Революция веры (джен)

Дафна плакала во сне. Разбуженный всхлипами Мефодий присел рядом и погладил её по голове. Сложно сказать, чего он ждал — может, что успокоится, или что проснётся. Но когда не случилось ни то, ни другое, Меф решил, осторожно подзеркаливая, скорректировать кошмар Даф в спокойном направлении. Однако, он не был готов увидеть это...

Тело его ещё стояло, но уже без головы — незнакомое, непривычно короткое. Потом покачнулось и на скрещенных ногах упало перед жестоко улыбающимся Ареем.

Меф не знал, как скорректировать такое. Он сам, тяжело дыша и приложив колоссальные усилия, высвободился из цепких объятий чужого сна. И дуэль вроде прошла несколько дней назад, и Арея они оплакали и оплакивали до сих пор, а Даф все ещё страшилась не случившегося. Как ей помочь Меф не знал. Хотя сейчас — когда Дафна чуть притихла и менее цеплялась в рваную ткань кошмарного сна, он смог аккуратно подменить сон на воспоминание об их прогулке по Яузе, вместе с кормлением дикой утки. Если Даф даст сну течь самостоятельно, ей полегчает. Другое дело, что тревога может снова нагнать мрачности и в этот довольно светлый момент.

Но что он может сделать для неё? Для ангела, чьи белые крылья чернели из-за него с каждым днём, словно и не замечая её стремления к свету, она так хотела увести его подальше от мрака, а всё, что он мог — убивать, уходить в темноту и тащить её за собой. Маг Полуночи, наследник Кводнона, а ныне — огрызок, брошенный служителями Тартара на произвол судьбы — мол, если его не тянуть, он сам скатится ещё глубже. И он катился, катился, даже убил Арея, будто было мало...

Да, Арей был единственным лицом, которое делало мрак харизматичным, и его "самоубийственность" довольно резко убавила привлекательности служителям Тартара.

Мефодий уселся поудобнее и не заметил, как уснул. Проснулся он на рассвете, из открытого окна доносился шум дождя. Дафны не было. Он выглянул в окно. Она была там, танцевала под дождём, что-то напевая себе еле-еле слышно, ещё не зная о том, что все её мечты пошли прахом. Ведь у её мальчика были мысли о великой войне за дело Света, что давно пора было начать, о мести за тех, кого без неба оставили, Он должен был отомстить Лигулу за смерть Арея, даже если то, что сказал после дуэли Эссиорх, — правда.

Быть может, великий меч мрака и возродится для света, но только Лигул виновен в его смерти, ведь это он добился от Арея боя с Мефом. Глядя на ту, которую любил больше всей жизни, на ту, которая для него фактически стала смертной, Мефодий решился. Чиркнув пару слов для Дафны на обоях, он исчез в только ему известном направлении.

Если с бухты-барахты телепортироваться в канцелярию мрака, очень просто спутать её с каким-то офисом или конторой, которая занимается какой-то деятельностью, и за попытки узнать, какой именно — вас размажут по стеночке гаража, никакого отношения к данной конторе не имеющего.

Прилизанные комиссионеры и суккубы высшего эшелона, уже забывшие, что такое деятельность на Земле, при галстуках и белых рубашечках строго подотчётно принимают эйдосы от комиссионеров и суккубов полевиков, отсчитывают свой процент за менеджерскую деятельность, отделяют гнилые эйдосы, отправляют самые лучшие на распределение между стражами, по рангам, а большинство слабых душ направляется в Тартар.

У кабинетов заслуженных стражей, пробившихся столь далеко по пути к коррумпированной верхушке Тартара, стоят стражи помладше, которым за охрану столь важных персон, как Лигул и его наперстники, платят чистыми эйдосами по пятьдесят в день. Лигул не жадничает на свою охрану. В конце концов — можно быть глупым, трусливым, но живым и на троне.

Мефодий Буслаев появился как раз перед огромными воротами, в которые в обе стороны постоянно шёл поток посетителей: шли стражи, с вездесущими блокнотиками мелькали комиссионеры, постоянно признаваясь в любви, жеманились суккубы, уступая друг другу очередь, и летели с депешами джинны, жарко ругаясь практически на всех диалектах мира. Ворота жалобно скрипели, но все же открывались. На них, будто бы глумясь, кто-то из младших стражей навесил бутафорские окровавленные крылья, что тихо колыхались словно знамя при каждом новом открытии ворот.

«Прости, Дафна! Но это не твоя, видимо, революция, не твоя история!» — подумал Мефодий и зашагал к Канцелярии.

Он нетронутым дошёл до святая святых Канцелярии — кабинета Лигула. Все почему-то расступались на пути, лишь завидя его. Только у дверей кабинета двое стражей мрака, охранников горбуна, загородили ему дорогу. Одно короткое мысленное усилие — и топор, подарок Чимоданова, мягко лёг к нему в руки. Удар, второй, отход, пируэт, удар — один из стражей пятится, зажимая рану. Второй, увидев, что его напарника ранили, начал теснить Буслаева. Запал у Мефа потихоньку пропадал, он уже думал, что зря ввязался с ходу в драку, и в тот момент, когда одним неуловимым движением охранник выбил своим мечом его топор, клинок, устремившийся к голове парня, остановила коса.

У кабинета Главы Канцелярии мрака неизвестно откуда появилась Аида Плаховна Мамзелькина, старший менагер некроотдела.

— А ну, постой-ка, сынок, не гневи меня! А то смотри — разнарядку я могу и перепутать! — обратилась она к стражу.

Стражи-охранники, переглянувшись друг с другом, разом исчезли. Связываться со Смертью, славившейся своей любовью к потере и подтасовке разнарядок, им было вовсе не с руки.

— Вот и ладушки! Небось, теперь будут думать, прежде чем на ставленника Арея руку поднимать! — тихонько, себе под нос тихонько проворчала Аида и повернулась к Мефу. — Не бойся, касатик, не за тобою пришла! Но ты знай, если ещё раз удумаешь в Канцелярии безобразия устраивать, то уж, прости, чикну! А теперь топай отсюда!

Мефодий, зная ворчливую старуху, воспользовался советом и исчез из Тартара.

Следом ушла и Аида. Её ждала работа, ведь за те несколько секунд, что она помогала бедовому Мефодию Буслаеву, никто на планете не умирал, а это — непорядок.

Мефодий переместился в Москву.

Пройдясь по улицам города, он нашёл скамейку и уселся на неё, сжав голову в тиски своих рук. Думал он долго, покуда проходивший мимо него комиссионер не попытался выцыганить у него эйдос.

Оторвавшись от своих тяжёлых дум, Меф процедил сквозь зубы:

— Non possumus![1] — и от прислужника мрака осталась только мерзко пахнущая лужица пластилина.

При взгляде на эту лужу в голове у Мефодия что-то прорвало, и он вспомнил. Лист из Эдема. Эдем. Вот откуда надо было начинать!

Встав со скамейки и пойдя вновь по улицам, он сам не заметил, как оказался на Дмитровке. И только здесь, очухавшись, он понял, что нужно делать.

Как-никак, в нем нём скрыты огромные силы. Неужели он, тот, кто прошёл Лабиринт Древних, не сможет пройти в Эдем без приглашения?

Одно короткое чудовищное напряжение, и вот он стоит перед вратами Эдема. Не успел он сделать и шагу, как каменные грифоны неожиданно ощерились на него.

— Я иду к Троилу! — спокойно сказал им Буслаев.

Грифоны для порядка рыкнули и отступили. Мефодий Буслаев вошёл в Эдем.

Даже несмотря на то, что Меф был занят иными мыслями, он не мог не заметить красот Эдема. Он быстро дошёл до места, где находился, как рассказывала Дафна, вход на Третье Небо. Там стояли на страже двое златокрылых. Меф улыбнулся им:

— Я к Троилу! Можно?

Стражи безмолвно уставились на него. Через некоторое время один из них, узнав мальчика, ответил ему:

— Извини, Мефодий, сейчас он слаб. Но раз ты попал сюда, то можешь погулять по Первому Небу, на Третье тебе, как смертному, так и так ход заказан. Мы доложим о твоём прибытии.

— Спасибо! — кисло ответил им Буслаев, окончательно пав духом.

Примерно через час Троил, хоть и оставался слабым, но всё же спустился на Первое Небо, чтобы поговорить с Мефодием.

Первым делом, когда портал открылся, Троил поинтересовался у Руфуса, стража, что охранял вход на Третье Небо, где сейчас находится мальчик. Тот, неожиданно заулыбавшись, ответил, что Буслаев находится в Русском секторе, и за ним приглядывают двое младших стражей.

Быстро найдя Мефодия, Троил не сразу вышел в поле зрения мальчика, но остановился для наблюдения в тени молодого бука. Стоя на постаменте, оставшемся после разрушения памятнику Троилу от недавнего массированного катапультирования домовых из Западного сектора, Буслаев вещал о чём-то серьёзно внимавшим ему домовым и нескольким стражам, среди которых крутился незадачливый племянник Троила Корнелий. Меф говорил о великой жертве, что недавно принёс Арей, барон и первый меч мрака, о том, кто в этом виновен, и о том, что стражам света давно пора уничтожить эту клоаку, Тартар.

Услышав последнее, Троил не выдержал и вышел из своего укрытия. Он увёл взбудораженного Мефа с постамента и терпеливо, хоть и кратко объяснил ему, что его речи — не есть путь к свету.

— Значит, вы не поможете мне? — зло ответил на речь Троила Мефодий. — Зачем тогда ваш Свет?

— Пойми, Мефодий, так нельзя. Ни Свет, ни Мрак не могут уничтожить друг друга, это могут только люди. Вот за что мы боремся, за их души.

— Простите, но я не могу вас понять! По крайней мере, пока! — произнёс Буслаев и, открыв портал, нырнул в него.

После зажигательной речи Буслаева, Корнелий не смог удержаться и подговорил нескольких молодых стражей спуститься к лопухоидам. Спустившись в Москву, они начали бить маголодиями шаставших там и сям комиссионеров и суккубов. Погром шёл под неиссякаемыми лозунгами Корнелия. Он, постоянно промахиваясь по духам мрака и разбивая витрины, ломая скамейки и стены домов, выкрикивал их:

— Это революция веры! Долой Тартар! Бей пособников мрака!

Побоище длилось не так уж долго, покуда перед раззадоренными стражами, эффектно забивающими маголодиями небольшую группу комиссионеров, не появились двое: златокрылый Руфус и Генеральный Страж Троил.

Надавав по-отечески всем бойцам «революции» по шее, они отправили их всех в Эдем. После чего Руфус повернулся к Троилу:

— Взбаламутил их Буслаев! Может, и его? Чтоб о славе Че Гевары не помышлял?

— Нет, он уже вынес свой урок из этой истории с революцией! — нахмурившись, ответил ему Троил и, когда Руфус исчез, прошептал: — И надеюсь, все понял!

[1] Не можем (лат.)