Младший брат (гет)

В аврорате было очень тихо.

Вообще, подобное утверждение являлось весьма условным. Переговаривались сотрудники, скрипели перья по пергаменту, с громкими «вжик» рассекая воздух, носились туда-сюда служебные записки, время от времени доносился чей-то смех. Но Рону Уизли весь этот гомон казался полной, абсолютной, угнетающей тишиной.

Пару месяцев назад все было по-другому. Волею случая оказавшиеся в конторе авроры с грохотом бросались друг другу наперерез, чтобы успеть подписать очередной ордер, и напрягали голосовые связки, перекрикивая вопиллеры. В кабинете начальника, который во имя экономии времени заняли под лабораторию экспертов, все время что-то звенело и жужжало, и если в ходе проверки очередного артефакта кто-то подходил к двери ближе, чем на десять шагов, охранные чары закатывали оглушительный набат. Чего-то требовала и громко возмущалась бесконечная толпа посетителей, и в глазах рябило от патронусов, доставлявших сообщения от тех, кто был на очередном задании.

Сначала иссяк поток вопиллеров. Иссяк как-то резко, словно все пропавшие без вести вдруг нашлись в один день, а на родственников Упивающихся, заваливавших аврорат бесконечными прошениями и жалобами, кто-то наложил Обливиэйт или Конфундус. Потом эксперты мирно откочевали на девятый этаж, в нормальные лаборатории, где охранные заклинания не мешали действию заглушающих чар, и Гарри, который раньше в контору забегал раз в неделю, да и то если повезет, обосновался в своем кабинете. Авроры постепенно привыкли говорить вполголоса, и груды отчетов скапливались неподписанные на столах.

Это почему-то называлось «жизнь вернулась в нормальное русло».

Впрочем, наверное, действительно вернулась, просто Рона такое русло не устраивало. Не то чтобы он скучал по задержаниям, допросам, бессонным ночам и буквально пахнущему войной шуму. Но его преследовало ощущение, что все как-то неправильно. Сначала казалось, что дело в привычке — в конце концов, Рон знал аврорат только таким, шумным, нервным, находящимся в постоянном цейтноте. Но потом…

Они с Гарри обсуждали отчет о проверке аптеки в Лютном переулке, и Рон с трудом удерживался от того, чтобы достать палочку и попробовать снять в двери заглушающие чары. А Гарри вдруг потянулся и спокойно заметил: «Даже странно как-то. Никак не привыкну к тому, что можно нормально работать. Что этот сумасшедший дом наконец-то закончился». Рон при первых словах хотел было согласно кивнуть, но услышал окончание фразы и уставился в пол.

Они пришли в аврорат одновременно. Но Гарри, как и всем остальным, именно теперь все кажется нормальным.

Так значит, дело не в привычке?..

* * *

В маггловском ресторанчике было спокойно и уютно. Сюда не добирались журналисты, даже теперь, спустя два года, не дававшие проходу ни самому Гарри, ни его друзьям. Коллеги и знакомые предпочитали обедать в кафе Флориана или в других заведениях, выросших на месте разоренных магазинов Диагон-аллеи, а Рону и Гермионе полюбились яркие маггловские пабы и суши-бары с открытыми верандами. Дело было, конечно, не в интерьере и даже не в кухне — просто здесь их никто не узнавал. Теперь, когда Рона самого с головой накрыла известность, он начинал понимать Гарри, прятавшего и свой шрам, и свои разрекламированные на весь волшебный мир зеленые глаза.

Сегодня они обедают как раз на такой открытой веранде в маггловском суши-баре. Легкий ветер играет с непослушными волосами Гермионы. Она время от времени знакомо встряхивает головой и заправляет за уши длинные каштановые пряди. И чуть смущенно улыбается краешками губ.

Они давно живут вместе в небольшой квартирке через два квартала от министерства, но в последнее время видятся реже, чем в Хогвартсе или во время войны. Закончившаяся беготня за попрятавшимися Упивающимися и подходившие к концу судебные процессы только прибавили работы отделу по контролю за магическими существами. Теперь Гермиона уходит в контору еще затемно. Готовит документы для гоблинов, активно возобновляющих свою финансовую деятельность. Занимается созданием учебных (она говорит — «реабилитационных», что бы это ни значило) центров для оборотней — два года назад Грейбек вовсю пользовался предоставленной Волдемортом свободой, и в результате популяция британских оборотней возросла чуть ли ни втрое. Сидит над документами и историческими справками для Визенгамота. Значки ГАВНЭ давно канули в лету, но от самой идеи Гермиона не отказалась. Разве могло быть иначе? Но под ее глазами, в которых все так же ярко горят золотые искорки, залегли глубокие тени, как тогда, во время третьего курса. Даже на обед ей теперь удается вырваться не всегда.

Рон украдкой поглаживает связанный Гермионой красный шарф. Тот пахнет яблочным штруделем, черным кофе и только что покрытым чернилами пергаментом. В их доме законное место этого шарфа не в прихожей и не в шкафу, а на кухне. Вечерами он висит на крючке за дверью. А по утрам оказывается на спинке того самого стула, на котором перед уходом сидела Гермиона, осторожно допивая свой кофе и перечитывая какие-нибудь документы. Это случается не каждый день. Но если Рон утром выходит на кухню и видит на стуле свой красный шарф, он знает, что сегодня обедает с Гермионой в Лондоне.

— Давай завтра сходим на Диагон-аллею, — неожиданно предлагает Гермиона.

— К Флориану? — Рон улыбается. Обычно они мало говорят в эти дневные часы. Слова им давно не нужны, да и потом, Рон старается беречь эту сумасшедшую девчонку. Он знает, что к вечеру от постоянных разговоров и препирательств в голосе Гермионы и так появятся хриплые нотки. Они с каждым днем все слышнее и глубже.

— В «Кицунэ». Это магический суши-бар, он недавно открылся рядом с магазином Джорджа. Невилл говорит, там хорошо. И журналистов нет.

— Ясно, — кивает Рон. Настроение почему-то портится.

Обеды с Гермионой — единственная приятная часть того самого «нормального русла», которое кажется таким неправильным. Под взглядом карих глаз смутные ощущения отступают, проигрывая единственному по-настоящему светлому и важному в жизни. Рон мог часами сидеть в маггловских кафе за одним столом с Гермионой и просто смотреть в изученное до мельчайших подробностей лицо. Рядом с Гермионой спокойная мирная жизнь, из которой постепенно уходят последние воспоминания о войне, действительно кажется правильной.

Так почему от упоминания о каком-то дурацком магическом суши-баре вдруг засосало под ложечкой?

— Рон? Ты в порядке?

— Д-да. Да. Извини, задумался.

— Ты уверен? — Гермиона мягко накрывает его руку своей. Рон ничего не говорил ей о том, как странно в последнее время чувствует себя на работе, или о том, что скучает по тем временам, когда у него не было свободных минут, чтобы думать о чем-то, кроме текущей цели. Но слова им действительно больше не нужны. И, несмотря на растерянность, от этого понимания за спиной на секунду вырастают крылья.

— Я не знаю, Гермиона. Я правда не знаю.

* * *

В «Ультрафокусах умников Уизли» царил привычный бедлам. Взрывались магические фейерверки, зачарованные корабли надували легкие паруса, искрились яркие скляночки с зельями. Смеялись дети, их родители задумчиво проводили руками по полкам с товаром, даже не пытаясь скрыть веселый блеск в глазах.

— Привет, Ронни, — Джордж всегда подкрадывался неожиданно. Он по-прежнему шутил и подкалывал младшего братца, который ненавидел это дурацкое прозвище. Но в улыбке, все такой же задорной и насмешливой, появились новые нотки. Горько-обреченные — Джордж старается это скрыть, и у него, кажется, даже получается. Временами. Скучающие — весь этот фирменный балаган больше не доставляет ему радости, но он считает нужным держать лицо. Хрупко-радостные — именно по ним Рон в который раз за последние месяцы с удивлением понимает, что Джордж действительно рад его видеть.

— Да вот проходил мимо.

— Что-то ты к на… ко мне зачастил в последнее время, — Джордж чуть запнулся на местоимении. Дома он не ошибается. И на посиделках с друзьями, и на праздниках, и в разговоре с клиентами. Да что там, он не ошибается почти никогда. Только в такие вот дни, когда Рон один, без матери, друзей и родственников, приходит в магазин «Ультрафокусов Джорджа Уизли».

— Просто хочу убедиться, что тебя еще не арестовали за контрабанду.

Странно, но шутки давались легко. Мучительная неловкость, которую Рон всегда испытывал под градом насмешек старших братьев, давно прошла. На смену ей пришла другая. Когда вдруг ловишь себя на желании сказать резкое слово, протянуть руку, подставить плечо. Помочь, словно младшему. И только потом вспоминаешь, что младший здесь ты. И что ты не можешь… Просто — не можешь.

— Ронни, если мне потребуется помощь компетентного человека, ты узнаешь первым, обещаю.

— Претендуешь на славу Мундугнуса? Его Дамблдор раз десять отмазывал.

— Разумеется! Стыдно проигрывать мелкому жулику, ты не находишь?

Рон сам не знал, зачем так часто заходит к Джорджу. Просто никаких срочных дел все равно не имелось, а повседневная, рутинная работа, которая почему-то вызывала у Гарри удвоенный энтузиазм, Рона совершенно не вдохновляла. Хотя он и помогал, чем мог, конечно. Он ведь обещал.

— Мистер Уизли, у вас есть чревовещательные леденцы, которые изменяют тембр голоса? — молоденькая девушка застенчиво улыбалась и кокетливо накручивала на палец прядь блестящих волос. Это выглядело настолько искусственно, что Рон, исключительно из желания от нее отделаться, быстро ответил:

— Есть, во втором зале на крайних правых полках. Мартин! Мартин вас проводит.

Девица разочарованно надула губки и пошла вслед за Мартином в другой зал. Рон вздохнул с облегчением. И только потом заметил, что Джордж не сводит с него заинтересованного взгляда.

* * *

Гермиона приходит домой усталая и измученная. Рон давно оставил попытки помочь ей раздеться: она этого не любит. Принесенный в гостиную кофе — вот и вся помощь, которую она готова принять. Рон ставит чашку на столик у дивана и садится рядом. Гермиона прижимается к его плечу и закрывает глаза. На пушистых ресницах дрожат капельки дождевой воды, а на щеках горит лихорадочный румянец. Рон поглаживает мягкие волосы, осторожно проводит по сведенным плечам. Под его огромными руками плечи Гермионы кажутся особенно хрупкими. Зачем она столько на них взвалила?

Рон придвигается еще ближе, его пальцы спускаются с волос и осторожно обводят скулы.

— Зачем ты так себя изводишь? — Получается не очень понятно. Когда-то такая фраза довела их до ссоры, но тогда они не сидели прижавшись друг к другу. Руки помогают выразить то, на что не хватает известных Рону слов.

Гермиона чуть поворачивает голову и приоткрывает глаза — за ресницами бьется искорка непонимания. Так она говорит: «Все в порядке».

— Ты вкалываешь как… каторжная, — Рон вовремя прикусывает язык, удерживая на кончике привычное сравнение с домовыми эльфами.

Гермиона осторожно дотягивается до кофе, левым плечом все еще прижимаясь к Рону. Серьезный акробатический трюк, но за прошедшие годы они освоили и не такое.

— Я должна. Я справлюсь. И мне нравится. — Предложения короткие, но Гермиона улыбается, просто и нежно, и Рон достраивает несказанное самостоятельно. Он хорошо знает свою девочку. «Я должна им помочь, а значит, я справлюсь. И мне нравится эта работа».

— И все же спусти метлу чуть ниже*, — вздыхает Рон. К беспокойству примешивается легкое чувство зависти. Гермиона на самом деле нашла свое место в этом новом мире. Раньше ему казалось, что он свое тоже нашел. Но теперь уверенности поубавилось.

Она кивает, почти совсем незаметно, и чуть взмахивает левой рукой. «Конечно, милый. Просто у нас сейчас временные трудности».

— Ну, если временные, тогда ладно, — Рон втягивает носом аромат волос и осторожно утыкается подбородком в ее макушку.

Они молчат какое-то время, а потом Гермиона хрипло замечает:

— В аврорате сейчас спокойно. Все закончилось. Можно идти дальше.

Рон машинально кивает. До него не сразу доходит, что Гермиона хотела сказать что-то очень-очень важное. А он, похоже, не понял, что именно.

* * *

В воскресенье они собирались все вместе в Норе. Почти как раньше. Артур с энтузиазмом показывал любому желающему (точнее, готовому это терпеть) новые штепсели из своей коллекции. О чем-то вдохновенно вещал Перси, смеялась Джинни, Билл смотрел на суету снисходительным взглядом «самого старшего брата» и время от времени исподтишка доставал палочку, чтобы заколдовать какую-нибудь вилку или стул. Но каждый раз, когда мама спрашивала, как дела на работе, Рон чувствовал себя не в своей тарелке. Нет, она ни о чем не просила, даже не повторяла все время «будь осторожен», как говорила когда-то, провожая их в школу. Но глаза под поседевшей челкой светились сухим напряженным блеском.

— Как дела на работе, милый?

— Скучно до зубной боли. — Рон всегда так отвечал на привычный вопрос, но в последнее время эта ложь стала правдой, и мама об этом знала. Она улыбалась.

Гермиона чуть сжала его локоть, и Рон благодарно кивнул. Гарри задорно подмигнул друзьям и плюхнулся на соседний стул.

— У Джинни есть билеты на матч «Пушек».

— Сколько? — обреченно вздохнула Гермиона, уже зная, что услышит в ответ.

— Сколько захотите, — озвучила приговор Джинни. — Матч в субботу, так что ты вполне можешь себе это позволить.

Гермиона мгновение колебалась, но потом решительно тряхнула каштановой гривой:

— Почему бы и нет? — она скосила глаза в сторону Рона, и он, пользуясь тем, что на них никто не сморит, украдкой поцеловал ее в висок.

— Значит, девять, — радостно кивнула Джинни. Рон понимал ее радость: они уже очень давно никуда не выбирались все вместе. — Ты ведь идешь, Джордж?

— Что? Да, конечно, — Джордж на секунду запнулся, но потом его лицо снова расплылось в улыбке. — Ни за что не пропущу.

— Мам, вкусно — обалдеть!

— Вот она, тяжелая доля холостяка.

— Билл!

— Молли, может, ты все-таки составишь нам компанию на матче?

— Нет, Артур, идите лучше без меня. Я вам все удовольствие испорчу. Я не очень люблю квиддич.

— Опасное признание.

— Гермиона тоже не любит. Ай! Ну и ботинки у тебя!

Они смеялись, говорили о разных пустяках. Сборища в Норе перестали напоминать непрекращающиеся поминки. Острая боль ушла, осталась только тихая грусть, да еще седина в маминых волосах и сухой блеск ее глаз.

— Я пойду, пожалуй, — Джордж встал из-за стола и отвел взгляд. Он по-прежнему приходил каждое воскресенье, но уходил все раньше и раньше, ссылаясь на какие-то — скорее всего, выдуманные — дела. Сегодня он опять побил свой последний рекорд. Джордж так старательно держал себя в руках все это время, что теперь, как раз когда остальные немного оправились, напоминал натянутую до предела струну, в любую секунду готовую порваться.

— Ох, милый…

— Дел много, ма. Ты уж извини.

Джордж чмокнул мать в щеку, махнул оставшимся рукой и практически выбежал за дверь. Молли провожала его взглядом, и Рон знал совершенно точно, о чем она думает. Потому что думал о том же.

Если так пойдет и дальше, однажды он просто не придет.

* * *

— Гермиона, а может, мне уйти из аврората?

Фраза вырвалась сама собой, и в первую минуту Рон даже испугался того, как она звучит. Расписываться в своем поражении, в том, что не знаешь, что делать со своей жизнью, не хотелось до одури. Но во взгляде Гермионы вспыхнула такая радость, что Рон чуть не ослеп от сияния.

— Ох, Рон! Конечно! Это замечательная идея. Джорджу так нужна помощь.

— Что? — Глаза от шока полезли на лоб. — При чем тут Джордж?

— Но… — Гермиона растерялась. — Разве ты собираешь уйти не для того, чтобы помочь ему… с магазином?

— Я?! — Рон расхохотался. — Гермиона, ну что ты! Он даже слышать об этом не захочет. Я ведь не… ну, то есть, просто младший брат. Я просто хочу уйти. Но я обещал Гарри, что не оставлю его в министерском гадюшнике одного. — Последняя фраза прозвучала не очень уверенно, Рон это чувствовал, но другой причины своих колебаний действительно не находил.

Гермиона глубоко вздохнула. На ее лице появилось решительное выражение, как тогда, когда она стрелой уносилась по утрам в библиотеку на пятом курсе.

— Рон, милый... Не надо… Ты уже сделал все, что обещал. Даже больше. И Гарри… — Рон видел, что Гермиона с трудом подбирает слова. Наверное, им стоило сесть в обнимку на диване. Самому Рону это помогало. Но Гермиона всегда говорила как по писанному, и только сегодня с ней что-то случилось. — Он поймет, а ты… Тебе не стоит прятаться за Гарри.

Ярость вспыхнула стремительно, как лесной пожар. Она смела последнюю уютную мысль: это будет их первая за два года ссора.

— Что ты несешь?!

— Рон, пожалуйста, не злись. Я ведь вижу — ты хочешь. Ты в этом чертовом магазине ориентируешься лучше, чем в своей квартире.

Он не хотел этого слышать. И не хотел признавать. Потому что это было правдой.

И бесило так, что медальон с хоркруксом Волдеморта казался просто детской игрушкой.

— Не надо говорить мне, что я хочу! Я просто малыш Ронни, понимаешь? Я не Фред. И я не смогу… Просто не смогу.

Гермиона резко вскочила на ноги. Ее глаза сверкали холодной яростью.

— Ты должен! И поэтому — сможешь!

Ну да, вот оно. Ей легко говорить. Самая умная, самая сильная, всегда все успевающая Гермиона. Как он мог забыть?

— Я не ты. Я не идеален.

Рон резко поднялся. Бешенство остыло, стало холодным и скользким, как лед на том самом озере. Разумеется, сейчас Гермиона скажет, что тоже не идеальна. Смотреть на то, как она произносит эти правдивые, но все равно неправильные слова, не хотелось. Рон повернулся к ней спиной и направился к двери.

— Я люблю тебя, Рон. И я в тебя верю. Пожалуйста, помни об этом.

* * *

На кухне пахнет свежесваренным кофе.

После ночи, проведенной на диване в гостиной, побаливает спина, но это сущие пустяки по сравнению со стыдом и чувством вины. Что он наговорил! И ведь Гермиона права. Во всем, от первого до последнего слова. Она всегда умела видеть такие вещи. Он действительно должен. Пока не стало поздно. Вот только сможет ли?

Она и правда в него верит?

На столе стоит накрытый салфеткой штрудель. Рон обожает сладкое, и Гермиона всегда оставляет утром на кухне какой-нибудь десерт.

Рядом с тарелкой лежит колдография. Рон узнает ее с первой минуты. Она была сделана той самой весной в Хогвартсе. Но дело не во времени и не в месте. Просто движущиеся изображения на этом снимке никогда не реагируют на тех, кто на них смотрит.

Рон под раскидистым дубом обнимает Гермиону. Она еще более растрепана, чем обычно, и красива так, что даже смотреть больно. Парочка на колдографии увлечена только друг другом, им нет дела ни до зрителей, ни до третьего «героя момента». А там, чуть в стороне, стоит Гарри. Он смотрит на Рона и Гермиону.

Только на них.

И улыбается.

Рон зачем-то машет запечатленному на колдографии Гарри рукой — тот, разумеется, не обращает внимания, — подхватывает висящий на стуле красный шарф и стрелой вылетает за дверь.

* * *

Рон стоит напротив «Ультрафокусов умников Уизли» и не решается зайти внутрь. На него с недоумением оглядывается толпа покупателей. Если встать чуть левее, он не будет никому мешать, но тогда его будет видно из магазина. А это лишнее.

Рон отрешенно теребит связанный Гермионой красный шарф. И когда он касается рукой мягкой шерсти, карие с золотыми искорками глаза призрачной дымкой улыбаются ему с другой стороны улицы.

«Я люблю тебя. И я в тебя верю».

Рон быстро пересекает улицу и решительно толкает дверь.

P.S.

Через три часа Рон придет в кабинет к Гарри. Как всегда с трудом подбирая слова, скажет, что хочет уйти. Если друг, конечно, не против. Но…

Гарри не даст ему договорить.

Он просто улыбнется. Совсем как на той колдографии.

____________________

* «спусти метлу чуть ниже» — аналог выражения «сбавь обороты»