерро ар-Диелне их души? — уточнил он.

— Именно. И если да — освободили бы их.

— Если обстоятельства сложились именно так, это может оказаться затруднительным. Шестьдесят тысяч убитых...

— Меня интересуют только пятнадцать из них, — сказал Бреслав. — Скажу прямо. Я думаю, вы достаточно хороший некромант, чтобы смекнуть, что к чему, и самостоятельно продумать стратегию. А Гильдия вам поможет. И заплатит.

— Понимаю, — кивнул Ханубис, уставившись на него с обычной своей бесцеремонностью. Бреслав пригладил бороду и усмехнулся. Несколько мгновений они сидели, молча улыбаясь друг другу. Подземное Пламя, а приятно встретить старого приятеля. Сколько они не виделись, — полвека будет? Дея удивлена — хоть и ходит, будто обухом пришибленная, а и то заметила заминку в разговоре. Что же, вреда в том нет. Чем бы они с Ханубисом ни занимались, о том, что он не из Гильдии, она не запамятует, а значит, и доверять сверх меры не станет.

* * *

В следующие два часа они обсудили технические детали, прикончили все закуски и пузырь "гномьей", а после долго торговались — по каждому из возможных вариантов дела. Дея была сегодня в ударе: до хрипа отстаивала каждый грош, придумывала все новые аргументы, а под конец произнесла хвалебную речь о преимуществах геронтского "петуха" перед угорским златнем. Ханубис откровенно любовался ею, но настоял на гонораре в златнях.

Бреслав больше помалкивал. Он устал; последние месяцы были неспокойными и в Угорье, а десять часов на берегу озера Арсо вымотали его до духовых псов. Еще проклятый лич... нет, не должны мертвые вставать против живых. Ханубис дорого берет — ну, другого и ждать не стоило. Зато с ребятами будет по совести.

Геронтскую команду нужно набирать заново и в кратчайшие сроки, но Дея справится. Возьмет выпускников — все равно в казне еще долго не наберется золота на профессиональный отряд. Надо еще послать тройку на север, — как там тот город? — на случай, если местные бароны окончательно разругаются с короной. Оноре из Ксальта жаловался на безденежье — возможно, он захочет перебраться на побережье; а Афанасия с командой сюда, на независимую от Деи позицию.

Распоряжаться Гильдией — что играть с самим собой в фидхелл: на каждом ходу стараешься укрепить обе стороны. Равновесие с небольшой погрешностью, говоря мудрено. А то если у одних весомый перевес, слишком быстро контракты к концу подходят.

И в Школу надо найти учителей... И не абы кого, детишкам присмотр нужен, так что если сиринийский лис начнет племянничка своего подсовывать — гнать лесом. Хотя такого, как Гвидо трудновато найти будет... а самому, что ли, на старости лет податься, с малышней возиться? Да почему бы нет? Гудрун новые места показать — ей озеро понравится; в горы ездить. В вотчине справятся, там у всех головы работают. Вот только бы Гильдии преемника найти, чтобы не страшно было на него дело оставить. Не лисову же племяннику... Башковитых-то много, а подходящего нет. Кто горяч слишком, кто медлителен, один вздорен, другой пыль в глаза пускать любит. Та же Дея — хороший тактик, но никудышный стратег, боится самостоятельности, да еще голова бабьими глупостями забита. А в детстве смышленой была, но Бреслав еще когда понял, что не выйдет из нее второй Жанны Рискард, хоть ты тресни. Наверно, не стоило ее оставлять под попечительство Гвидо, сам бы лучше воспитал, да уже поздно.

Так что подождет малышня. А учителей надо будет в Тримгесте посмотреть, среди инструкторов, и вышедших на покой навестить, честь великую предложить — смену растить.

Нет, рано на покой, конечно. Не те еще годы. А все же — посмотреть выпускников недавних, да под себя наследника найти, как прежде делалось, — и не из родичей, конечно, так что младший Онуфрий вне игры, — а жаль, мог бы выйти толк из паренька.

Что-то в мире готовится, факт. Пока все тихо-тихо, даже удельные князья перестали друг дружку резать, а все колет что-то в сердце, уже с полгода как. Арсолир первым выстрелом, а что дальше будет? Грядет время перемен, а где перемены, там и без Гильдии не обойдется — знай нос по ветру держи да монету загребай; но до чего ж муторно сидеть, когда понять не можешь, с какой стороны вестей ждать. Вот тот же Ханубис, старый пес, сидит, салатику улыбается, — а ну, как и он ничего не знает?

Спросить бы прямо, без лишних экивоков. Скажи-ка, господин некромансер, ты по-честному доволен своей жизнью? Устраивает тебя сидеть на отшибе мира, жить на ренту, браться за нотариальные заказы и держать в учениках тряпку? Судя по донесениям, у тебя уже задница должна мхом порасти, так что ты — устал или замышляешь что? А то давай вместе что замутим?

Жаль, не спросишь: ты уже не маг-одиночка, даже не командир пятерки — ты теперь глава Гильдии и отвечаешь за двенадцать сотен человек, не считая баб, детишек и подсобного хозяйства, — так что слово твое слишком весомо, чтоб бесплатно его давать. А все же жаль, всегда хотелось поработать с ним еще раз: на равных.

Ну, если Ханубису понадобятся услуги Гильдии, он знает, к кому обратиться.

* * *

Они засиделись почти до утра. В какой-то момент Деянира ушла спать, оставив их наедине. Беседа текла неторопливо, то касаясь последних международных новостей, то возвращаясь в далекое прошлое — по-честному, поровну, не торопясь. Бреслав рассказал о боярских противоборствах в угорской Думе, потом внимательно выслушал историю о трудных отношениях северных баронов с престолом Эриксонов. Ностальгические воспоминания о кнудландских набегах незаметно перешли в обсуждение магических традиций университетов Тримгеста, а после, так же незаметно, — в сравнительный анализ рынков сбыта корабельного леса.

... нарисовав на салфетке систему креганских портовых укреплений, в точности воспроизводящую противомагический рунескрипт Одальдоттир, и откупорив новый пузырь, Бреслав решил, что настало время перейти к более важным вопросам.

— А скажи-ка ты мне, господин некромансер, — сказал он, хрустя огурцом. — Этот лич, он откуда вообще взялся?

— Географически или исторически? — уточнил Ханубис, вытирая рот салфеткой.

— Географически я знаю — из Проклятых Земель, но кто он из себя? Просто порождение Бездны, тупое и голодное, так?

— Если бы, — усмехнулся Ханубис. — Во-первых, лич по определению не может быть тупым: тем, кто обманул смерть, быть тупыми не подобает. Как я надеюсь. Нет, тут все интересней, с пикантным подвывертом. Рассказать?

— Ну, расскажи, — согласился Бреслав. — Авось, сна не лишусь от твоих историй.

— Да ну? — некромант потянулся всем телом, устроился на стуле поудобнее. — Давным-давно, в лесах Геронта, жили-были эльфы, прекрасные и утонченные. И вот как-то раз затеяли они войнушку с троллями.

— Прекрасную и утонченную? — уточнил Бреслав. — Войнушку-то?

— Без всякого сомнения! Магическую. Эльфы были мудры и искусны, а потому сотворили заклятие Зеркала, отражающее любые чары противника. А тролли были грубы и неприхотливы, поэтому безо всяких изысков устроили резню среди своих и отворили врата Бездне. Темному Кругу. Дальнейшее вполне описывают дарлиенские брошюры "Запретные чары и их последствия".

— Угу. А лич откуда взялся?

— Ты мешаешь мне следовать нити истории, — с упреком сказал Ханубис. — Вообще, Гильдия прискорбно мало внимания уделяет хорошим манерам. Так вот, от взаимодействия заклятий прекрасные эльфийские холмы и долы стали плачевным зрелищем. А наш герой, Ленерро ар-Диелне, — кстати, законный владетель вашего озера, — был магом-иллюзионистом, одним из сильнейших в своем народе. Это он создал Зеркало, и он же держал его трое суток, пока его товарищи один за другим умирали от перегрузок.

— А связки на местность перекинуть им слабо было?

— Хмм, думаю, от этого бы их холмам и долам пришлось еще плачевней. Не суть. Дальше следует рефрен, обычный для историй про эльфов, — прошло двадцать лет. Ленерро ар-Диелне малость оклемался, смекнул, что заклятие сработало не так, и скорбь навеки поселилась в его сердце. А потому решил он — тут вступает флейта — в одиночку направиться в Проклятые Земли и бросить вызов Бездне.

Бреслав присвистнул.

— Ага, — согласился Ханубис. — Рассказывая эту историю, я каждый раз не знаю, смеяться мне или плакать.

— Наверно, смеяться, — подумав, сказав гильдиец. — Налить?

— О, да. Безумству храбрых поднимем чашу. Итак, Ленерро ар-Диелне бросил вызов Бездне, и Бездна поглотила его. И тут наступает самая захватывающая часть нашей истории: он должен был погибнуть. У него не было ничего, что он мог бы противопоставить Бездне, никакого базиса, одни лишь эльфийские фокусы. Но он выжил. Прошел Бездну насквозь, каким-то образом адаптировал свою магию к новым условиям, обрел великую Силу. Спятил, конечно. Но по-своему, по-эльфийски: прекрасным и утонченным способом.

— Дай-ка я догадаюсь: это и будет самая страшная часть истории?

— Именно, — улыбнулся некромант. — Он возненавидел Бездну, а заодно и все остальное. Точная цитата нужна? Секундочку... "Я умирал тысячу раз, я был там, где стихии теряют свойства, а слова — смысл, и ныне я скажу так: вы, прибегающие к Свету за защитой, и вы, заигрывающие с Тьмою, — знаете ли вы, что пути ваши лежат над Бездной? Я свидетельствую — мир ваш не более, чем корка гноя над отверстой раной, а раны прижигают раскаленным железом". Так заявил он, вернувшись в Проклятые Земли, найдя тело свое истлевшим, а границы — закрытыми.

— Н-да, только эльф может сказануть что-то подобное в такой заднице. Или это поэтический домысел?

— Никакой разницы, это же эльф. Пусть и мертвый. — Ханубис пожал плечами. — Сказал он так, и слова его были услышаны — в том числе и теми, кому лучше бы их не слышать. А потом он сидел в Проклятых Землях и устраивал своим зомби учения, пока этой осенью не нашел лазейку. Ну а окончание этой истории мы видели. Тут тонкость в том, что все, что осталось от утонченного эльфийского мага, полно неких загадочных принципов и идеалов, но при этом ему до безумия хочется кого-нибудь убить. Как и любой нежити, впрочем. Лучше — всех, но если нельзя всех, то хоть кого-нибудь. И по этому сочетанию он совершенно непредсказуем и крайне опасен. По правде сказать, он самый опасный сукин сын из всех, кого я когда-либо встречал.

— Н-да, — повторил Бреслав. — Хорошо, что сейчас он глубоко закопан. Но, если он держит души ребят у себя, — ты собираешься договариваться с ним или сразу кончать?

Некромант взглянул на собеседника без улыбки, хрустнул костяшками пальцев.

— Возможно, придется договариваться.

Когда молчание затянулось, Бреслав сказал небрежным тоном:

— Кстати об эльфах, мне последнее время один сон забавный начал сниться. Раза три уже был. Эльфийка неглиже, представляешь?

— Чудесные сны, — в тон отозвался Ханубис. — Волнующе, должно быть.

— Еще бы, — согласился Бреслав. Пригладил бороду. — Не помню, в чем там дело было, но сны хорошие. Только тревожит меня пара деталей. Во-первых, я никогда ее не видел наяву, а образ совершенно четкий. Во-вторых — песок.

— Песок? — недоуменно переспросил некромант.

— Да. Рыжий песок в моей постели. Забавно, а?

— Забавно. Суккуб залетела?

— Я человек семейный, ко мне суккубы не летают. Защиты не тронуты.

Некромант задумчиво воззрился на него, положив подбородок на сплетенные пальцы. На вид спокоен, как дохлая рыба, но Бреслав отлично слышал, как тот просчитывает варианты. Интересно... собственно, он не слишком рассчитывал на ответ, затеяв этот разговор, а смотри-ка, и Ханубис в курсе, — и более того. Ай да суккуб...

— Песок именно рыжий, или какого-то оттенка? — спросил геронтец спустя несколько ударов сердца.

— Красноватый. Такой... цвета ржавчины со свежей кровью.

— А гостья, разумеется, прекрасна... — уточнил Ханубис, все еще не отводя взгляда. Бреслав, каким он был много лет назад, сейчас превратился бы в пепел от смущения. Бреслав-теперешний усмехнулся, пытаясь разглядеть следы смущения на лице собеседника — слишком уж отстраненно тот держится.

Оба были хорошими игроками.

— Эльфийка же, — сказал гильдиец. — Локоны золотые, глазки лазурные, губки алые, перси сочные. И в фидхелл отлично играет.

— Редкое сочетание, — кивнул Ханубис. — Предлагаю выпить за красоту и гармонию.

Выпив, он промокнул рот салфеткой, помолчал, глядя вдаль.

— Похожий песок есть в пустыне Абддарана. Слышал про такое место?

— Да уж не дурак, — сдержанно отозвался Бреслав, припоминая записи. Абддаран. Большой остров в южных морях, основные статьи экспорта — драгоценные камни, специи, опиум. Филиалов Гильдии не имеет. Защищен от просматривающих заклятий и артефактов, вплоть до уровня Божественного Взгляда. Так. Впервые за месяцы Бреслав почувствовал, как вялое ожидание скорых неприятностей сменяется азартом. Ханубис молча глядел на него. Ждет реплики? Пасую.

— Правит этим островом некая Хозяйка, мудрая, как сто очковых кобр, и прекрасная, как удар молнии, — заговорил некромант снова. — Ну и хозяйственная донельзя, конечно. Из прочих ее достоинств нельзя не отметить также недюжинные познания в магии разума и смежных областях, не поминаемых при женщинах.

— Интересно звучит. Если она еще и готовить умеет... Умеет?

— Вот уж не знаю, — улыбнулся Ханубис. — Ты не меняешься, Бреслав. Только угорец может задавать подобные вопросы о маге ее уровня. Не жениться же ты на ней хочешь? Впрочем, если и да, мне несколько сомнительно, что она будет тебе готовить.

— Ты знаешь мои взгляды на этот счет, господин некромансер, — лениво возразил Бреслав. — Женщина должна уметь готовить, иначе это не женщина. А жениться на ней... Я бы с радостью, да жена не поймет. Разве что тебе сосватать, а?

— Меня не очень привлекают женщины, неглиже играющие в фидхелл в компании плохо знакомого мужчины, — развел руками некромант. — Кроме того, не мне же она снилась?

— И то верно. Да, спасибо. Кажется, это действительно могла быть та Хозяйка. Защиту она обошла мастерски. Интересно, чего ей от меня нужно?

— Поиграть в фидхелл?

— Ну, разве что. Знаешь, хорошего игрока не так-то легко найти. А вот песок ей зачем? На память?

— Побочный эффект ее Силы.

— А ты неплохо ее знаешь...

— Сотрудничали когда-то.

Свечи на столе догорали, поблескивая в пустых бутылках, — явная примета того, что наутро будет болеть голова.

* * *

Придя домой, Марвин бросился на кровать и заснул, но вскоре проснулся от жажды. Спустившись на кухню, он налил себе стакан воды. Над городом стояла ночь, дом был пуст и тих. Учитель еще не вернулся.

Марвин сидел, не думая ни о чем, и глядел, как дрожит пламя свечи, а темнота ласково смыкается вокруг него. Вдыхая запахи трав и тушеного мяса, касаясь пальцами отполированной столешницы, он ощутил вдруг, что стеклянная перегородка, встававшая между ним и миром, рухнула, разбилась с тихим звоном, — но мир устоял. Ему было неожиданно хорошо и спокойно сидеть здесь. Он мог бы пойти в библиотеку, но не хотелось двигаться с места. В общем-то, не было никакой разницы, где именно сидеть; время остановилось, сомкнулось над ним.

Потом он вспомнил о леди ор-Фаль и о той сцене, что устроил, и ощутил стыд, — но и стыд сейчас был не страшным и теплым. Марвин знал, что все будет хорошо. Старый маг из Гильдии у нее — он позаботится о ней, он сможет.

Эта ночь напоминала ему другие — те, что он проводил в нише окна библиотеки, спрятавшись от всего мира за ветхим, не раз штопаным гобеленом с неясным сюжетом. Правда, те ночи приходились на лето: зимой там было холодновато. Они были его главным богатством: короткие, теплые ночи одиночества и свободы. Там он бесконечно листал Тайную Книгу, пока не догорала свеча, а после — грыз запасенные сухари, прислушивался к ночным звукам — редким голосам загулявших дружинников, далекому собачьему лаю, шелесту ветра. Тогда мир был так прост... но и сейчас он был не сложнее. Страшнее, неуютнее — да, но не сложнее.

Не все ли равно, где находиться? Этот мир ужасен, но и в нем можно найти место, время, где будет уютно. Никого рядом, — но нужен ли хоть кто-то? Учись ценить то, чем обладаешь сейчас, что бы ни предстояло завтра. Ты выжил на Арсолире... ты не был на Арсолире — и это само по себе великое счастье. А отец... ты не смог бы спасти его. Ты никогда не заходил в его спальню, так какая разница, был ты там или нет? Он даже не узнал, что ты от него отрекся...

Отец... теперь мы уже ничего не сможем исправить.

Марвин сидел, и ночь текла мимо и сквозь него. Он не знал, сколько времени уже провел здесь, и не хотел знать. В памяти его проплывали сцены бегства: странные гости накануне, поспешные и невразумительные сборы посреди пьяных тел — той ночью напились все, это было в обычае при дворе Густава ор-Мехтера. Тайная Книга... он забыл ее в комнате, на столе, — и это после того, как впервые за все годы вынес ее из библиотеки, скрыв под одеждой, спустился из башни, прокрался по коридорам, никого не встретив...

Наверно, Книгу нашли потом... но они не могли ее сжечь, не имели права! Марвин впервые задумался еще и над этой потерей — и ночь стала холоднее, но мир устоял.

Марвин думал о Тайной Книге, источнике его бед, и пытался понять, с нуля выстраивая цепь причин и следствий, — понять, что побудило его отправиться в Геронт. Почему сейчас он сидит здесь, а не где-то еще?

Он долго перебирал в памяти обрывки текста. И не понимал, просто не понимал — будто тот, кем он был три месяца назад, умер, и память его истлела. А потом он тихо засмеялся, потому что вспомнил свой любимый отрывок, и внутренний голос услужливо зашептал его, но в этот раз не с теми высокопарными интонациями, не с тем обещанием подвига, что звучало в этих словах доныне. На этот раз Марвин услышал суховатый голос учителя, увидел его равнодушную саркастическую улыбку — и засмеялся, и все никак не мог замолчать.

Ныне же слушай: когда ты пойдешь через Бездну, смерть сомкнет над тобой крыла, и ты не сможешь различить того, что направляло тебя доселе. Бездна выжжет тебя изнутри, и то, чем ты привык владеть, не станет защитой. Ты умрешь. Ты будешь умирать снова и снова, пока металл твоего существа не очистится от шлака. Если же, когда это свершится, что-то еще будет живо в тебе, тогда ты пройдешь Бездну.

Я знаю, читатель, ты вновь задаешься вопросами — не слишком ли автор зачарован изяществом высоких слов, не слишком ли велика цена? Я отвечу: нет и нет. Поэзия чужда мне; я лишь подбираю слова, наиболее точным образом описывающие магическую реальность. Что до цены, я могу сказать лишь одно: если она кажется тебе непомерной, закрой эту книгу и найди себе другое увлечение.

Что могу я сказать теперь в оправдание моего выбора? Теперь — ибо тогда мне казалось, будто не я избрал эту стезю, но сама оно легла мне под ноги.

Я стал некромантом не из-за Силы, как бы ни была она притягательна — существует множество других способов обрести ее.

И не из-за тайного знания. Ни одно знание само по себе не стоит такой цены. Оно — лишь средство для выживания.

Мой выбор основан на простом рассуждении: Бездна существует на самом деле. Опасности, проистекающие из ее присутствия, реальны. Я не могу отрицать угрозы для мира, которая неминуемо возникнет в случае, если некромантия как практическое мастерство исчезнет. Еще менее я могу, — исходя из моего опыта, — надеяться, что кто-то встанет между миром и Бездной вместо меня. Я не имею права на это рассчитывать. Иными словами, мое обоснование можно сформулировать простым высказыванием: "Кто еще, если не я?".

Подчеркну также, что эта позиция зиждется на эгоизме. Я стараюсь защитить этот мир, потому что хочу защитить ту жизнь, к которой привык: мелочи, которыми я окружаю себя, — но которые не являются мною.

В самом деле, подумал Марвин, в самом деле. Почему бы нет? "Мелочи, которыми я окружаю себя, но которые не являются мною", во имя Аравет Милостивой, так вот как это называется!

Ночь укутала город покрывалом темноты — лишь Родхрин, кровавая, чуть щербатая, фибулой мерцала в россыпи тусклых звезд. Марвин накинул плащ, выглянул наружу. Проваливаясь в рыхлый снег, дошел до колодца, коснулся белого камня, на котором темнели брызги засохшей крови. Он не знал, зачем пришел сюда, не знал, что должен делать и должен ли говорить.

Орны не было там, во сне или наяву, и осознание этого вызывало почти физическую боль.

Бездна взывает к Бездне. Откуда эта фраза, что она значит? Вечно ты повторяешь чужие слова, не зная их значения!

Но внутри, в солнечном сплетении, застрял осколок пустоты, давил на сплетения нервов, тянулся наружу, во тьму, чего-то искал... И Марвин понял — со страхом или восторгом, неважно, — что такова Сила, алчущая излиться, быть воплощенной в форме и образе.

Выпустить ее было бы ошибкой, он понимал это даже сейчас, и не только потому, что не знал подходящих заклятий. Этот город стоял между ним и Бездной, город спал и видел сны.

Арсолир был вчера.

Марвин вернулся на кухню и зажег новую свечу от догорающей старой. Язычок пламени лизнул темноту, не повредив ей.