Юля (джен)

— Ха! Критулечка! — орк неуклюже подпрыгнул, ликуя, перья и лоскуты шаманской одежки трепыхнулись, застыв на мгновение в воздухе причудливой кляксой. — Ну че, нубы, еще шевелитесь?!

Ожидающий воскрешения дух эльфийки на другой стороне карты скривил мордашку и показал язык; гном с ней рядом подкрепил веский ответ жестом куда ярче, заставив Стаса заливисто расхохотаться. Нет уж, врете, светленькие! Катку вам уже не выиграть!

Тут все звуки смазались, что-то вспыхнуло-громыхнуло незнакомым эффектом, а в следующий момент Стас осознал себя на респе. Прямо впереди, на уровне глаз, зависли, издеваясь, цифры отсчета: десять… девять… восемь… Снова десять. Баг? Теперь уже воскресшая эльфийка скалилась и подначивала, бездарно копируя полумеханические нотки спутников:

— Расчетное время опоздания — пять минут. Следующий автобус через три минуты.

Стас моргнул, узнавая во вроде как женском голосе знакомые интонации. Сам же и настраивал своего спутника на ехидный голос одного пирата из старых фильмов. Цифры отсчета размазались красноватым облаком и выплыли из дымки утреннего света серебристо-зеленой сферой, от которой Стас отмахнулся, как от мухи. Ли проворно вильнул в сторону и повторил:

— Креветка будет недоволен, смекаешь?

Будет, как же… Крив Алексей Васильевич, преподаватель физ-мага, слыл по всему универу самым въедливым ублюдком. Мягче и не скажешь. Опозданий, а уж тем более отсутствия на своих лекциях и семинарах он не терпел, хотя частенько задерживался сам.

— Расчетное время опоздания — семь минут, — монотонно и назло без эмоций пробубнил Ли прямо в ухо.

Стас проснулся.

Не просто проснулся — подпрыгнул, как ошпаренный, наконец отходя от мутного кошмара. Сколько раз говорил себе не сидеть ночами в проклятом Варкрафте! При полном погружении не спасает даже настроенный Ли: в пылу пвп Стас его не слышит — только отмахивается от назойливых сообщений. А главное — почему орк? Всю жизнь за Альянс же был…

Не о том думает, ох не о том!

Натянув на себя самое приличное из попавшегося и сунув в зубы недогрызенный с вечера бутерброд, Стас пулей вылетел из комнаты, подгоняемый нудным:

— …девять минут и тридцать семь секунд.

Ли, зараза. Интеллект, может, и искусственный, а издеваться, один фиг, умеет.

Ожидание лифта тянулось мучительно долго. Спуск показался еще дольше: двадцать этажей, как-никак. На привычную фразу системы-привратника, отметившую выход из общежития, Стас не обратил внимания — пулей вылетел на улицу.

И застыл, ослепленный слишком ярким светом.

Все вокруг расплывалось, мельтешило размазанными силуэтами, очертания которых чем дальше, тем больше сливались в одно цветное пятно. Проклятая высотка общежития утекала в пронзительно голубое небо. Прекрасно. Стас взвыл и потер переносицу, разумеется, не ощутив пальцами привычной оправы очков.

— Следующий автобус через десять минут. Расчетное время опо…

— Заткнись, Ли, — зло оборвал его Стас. — Проложи кратчайший пеший маршрут. Будешь диктовать мне повороты. Бегом успею!

— Понял, перерасчет. Твоим темпом опоздание в две минуты. Обычная минимальная задержка Креветки — три. Кратчайший маршрут проложен. Три… Два… Один…

Стас последний раз оглянулся на здание общежития, прогнал прочь мысль, что без очков на парах делать в сущности нечего, и припустил вниз по улице, стоило Ли дать отмашку. Мысль о том, что в этом семестре Креветку Стас случайно пробил уже дважды, гнала не хуже стаи собак за спиной. Направо. Забыть про вязкий воздух, уже обжигающий горло. Век магии, он может век магии, а физ-ру пробивать не стоило. Еще раз направо. Сердце бухает где-то в ушах, грудь потихоньку наполняется свинцом, но темп Стас держит. Пробивать может и пробивал, только из команды еще не выгнали — чего-то да стоит.

— В переулок, по прямой, направо и финиш! — Ли как будто тоже проснулся, перестал разбавлять свой голос машинной монотонностью, даже в нем теперь звучал свой задор. Утренний ветер путался в волосах, от света и нечеткости мира с непривычки слезились глаза, но в целом… В целом Стасу нравилось. Узкие улочки, лучиками выводящие во внутренние дворы, в это время были пусты. Никаких мамаш с колясками, никаких старушек, никакой малышни с нынче модными досками. Даже мелькнула мысль, что стоит сделать пробежку ежеутренним хобби.

И вот он, последний поворот! Стас ускорился, чувствуя себя каким-то героем, который впервые вырвался за пределы системы. Креветка сегодня в проигравших!

— В сторону!

Стас дернулся от неожиданности, напуганный резким окриком Ли. Но все равно вынырнувшее из-за угла мелкое белобрысое чудо заметил слишком поздно. Только и успел, что прижать к себе и упасть поаккуратнее. Плечо и спину обожгло болью, зато мелкий с асфальтом не здоровался. Только вскрикнул, вырвался да отполз подальше.

Ага.

Отползла.

Стас с прищуром разглядывал чуть размытые очертания крайне обиженной мордашки и двух растрепанных косичек. Девчушка же больше пялилась на кружащего вокруг них Ли.

Ну, не плачет — уже радость! Прошипев нецензурное и неразборчивое, Стас потер ободранное плечо, встал и протянул руку малышке, надеясь, что попытка улыбнуться не выглядит перекошенной харей:

— Ты как, цела? Прости, я не…

Договорить он не успел. Малышке хватило секундного взгляда, чтобы, к ужасу Стаса, мгновенно разреветься в голос. Он и со взрослыми плачущими что делать не знал. А тут вот. Мелкая.

— Расчетное время опоздания…

— Заткнись, Ли, — негромко перебил спутника Стас, хмуро глядя на прибавившую в голос малую. Что-то ему говорило, что с искусством манипулировать мужиками женщины рождаются. Оставалось лишь вздохнуть и смириться: — Найди лучше ближайшую кондитерскую, что ль…

Рыдания мгновенно смолкли, и девчонка заулыбалась, глядя на Стаса честными голубыми глазами. Прямо идеал пай-девочки.

— Актриса, да? И часто ты так конфеты клянчишь?

— Ничего и не клянчу! — чуть шепелявя, заявила девчушка. — Дядя меня сбил? Сбил. Дядя должен угостить, тогда прощу!

— А если дядя злой и куда-нибудь тебя утащит?

— Не-е! Дядя добрый, дядя извинился! Я ягодный тортик хочу, вот!

— А иначе?

— А иначе я маме скажу. И синяк покажу!

Мелкая нисколько не смущаясь ткнула в старый, явно подживающий синяк на плече и заулыбалась еще шире. Угрозу она, видимо, считала действенной. Признаться, действенной ее считал и сам Стас: ведь если у юного чада такие навыки, с кого пример-то брался? Во-от.

Тем более действительно виноват. Сбил.

Стас вздохнул и обреченно вытащил телефон, запрашивая остатки на счете. Стипендия жила на последнем издыхании и, увы, проблемами с памятью Стас тоже не страдал: копейки за ночь в рубли не выросли.

— Только торт, хорошо? Как тебя зовут хоть, актриса?

— Юля! А тебя?

Довольная девчонка без вопросов взялась за рукав клетчатой рубашки и потянула вперед. Видимо, объяснять, где кондитерская, ей было не нужно.

— Стас, — грустно вздохнул Стас, представляясь ребенку. Прекрасное утро. Нет, из пробежки вышло бы плохое хобби. Определенно.

Ли ехидно сообщил, что пара Креветки началась.

Юля бодро уплетала огромный кусок теплого черничного пирога с мороженым и большущей чашкой чая. Стас старался на неё не смотреть. Сладкое он любил. На вторую порцию для себя хватило бы, но рациональная часть ума еще боролась и неустанно напоминала, что один пирог стоит как два обеда в студенческой столовке. А до стипендии еще неделя. Стас вздохнул и совсем отвернулся к окну, стараясь не замечать, как донельзя довольная девчонка болтает под столом ногами, отчего скрипел и шатался весь их диванчик.

Пирог исчезал в полнейшем молчании. Но все же исчезал, и Стас уже прикидывал, что дольше, чем на десяток минут, его роль доброго братика не затянется. Наконец, Юля довольно потянулась, отодвинула пустую тарелочку и всё тем же искренним голубым взглядом выжидающе уставилась на Стаса.

— Что? — хмуро буркнул тот. — Добавки не будет.

— Бу-у! Не понимаешь ты женского сердца! — дернула носиком Юля, и взгляд стал еще настойчивее.

По скромному мнению самого Стаса, женского сердца не понимали в первую очередь сами женщины.

— Куда уж мне?

— Ну, ладно, так и быть подскажу: Любой истинный джнтля… дженле… дже-тле-мен после свидания провожает принцессу домой!

— Так это ж не свидание, — ошарашенно ответил Стас, подавившись невольной улыбкой: уж очень забавно эта Юлька хмурилась и дула щеки, пытаясь выговорить слово. — Ты, принцесса, еще маленькая для свиданий.

— Еще как свидание! Накормил? Накормил! Теперь проводить должен! Все как мама рассказывала!

— Э…

Секунды промедления стоили Стасу дорого: ребенок вновь старательно надулся и зашмыгал носом, готовясь "дать контрольный" на всю кафешку — уж в голосе свалившейся на голову проблемы Стас не сомневался, — а Ли тихонько хихикал, зависнув над правым плечом. Окружили, ироды. Отступать некуда.

— Ладно, не реви. Куда тебя провожать-то, чадо? И это… — запоздало спохватился Стас, — пред… гм. Родители твои где? Ну, или бабушка там. Не одна же ты гуляла?

— Я не чадо, я Юля, — гордо заявила девчушка, сползла с диванчика и довольно крутнулась на месте: — Работают! Мне мама разрешает так гулять, потому что я дверь закрывать умею.

— Понятно, — от мыслей Стаса маме юного дарования, наверное, уже давно икалось. — А адрес ты свой знаешь? Или куда идти?

— Конечно, знаю! Любая принцесса знает, где она живет.

— А любая принцесса не должна знать, что с незнакомыми на улице говорить нельзя?

— Глупые вы, мальчишки! Если не говорить, то как же тогда знакомиться?

Стас возвел глаза к небу и промолчал. Да и не возразишь же так сразу. Правильно говорят, дети прекрасно умеют задавать вопросы. Юлька снова взялась за рукав и уверенно повела узкими улочками. Волноваться Стас перестал быстро и даже отчасти понял маму девочки: создавалось впечатление, что малышка знает наизусть если не весь город, то свой квартал точно. Что интересно, её саму тут тоже знали. То один старичок поздоровается, то женщина конфетку предложит. Стас шел и прямо-таки чувствовал, как его откатило куда-то в теплое прошлое. Совсем прошлое. Советское какое-нибудь. Если не обращать внимания на трансмаги у некоторых на руках, парящие в воздухе машины и изредка мелькающих спутников — все прямо как на тех пленках, что иногда показывали на истории. Все добрые. Все улыбаются. Ребенок вот счастлив, болтает что-то без умолку — только знай, поддакивай вовремя.

Настроение само собой пошло в гору. Девчушка действительно болтала обо всем подряд, но попытавшись разобрать шепелявящую вязь слов, Стас понял, что рассказывает она в основном о магазинчиках и кафешках, мимо которых они шли. Что хозяйка вот этого живет с тремя собаками, а дочка хозяина вон той булочной вчера вышла замуж. Талант сплетничать у женщин, наверное, тоже врожденный.

Остановились они внезапно.

Стас на полном ходу влетел лбом в сгенерированное его трансмагом поле. Заклинания никто не читал — система сработала автоматически, заставив поднять глаза и сощуриться, чтобы как можно четче разглядеть выросшее на пути здание. Вернее, высокий забор, разрисованный желто-красными надписями, раздражающе выбивающимися из уюта города, сколько Стас себя знал. Прозвучавшее с секундным опозданием пояснение Ли лишь подтвердило очевидное:

— Объект пятьдесят, автоматическая активация заклинания барьера в десятиметровой зоне, смекаешь? Осторожно, повторная активация — и отчет уйдет в органы контроля.

— Знаю. Спасибо, Ли, — Стас перевел хмурый взгляд на Юлю, которая стояла по ту сторону барьера и настойчиво дергала за "застрявшую" в нем руку. Призрачно-зеленоватая стена мягко держала, не пуская дальше. Зато обратно — легко: Стас поспешил избавиться от цепкой хватки и отойти назад. Барьер тут же растворился в воздухе. — Что за шутки, эй? Ты же знаешь, туда нельзя.

— Но там мой дом, — надулась Юля, вцепившись в край своей кофточки. — А ты обещал проводить.

— Знаешь, это очень плохая шутка. Либо ты говоришь, где твой настоящий дом, либо мы идем в участок и тебя приводят к маме господа милиционеры.

— Ты обещал проводить! Мой дом там! Правда!

Юля снова попыталась вцепиться в рукав, но Стас перехватил её руку сам и дернул за собой:

— Не хочешь по-хорошему — идем в участок.

— Нет! Пусти! Я скажу, скажу что ты меня от мамы увел!

— В Ли встроен механизм страховки. Как только мы с тобой столкнулись, включилась запись. Прости, но это весомое доказательство и прекрасное объяснение.

— Нет! Не пойду! Не пойду же! Стой!

Вредная девчонка уперлась ногами в асфальт и заголосила что есть духу. Вокруг начали оглядываться, потихоньку собираться прохожие. Чертовы зеваки. Вон старушка какая-то уже обвиняюще качает головой. Стас терпеть не мог толпу, но и бросить Юльку не мог. Глупая, да. Но вдруг и правда потерялась? Тем более такие игры опасны. Забор объекта это, конечно, не просто стена — но с чем черт не шутит.

— Юля, успокойся, — пытаясь сохранять спокойствие хотя бы в голосе, сдержанно прорычал Стас. — Тебя отведу к маме не я, какие проблемы? Пошли, все вопросы быстро реша…

— Лжец! Ты обещал помочь!

В этот раз слезы в голосе Юли звучали неподдельные, но Стас больше ничего не успел. И без того размытая реальность размылась еще больше, окрасилась в голубой и зеленый — цвета магии, обожгла руку, заставив отпустить тонкое запястье девочки. Работающий на магическом движке Ли упал на асфальт безжизненной железкой. Трансформатор маны на руке опасно нагрелся и вспыхнул. К плечу потекли раскаленные ручейки боли, заставив Стаса заорать в голос. На асфальт — расплавленный металл и кровь. От вопля Юля и вовсе шарахнулась прочь, сломя голову понеслась к стене Пятидесятой и прежде, чем Стас сообразил хоть что-то, разбилась о неё синими искрами маны.

Смазанная реальность собралась вновь. Кто-то в толпе закричал. Замигал индикаторами и снова взлетел Ли, обеспокоенно сообщая, что уже вызвал скорую. А Стас все ошарашенно смотрел на стену Пятидесятой, где без следа исчезла белобрысая девчушка с косичками. Кто-то подошел, окликнул, дернул за плечи. Стас что-то услышал про шок, перевел взгляд на того, кто пытался с ним говорить, что-то ответил, борясь со странным головокружением и подступающей тьмой.

Но, увы, позорно проиграл.

 

Тишина пахла лекарствами и немного стиральным порошком. Стас готов был поклясться, что в его общежитии постельное белье стирают точно таким же. Тело охватывал теплый утренний уют, который потихоньку сменяло неприятное жжение в правой ладони. Зато левую руку Стас не чувствовал. Вместо нее был один большой сгусток прохлады, что пугало, но пока не настолько, чтобы с воплями подскакивать и смотреть на обгоревший обрубок.

Открывать глаза Стас не хотел. Во-первых, пока глаза еще закрыты, все можно свалить на сон. А во-вторых, стоит показать, что ты очнулся, как придется решать множество проблем. К примеру, что делать с рукой и как объяснить произошедшее с Юлей. Возникшая перед мысленным взором картина заставила передернуть плечами и тут же вздрогнуть от обеспокоенного:

— Очнулся, маленький? — голос медсестры, как положено, звучал вежливо и участливо. Стас вздохнул и открыл глаза, скосив их на семенящую к нему старушку. — Ты лежи, пока, лежи. Сейчас будем тебе перевязку делать…

— Руку назад пришивали? — невпопад брякнул Стас, о чем тут же пожалел: старушка всплеснула руками, и нисколько не стесняясь, отвесила легкий подзатыльник:

— Тоже мне, глупости! От молодежь, напридумает себе вперед врача, а потом лечи её. И нервы лечи, и руки, вот, лечи, и головы бы… тьфу-тьфу-тьфу… Вот в наше время пациент врачу доверял и не спорил. И не умничал, отож! Ты мне руку-то сам дай, милок, раз очнулся… вот так, да… и расслабься: нет там у тебя ничего страшного. Денек поваляешься — и домой отпустим…

Стас внутренне скривился, покорно расслабляя правую руку и благополучно пропуская мимо ушей весь старушечий лепет. Молодых медсестер из фильмов, у которых и впереди все нормально, и сзади — еще лучше, он искренне считал одним из самых главных обманов Голливуда. Но работала старушка ловко и умело. Пока Стас досадовал о том, что ему не попалось кого помоложе, правую руку уже перевязали, оббежали койку с другой стороны и аккуратно переложили поближе левую.

Выглядело это странно. Рука вроде Стаса. Но действовать ею он не мог и действий чужих не почувствовал. Как будто висящий рукав рубашки передвинули там, или свитера какого. От этого за шкирку вновь забрался неприятный холодок, но старушка успела развеять все сомнения раньше:

— Анестезия действует. Не чувствуешь руку — оно нормально, не волнуйся, милок. Без нее ты сейчас не так тихо проснулся бы. Но ты это, если впечатлительный шибко — отвернись лучше. Ожог неприятный, долго лечить будешь. Тебе к нам на перевязку как на работу ходить.

— Но рука-то восстановится?

— А куда ж она денется? Железки лишние из тебя повытаскивали, все обработали как надо — заживет! Ты парень молодой, сильный, так что глупостей всяких и не думай. У страха глаза велики, так-то! Но ты все же отвернись лучше. А то еще больше глупостей себе надумаешь.

Пока она говорила, пропитанный чем-то бинт из белого и местами желтоватого слой за слоем становился более грязным с желтыми пятнами и бурыми разводами. Остро запахло кровью и чем-то еще, мазью какой-то, наверное. На последних слоях Стас предпочел послушаться совета и отвернулся. Только затылком почувствовал довольный кивок уже замолчавшей старушки.

Взгляд в поисках хоть чего-то, чтобы отвлечься, зацепился за обои в сине-серого мишку, стул, на котором висела одежда Стаса, пустую соседнюю койку и лежащего на небольшой тумбочке Ли. На корпусе спутника весело перемигивались желтый с зеленым огоньки: был включен и находился в спящем режиме. А ведь помнится, тот странный всплеск маны его отрубил.

— Бабуль, — не оборачиваясь, подал голос Стас, — а где Юля?

— Какая Юля, милок?

— Ну, со мной вместе девочку не привозили?

— Никого не привозили. Ты если эту Юлю только сегодня увидел, забудь про нее. Хотя когда придут тебя спрашивать эти, из Контроля, скажи честно, что видел. А потом забудь.

— С чего?

— А это общий симптом. Ты, милок, не первый, кто в аномалию попал. Вас за все годы уж с сотню человек найдется. Да только с этого лета все больше и чаще. И все как приходят в себя — спрашивают про Юлю. Мол, была девочка, кричала, что там, в Пятидесятой, её дом, а потом рассыпалась голубыми звездочками. Но ты, милок, первый, кто с трансмагом этим, так что готовься — спрашивать будут особо, значить. Ну и досталось тебе больше всех. Обычно сознание теряли, ожоги изредка легкие, как на второй руке твоей, — и только.

— Симптом?! — возмутился Стас, с трудом заставив себя дослушать. — Что я по-вашему, головой ударился?

— Ударился. Не поймали, когда падал, видать. У тебя вообще ссадинок мелких много. На спине вот… и на лбу тоже есть.

Стас на мгновение потерял дар речи и теперь силился найти, что возразить. Но в итоге плюнул и предпочел идти в лоб:

— У меня же запись всего утра есть! Ли писал! Эй, Ли, подъем! Покажи мне запись от девяти… нет, от полдесятого утра!

Спутник зашумел, перестраивая внешние пластины корпуса в активный режим, поднялся в воздух и подлетел поближе. Задумался, замигал индикаторами, в итоге выдав Стасу красный:

— Прости, невозможно. Данные критически повреждены.

— А раньше? Или позже?

— Ничего, последнее записанное у меня событие — выход из студенческого общежития и сообщение об опоздании. Затем дыра и записи, актуальные сейчас.

— Ну какого?! — забывшись, Стас ударил кулаком по кровати и тут же получил от старушки новый подзатыльник.

— Сиди, милок, не волнуйся! Но до чего ж хороший механизм этот твой. Всю информацию врачам сразу дал, на большую часть вопросов о тебе ответил, даже карту искать не пришлось. Чудо, а не аппарат. Да еще летал вокруг, беспокоился, когда в операционную не пустили. Ты где такой взял-то? Другие железки, они железки и говорят железно. А твой ишь какой — друг.

— Благодарю, — польщенно откликнулся Ли. Но тут и сам Стас гордо улыбнулся:

— Друзья-инженеры собрали, это их дипломная была. А я вот… бетатестер. Правда, отчетность всю уже сдал давно, там уж и новый проект запустили. А Ли мне оставили, доработали только немного.

— Ну, береги его, бетатостер. Королевский подарок! — старушка аккуратно переложила руку Стаса обратно и встала, забрав с собой стальную миску со старыми бинтами. — Ты смотри, милок: по этажу ходить спокойно можешь, туалет направо, на углу. Но долго не гуляй — врач зайдет пару раз, ребята из Контроля, опять же, ну и перевязку делать по расписанию надыть. Анестезия уйдет скоро, если совсем терпеть не сможешь, скажешь мне, помогу. Покушать тебе принесут скоро.

— Спасибо. А зовут вас как?

— Бабушка Люда я. По этому этажу дежурю, всегда туточки, значить.

— Ага… Бабушка Люда, вы сказали, я не один в аномалию влип. А как мне найти еще таких же?

— Таких же, говоришь… Не могу сказать, милок. Мы адреса больных раскрывать не можем, без родственных связей-то.

— Понятно. Еще раз спасибо.

Бабушка Люда кивнула и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь, а Стас откинулся на подушки и принялся думать. Жрало его что-то. Изнутри жрало. Видел он, как эта Юлька фальшиво плачет, тортики выпрашивая. Видел, что и помощи потом по-настоящему просила. А что делать — не знал. Только упорно казалось, что со всякой помощью он уже давно и неизбежно опоздал.

А тут еще — аномалия.

Стас может и троечник, а все же теоретик. И если саму вспышку маны объяснить легко: завышенная концентрация и неверное высвобождение, то причину он придумать никак не мог. Научную. Надо бы Коляна потрясти. Он и отличник, и материал всегда знает на год вперед, и задачки решает прекрасно. Может он объяснить и сможет.

Тогда на совести поспокойней станет.

А еще — трансмаг новый. Без него Стас все равно как без рук. Только волокита эта жуткая: пачка объяснительных, штраф, новые запросы, проверка на соответствие лицензии, очередь… очередь… и снова очередь. От таких мыслей вставать совершенно расхотелось, и Стас со вздохом откинулся назад на подушку, отвернувшись к окну. Очков по-прежнему не было, и глаза уже побаливали. Жаль только, спать не хотелось. Ладно, трансмаг можно у того же Коляна спросить, он этот процесс так ускорит, что завтра все будет. Через инженеров всегда все проще решается. Ну и самое главное — память Ли. В галлюцинации, аномалии всякие, тем более в такие длительные и массовые, Стас не верил. Можно было бы, конечно, походить по их утреннему маршруту, поспрашивать, зайти в ту кафешку и задать вопрос в лоб. Но Стасу почему-то казалось, что без прямого доказательства это будет как-то глупо. Нужно восстанавливать Ли.

А для этого, увы, нужна помощь все тех же инженеров.

Стас вздохнул еще тяжелее и прикрыл глаза, надеясь, что сон придет сам. Не тут-то было. По закону подлости он понадобился всем именно сейчас, в состоянии глубокой задумчивости, переходящей в депрессивный пофигизм. Людей Стас не любил. Нет, не так, общение Стас не любил. Особенно с чужими. Особенно в незнакомом месте. И особенно, когда это общение больше напоминает допрос.

С органами магического контроля Стас, как и любой студент его профиля, сталкивался дважды: первый раз, когда давал присягу и подписку о неразглашении, второй — когда получал лицензию на трансмаг. Оба раза по душе не пришлись, но этот перекрыл их все. Уже после третьего вопроса Стас понял, что происходящее допрос вовсе не напоминает, — это допрос и есть. В очень мягкой форме и в присутствии психотерапевта, но все же… Господа в форме не поленились даже проверить память Ли, благо Стасу хватило ума не говорить то, чем не так давно угрожал Юле, и в мозгах спутника ковырялись недолго, больше для проформы. А вот вопросы быстро ушли в специальную область, и Стас без труда понял, что сейчас в наглую пользуются его образованием — собирают данные. Нет, не все так чисто с этой "аномалией". И с Юлей, очевидно, тоже. Может, потому девчонка так просила о помощи? Финальным аккордом стала подписка о неразглашении. И хоть дал её Стас внешне абсолютно спокойно — внутри ему хотелось выть и лезть на стенку. К инженерам за помощью уже не пойдешь и у Коляна ничего не спросишь — не хватало еще подставить друзей ненароком или впутать во что.

Сам-то уже влип по уши.

Почему? Пес его знает. То, что раньше просто жрало изнутри, вгрызлось в душу с утроенным аппетитом. Контроль и врачи ушли, поздний обед был съеден, комнату затопили сумерки, а в ушах настойчиво стояло это безнадежное: "Лжец! Ты обещал помочь!" И слезы, как будто она ему и правда что-то важное доверила. Ничего Стас ей не обещал. Но не бросил же тогда. А сейчас чего? И теперь ни у кого не спросишь, была ли Юлька. Девчонку жалко. Непонятного — тьма. Рука болит адски. Контроль еще этот… Ругая себя последними словами за то, что "насмотрелся и начитался" всякой детективной фэнтезятины, Стас разбудил Ли и велел найти, когда у первокуров их факультета ближайшая лекция по истории магии. В свое время Стас пробивал этот прекрасный предмет только так. Пришло время исправляться.

* * *

— Мана всемогуща. Человек, к счастью, нет. И вы здесь, чтобы узнать, как и когда это "нет" расширило свои границы.

Евгений Викторович Гордуновский — бойкий старичок ростом метр с кепкой. Лекцию он всегда начинал так, будто уже дошел до её середины. Никакого приветствия, введения, прочей мишуры: он просто переступал порог аудитории и начинал говорить. Говорить, бесспорно, умел. Умел заражать энтузиазмом, умел метко шутить и не менее метко подначивать "неугодных". Стас бы все отдал за то, чтобы этот человек читал физ-маг, но увы.

— В это сложно поверить, но каких-то два века назад человечество прекрасно обходилось без магии. Когда была впервые обнаружена частица, получившая имя мана, мы точно не знаем. Но в две тысячи сто шестьдесят пятом году прекрасный дуэт ученых, Алексея Дмитриевича Беляева и Джеймса Д. Россо, впервые доказал её существование и предложил определение, которое вы знаете в до сих пор неизменном виде. Я позволю себе не тратить время на то, чтобы диктовать его повторно… Что интересно, название "мана" очень долго отказывались принимать в научных кругах. Злые языки поговаривали, что ученые просто слишком уж любят фэнтези, потому и дали такое имя частице. Признаться, тут я склонен согласиться. Но "частица Беляева-Россо" так и не прижилась, и сейчас этот термин можно отыскать лишь в старых учебниках. Зато какими красками заиграли всеми любимые игры и книги!

Однако, каким бы одаренным лектором ни был Гордуновский, Стаса это не спасало. На первом курсе шутили, что это условный рефлекс — засыпать, как только начинают говорить о датах, именах, событиях… И пусть сейчас Стас пришел на лекцию к первокурсникам с вполне конкретной целью поймать и задать пару вопросов лектору, даже с такой мотивацией глаза слипались, а парта манила не хуже подушки.

— Егоров! — Стас вздрогнул и поднял голову, пытаясь включиться в происходящее. Все же уснул. Даже не заметил, как. Зато теперь можно быть уверенным, что легендарного студента, ходившего на пересдачу раз семь, здесь не забыли. — Если ты пришел ко мне в поисках здорового сна, рекомендую читальный зал и наушники.

— Извините, Евгений Викторович, — хмуро буркнул Стас под смех аудитории.

— Ничего, ничего. Пятый курс сподвигнет и не на такие подвиги! Так, на чем я… ах да! Первый трансформатор господа Беляев и Россо представили широкой публике в шестьдесят восьмом. Сейчас для нас это привычное устройство: те из вас, кто доживет до третьего курса, получат на него лицензию и смогут носить свой как обычные часы. Но тогда… Тогда это устройство было чудом. Значит, запишите: первый трасформатор назывался "Маг", весил приблизительно тонну и был рассчитан на одну единственную матрицу заклинания — он мог "наколдовать" стакан дистиллированной воды. Запишите еще интересную цифру: для этого элементарного сейчас действия он копил и преобразовывал ману примерно семьдесят два часа. Как видите, на первых порах освоения магии, человечество даже не ползало — едва шевелило лапками. Но вы, между прочим, зря смеетесь. Кто знает, может, через сотню-другую лет так скажут и о нас с вами. На этой замечательной ноте я закончу вводную лекцию. Двое добровольцев из каждой группы — их имена мне сейчас не нужны, разберетесь сами — подготовят доклады об отцах-основателях вашей профильной дисциплины. Надеюсь, их фамилии вы запомнили. До встречи на семинарах!

Обрадованные раньше времени первокуры с гомоном и шумом поднялись со своих мест и устремились вверх, к выходам из аудитории. Стас перевел дыхание: Гордуновский не изменял своей привычке зачитать на паре конспект собственной лекции и отпустить всех с миром. Зато на семинарах драл в три шкуры. И сейчас скорее всего с радостью припомнит Стасу все пропуски и двойки. Но отступать уже поздно, аудитория опустела, сам Евгений Викторович ехидно прислонился к кафедре и наблюдает, как Стас с решимостью камикадзе впервые в жизни ползет к нему задавать вопросы.

— Итак, коллега? Чем обязан? Помнится, в светлые дни своей молодости вас ко мне могла привести лишь угроза исключения!

— Простите, Евгений Викторович, я к вам не с повинной… И не могу сказать, что исправился.

— Да уж наслышан. Так что открыто признаю, что меня съедает любопытство! И ваш вид подогревает его только так. Плачевное состояние рук — подвиг в честь прекрасной дамы?

— Можно сказать и так, — усмехнулся Стас, припоминая, что Юля настойчиво звала себя принцессой. — Я тут это… про Пятидесятую пришел спросить.

— Однако. У вас это, помнится, и в билете было, в одном из заваленных. Давайте, вспоминайте: полтора века назад, когда интерес к мане достиг некого пика, а энтузиазм ученых и вовсе взлетел до небес, исследования впервые затронули и область медицины…

— Да помню я. И что рвануло там что-то, и что зона с тех пор аномальная — все помню. Даже дату всемирного закона о неиспользовании маны в медицине помню. Я не о том.

— Тогда я вас слушаю.

Тут Стас замялся, подбирая слова. Очевидно, что лез он во что-то неприятное, а то и опасное. Подписку-то дать заставили. Но уже влез и вряд ли остановится. Глупость и упрямство — убойный дуэт.

— Евгений Викторович, вы знаете, может слышали… что было в Пятидесятой до?

Гордуновский с мгновение смотрел в глаза, потом заливисто расхохотался:

— Право слово, юноша! Почитайте фантастику! Ответов на этот вопрос уже море, и многие из них, смею заметить, сойдут за хороший анекдот под стаканчик пива!

— Я спрашиваю не про сказки. Я спрашиваю… как было? Там мог быть, ну… могло быть что-то, что кто-то мог назвать домом?

— А если ты спрашиваешь "как было", Станислав, я сделаю вид, что вопрос не слышал. Ты мальчик умный, хоть и ленивый. Не зря получил свою премию, не зря ведешь проект. А раз ты в разработчиках — прекрасно знаешь, во что это упирается. Не знаю, для чего тебе это — диплом там уже набрасываешь, или курсовую какую, — но лучше почитай фантастику. Проку больше, уверяю. За такую тупиковую тему тебя по головке не погладят.

— Фантастику, да… — Стас сунул руки в карманы и хмуро уставился на доску с плохо стертыми формулами. Гордуновский, пожалуй, свой человек. Плохого не сделает. Но изнутри уже точило разочарование. Не такого ответа Стас хотел. И вообще — не того. В любом случае, осталось этот разговор вежливо свернуть и уйти договариваться со жрущей изнутри совестью. — Может, вы и автора посоветуете?

— Посоветую, чего ж нет! А если дашь мне свои контакты, так еще и пришлю почитать. Подборки там не выйдет — у старушки всего одна книга. Но ты знаешь, что самое замечательное? Это такая книга, с автором которой ты можешь пообщаться в любой момент! И смею заверить, собеседников этому автору не хватает — каждому рада.

— Вот как… Интересно. Минутку.

Стас порылся в сумке, вырвал лист из неизменного своего блокнота и наскоро написал на нем электронный адрес. Читать Стас любил, считал это отдыхом не хуже любимых игр и имел свою собственную тщательно подобранную библиотеку. Возможно, результатом всего этого станет новая книга для неё — уже что-то. Вежливо поблагодарив и заверив, что непременно почитает, Стас попрощался и смылся. Еще нужно было добыть себе трансмаг, вернее, договорится с Коляном и очередной раз записаться в "бетатестеры". С инженерами легко. На их изобретения всегда нужны добровольцы.

До присланной Гордуновским книги Стас добрался спустя два дня полнейшей депрессии. Совесть не сдавалась. То чувство, что жрало изнутри, только заточило зубки. Бездействие выводило из себя: не помогал даже Варкрафт — до этого неизменный способ расслабиться и послать к черту все проблемы. Тогда Стас и вспомнил про книгу. Подумал, что прочитает, убедит себя в бесполезности и забудет.

"Приют №50" некой Людмилы Ромашкиной — Стас рассмеялся уже от одной фамилии — порадовал неуклюжим скупым стилем и абсолютным неумением автора строить предложения. Как такое могли вообще официально издать, для Стаса поначалу было загадкой, но интернет объяснил, что автор все сделал за свой счет, а распространял и вовсе бесплатно. Это расставило все точки над "i", но читалка так и не была закрыта. Стаса вело теперь любопытство и непонимание: Гордуновский не тот человек, в чьем литературном вкусе стоит сомневаться. И на шутку оно не похоже.

Чем больше Стас читал — через силу, скрипя зубами, как очередной учебник, — тем больше он понимал, что перед ним дневник. И почему-то в это верилось. Через некоторое время Стас даже усмехнулся хитрости автора, ведь именно бездарный стиль повествования, обрывочность и эпизодичность заставляли поверить в то, что это написал кто-то когда-то существовавший. Что-то было расписано подробно. Что-то второпях набросано парой слов. Но все это были записи о рабочих днях врача того самого приюта. Детского дома, при котором находились и школа, и больница. Неизвестный автор действительно гордился тем, что там работал. Называл оставшихся без родителей детей семьей, переживал, радовался победам настолько, что от неуклюжих строчек веяло искренним теплом.

Но связи с Пятидесятой Стас не видел никакой, кроме номера приюта.

До тех пор, пока не дочитал до самого конца. Последние две записи были короткими. Одна восторженно рассказывала про какую-то программу, о том, что у нескольких обреченных детей теперь есть шанс не только вернуться к нормальной жизни, но полностью оправиться от болезни. Стас прочитал семь имен. Последним из которых стояла Юлия Якимова. И долго смотрел на скан старой фотографии: семеро детей — всего один мальчишка — две медсестры и, наверное, врач. Возможно, среди взрослых был и автор дневника, но Стаса волновало совсем другое. Не веря своим глазам, упрямо отбрыкиваясь от понимания прочитанного, он смотрел на белокурую девочку. Она единственная сидела на кровати с капельницей, зато улыбалась ярче всех. Точно так же, как улыбалась, когда ела пирог. Точно так же, как тогда, когда просила проводить. Точно так же, как тогда, когда рассказывала обо всем подряд, ведя Стаса по еще не проснувшейся окончательно улице.

Вне всяких сомнений, на этой фотографии была Юля.

А последние строчки дневника, пустые и безликие в отличие от полных эмоций первых, гласили коротко: "Приюта больше нет. Никто не выжил. Нас заставили расписаться о неразглашении. Теперь там Зона-50".

Спустя бесконечно долгие минуты Стас судорожно сглотнул и, наконец, отложил читалку прочь. Тяжело откинулся на кровать, бездумно глядя в потолок. Закрыл глаза рукой, до боли вдавив очки в переносицу.

Грызущее изнутри нечто словно взбесилось. Стало невыносимо гадко. И в то же время Стас понимал. Все понимал. Потому что был близок к науке и собственными глазами видел цену некоторых экспериментов. Да что там! Он видел даже такую мелочь, как последствия ошибок на студенческих праках. Институт теоретической и прикладной магии считается самым сложным. У него самый большой процент отчислений. Особенно на третьем курсе. И именно на третьем курсе все — по собственному. Потому что студентам дают лицензию на трансмаг. Потому что обрадованные молодые идиоты теряют тормоза и ошибаются. Некоторые из них, оставшись калеками, считают, что им один раз повезло, и рисковать еще отказываются. Другие боятся, наблюдая со стороны. Единицы, такие как Стас, остаются. Идут дальше. Сейчас, на последнем курсе, от его потока осталось четверо. Всего четверо из более чем сотни.

А что было тогда, полтора века назад, на самой заре? Когда трансмаги не носили браслетами на руках, а перетаскивали с место на место втроем-вчетвером, либо специальными машинами? Что было тогда, когда для экспериментов нужен был специальный полигон, а не всего-навсего оборудованная аудитория? И что было тогда, когда никакого закона о медицине не существовало, а ученым и медикам нужны были… подопытные, да. Как бы жестоко ни звучало. Дети-сироты — чем не вариант? Спасут — объявят о чуде, станут героями. Не спасут — что же, науке нужно время. Провалятся — люди прожуют новость, покорно съедят свисающую с ушей благородную лапшу и успокоятся. Потому что за сирот сражаться некому.

И именно от этого расчётливого цинизма Стаса выворачивало. Пробивало насквозь. Теперь понятно, откуда столько осторожностей вокруг "аномалии". Непонятно только, как пропустили книгу. Хотя чего уж там — фантастика, она просто фантастика. Очередной бред очередного писаки. Запретили бы — привлекли внимание.

Но… кто же тогда Юля? Призрак?

Или удача, о которой не узнали тогда и сами ученые, стоявшие у руля?

Отвращение ушло на задворки сознания. Стас чувствовал, как по губам растекается предвкушающая азартная ухмылка. Существование Юли породило тьму вопросов. Они — множество гипотез, каждую из которых хотелось вот прямо сейчас непременно проверить. И сколько бы Стас ни одергивал себя, что думает о живой настоящей девочке. Ребенке, человеке! Рой мыслей все рос и рос, а за ним — невероятная мотивация, заставившая сесть за стол и просидеть всю ночь за набросками и расчётами.

Ведь если Юля существует, значит, магия все же способна создавать живое.

Очнулся Стас, когда к нему подлетел Ли, пиликая мелодией будильника, и сообщил, что пора собираться на пары. Ночное возбуждение спало, в голове осталась лишь глухая тяжелая пустота, а на исписанных листках — рой формул и алгоритмов. Наброски. Все нерабочие. Если магия и способна на чудо, Стасу все равно не хватит мозгов его совершить.

— Мы сегодня пробиваем, Ли.

— У тебя пары на кафедре, смекаешь? Праки. Ты велел не позволять филонить.

— Сегодня можно. Пока я в душе, найди мне что сможешь про эту Людмилу Ромашкину, автора Приюта. Гордуновский говорил, с ней можно встретиться. Я бы встретился. Короче, ищи контакты.

Ли негромко зажужжал, перестраивая пластины корпуса, подмигнул индикаторами и ответил стандартное:

— Принято, веду поиск. Но ты уверен, что стоит пропускать праки?

— Мне сейчас пофиг. Вообще на все.

Тряхнув головой, Стас не глядя отправил майку куда-то в сторону кровати и щелкнул задвижкой душа. С удовольствием встал под тяжелые горячие струи, вымывая из мыслей пепел бесполезных расчётов. Переключил на холодную, таким нехитрым способом заставляя себя прийти в чувство, и вылез голодным, с краснющими глазами и мерзким настроением. Не спать всю ночь — паршиво. Работать всю ночь — еще хуже. Силы на это удовольствие у Стаса находились обычно только в сессию.

Но он знал, что крепкий кофе на пару-тройку часов откроет второе дыхание и устроит уставшим мозгам перезагрузку.

Перевязка сегодня была назначена на три часа дня. Стас всегда просил, чтобы ему ставили время как можно позже — из-за учебы, — и бабушка Люда с удовольствием шла навстречу. Но сегодня вышло чуть раньше обычного. Наверняка после Стаса у доброй старушки был еще целый ворох работы, потому он не позволил себе долго мяться. Вообще не позволил сомневаться. Достал из кармана немного подтаявшую шоколадку, улыбнулся и тихо сказал:

— Спасибо… За вашу книгу.

Бабушка Люда замерла на мгновение, посмотрела в его глаза, ища в них то, что, наверное, никогда не видела в жизни — веру в её слова. И нашла. Наверняка нашла. Не могла не найти. Может, именно потому по морщинистым щекам потекли слезы. Шоколадку она взяла осторожно, будто хрупкую фигурку, и прижала к груди, тихо кивнув. Наверное, ни за что не будет есть, и надо было найти подарок получше. Но глядя на нее, Стас понял, что не задаст ни одного из заготовленных вопросов. Не посмеет. Пусть ему ничего не сказали в ответ, но даже идиот бы понял, насколько важным это "спасибо" оказалось для старушки.

— Якимова? — тихо и безнадежно спросила она.

Стас кивнул.

— Поможешь?

Стас зачем-то снова кивнул, остро ощущая, что делает жуткую, страшную глупость, но иначе поступить просто не может. Резко развернулся и вышел. Даже не услышал времени завтрашней перевязки. Не придет. Не посмеет.

А ноги уже сами собой несли его к Пятидесятой. В голове же упорно крутилось: стипендия пришла утром — сегодня и на два пирога хватит.

* * *

Юля бодро уплетала огромный кусок теплого клубничного пирога с мороженым и большущей чашкой чая. Стас не отставал, только предпочел шоколадный с воздушным взбитым кремом. Сладкое он любил. Пожалуй, даже слишком. А разговор совсем не шел. Поначалу Стас просто удивился, когда хрупкая девчушка догнала его перед самой кондитерской и уверенно взялась за рукав — он-то думал, его неуклюжее приглашение, сказанное вполголоса у красно-желтой стены, никто не услышит. То был скорее какой-то акт безнадежности. Кто же знал, что сработает?

Зато что говорить Стас уже знал. И что перед ним такое понимал хотя бы примерно: утро помогло упорядочить мысли, а специально для этой встречи настроенный трансмаг — определить, какие из них ближе к истине. Безвредный луч анализатора до сих пор был направлен в сторону Юли, и специальная программа считала вложенную в активацию заклинания энергию.

Когда тарелки уже опустели, а чашки — еще нет, Стас все же начал говорить. Тихо. Глядя куда-то в окно, но мимо всего. Не воспринимая, хотя в этот раз очки он не забыл. И слова звучали скорее для него самого, подготовкой, отсрочкой, просто потому, что их хотелось сказать:

— Знаешь, наш мир — сплошные алгоритмы. Движение планет подчиняется одному, погода — другому, рефлексы живых существ — третьему… Даже личность оценивают по всяким алгоритмам. Ну, психологические тесты и так далее. Хотя, казалось бы, все мы в своей степени оригинальны и в своей степени непредсказуемы. Моя профессия — писать такие алгоритмы. Матрицы заклинаний. Сейчас только они и нужны — лучше и вернее любой алхимии. Превратить что-то там в золото таким, как я, плевое дело. А когда-то, тысячелетия назад, было пределом мечтаний.

— И к чему мне эта лекция? — совсем по-взрослому вздохнула Юля, когда в серых безликих словах обозначилась пауза. — Если ты забыл, Стас, я маленький ребенок, которому в жизни не осознать все эти сложности.

— Ну, тебе, ребенок, за сотню лет.

— А говорить с принцессой о её возрасте — дело, достойное приговора.

Стас промолчал. Перед его глазами все бежали знаки — уже вовсе не число необходимой энергии. Простой анализатор делал свое дело — читал и проверял предоставленный ему код на ошибки. Стас когда-то написал это заклинание, чтобы проверять другие свои творения после "пилотного" запуска в лаборатории. Стоит перед тобой свеженаколдованный кирпич, а программка проверяет, тот ли это кирпич, который нужен, стабилен ли, не рванет ли… И сейчас тем самым кирпичом была Юля.

Признаться, Стасу никогда в голову не приходило проверить свою игрушку на живом объекте. Все же запрет вдалбливали чуть ли не со школьной скамьи и такое казалось дикостью. Но если думать совсем уж цинично — чем плоть и кровь человека отличались от того же кирпича? Ничем. Кроме одного: рулил ими разум, а не матрица заклинания. Душа была, настроение, все такое — неоцифрованное.

И у Юли оно было.

Но Юля, без сомнения, была создана заклинанием.

А еще Юля без сомнения была идеальным трансмагом.

Юля была… просто магом. Тем самым, сошедшим со страниц фэнтези. Но в реальности "дару" оказалось плевать на всякие там стихии и предрасположенности. Кто управляет маной — тот управляет клеем, на котором держится весь мир. Как говорил Гордуновский — мана всемогуща. И перед Стасом сейчас сидела Юля — возможно, единственный всемогущий человек на Земле, которому не нужны ни расчёты, ни аппаратура. Ребенок ста пятидесяти лет от роду. И зная это, волей неволей задумаешься: тот простой факт, что Мир пока обошелся всего-то аномалиями Пятидесятой — чистейшее везение.

Стас бросил очередной взгляд на экран, на бегущие по нему строки кода, на счетчик, требовавший уже семь десятилетий для анализа, и прервал программу. Отказался от сохранения. Отключил трансмаг.

Не нужны ему такие знания.

Никому они не нужны. И существование Юли, такое страшное, неправильное, обреченное — тоже. Только как сказать ребенку, что он не нужен, и при этом остаться в живых? Стас знал, как обратить заклинание, вернуть в изначальное, вновь сделать маной. На Юле не было никакой защиты, запрещающей подобное, как на всякой технике или той же стене Пятидесятой. Но ведь не ему же решать, кому жить, кому нет. Вон, полтора века назад люди уже дорешались.

— Юля… Зачем тебе в Пятидесятую?

— Там мой дом. Друзья. Мария Сергеевна…

— А когда вернешься — потом что?

— Останусь. Они там спят. Я тоже хочу… Я давно не спала.

"Поможешь?" — эхом прозвучал в голове безнадежный вопрос бабушки Любы. И Стас снова кивнул, отсекая ненужный философский бред, что так упрямо лез в голову. Не ему спасать этот мир. Уничтожать тоже не ему. И будь что будет:

— Ну, тогда слушай и делай все, как я скажу…

* * *

Стас стоял у размалеванной красно-желтыми надписями стены Пятидесятой и все так же думал, что она тут совсем неуместна.

Юля ушла.

Он проводил её, попрощался. Убедился, что все сработало как надо, заодно и посмотрел, чтобы в стене не осталось "дыр". Конечно, то, что ограда дала сбой, заметили сразу, и через минуту-другую здесь будет Контроль. И Стаса обязательно куда-то увезут и опять будут допрашивать. А потом назначат какую-нибудь терапию, потому что Стас станет первым, кто попал в "аномалию" дважды.

Он вздохнул, сунул руки в карманы — неплохо бы начать курить. Активировал трансмаг, снова запустил заклинание анализатор, залез в "корзину" и список последних черновиков. Начало алгоритма Юли было записано, как и ожидалось. Беспорядочный код, напоминающий больше бред пьяного первокурсника, но это только на первый взгляд. Наметанный глаз профессионала уже видел какой-никакой костяк, основу. Да уж, у матушки-Природы алгоритмы создавались совсем иначе, как будто нелогично и глупо — а работают же. Работают как часы миллиарды лет.

За спиной завыли сирены, и Стас закрыл программу. Порадовался, что оставил Ли дома. Подобрал слова для первых ответов на стандартные вопросы.

И подумал, что знания такие, может, и не нужны, но сам принцип — пригодится. Он, конечно, не станет нарушать закон: не полезет в медицину, не посмеет замахнуться на человека. Начать придется с одноклеточных.

Ведь науке… науке еще не удалось создать ничего живого. Даже растения не выходят — трансмаг жрет море энергии, но неизменно выплевывает лишь схожую по составу оболочку.

 

А Стасу…

Стасу с детства хотелось хоть раз увидеть настоящего динозавра.