Снежная королева (гет)

Каждую ночь — один и тот же сон. Кровь, ее пылающая драконья кровь, застывает в жилах стеклом. Лютым холодом облизывает кожу изнутри, инеем выстилает внутренности.

«Пожалуйста, — хочет молить Дейнерис неизвестно кого. — Пожалуйста, не надо». Вместо ответа королева видит перед собою зеркало, чуть мутнеющее от ее частого испуганного дыхания.

Гладкая безжалостная поверхность отражает ледяную женщину.

Полупрозрачная холодная кожа, не ведавшая солнечного жара. Серебряные волосы, схваченные инеем, будто короной. Синие, сияющие — мертвые, не ее, чужие, чужие! — глаза.

Женщина в зеркале улыбается Дейнерис, кивает — и снежные хлопья, как старая змеиная чешуя, отделяются от ее безупречной кожи. Осыпаются вниз...

Ветер швыряет снежинки Дейнерис в лицо. Будто и не было этой зеркальной преграды.

Она отшатывается от своего снежного подобия — и неуловимо быстро картинка меняется.

Теперь в зеркальной глубине Дейнерис видит юношу. Темноволосый и длиннолицый — о, его бы она узнала и в тысяче снов.

Джон Сноу.

В замерзшем от страха нутре вновь рождается пламя. Видят боги, Дейнерис желает Джона Сноу как никого прежде.

Но он... он холоден так, будто сердце его изо льда. Будто не видит ее красоты.

— Сколько мне еще ждать тебя? — бездумно спрашивает Дейнерис.

Она не ждет ответа — не от зеркала, не во сне.

Но зеркало отвечает.

— Вечность, — говорит ей Джон.

И Дейнерис с криком просыпается в темноте. Она дышит часто-часто, как перепуганный зверек, как совсем маленькая девочка.

Она лихорадочно ощупывает руки, с тошным облегчением ощущая их привычный, живой жар. Неправда это все. И страшное слово «вечность» — тоже.

Но что-то непреодолимое мешает Дейнерис оставаться в неуютной одинокой постели покоев Красного замка. Неловкими пальцами она зажигает свечу, не желая будить служанок, и выскальзывает из-под сбившихся простыней бесшумно, точно привидение.

* * *

Ноги сами несут Дейнерис в подземелья. Однако вместо желанного успокоения среди останков древних драконов в темноте Дейнерис обнаруживает...

— Ваше величество, — бесцветно говорит Арья Старк.

Его сестра.

Девочка чем-то напоминает Дейнерис Миссандею, хоть та совсем на нее не похожа. Дорого бы Дени отдала, чтобы так же привязать к себе Арью, как когда-то маленькую рабыню с острова Наат.

Но Арья смотрит на нее недетскими глазами Джона Сноу — и Дейнерис кажется, что и сердце у нее с братом одно на двоих — ледяное.

Если бы удалось отогреть Арью... Может быть, оттает и Джон?

Тусклые отсветы факела падают на длинное лицо старковской девочки. Как всегда холодное и безмятежное. В нелепом оранжевом дрожании оно кажется странно зыбким. Арья... улыбается?

Почему-то эта улыбка пробирает Дени холодом до самых костей.

— Доброй ночи, ваше величество. Здесь холодно, — говорит Арья, кивая на тонкий шелк ее сорочки.

— Пустяк, я никогда не мерзну, — возражает Дени и осекается — ответ выходит жалким и детским, как будто она пытается оправдаться перед девочкой.

Глупо, как же глупо. Она всем старается стать матерью — а вот Арье Старк не получается. Ничего. Может, со временем...

Арья кивает почти безразлично.

— Последний раз я была здесь, когда отец еще был жив.

Дейнерис не может и не хочет сочувствовать смерти одного из псов узурпатора, но... этот пес — отец Джона. И Арьи.

Не зная, как быть, она просто кивает.

— Могу я присесть рядом?

— Здесь все ваше, — кивает Арья. — Вы — королева.

Дейнерис чудится в ее голосе легчайший отзвук почтительного тона Миссандеи, и она в который раз убеждается — все маленькие девочки похожи.

— Расскажешь мне о своем брате?

Дейнерис не приказывает. Дейнерис просит Арью. Как сестру. Ей так хочется узнать, как прогнать тоску Джона Сноу. Как заставить его губы и глаза смеяться...

Но та внезапно отшатывается.

Что она сделала не так?

* * *

— Помнишь Винтерфелл? — спрашивает Арья, и лицо ее будто светлеет. Вся она распрямляется, как изголодавшийся по свету цветок под солнцем.

— А ты?

Джон Сноу тоже расправляет сведенные плечи — точно неосознанно повторяя движение сестры, и от этого у Дейнерис по спине почему-то струится неприятный холодок. Королеве не к лицу подслушивать, как последней служанке, но...

— Почти ничего не помню, — улыбается Арья. Боги, когда, с кем еще она так улыбалась? — Только розы помню.

— Наши розы, — в один голос говорят они.

Лед в глазах Джона Сноу будто истаивает — и, как бы Дейнерис теперь не хотела уйти, она попалась, как птичка в силок. Она не может отвести от него взгляда.

Как давно она мечтала увидеть его таким... Как давно она мечтала... С тех пор, как его одиночество лишило ее покоя.

С самого первого дня в Королевской Гавани Дени тщетно старалась пробудить в нем пламя жизни. Но в ответ — ни тени улыбки, ничего, кроме учтивости.

Обществу людей Джон Сноу предпочитал общество своего меча и лютоволка. Пока не появилась девочка, Арья.

Теперь все будет так, как ей мечталось. Теперь она видит, что дикие волчьи сердца можно отогреть. Теперь...

Теперь он улыбается.

— Я в груди как ледяную глыбу носил, — говорит Джон Сноу. — Старался быть мужчиной. Твердил, что нет у меня сестры, только братья.

— Я тоже, — эхом откликается Арья. — Старалась быть сильной. Ради Иглы, — торопливо добавляет она, отворачиваясь.

Дрожит... Почему она дрожит, в смятении думает Дейнерис.

— А потом, когда решил, что нашел тебя, сбежал из черного замка, даже не прихватив башмаков.

Арья вскидывает голову:

— Правда?

— Только... — Джон осекается.

— ...не говори Сансе, — продолжает за него Арья, даже не задумываясь — и вдруг всхлипывает. В какие непонятные игры они играют?

— Да, верно, — кивает Джон, кладя руку на вздрагивающее Арьино плечо. — Никогда не говори Сансе. А ты?

— А что я? — вскидывается она.

— Ты никогда не рассказываешь, что было с тобой.

Сколько бы отдала Дейнерис, если бы с ней Джон Сноу говорил с такой же заботой. Слово «сестра» почему-то едва уловимо царапает разум, но Дени продолжает слушать.

— Могу сказку рассказать, — соглашается Арья. — Звалась же я когда-то Нэн.

* * *

В одном замке жили когда-то брат и сестра, и никто на свете не любил друг друга так, как они любили, хоть и были они сводными, а не родными. Цвели в их замке диковинные синие розы, и все детство они провели, играя в этом цветнике.

Но однажды налетел на замок злой зимний ветер и унес из дома мальчика и девочку.

Заморозил он их сердца и утащил обоих далеко-далеко, да в разные стороны.

Знала девочка, что оттает ее сердце, едва найдет она брата. Знала и где он — в ледяном замке заточен на веки вечные, там, где скалит зима ледяные зубы.

Могла бы она растопить его, отогреть дыханием волчьим, позабыв о доме.

Но с бьющимся теплым сердцем не выжить было девочке в ее скитаниях.

Леденила она его ветрами осенними, водой стылою родниковой, чтобы не ожило оно раньше времени — и все старалась к брату попасть, чтобы растопить его и свое замерзшие сердца да домой вернуться.

Но после долгих странствий... длинных дней... бессонных ночей... когда пришла девочка в замок ледяной, где томился ее брат, поняла она, что опоздала.

Пленила холодное сердце брата королева — прекрасная, как серебряное зимнее утро. И тогда заплакала девочка, потому что любила брата больше всего на свете...

* * *

Арья Старк беспомощно опускает руки — и сердце Дейнерис тоже падает куда-то вниз.

Вот оно что.

Она чувствует, как ее собственные руки предательски дрожат.

У нее остается еще призрачный шанс. Они — не Таргариены. Они из Старков. Для них это мерзость и преступление перед богами.

Сейчас Джон Сноу скажет...

— А мальчик любил девочку больше всего на свете. И не нужна ему никакая королева, — отзывается тот.

Не нужна. Как страшно звенит воздух — будто разлетается вдребезги зеркало в ее сне, и острые осколки ранят, вонзаются в тело Дейнерис. Сколько еще отмерено ей горьких ошибок?

Руки Арьи Старк обвивают шею Джона Сноу. Наверное, теперь она счастлива, она...

Она плачет — страшно, бурно, и слезы ее увлажняют его темный дублет.

Или это сердце-льдинка растаяло, отрешенно думает Дейнерис.

Третья Измена — из-за любви. Теперь-то все ясно.

А где-то в Винтерфелле сейчас расцветают зимние розы.

Красиво, должно быть.