Тайна бременских музыкантов (джен)

— Ничего на свете лучше не-ету, чем с другом идти... Нет, не так. Чем идти с друзьями по све-ету... Снова не так!

Надо же, это любимая песня моего избранника, а я почти не могу ее вспомнить!.. А ведь были времена, когда эта песня сопровождала нас везде — и на концертах, и на стоянках, и в дорогах. Помню, как она была для меня источником то радости, то печали.

Так уж вышло, что я полностью потеряла голову от любви, сбежав из царских покоев с человеком, о котором не знала фактически ничего, даже его имени. В наших краях трубадурами называют всех бродячих артистов и музыкантов. И вот, я стала одной из них...

Мой муж (а я считала его именно мужем, хотя обвенчаны мы не были) оказался на редкость позитивным человеком, уверенным, что все трудности жизни можно решить с помощью хорошей песни. Он, как выяснилось, был также сыном бродячих актеров, очень самовольным и уверенным в себе, который, едва ли ему стукнуло восемнадцать, сбежал от родителей, чтобы самому строить свою судьбу. А вот о том, что самостоятельность подразумевает зарабатывание средств, он, кажется, забыл.

Почти месяц мы мотались с концертами по разным деревням, получая за выступления считанные гроши, которых едва хватало на покупку хлеба, лука и моркови, которыми мы, собственно, и питались. Иногда ребятам удавалось поймать немного рыбы, совсем редко — белку или кролика, но пищи все равно не хватало. Мой избранник тревоги, казалось, не бил — он целыми днями сидел на берегу реки, сочиняя песни, а все бытовые проблемы предоставил решать нам.

Я пыталась обратиться за помощью к другим членам нашей творческой труппы, так как сама о способах заработка знала лишь из книг. Первым на мою просьбу откликнулся Осел, добродушный трудяга, который тяжелой и грязной работы не боялся, но, увы, слишком был наивен. Как я потом узнала, он всю свою жизнь проработал на ферме, но потом пришли молодые и совершенно несправедливым и грубым образом выгнали его на улицу без всяких средств к существованию, где его, бесцельно слоняющегося, и подобрал Трубадур, когда собирал себе группу. Осел сразу вышел на сезонные работы в деревне — помогал местным в сборе урожая.

Еще одним, довольно постоянным источником дохода был Кот. Большую половину жизни он провел, выступая перед публикой в качестве фокусника-иллюзиониста, а попросту мошенника. Некоторым он представлялся целителем, другим — прорицателем или даже магом (естественно, только в тех районах, где наказания за колдовство уже не применялись). Люди велись на его фокусы и «пророчества», и порой он один «зарабатывал» больше, чем вся труппа музыкантов за одно представление.

От Пса и Петуха помощи ждать не приходилось... Пес, бывший военный, был, как мне казалось, немного глуп и неуклюж, многие вещи говорил или делал невпопад. Однако его навыки выживания в дикой среде не раз играли нам на руку, да и кухней он частенько заведовал (готовил он, к слову сказать, неважно, но у других членов группы, включая меня, получалось еще хуже). Петух же был слишком высокого о себе мнения, потому что единственный из всех был грамотным (если не считать моих занятий с гувернером). Он обладал превосходным чувством ритма, чем всегда помогал Трубадуру в сочинении песен, кроме того обычно узнавал любую новую информацию вперед всех. На этом его помощь труппе ограничивалась.

Но вот летний сезон закончился, осень вступила в свои права, дни становились все короче, а ночи холоднее. Сезон сбора урожая тоже завершился, и Осел потерял работу. (Надо ли говорить о том, что добродушному и доверчивому Ослу не доплатили часть заработанных средств?)О Коте-мошеннике начала быстро распространяться дурная слава, что также стало во многом препятствовать нашим выступлениям в деревнях. Я с ужасом думала о том, что ждет нас дальше. Запасы оскудевали, рыбы в реках почти не стало, приближались холода, а у нас не было даже крыши над головой, лишь ветхие палатки в дырах и прорехах, через которые залетали надоедливые насекомые или заливал дождь.

Однажды я не выдержала и вызвала Трубадура на серьезный разговор. В конце-то концов, именно он — главный в нашей группе, и хоть какую-то долю ответственности должен возлагать на себя. Отозвав его в сторону, я громким и возмущенным тоном высказала ему все, что накипело на душе, и тут он тоже сорвался:

— А что мне делать, а? Я старюсь из-за всех сил, выкладываюсь по полной на каждом выступлении, но зрители и зеваки все равно жертвуют слишком мало! Что, прикажешь мне их грабить, что ли?!

— Да хоть бы и так! — закричала я в ответ.

Конечно же, я не хотела этого говорить — просто погорячилась. Но он вдруг развернулся и ушел, не сказав ни слова. Я не видела его два дня, а потом заметила, что ребята тоже меня избегают, предпочитая его обществ моему. Неужели я так сильно его обидела?

Я собиралась уже публично извиняться, как однажды случилось нечто: муж вместе с Котом вернулся из города, неся с собой целые сумки еды. Да еще какой! Мясо, колбасы, рыба, несколько сортов сыра, молоко и свежевыпеченные булочки с ароматом корицы. Я тут же вспомнила обеды в отцовском замке.

— Боже мой, откуда столько еды?! Неужели Кот так хорошо поработал?!

На мои слова Кот хитро улыбнулся, а любимый фыркнул что-то по поводу того, что он начал зарабатывать. Я старалась растянуть «пиршество» на максимальный срок, но через пару дней муж снова принес деликатесы в том же качестве и количестве. На мои расспросы он по-прежнему не отвечал, но кое-что я начала подозревать сама.

Обилие вкусной еды было не единственным изменением, произошедшим за последнее время. Наша труппа больше не выступала с концертами, местоположение лагеря стало меняться минимум два раза в неделю, спали ребята теперь почти до обеда и, что самое странное, совсем перестали петь. Вместо занятий музыкой я часто заставала их за тренировками в стрельбе из лука, метании ножей и даже рукопашных схватках. «Вдруг пригодится для самообороны?» — всякий раз говорил мне муж, только вот дурой я не была никогда.

Для того, чтобы развеять последние сомнения, я как-то ночью решила не спать, лишь притворится спящей. Как я и предполагала, ровно в полночь все тихо встали и куда-то ушли... Эту ночь я провела в раздумьях. Да, теперь я живу с бандитом и преступником. Но разве я плохо живу? Вскоре с ужасом для себя я обнаружила, что мне нравится такая жизнь. Я каждый день обедала не хуже, чем в царских палатах, старые полусгнившие палатки мы сменили на огромные комфортные шатры с коврами, перинами и балдахинами, напоминавшие мне картинки из книжки с восточными сказками. Кроме того, любимый начал дарить мне золото и, что особенно ценно, подарил обручальное кольцо с драгоценным камушком. Не венчание в церкви, конечно, но все же...

Единственное, что меня сильно удручало — вместе с материальным состоянием пришел и страх. Грабеж на большой дороге в этих местах карался смертной казнью. С тех пор я постоянно боюсь за мужа и своих ребят, тоскуя порой о том времени, когда я сбежала с простыми нищими музыкантами и ничего не боялась. Очень часто по ночам мне снится один и тот же страшный сон... Я словно вижу посреди площади эшафот, и на нем — моих музыкантов, которые качаются в петлях и почему-то поют любимую песенку: «Ничего на свете лучше нету...»

Я протянула руку, чтобы поправить отдутый ветром край шелкового балдахина. Массивные золотые браслеты приятно холодили кожу запястий. Еще раз попыталась напеть:

— Ничего на свете лучше не-ету, чем бродить друзьям по белу све-ету, если ты с друзьями, не страшно тебе...

Опять не то! И ведь слышу эту песню во снах почти каждую ночь, а вот наяву ее вспомнить почему-то не получается... Странно очень.