Не прощаюсь (джен)

Здравствуй, добрый друг. Скажи, когда мы в последний раз с тобою виделись? Вот так просто сидели у костра, залихватски наигрывая бесшабашные песни на гитаре? Или просто сидели на той скамейке, что стала нам родной, как и весь переулок, откуда нас звала на набережную только звёздная ночь да пьянящие до умопомрачения улыбки любимых девушек. Не помнишь? Я тоже…

Наверное, много воды с тех пор утекло… Многое изменилось. Мы уже не те, что были прежде, но, знаешь, добрый мой друг, я не перестаю вспоминать те дни.

Я вспомнил, хоть и мучительно это было! Десять лет. Ровно столько прошло с того момента, как струны на твоей гитаре оборвались на последнем, щемящем сердце аккорде, и ты отправился в путь.

Да, прошло уже десять лет. Многое изменилось… На моем лице добавилось шрамов. Я успел трижды все потерять, кроме самой жизни. Но не сдался. В моей душе больше шрамов, чем на теле, и они болят сильнее. Но я все тот же. Я до сих пор не могу понять тебя, мой добрый друг…

Зачем? Вот скажи, зачем это было нужно? У тебя было все — любимая, друзья, работа. Но ты все потерял. И почему, позволь узнать? Не отвечаешь, молчишь. Ты промолчал тогда, десять лет назад, наверное, промолчишь и сейчас? Ты же знаешь мой характер, я не отстану, пока не получу ответов. Хотя зачем мне они? Я и так знаю, что тогда произошло. Ты не смог жить спокойно. Ты, как и я, впрочем, не приспособлен был к мирной жизни. Для нас с тобой это не жизнь, а мука… Не так ли, мой друг?

Молчишь? Ты не говорил со мной десять лет, хотя я каждый день спрашивал у тебя совета. Мог бы сегодня немного поговорить, ведь неизвестно, когда ещё свидимся.

Мой добрый друг, надеюсь, ты не держишь обиды за то что я так долго не давал о себе знать? Нет? Благодарю. Мне было больно осознавать своё одиночество. Мне казалось, что я бросил вас всех… Это не так? Дружище, ты же знаешь меня, даже если это совсем не так, я все равно буду себя корить. Наверное, было бы лучше, чтобы тогда, десять лет назад, я отправился в тот путь вместе с тобой.

Молчи, я знаю, что ты скажешь. Так было нужно, и это был твой путь… Может, ты и прав, но как же горько осознавать, что мне дальше суждено брести в этом безумном мире с немыслимыми законами в полном одиночестве.

Ну вот и все, мне пора, мой друг! Прости, что так недолго мы поговорили. Дела, дела — они не ждут. Но ты же знаешь, я всегда с тобой разговариваю. Пусть меня считают сумасшедшим, и ты никогда мне не отвечаешь, но все же я уверен, ты меня слышишь… Я не прощаюсь, мой дорогой друг, я не прощаюсь…

С трудом поднявшись с корточек, человек зашагал прочь, тяжело опираясь на трость. На краю кладбища он обернулся, и тусклый свет уличного фонаря, одиноко стоявшего у выхода, на миг озарил его довольно молодое лицо, иссечённое множеством свежих рубцов и старых, белых шрамов. Осенний ветер всколыхнул тропинку, усеянную жёлтыми листьями берёз, что во множестве росли вокруг кладбищенской изгороди. Один из листьев, взлетев над землёй, приземлился на гриву не по возрасту убелённых ранней сединой волос молодого человека. Он стряхнул его и тихонько прошептал, глядя в покрытое вечерними тучами небо:

— Я не прощаюсь!