Пылающий огонь (гет)

Я взгляд поникший отвела,

Но мощный ореол

Все ширился. Пылала мгла,

Весь обагрился дол.

Я ночь звала, чтоб звездный кров

Сиял над головой,

Чтоб ровный пульс ее миров

Был с сердцем и со мной.

Эмили Бронте «Звезды»

Однажды девушка, которой предстояла брачная ночь, спросила совета у своей матери, на что королева Виктория ответила: «Закрой глаза и думай об Англии».

Однажды я поняла, что это был достаточно разумный, хотя и необычный совет. Я никогда не влюблялась настолько, чтобы потерять от страсти голову, пусть мне этого и хотелось. Был парень, которому я позволила прикоснуться к себе, но и он был остановлен, когда я не почувствовала внутри никакого отклика на эти прикосновения. Но в те моменты, когда я находилась рядом с Сириусом, когда он медленно стягивал с меня белье, я не могла не думать, что Виктория, вероятно, была немного не в своем уме, раз дала подобный совет родной дочери.

Тепло, страсть, то чувство восторга, которое я испытывала, когда он был рядом… да, это все само по себе уже казалось волшебством. Не было ничего степенного или вялого в нашем единении. Страсть, охватывающая нас, слишком велика, чтобы стены комнаты могли сдержать наши приглушенные стоны. Страсть столь же подавляюща, как и океан, и столь же глубока. Она как широкие неизведанные просторы, бесконечными полями уходящие за горизонт. Она как рождение и смерть в одном флаконе, и в то же время нет. Она что-то такое, чему нет описания.

Но этот простой факт был непонятен для меня тогда, до встречи с ним. Тогда я могла оперировать всего лишь статистикой и прописными истинами. На тот момент мне хватало того, что было написано на страницах моих любимых книг. Приключения с Гарри и Роном всегда занимали важное место в моей жизни, но вот любовных отношений у меня никогда не было (два или три поцелуя с Виктором Крамом вряд ли можно считать значительным опытом). Разве мог кто-то сравниться с героями и героинями моих любимых романов? Разве смог бы обычный человек или волшебник приблизиться к их идеалу? Эти женщины и мужчины были настолько великолепны в выражениях своих чувств: они жили и любили, словно это была самая естественная вещь в мире — закрутить сказочный роман. И если честно, мне было тоскливо оттого, что я никогда не смогу испытать подобного.

Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что именно по этой причине я так и не смогла открыться Рону, ведь знала, что он никогда не сможет стать ровней тому темному и романтичному образу мужчины, которого я жаждала всем сердцем. Рон же всегда был таким неуверенным, не знал, чего и как он хотел, кем хотел бы стать. Казалось, он чувствовал себя неуютно в собственном теле, и эта неуверенность выплескивалась на меня в его злых словах и поступках. Мама как-то сказала мне, что мальчишки бывают жестоки к девочкам, которые им нравятся. Я тогда задумалась над ее словами, попыталась взвесить и свое поведение, и его, попыталась понять, хочу ли я нравиться ему, хочу ли искать объяснения его поступкам и действиям.

Я никогда не отвечала так, как он того заслуживал, не хотела причинять ему боль. Но, в конце концов, это привело лишь к тому, что я не дала ему повзрослеть. У него были впереди целые годы, чтобы решить, чего он хочет добиться в этой жизни. У меня же было все расписано наперед — места и города, где я бы хотела побывать, цели, которых я хотела достичь. Думаю, его цели были куда проще моих и куда благороднее — он хотел счастья и семьи. Это заставляло мое сердце сжиматься от боли, ведь я понимала, что никогда не смогу заставить себя отказаться от своих планов и надежд ради простого существования с ним. Потому что я знала: вечной страсти и любви просто не существует.

Когда мы поцеловались в ночь Финальной битвы, думаю, я сделала это из чувства долга. Я просто знала, что именно этого все ждут от нас — чтобы там, где были раньше «он» и «я», стало просто «мы». Это случилось из-за того, что я хотела, чтобы Рон был счастлив, чтобы не разочаровать наших друзей и его семью; думаю, какая-то часть моей души была очарована тем, как он бросился отстаивать права эльфов. Я знала, что больше не осталось никаких оправданий, за которыми можно было бы спрятаться. Спасения больше не было и за моими книгами и историями героев, которых мне не суждено было встретить. И когда наши губы соприкоснулись, я почувствовала, как сердце проваливается куда-то в желудок от осознания того, что единственное, что может между нами быть — это дружеская привязанность. Мне было так стыдно за это. Как тогда в лесу, когда он бросил нас и ушел, так и сейчас, когда он отстранился, единственное, что я почувствовала — это облегчение.

В те короткие часы после завершения битвы я чувствовала, как паника постепенно накрывает меня с головой от одного только прикосновения его руки к моей руке. Я чувствовала себя настолько недостойной его нежности, его попыток предложить мне то, что было мне не нужно, что от этого мне становилось еще хуже. Его счастливые улыбки, взгляды украдкой — все это, словно нож, втыкалось мне в сердце. Как мог этот простой, наивный мальчик найти свое счастье во мне? Разве он не догадывался, что от его нежных прикосновений меня буквально выворачивает наизнанку? Разве он не понимал, что больше всего на свете мне хотелось вырваться и с криками убежать от него на другой конец Земли? Разве он не знал, что любовь всей его жизни должна чувствовать бабочек в животе, а не клубок леденящих змей, свивших себе гнездо, как это было у меня?

Я до сих пор вздрагиваю от мысли о том, что едва не случилось, если бы все пошло своим чередом. Возможно, я бы даже вышла за него замуж и родила детей. Мальчика и девочку, наверное. Мы бы ужинали в Норе, а выходные проводили бы с Гарри и Джинни в каком-нибудь ночном клубе. Я бы поддержала его стремление стать аврором, возможно, и сама бы устроилась в Департамент магического правопорядка. Все было бы тихо и прекрасно. Все то, о чем я мечтала, исчезло бы из моей жизни, как исчезли когда-то любимые куклы. Меня бы поглотило семейство Уизли, я бы стала еще одним винтиком в их фамильных часах. Я бы пыталась подавить свое негодование, вызванное какими-то его поступками, он бы в ответ старался не злиться по поводу моих промахов. Возможно, нам с Роном было бы хорошо вместе, но между нами всегда бы существовало нечто, что мешало бы нам почувствовать себя по-настоящему счастливыми.

Но этого, слава Мерлину, не случилось.

Через несколько часов после битвы Кингсли ворвался в общую гостиную Гриффиндора, где мы с Роном неловко сидели рядом. Выражение его лица было диким, что вовсе не выглядело странным, учитывая, скольких мы потеряли, но между тем где-то в глубине его глаз проскальзывала отчаянная радость и недоверчивое благоговение.

— Кингсли? Что случилось? — спросила я, вскакивая на ноги и крепко сжимая волшебную палочку.

Но он только улыбнулся и счастливо рассмеялся.

— Гарри здесь? Где он?

— Он спит, — отозвался Рон. — Дайте ему несколько часов. Битва полностью его вымотала.

— Разбудите его, — скомандовал Кингсли.

— Зачем? — запротестовала я, занимая оборонительную позицию. — Он крайне истощен. Неужели ваше дело не может подождать до утра?

— Гермиона, — произнес Кингсли, и его глубокий бас вызвал толпу мурашек, скользнувших по моей спине. — Это может подождать до утра, но, поверь мне, Гарри невероятно расстроится, когда узнает, что мы не разбудили его сразу.

— Ради Мерлина, что происходит? — спросил Рон.

— Сириус, — сказал Кингсли, словно одно это имя должно было все объяснить. — Его нашли час назад в бессознательном состоянии перед аркой. Он жив, ребята. Жив и требует крестника к себе.