Я не перестану любить вас (джен)

Всё было кончено.

Обрывки транспарантов и кровь тех, кто был достаточно глуп, чтобы бороться с полицией, уже были убраны. Отчаявшиеся и обнищавшие вернулись к своей привычной рабской зарплате и скудному меню обедов за доллар, а также к продовольственным талонам и, как неизбежность, ко всему, что только можно найти, убивающему достаточно мозговых клеток, чтобы заставить забыться. Дилетанты возвратились к маме и папе, возможно, немного неудовлетворенные, но утвердившиеся в осознании, что они, по крайней мере, попробовали. Полицейские патрулировали территорию, похожие то ли на нервические развалины людей, всё более разочарованных контрастом с их школьными фантазиями о "героической службе", то ли просто потихоньку избавлявшиеся от остатков человечности, по мере того, как входили во вкус, наслаждаясь своей властью.

Словно бы ничего и не произошло вовсе.

Деловой район разительно отличался от того, каким он был в последний раз, когда Дарья была здесь. Ее укоренившийся цинизм был безошибочен. Она знала заранее, что они ничего никогда не добьются, будучи всего лишь жалкой толпой. Однако она всё равно пошла с ними. Так или иначе, она чувствовала, что обязана была сделать это ради ее отца. Его бизнес развалился в разгар финансового кризиса, спровоцировав второй (и последний) сердечный приступ. После этого она стала, хоть и без всякого энтузиазма, вовлекаться в политическую активность, чувствуя, что больше не может игнорировать то, что происходило со страной. Это была эгоистичная причина, она отдавала себе в этом отчет. Всё стало совсем плохо гораздо раньше, но раньше она позволяла себе спокойно бездельничать, почитывать блоги или писать случайные эссе о происходящем. Не то, чтобы ее кто-то читал. Возможно, ей не хватало знания людей или государственной экономики, но, похоже, что ее мечта о профессиональном сочинительстве осталась только мечтой. По крайней мере, работа на складе «Мега-Лоу Марта» предоставляла ей достаточно времени, чтобы оставаться один на один с ее мыслями.

Сегодня "оккупанты" ушли, и улицы с гладкими башнями офисов выглядели столь же мертвыми и бездушными, как и всегда. Дарья, тихо проклиная людей, которые просто взяли и прекратили протестовать, вошла в главную офисную башню и нажала на кнопку лифта. Как же они могли вновь позволить Системе использовать их?

Не будучи нытиком, Дарья всё равно ругала себя, завозившись с лямками рюкзака. Не надо было им уподобляться. Несмотря на огорчение, умом она понимала, почему это никогда не сработает. Привычка к хлебу и зрелищам у них слишком сильна. Слишком много жизненных привязанностей. Или, может быть, они просто слишком, черт побери, добры для подобного!

Не у всякого внутри достаточно ненависти к миру, чтобы преодолеть любовь к тому немногому приятному, что этот мир дает.

Лифт вскоре прибыл, доставив Дарью на этаж, где располагался офис "Виталь, Риордан, Шректер, Шректер и Моргендорфер" (Горовитц и старший Шректер давно избавились от юридического бизнеса, и отправились в "эмиграцию" на курорты Бока Рейтон). Дарью приветствовала ее сестра, Квин, которую их мать взяла в помощницы вскоре после того, как ее саму в прошлом году сделали младшим партнером. Предыдущий секретарь — Мэрианн — уволилась, чтобы присоединиться к своему мужу в Мумбаи, когда тот был отправлен его компанией возглавлять тамошний колл-центр. Квин почувствовала что-то неладное, но заданный ею вопрос Дарья просто проигнорировала. Всё та же привычная Дарья! К сожалению, Квин всё-таки привела свою сестру в офис их матери. Хелен была занята длинной беседой по телефону, но, заметив Дарью, жестом предложила ей сесть.

— У вас есть что-нибудь, чтобы подтвердить то, что сказал мистер Мецгер? Что в него чем-то бросались? Видео, физическое свидетельство, хоть что-то? Если мы собираемся настаивать, что ваши люди всего лишь отвечали на агрессию со стороны демонстрантов, то мы...

Дарья вздохнула, ставя свою сумку вниз под стол, прямо перед собой.

— ...Что? Нет, нет, не говорите ничего, я слышать не хочу об этом. Просто... просто соберите все подходящие отчеты, которые у вас имеются со дня инцидента, чтобы мы могли изучить их, хорошо? Мы ничем не можем помочь, пока не узнаем точно, с чем имеем дело. Хорошо, только перезвоните мне, когда сделаете это. До свидания.

Хелен повернулась к дочери:

— Мне жаль, Дарья. Я думала, что всё изменится, когда меня сделают партнером, но это новое дело...

— Штрейкбрехеры в "Мире Бургеров"? Я читала об этом на днях. Похоже, ожидаются столкновения... — сказала Дарья с горечью, — но, эй, разве случилось что-то ужасное? Они же всё равно никуда не денутся.

— Дарья... — вздохнула Хелен, — и мы были такими же. Я чувствовала то же самое, когда была молода, но мы просто должны признать, что мир устроен определенным образом. Иногда нужно контролировать свои чувства...

— Я понимаю... — сказала Дарья. "Больше чем вы когда-либо могли понять".

— Тогда что ты здесь делаешь?

— Хорошо... — начала Дарья, надеясь, что ее оправдание прозвучит достаточно естественно. — Мы говорили об этом на днях. Я знаю, я ответила, что не нуждаюсь в помощи с поиском работы, но...

— Никаких проблем, — сказала Хелен добродушно, — я позвоню кое-кому, как только разберусь с этими документами. Что-нибудь еще?

— Нет. Нет, я думаю, что... — Дарья встала, и, дойдя до двери, добавила, обернувшись, — ...прощай, мама. Я люблю тебя.

Хелен выглядела слегка шокированной. Это явно было не то, что можно было обычно от Дарьи услышать.

— Я... Я тоже люблю тебя, Дарья. До свидания.

Та не сказала более ничего, просто вернулась к лифту и покинула здание. Хелен задалась вопросом, что же с той происходило. Она заметила, что ее дочь казалась еще более подавленной, чем обычно за прошедшие несколько недель.

То, чего она не заметила, так это оставленную Дарьей сумку.

"Я действительно люблю тебя, мама. И тебя тоже, Квин. Но — вот беда..." — думала Дарья, потягивая свой кофе и поглядывая на часы, сидя в кафе вниз по улице. Теперь уже недолго.

"Я не могу больше быть связанной. Я не могу позволить хорошим вещам отвлекать меня от плохого, как всех тех других, ничего не стоящих жоп, которые думают, что могут что-то изменить. Я люблю вас, но вопрос в том, что вы — часть системы, и мир без вас станет лучше. Я не хочу жить в мире без изменений. Я ненавижу его. Я ненавижу его больше, чем я люблю вас..."

Слеза скатилась по ее щеке помимо воли, когда огонь и дым вырвались из соседней офисной башни. Люди за столиками кричали или разбегались в ужасе, но Дарья просто сидела там в тишине. Это было больно до одури, но после того, что случилось с Джейн, она решила, что любую боль можно вытерпеть.

Рассказать всё Джейн было ошибкой. Рассказать, насколько болезненно она воспринимала недостаток решимости в протестующих, насколько ненавидела весь этот мир, рассказать о крепнувшей в ней уверенности, что любой, кто не был частью решения, был частью проблемы. И ЧТО именно она запланировала со всем этим сделать.

В ретроспективе, возможно, так даже было и к лучшему. Она хотела сделать Джейн частью всей этой паршивой истории, но Джейн воспротивилась. Когда Дарья рассказала ей о взрывчатке, та пригрозила обратиться к властям.

Это была самая трудная вещь, которую Дарье когда-либо приходилось делать. Но теперь она была свободна. И, при некоторой удаче, когда-нибудь и весь мир освободится вместе с ней.

"Я люблю тебя, Джейн. Мама. Квин. Я всегда буду любить вас, и я буду вечно скучать по вам. Но некоторые вещи больше чем любовь..."