Так будет легче (гет)

В это время паб "Кабанья голова" полупуст. Я сижу спиной к входу за слабо освещенным столиком в дальнем углу, судорожно теребя рукав рубашки. Надо же, Грейнджер, ты опаздываешь. Мне кажется, что ты специально.

Нервно вздыхаю и делаю очередной глоток терпкого огневиски. Возможно, нужно было выбрать место для встречи удачнее, но вытерпеть твою компанию в "Трех метлах" без порции крепкого алкоголя я просто не в силах.

До сих пор не понимаю, как все могло зайти настолько далеко. Я и ты, Грейнджер... Наверное, я окончательно потерял себя в мире хитрых стратегий и тактик. Старый маразматик Дамблдор был совершенно не в себе, когда назначал старостами нас с тобой. Но, как ни странно, мы все-таки можем выносить друг друга.

Знаешь, а ведь судьба — странная штука, Грейнджер! Возможно ли было прорасти нашим странным отношениям в снегу без тепла и света? Вряд ли. Но я до сих пор часто вспоминаю тот злополучный рождественский бал, когда моя жизнь перевернулась вверх дном.

Я тщательно избегал твоего общества со дня нашего назначения в префекты. Кажется, Поттер и Уизли даже начали дышать свободнее от того, что перестали быть объектами моих насмешек. А я просто не хотел терпеть тебя рядом с собой, твой занудный голос, раздражающие взгляды. Уже тогда мне было понятно, что назначение в старосты школы — очередная попытка нашего безумного директора вытащить мою заблудшую душу в лучи света и добра, но какая роль отводилась в этом спектакле тебе, для меня оставалось тайной.

Я помню мою жгучую ненависть в тот вечер, когда тебя угораздило ступить вместе со мной под омелу. Кажется, я собирался разорвать тебя в клочья, а ты стояла в своем белоснежном платье, растерянная, готовая от стыда провалиться сквозь землю. Ты обхватила себя руками, словно защищаясь от меня и пристального внимания всего зала, а я просто мечтал, чтобы всё это скорее закончилось. Традиции нужно чтить... это правило я впитал вместе с молоком матери; и теперь я не могу забыть этот поцелуй, Грейнджер, унизительный для нас обоих. Ты оттолкнула меня, отвесив звонкую пощечину, и, резко развернувшись на каблуках, бросилась прочь в темноту мрачных коридоров замка...

...Так хочется остановиться, сказать своим светлым порывам «Хватит», и... на следующий день после окончания каникул я сажусь рядом с тобой на арифмантике, а ты пытаешься сделать вид, что вовсе меня не замечаешь. Под монотонный говор преподавателя я придвигаюсь чуть ближе и деланно безразлично шепчу:

— Грейнджер, не злись, тебе не идёт. Я не так ужасен, чтобы поцелуй со мной был настолько противен.

Ты смотришь исподлобья, отгораживаешься от меня сумкой с учебниками, и я, раздраженно дернув плечами, отворачиваюсь. Я знаю, ты не сможешь удержаться от своего обычного замечания.

— Ты свинья, Малфой! Наглый, холёный боров! — злобно шипишь, а из глаз искры вот-вот посыплются, или снова польются слезы.

Отодвигаю сумку на край парты и, положив руку на твое плечо, тихо отвечаю:

— Ну, свинья я, свинья, каюсь. Но даже ты не можешь не признать, что свинья я довольно обаятельная! — и, усмехнувшись, продолжаю: — А теперь, Грейнджер, выпрями спину, подними подбородок выше и делай вид, что тебя это ни капли не заботит. Ты справишься. Точно говорю: справишься.

Ты долго-предолго смотришь прямо мне в глаза, словно в душу заглянуть пытаешься. Один проникающий взгляд, и твой мир безвозвратно расколот. Арифмантика заканчивается, ты встаешь и уходишь, не сказав мне больше ни слова.

Приятна дорога в ад, но маршрут бесконечно долог... Вечером я вижу за окном спальни черного филина и понимаю, что мое время подходит к концу. Невольно хватаюсь за метку, извивающуюся по руке, и на секунду задумываюсь, стоит ли впускать своего фамилиара? Но кто сказал, что я имею право выбирать? Дрожащими пальцами отвязываю письмо, пробегаю по нему невидящим взглядом и, швырнув его в камин, неровным шагом выхожу из комнаты. В коридоре срываюсь с места и бегу, не разбирая дороги. Открываю первую дверь и, скатываясь по холодному кафелю, оказываюсь на полу.

Больше нет смысла, нет сил, нарушены все запреты... И я не могу так больше, я слишком устал. Кажется, по моим щекам текут слезы, но мне плевать. Чувствую чье-то присутствие и, не поворачивая головы, хрипло произношу:

— К черту все!

Ты подходишь ближе и неловко присаживаешься рядом. Ладонями стираю соленые капли с лица и упираюсь затылком в стену. Мне страшно, Грейнджер, очень страшно. Но вслух я этого никогда не скажу. Ты робко накрываешь мою ладонь тонкими пальцами и вздыхаешь.

— Что случилось, Малфой?

А я больше не могу сдерживаться. Моя жизнь превратилась в игру из теней и света. Мне нужно убить, чтобы спасти, и я вынужден сделать это.

Ты молча ждешь, а я чувствую себя слабаком: я не могу оттолкнуть тебя или отказаться от безмолвного предложения помощи. Во мне проросли холодные скользкие щупальца одиночества, а я так устал быть один! Как на духу выпаливаю всё: про метку, про невыполнимое задание, про родителей; ты сидишь и закрываешь рот ладонью. Я знаю, сейчас тебе страшно даже больше, чем мне, Грейнджер. Ты, отчаянная гриффиндорка, запальчиво обещаешь что-нибудь придумать, чтобы помочь, но я чувствую твой ужас, он отражается в радужках карих глаз. Уверен: пожалею о том, что поделился своей тайной, но это произойдет позже. Сейчас мне просто спокойно от того, что ты со мной.

Вздрагиваю, мыслями возвращаясь в грязный паб. Ты подкралась незаметно, села напротив на краешек кресла и растираешь покрасневшие от мороза щеки рваными движениями.

Едко произношу:

— Ты опоздала, Грейнджер.

Но ты игнорируешь мой надменный взгляд и, будто бы это обыкновенная ситуация: мы с тобой в забегаловке на окраине Хогсмида, — привычным движением вытаскиваешь тетрадь и маггловскую шариковую ручку.

Будто извиняясь, говоришь, глядя куда-то мне за спину:

— Ими правда писать удобнее.

Я чувствую твою растерянность: выглядишь ужасно виноватой, но пытаешься не подавать вида, что произошло нечто такое, что мне очень сильно не понравится. Что же, давай сыграем в твою игру.

Молчишь, а я сижу и пытаюсь понять: кто, кто из нас проник другому под кожу первым? Душа трепещет и плачет от того, что творится в уме, но я стараюсь унять свои мысли и прислушаться к тому, что ты мне рассказываешь.

-...таким образом, следует украсить главный зал в красных цветах. Конечно, не потому, что это цвета Гриффиндора, просто красный символизирует любовь. И нам нужно придумать, каким образом доставлять валентинки. В прошлом году их раздавали домовые эльфы в костюмах купидонов, но, мне кажется, это неэтично... — Ты прерываешься, замечая мою кривую ухмылку, вскрикиваешь: — Ну что не так, Малфой?

И я не могу сдержаться.

— Серьезно, Грейнджер? Мы пришли в это забытое Мерлином место, чтобы обсудить организацию праздника, на который всем плевать, кроме глупых первокурсников? В таком случае я предоставляю тебе полную свободу действий. Мне всё равно! Мне безразличны цвета, купидоны, доставка валентинок. Мне так же, как и всем, плевать.

Это бессмысленно и так нелепо! В моей голове слились картинки и звуки, и я чувствую, что начинаю терять контроль. Грейнджер, в том мире, в котором живешь ты, пока что всё хорошо: рядом — близкие друзья, ты находишься под защитой величайшего мага современности, а я? Мне остается лишь ждать, когда по мою душу придет Темный Лорд или отец, сбежавший из Азкабана с безумной тёткой Бэллой. В то, что у меня получится убить Дамблдора, я даже не верю сам. Но мне остается только пытаться, ведь другого выхода для меня просто не существует!

Бессильно откидываюсь на спинку стула, тщетно пытаясь унять дрожь в ногах. Ты собираешься с силами и на выдохе произносишь:

— Драко, а что если обратиться с твоей... проблемой к директору? Мне кажется...

Твои слова калечат и ранят, сжимают сердце вежливой ложью. Я прерываю тебя, не желая слушать этот бред:

— Грейнджер, ты в своем уме? Ты понимаешь, что идет война, а, Грейнджер? И тебе повезло, ты по признаку рождения изначально оказалась на правильной стороне! А я? Мой отец — Пожиратель, как и тётка, как и её муж! Я не могу просто пойти наперекор семье, всему тому, что передавалось из поколения в поколение! Я не могу предать свой род, Грейнджер, мне просто не позволят!

Я прячусь и ускользаю, возвращаю остатки своего достоинства. Почти физически ощущаю, как во мне умирает что-то очень нужное. Наверное, это надежда...

Я хочу уберечь тебя от себя, от того жестокого мира, который я олицетворяю, дать тебе шанс жить той, привычной жизнью без потерь и страданий.

Ты шепчешь сухими губами что-то о возможностях Ордена, пытаясь достучаться до меня. Но уже поздно, Грейнджер. Я сделал свой выбор.

Кажется, ты мне нравишься. Нравишься настолько, что я не могу допустить даже мысли втянуть тебя во всё это. Тебе нельзя быть рядом со мной: когда ты так близко, ты нас обоих делаешь слишком слабыми. Я знаю, мне нужно уйти, чтобы спасти тебя, Грейнджер. Я сделаю это.

И, грубо оттолкнув протянутую ко мне руку, я решительно поднимаюсь с кресла, бросаю горсть галлеонов за недопитый огневиски, тихо произношу:

— Убери от меня руки, грязнокровка. Не хочу запачкаться.

И ухожу, ни разу не оглянувшись. Так будет легче, Гермиона, поверь. Для нас обоих так будет лучше...

Небосвод, темнеющий грозно,

На меня обрушился, как волна.

Умирая, рождаются звёзды;

Убывает и прибывает луна...

Астероиды падают вниз, —

Им не найти дороги к дому.

И это так похоже на жизнь,

Но, кажется, в небе всё по-другому.

Fleur — Небо хочет упасть