Пылающий огонь (гет)

Я взгляд поникший отвела,

Но мощный ореол

Все ширился. Пылала мгла,

Весь обагрился дол.

Я ночь звала, чтоб звездный кров

Сиял над головой,

Чтоб ровный пульс ее миров

Был с сердцем и со мной.

Эмили Бронте «Звезды»

Однажды девушка, которой предстояла брачная ночь, спросила совета у своей матери, на что королева Виктория ответила: «Закрой глаза и думай об Англии».

Однажды я поняла, что это был достаточно разумный, хотя и необычный совет. Я никогда не влюблялась настолько, чтобы потерять от страсти голову, пусть мне этого и хотелось. Был парень, которому я позволила прикоснуться к себе, но и он был остановлен, когда я не почувствовала внутри никакого отклика на эти прикосновения. Но в те моменты, когда я находилась рядом с Сириусом, когда он медленно стягивал с меня белье, я не могла не думать, что Виктория, вероятно, была немного не в своем уме, раз дала подобный совет родной дочери.

Тепло, страсть, то чувство восторга, которое я испытывала, когда он был рядом… да, это все само по себе уже казалось волшебством. Не было ничего степенного или вялого в нашем единении. Страсть, охватывающая нас, слишком велика, чтобы стены комнаты могли сдержать наши приглушенные стоны. Страсть столь же подавляюща, как и океан, и столь же глубока. Она как широкие неизведанные просторы, бесконечными полями уходящие за горизонт. Она как рождение и смерть в одном флаконе, и в то же время нет. Она что-то такое, чему нет описания.

Но этот простой факт был непонятен для меня тогда, до встречи с ним. Тогда я могла оперировать всего лишь статистикой и прописными истинами. На тот момент мне хватало того, что было написано на страницах моих любимых книг. Приключения с Гарри и Роном всегда занимали важное место в моей жизни, но вот любовных отношений у меня никогда не было (два или три поцелуя с Виктором Крамом вряд ли можно считать значительным опытом). Разве мог кто-то сравниться с героями и героинями моих любимых романов? Разве смог бы обычный человек или волшебник приблизиться к их идеалу? Эти женщины и мужчины были настолько великолепны в выражениях своих чувств: они жили и любили, словно это была самая естественная вещь в мире — закрутить сказочный роман. И если честно, мне было тоскливо оттого, что я никогда не смогу испытать подобного.

Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что именно по этой причине я так и не смогла открыться Рону, ведь знала, что он никогда не сможет стать ровней тому темному и романтичному образу мужчины, которого я жаждала всем сердцем. Рон же всегда был таким неуверенным, не знал, чего и как он хотел, кем хотел бы стать. Казалось, он чувствовал себя неуютно в собственном теле, и эта неуверенность выплескивалась на меня в его злых словах и поступках. Мама как-то сказала мне, что мальчишки бывают жестоки к девочкам, которые им нравятся. Я тогда задумалась над ее словами, попыталась взвесить и свое поведение, и его, попыталась понять, хочу ли я нравиться ему, хочу ли искать объяснения его поступкам и действиям.

Я никогда не отвечала так, как он того заслуживал, не хотела причинять ему боль. Но, в конце концов, это привело лишь к тому, что я не дала ему повзрослеть. У него были впереди целые годы, чтобы решить, чего он хочет добиться в этой жизни. У меня же было все расписано наперед — места и города, где я бы хотела побывать, цели, которых я хотела достичь. Думаю, его цели были куда проще моих и куда благороднее — он хотел счастья и семьи. Это заставляло мое сердце сжиматься от боли, ведь я понимала, что никогда не смогу заставить себя отказаться от своих планов и надежд ради простого существования с ним. Потому что я знала: вечной страсти и любви просто не существует.

Когда мы поцеловались в ночь Финальной битвы, думаю, я сделала это из чувства долга. Я просто знала, что именно этого все ждут от нас — чтобы там, где были раньше «он» и «я», стало просто «мы». Это случилось из-за того, что я хотела, чтобы Рон был счастлив, чтобы не разочаровать наших друзей и его семью; думаю, какая-то часть моей души была очарована тем, как он бросился отстаивать права эльфов. Я знала, что больше не осталось никаких оправданий, за которыми можно было бы спрятаться. Спасения больше не было и за моими книгами и историями героев, которых мне не суждено было встретить. И когда наши губы соприкоснулись, я почувствовала, как сердце проваливается куда-то в желудок от осознания того, что единственное, что может между нами быть — это дружеская привязанность. Мне было так стыдно за это. Как тогда в лесу, когда он бросил нас и ушел, так и сейчас, когда он отстранился, единственное, что я почувствовала — это облегчение.

В те короткие часы после завершения битвы я чувствовала, как паника постепенно накрывает меня с головой от одного только прикосновения его руки к моей руке. Я чувствовала себя настолько недостойной его нежности, его попыток предложить мне то, что было мне не нужно, что от этого мне становилось еще хуже. Его счастливые улыбки, взгляды украдкой — все это, словно нож, втыкалось мне в сердце. Как мог этот простой, наивный мальчик найти свое счастье во мне? Разве он не догадывался, что от его нежных прикосновений меня буквально выворачивает наизнанку? Разве он не понимал, что больше всего на свете мне хотелось вырваться и с криками убежать от него на другой конец Земли? Разве он не знал, что любовь всей его жизни должна чувствовать бабочек в животе, а не клубок леденящих змей, свивших себе гнездо, как это было у меня?

Я до сих пор вздрагиваю от мысли о том, что едва не случилось, если бы все пошло своим чередом. Возможно, я бы даже вышла за него замуж и родила детей. Мальчика и девочку, наверное. Мы бы ужинали в Норе, а выходные проводили бы с Гарри и Джинни в каком-нибудь ночном клубе. Я бы поддержала его стремление стать аврором, возможно, и сама бы устроилась в Департамент магического правопорядка. Все было бы тихо и прекрасно. Все то, о чем я мечтала, исчезло бы из моей жизни, как исчезли когда-то любимые куклы. Меня бы поглотило семейство Уизли, я бы стала еще одним винтиком в их фамильных часах. Я бы пыталась подавить свое негодование, вызванное какими-то его поступками, он бы в ответ старался не злиться по поводу моих промахов. Возможно, нам с Роном было бы хорошо вместе, но между нами всегда бы существовало нечто, что мешало бы нам почувствовать себя по-настоящему счастливыми.

Но этого, слава Мерлину, не случилось.

Через несколько часов после битвы Кингсли ворвался в общую гостиную Гриффиндора, где мы с Роном неловко сидели рядом. Выражение его лица было диким, что вовсе не выглядело странным, учитывая, скольких мы потеряли, но между тем где-то в глубине его глаз проскальзывала отчаянная радость и недоверчивое благоговение.

— Кингсли? Что случилось? — спросила я, вскакивая на ноги и крепко сжимая волшебную палочку.

Но он только улыбнулся и счастливо рассмеялся.

— Гарри здесь? Где он?

— Он спит, — отозвался Рон. — Дайте ему несколько часов. Битва полностью его вымотала.

— Разбудите его, — скомандовал Кингсли.

— Зачем? — запротестовала я, занимая оборонительную позицию. — Он крайне истощен. Неужели ваше дело не может подождать до утра?

— Гермиона, — произнес Кингсли, и его глубокий бас вызвал толпу мурашек, скользнувших по моей спине. — Это может подождать до утра, но, поверь мне, Гарри невероятно расстроится, когда узнает, что мы не разбудили его сразу.

— Ради Мерлина, что происходит? — спросил Рон.

— Сириус, — сказал Кингсли, словно одно это имя должно было все объяснить. — Его нашли час назад в бессознательном состоянии перед аркой. Он жив, ребята. Жив и требует крестника к себе.

И вот с этого момента... моя жизнь снова изменилась. Мне сейчас сложно вспомнить, что же стало причиной. Помню, как мы втроем (ах да, и Кингсли) рванули к Сириусу в Мунго. Помню, как наша радость от окончания войны наслоилась на радость от возвращения Сириуса... но даже несмотря на это, те дни были далеки от того, чтобы стать по-настоящему счастливыми.

Сириус смог воскреснуть из мертвых, но его лучшему другу подобное было не по силам. Гибель Ремуса и Тонкс сильно повлияла на Сириуса, лишив его львиной доли жизнерадостности. Совсем не этого мы ожидали от него, буквально вернувшегося с того света.

Казалось, когда человек чудом избегает смерти, он должен радоваться и благодарить судьбу, что смог обмануть Вечную госпожу, но сомневаюсь, что Сириус хотя бы на сотую долю секунды ощутил радость из-за своего спасения. Думаю, он воспринял это возвращение как некое подтверждение тому, что молодость безвозвратно ушла. В его душе после побега, я знаю, всегда жил тот дерзкий молодой парень, загремевший в Азкабан после смерти лучших друзей, но теперь, когда он вернулся из объятий смерти, тот сорвиголова бесследно исчез. В нем не осталось ничего от того, кем он был раньше, ни единого намека на того человека, с которым мы были когда-то знакомы.

Он был последним из Мародеров; последним, оставшимся в живых.

Сириус мужественно держался на похоронах лучшего друга: его лицо было непроницаемым, и все чувства прятались под маской аристократического равнодушия. Я держала Тедди на руках, ведь Андромеда была на грани обморока, и постоянно ловила себя на том, что невольно скашиваю глаза, пытаясь посмотреть на Сириуса. Он сидел между мной и Гарри и молча наблюдал за церемонией прощания. Гарри, не стесняясь, плакал, но лицо Сириуса не выдавало ни единой его мысли. Так было ровно до тех пор, пока он судорожно не ухватился за мою руку, и только тогда я смогла в полной мере осознать, насколько плохо ему было, насколько глубокая скорбь скрывалась под его бесстрастной маской.

Ремус, как его жена и многие другие из погибших в Последней битве были похоронены на берегу Черного озера, где уже высилась белая мраморная гробница Дамблдора. Это место стало неким мемориалом всем тем, кто отдал свои жизни ради спасения волшебного мира от страшного монстра. И когда церемония подошла к концу, я вручила Тедди его бабушке и оглядела всю толпу, ища знакомую фигуру Блэка. Такого со мной еще никогда не бывало, но почему-то именно сейчас мне казалось, что ему как никогда был нужен кто-то рядом.

— Вы готовы к возвращению на Гриммо? — осторожно спросила я, не зная, с чего начать разговор.

— Вряд ли я вообще когда-нибудь буду готов туда вернуться, но мне придется, ведь я должен, — немного сбивчиво ответил он, глядя куда-то вдаль.

Остановившись рядом с ним, я проследила за его взглядом и наконец поняла, что так сильно захватило его внимание. Солнце, скрывшееся за тучами, зажгло в небе радугу, самую яркую из всех, что мне доводилось видеть. Оранжевый, розовый, фиолетовый и синий… оттенки были настолько красочными, что завораживали своей необычностью. Но в этот день у меня не хватало сил радоваться столь дивному явлению природы. И, вслед за Сириусом переведя взгляд на озеро, я залюбовалась отражением царящей высоко в небе красоты.

— Знаете, это озеро было названо в честь моего предка, — наконец заговорил он.

— Правда? — удивилась я, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из Истории Хогвартса.

— Да, — отозвался Сириус. — Один из моих предков, живущий сотни лет назад, носил имя Ориона Блэка. Говорят, он влюбился в магглорожденную ведьму Жанетт... думаю, она была нормандкой. А когда моя семья узнала о том, что он хочет на ней жениться, они выдали ее маггловскому сброду, который и обвинил ее в колдовстве. Жанетт была в бессознательном состоянии, когда ее потащили на казнь, и не смогла воспользоваться чарами заморозки, чтобы погасить огонь. Ужасная смерть. А когда Орион узнал, что его любимая погибла, он приехал сюда, на то место, где они впервые встретились, и утопился в озере.

Сириус горько рассмеялся.

— Показательный пример того, что будет, если рискнешь пойти против семьи.

Мне стало жаль его. Он выглядел настолько потерянным, что я поняла — этой историей он еще никогда ни с кем не делился. Сириус ненавидел свою фамилию, свое происхождение, кровь, текущую в его венах. Он ненавидел абсолютно все, что связывало его с бесконечной чередой жестоких предков. Но если Сириус и был Блэком по крови, то по восприятию окружающего мира, по своим стремлениям он был совсем другим.

Откашлявшись, я попыталась сгладить ситуацию:

— Но подобного больше ведь не случится, верно?

Взгляд его уставших глаз остановился на мне, и только тогда он спросил:

— Что вы имеете в виду?

— Вы последний из Блэков. Теперь вы выбираете, что и как будете делать, больше никто не сможет вам указывать и навязывать свои правила. И вы должны с гордостью носить свою фамилию, Сириус, ведь только вы будете в ответе за грядущие поколения Блэков.

— Я не знаю, с чего начать, — хрипло признался он, выглядя невероятно потрясенным и одиноким. Интересно, бремя долга хоть когда-то спадало с его плеч?..

— Для начала, — предложила я, — верните Андромеду в семью и признайте Тедди. Затем восстановите свои права в Визенгамоте и проголосуйте за те законопроекты, которые помогут адаптироваться магглорожденным и полукровкам в обществе. Попытайтесь преодолеть те архаичные взгляды, что царят в волшебном мире. И когда семья Блэков будет большой, вы сможете научить их, что значит жить без предрассудков. Убедитесь, что каждый из ваших детей будет счастлив и любим, и только тогда, Сириус, вы сможете в полной мере отомстить предкам за все. Поступив так, вы сможете стать лучше и добиться большего; того, о чем они никогда даже не осмеливались мечтать. И когда ваша фамилия станет синонимом благородной силы и добра, ваши предки окончательно потеряют над вами власть.

Сириус повернулся, удивленно смотря на меня, словно видел впервые.

— Сколько вам лет? — спросил он, и мне показалось, что я услышала в его голосе скрытое волнение.

— Восемнадцать, — отозвалась я. — Вернее, будет девятнадцать через несколько месяцев.

— Тогда откуда, мисс Грейнджер, вы знаете так много? — в его голосе появились ироничные нотки.

— Повезло, наверное, — улыбнулась я. И это было правдой. Я повзрослела очень быстро, но сейчас не стоило рассказывать об этом. Было слишком поздно менять решения, а потому я произнесла: — Знаете, — мой голос стал чуть хриплым, — я недавно была в Австралии.

— Хотели вернуть родителей? Да, я слышал об этом, — отозвался Сириус, улыбнувшись, и его лицо смягчилось. Странное это было ощущение, словно весь мой мир внезапно стал ярче от одной только его улыбки. — Наверное, им понравилась волшебная страна Оз, да? Поэтому они не захотели возвращаться?

У меня вырвался горький смешок.

— Нет, они вернулись. Просто не ко мне. Мои родители весьма любезно не стали сообщать мне, что как дочь я им больше не нужна. Ну да, как бы они мне это сказали? Ах, Гермиона, мы пытались мириться с твоими странностями столько лет. Мы с трудом, но пытались понимающе относиться к тому, что ты выбрала иной мир, что рисковала ради него своей жизнью, но когда ты отправила нас на край земли, ты раз и навсегда показала, что ты выбрала. Мы не можем принять или одобрить твой выбор. Но это твоя жизнь, дорогая.

Он повернулся ко мне: глаза его были темными. И в какой-то момент я поняла, что он как никто другой мог понять меня и то, как это больно — быть лишним в собственной семье.

— Мне казалось, что они приняли ваше желание быть волшебницей.

— В каком-то смысле, наверное, приняли, — я пожала плечами. — Это похоже на то, как если бы в семье был ребенок нетрадиционной ориентации. Сначала родители пытались всем своим видом показать, что все в порядке. И какое-то время так и было. Но по мере того, как я взрослела, лишний раз находилось подтверждение тому, что порядка нигде на самом деле и не было. И, думаю, мое решение отправить их в Австралию поставило финальную точку в наших отношениях.

— Люди боятся того, чего не могут понять, — сказал Сириус.

— Да, — слезы навернулись у меня на глаза, и я почувствовала, как теряю контроль, — но они же мои родители! Они должны любить меня! Магия ведь передается на генном уровне. Это ведь из-за их наследственности я такая! Почему же они меня обвиняют в этом?

Сириус молча придвинулся ко мне и крепко обнял.

— Я не знаю, что такое гены, и не могу понять, почему некоторые родители так ведут себя, но мне прекрасно знакомы те чувства, что сейчас царят в вашей душе, — голос его доносился сквозь мой плач, полный боли. — Вы говорили об этом Гарри с Роном?

Я отрицательно качнула головой.

— Почему?

— Они бы стали жалеть меня, — прошептала я. — Пусть лучше думают, что у меня все хорошо, и верят в ту ложь, что я им рассказала.

Сириус немного отстранился, продолжая крепко меня обнимать. Вытерев мои слезы, он ободряюще улыбнулся:

— Вы намного сильнее меня.

— Вовсе нет, — шепнула я в ответ. — У меня даже нет смелости сказать Рону, что он никогда не станет мне кем-то ближе, чем брат. Я ничтожество, трусиха.

— Ошибаешься, — решительно заявил он, переходя на «ты». И это его слово было настолько однозначным, что у меня даже не хватило сил запротестовать. — Ты самая храбрая из всех, кого я встречал. И Гарри... всем нам очень повезло с тобой. Я не могу сказать, насколько важен для меня тот факт, что ты никогда не бросала его, всегда оставалась на его стороне на протяжении всех этих лет. Ты одна из лучших волшебниц, которых мне доводилось встречать, и я говорю совсем не о магии. В тебе есть природная доброта, Гермиона, и ты гораздо сильнее, чем думаешь.

Даже сейчас я не знала, что заставило меня тогда так поступить. Возможно, выражение его глаз, та отчаянная убежденность и вера в только что произнесенные слова. Возможно, тот факт, что меня обнимал мужчина, словно вышедший из самых смелых моих грез. Возможно, то, что в нем сошлись все те черты, которые так отчаянно привлекали меня в прочитанных мною романах — смелость, сила и чарующая красота. Или, быть может, это просто был момент моей слабости, когда я перестала контролировать себя и свои поступки.

Встав на цыпочки, я легонько прижалась к его губам. Я чувствовала его удивление и то, как он попытался отступить, но опередила его — скользнула ладонями по его рукам, после чего мягко коснулась пальцами его лица. И Сириус замер. Мои губы едва двигались, и я отчаянно пыталась придумать, как же мне быть дальше, что делать, только бы он не отстранился, и тогда-то он перехватил инициативу. То, что было невинным прикосновением, сменилось агрессивным натиском страсти и отчаянного желания. Забыв обо всем, он крепче прижался к моему рту, скользнул языком по губам, приоткрывая их и проникая внутрь, касаясь моего языка своим. Он взял мое лицо в ладони, и, когда я не смогла сдержать стон, только крепче прижал меня к себе. Ему было тридцать семь, мне — восемнадцать, и на свете существовала мерлинова дюжина причин, почему нам бы следовало остановиться, но мне было абсолютно наплевать на них. Я никогда раньше не испытывала ничего подобного — страсть и странную потребность в другом человеке. Его руки удерживали меня, а его рот... он открыл для меня новые, доселе невиданные мною горизонты наслаждения. Сириус был требовательным, и мне не оставалось ничего иного, как подчиниться.

Мои пальцы покалывало от захватывающих дух ощущений, и я чувствовала, как стремительно слабеют колени, но Сириус только обнял меня за талию, помогая устоять на ногах. Наши языки танцевали какой-то странный опьяняющий танец, а мягкая бархатистость его рта манила меня со страшной силой. Прижавшись к нему еще ближе, я отчаянно жалела, что нас разделяет бесчисленное количество слоев одежды. Никогда раньше мне не доводилось представать обнаженной перед мужчиной, но сейчас был именно тот момент, когда я готова была раздеться до нижнего белья, прямо здесь, на берегу Черного озера. Просто я знала, что отчаянно нуждаюсь в этом человеке, с его страстью, которой я бы никогда не смогла пресытиться. И сейчас я могла только вернуть поцелуй, отвечая с той же пылкостью. И, чувствуя доказательство его желания, я принимала это спокойно, без излишней суетливости или испуга. И пусть я была девственницей, было что-то восхитительное в осознании того, что именно Сириуса Блэка я хотела видеть своим первым мужчиной. То, что сейчас творилось между нами, можно было бы назвать химией страсти, объединившей нас, еще недавно чужих друг другу людей.

И когда он наконец-то смог оторваться от моих губ, то с трудом прошептал:

— Нам не стоило этого делать... — сердце пропустило удар, на какой-то миг я поверила, что он отвернется от меня и уйдет. Неужели его никак не тронуло то, что сейчас было между нами? Мне казалось, что я родилась и умерла за сотую, тысячную долю того мгновения, в течение которого наши губы касались друг друга. И я мечтала о нем... нет, я нуждалась в нем. Он был мне необходим. — ...Но я рад, что так произошло, — прошептал он, заканчивая свою мысль.

Я смотрела в его потемневшие от страсти глаза и не могла насмотреться. Обхватив ладонями его лицо, я мягко поцеловала Сириуса раз... и еще раз.

— Может быть, для кого-то это и неправильно, но только не для меня, — шепнула я в ответ.

Он улыбнулся, и его губы вновь накрыли мой рот.

С того момента на берегу начались самые насыщенные три месяца моей жизни. Это не было преступлением, но все же нам приходилось соблюдать осторожность. Не прошло и часа с момента нашего с Сириусом поцелуя на берегу Черного озера, как по прибытию на площадь Гриммо я увела Рона в сторону и сообщила, что между нами ничего нет и быть не может. Он плохо воспринял эту новость и буквально вылетел из блэковского особняка, едва разбирая дорогу. Но я точно знала, что это было самым верным решением. Гарри был ошарашен таким поворотом, ведь он искренне считал, что мы с Роном должны быть вместе, но не осуждал мое решение, за что я была ему безмерно благодарна. И даже если в какой-то момент в мою голову и закралась мысль, а не было ли мое решение в корне неверным, то стоило мне перехватить на себе взгляд Сириуса, как я прочитала в нем облегчение.

Полагаю, было бы ошибочно заявить, что мы с Сириусом без раздумий ухнули в головокружительный роман, даже ни разу не оглянувшись на прошлое. Думаю, мы оба боялись того, что было в наших сердцах, и поэтому начало нашего романа было слишком неспешным и спокойным, несмотря на очевидное притяжение, которое мы испытывали друг к другу. Я помогала Сириусу вернуться в люди, и это было самым первым шагом к тому, чтобы начать встречаться официально. Гарри был настолько счастлив, что его крестный воскрес, что постарался тут же аннулировать завещание, написанное Сириусом еще тогда, когда мы учились на пятом курсе. И в тот день, когда Сириус отправился в Гринготтс, чтобы окончательно вступить в права наследования состояния Блэков, я сопровождала его. Желая отметить свое официальное возвращение в мир живых, он пригласил меня на обед, который плавно перетек в поход по магазинам Косой аллеи, а потом и вовсе завершился маггловским кинотеатром.

С Сириусом можно было говорить обо всем на свете: он сразу понял, почему я так отчаянно пыталась защитить волшебных существ, ведь я сама, по сути, только наполовину принадлежала волшебному миру. И когда он рассказывал о своем детстве, я впервые задумалась о том, каково было расти в подобной семье, какое давление, должно быть, он испытывал со стороны родителей, считающих, что верен только тот путь, который выбран ими. С ним легко было делиться сокровенным: тем, насколько тяжело мне дался поход за крестражами, чего стоили мне пытки Беллатрикс… И, слушая рассказанную приглушенным голосом историю о том, что было за Аркой, я понимала, что могу разделить с ним и отчаяние, и странную опустошенность души, которая осталась где-то глубоко внутри него. Ни одна тема не была запретной, но обычных слов не хватало, чтобы объяснить все то, что мы хотели сказать друг другу. И с Сириусом я наконец-то почувствовала, что мой собеседник понимает меня, и упивалась чувством счастья от того, что впервые в жизни могу свободно говорить о чем угодно, не боясь быть высмеянной.

Как-то раз, после обеда, мы решили осмотреть одно из поместий Блэков. Покинув затхлые, давно нежилые помещения, мы, особо не раздумывая, отправились на прогулку. Спустя некоторое время мы вышли на широкий луг, где и расположились на отдых. Сириус тут же упал на спину, подложив левую руку под голову наподобие подушки.

— Расскажи мне про себя что-нибудь такое, чего никто не знает, — пробормотал он, притягивая меня к себе и переплетая наши пальцы.

— М-м… — отозвалась я, пытаясь найти ответ, — мой боггарт — это вовсе не профессор МакГонагалл, сообщающая о провале на всех экзаменах, как думают Рон с Гарри. Это мои родители, говорящие мне, что мне нет места в мире магглов, а потом их сменяет Дамблдор, который заявляет, что и в волшебном мире мне тоже нет места.

«А ведь так по сути и есть, — подумала я. — Застряла между двух миров».

— Правда?

Я молча кивнула.

— Теперь твоя очередь. Расскажи мне что-нибудь, чего никто не знает.

Его губы изогнулись в грустной улыбке.

— Помнишь, я рассказывал, как одиноко и тоскливо было за Аркой? Как я хотел вырваться и не мог?

Снова кивок.

— Когда Гарри воспользовался Воскрешающим камнем, у нас всех был выбор. Мы не могли не ответить на его зов. Могли вернуться, если бы захотели.

— Но ведь принцип работы Воскрешающего камня совсем иной! — удивленно воскликнула я.

— Верно, но Гарри на момент его использования был хозяином всех трех Даров Смерти, — я ждала продолжения, изумленно уставившись на него. И Сириус меня не разочаровал: — Джеймс и Лили решили, что смерть настигла их уже слишком давно, и не видели смысла возвращаться. Ремус же не захотел возвращаться без Тонкс. А я вернулся из-за того, что у меня было еще незавершенное дело. Я не знаю, что это, как и не помню, почему так решил в тот момент, но что-то заставило меня вернуться обратно.

— М-м… да-а, — пробормотала я, сгорая от любопытства. — Как думаешь, что это было?

— Нет-нет, — рассмеялся Сириус. — Ты уже задала вопрос, так что теперь мой черед.

— Окей, валяй.

— Валяй?

— Прости, маггловское выражение, — улыбнулась я. — Это значит, что ты можешь задать следующий вопрос.

— Ну ладно, — Сириус сделал паузу, словно глубоко задумавшись над тем, о чем хочет спросить. И когда он все же задал вопрос, тот оказался совершенно не тем, который я рассчитывала услышать. — Что случилось с Живоглотом?

У меня вырвался смешок, полный облегчения и, в то же время, некоего сожаления:

— Он пропал. Думаю, Глотик умер, хотя не уверена в этом на все сто процентов. Я оставила его в Норе, когда ушла вместе с мальчишками за крестражами, но он сбежал вскоре после моего ухода.

Сириус был огорчен моим ответом, и я вспомнила, насколько он был привязан к Живоглоту в своем собачьем облике.

Но теперь была моя очередь спрашивать.

— Как думаешь, ради чего ты вернулся?

Сириус не спешил отвечать, задумчиво уставившись в пространство.

— Не знаю, как правильно это объяснить. Когда я был по ту сторону Арки, пусть это и смешно, но могу поклясться, что слышал чей-то плач. Мне ужасно хотелось успокоить этого человека, помочь ему, но я не мог, — голос его был грустным. — Думаю, это был Гарри. Наверное, именно то, что я чувствовал свою вину перед ним, и дало мне возможность вернуться. Понимаешь, я хотел остаться с Джеймсом и Лили, но тем не менее я должен был вернуться.

Должно быть, на моем лице отразилось замешательство, потому что Сириус поспешил пояснить:

— Мое состояние после падения в Арку сложно описать: тело и ум оказались скованными путами пространства завесы, но сознание было свободно. Я мог видеть Джеймса и Лили и общаться с ними несмотря на то, что фактически у меня не было тела.

— Да уж, — пробормотала я, стараясь не показывать, насколько мне было его жаль.

Наступил черед Сириуса задавать вопрос, и, взглянув в его лицо, я поняла, что он не станет осторожничать. И оказалась полностью права.

— Если бы твои родители предложили тебе вернуться, но взамен ты бы должна была отказаться от магии, что бы ты выбрала?

— Нет, — прошептала я, уставившись на свои руки. — Магия — часть меня. Мне даже сложно объяснить, что я почувствовала, когда получила письмо из Хогвартса, и потом, когда профессор Флитвик рассказывал мне о волшебном мире. Это было похоже на… — я пыталась подобрать слова, — ...словно мне всю жизнь чего-то не хватало, словно я чувствовала эту странную ноющую незавершенность, а потом кто-то просто указал мне на недостающую часть, и все стало на свои места.

От этого воспоминания мои мысли скользнули дальше:

— Я никогда особенно не ладила с другими ребятами в детском саду и начальной школе. Возможно, дети были просто более чувствительны к странным явлениям, но они словно знали, что я другая, несмотря на то, что все стихийные вспышки проходили внутри нашего дома. Я была так напугана предстоящим поступлением в Академию Шарпа, среднюю школу для девочек, что безумно обрадовалась приходу Флитвика. Я обрела себя, впервые почувствовала себя нормальной, несмотря на войну, несмотря на потери, что нас преследовали. И я всегда знала, что поступление в Хогвартс было самым правильным решением в моей жизни.

— Я тоже так думаю, — тихо отозвался Сириус, и в его голосе я услышала нежность.

— Каким был твой отец? — я пыталась спросить максимально непринужденно, но слишком уж меня интересовал ответ Сириуса.

Он выдержал долгую паузу, прежде чем заговорил:

— Он… он был… довольно сложным человеком. Наверное, именно это слово в полной мере может его описать. Он был строг со мной, постоянно говорил, что я могу и чего не могу делать. Он хотел воспитать меня в духе чистокровных традиций, которых придерживалась наша семья, но бывали моменты, когда он смотрел на меня, и я видел в его глазах отблеск искренней любви, — тон Сириуса был задумчивым, словно прежде ему не приходилось затрагивать эту тему, и он предпочитал не думать об этом. — У матери же была привычка наказывать за малейшую провинность Воспламеняющими чарами, особенно, когда она хотела оставить последнее слово за собой, или же когда я окончательно выводил ее из себя. Помню, отец как-то приказал Кричеру принести бинты и лечащие зелья, чтобы залечить раны, оставленные любящей матерью. Ему никогда не нравились новые веяния, приходящие с магглорожденными, но все же отец был слишком хорошо воспитан, чтобы впадать в состояние бешенства, как мать.

Было хорошо заметно, что Сириус все же скучал по отцу, когда рассказывал о своем прошлом.

— Отец считал, что маггловский и волшебный миры не должны соприкасаться, но тем не менее любил каждое лето охотиться на оленей в горах Шотландии вблизи Сазерленда. Я точно знаю, что пару раз он сталкивался там с магглами, но все равно продолжал охотиться в тех краях. Отец презирал близкородственные браки, и когда мать попыталась вынудить меня заключить помолвку с чистокровной ведьмой, он воспротивился ее решению и принял мою сторону. Это случилось в день моего побега, и, клянусь, отцу было меня искренне жаль. Мать могла выжечь меня с гобелена, но отец бы никогда не отрекся от меня, он же убедил и деда Арктура проигнорировать желание матери. Я долго об этом думал, и мне хочется верить, что он где-то глубоко-глубоко в душе все же любил меня.

— Любил, — с уверенностью отозвалась я. — Должен был. Просто слишком уж подпал под влияние твоей матери.

Сириус согласно кивнул, но все же у меня не было уверенности, что я смогла до конца убедить его в своих словах. Однако он казался задумчивым, поэтому, возможно, что-то из моих слов все же достигло его души. После очередной длительной паузы он переплел наши пальцы и спросил:

— Почему ты поцеловала меня в тот день у озера?

— А почему вообще люди целуются? — задумчиво переспросила я.

Мне хотелось ответить что-нибудь легкомысленное, но выражение его глаз заставило переменить свое решение. В этом случае была уместна только чистая правда. Поймав его взгляд, я сказала:

— Я поцеловала тебя, потому что мне этого захотелось. Потому что мне это было необходимо. Потому что мне казалось, что весь мир будто исчез, и остались только ты, я и и мое единственное желание, которое я хотела воплотить в жизнь. Я поцеловала тебя, потому что мне этого хотелось лет с пятнадцати, и я ни разу не усомнилась в этом с тех пор. Я поцеловала тебя, потому что стоило Кингсли войти в общую гостиную и сказать, что ты жив, как меня захлестнуло с головой чувство эйфории.

Приподнявшись, я уперлась о локоть, продолжая левой рукой крепко держаться за Сириуса. Я не могла остановиться, слова так и сыпались из меня, выражая весь накал бушующих во мне страстей.

— Мои чувства к тебе никогда не были простыми, и если мы будем и дальше видеться, они станут лишь еще сильнее. И я верю, что мы можем стать друг для друга особенными. Я всегда так считала и буду и впредь придерживаться этого мнения. Ты — все, что мне нужно, и, находясь рядом с тобой, я чувствую, как теряю контроль над собой, что нетипично для меня. Я знаю, что нам будет нелегко, и наши отношения только усугубят ситуацию, но я готова рискнуть… если ты готов.

Сириус сел, потянулся ко мне, обхватывая мое лицо теплыми ладонями. Я почувствовала горячее дыхание на щеке, когда он наклонился ко мне и нежно прикоснулся губами к уголку моего рта. Когда он отстранился, я услышала тихий шепот:

— Мне нравятся сложности.

Эти слова стали концом всех моих сомнений. Знаю, потом я бы уже ничего не могла исправить, но я любила Сириуса. Я была рождена для этого, для него, и я совершенно не способна была это остановить. А, если честно, даже и не хотела.

Наши разговоры были такими ясными, такими правильными. Между нами не было ни недосказанности, ни принуждения. Его рука идеально подходила моей, и я знала, что он — именно та часть меня, которую я всегда искала. Мы оба перенесли столько всего, столько смертей было в наших жизнях, наши семьи отказались от нас — все это только сильнее сближало и помогало найти опору друг в друге.

Мы трепетно хранили наш маленький секрет, хотя все равно некоторые из наших друзей смогли догадаться о природе отношений, что нас связывали. Мне никогда не забыть день, когда Луна при встрече заметила, что я выгляжу просто замечательно, без кружащих вокруг мозгошмыгов, и что кое-кто, должно быть, хорошо на меня влияет. Второй же звоночек случился, когда Орден собрался на праздничный ужин на Гриммо, а я случайно перехватила понимающий взгляд профессора МакГонагалл. Я была очень признательна, что никто из догадавшихся о наших отношениях не стал об этом распространяться. Я совершенно не желала, чтобы они становились достоянием гласности прежде, чем мы с Сириусом продвинемся дальше.

Новый виток наших отношений начался спустя два месяца после того, как мы начали встречаться. Гарри, наш единственный сосед в особняке Гриммо, из чувства мужской солидарности уехал вместе с Роном в двухнедельную поездку. Знаю, у них было много причин так поступить: Гарри был все еще немного обижен на меня, а Рон чувствовал угрызения совести, что тогда, во время охоты за крестражами, бросил нас одних.

Поэтому мы с Сириусом были предоставлены друг другу, и в отсутствие посторонних вовсю пользовались долгожданным уединением. Все это и привело к ужину при свечах, заботливо приготовленному Кричером. Отношения Сириуса и домовика наладились, хотя последний все же был больше предан Гарри, чем своему прежнему хозяину. Вернувшись из-за Арки, Сириус освободил Кричера, и тот с радостью начал служить Гарри, принявшему его. Казалось, радости домовика не будет конца, а, учитывая желание Гарри, он стал гораздо более терпимо относиться к нам с Сириусом.

— О чем ты думаешь? — спросил он (а то совершенно непонятно, кому принадлежит реплика. Я подумала.

Отвернувшись от пляшущего в камине огня, я улыбнулась Сириусу. Он был сейчас как никогда открыт. Выражение его глаз всегда говорило гораздо больше, чем слова, а эмоции были слишком ясны, чтобы я не могла понять его мыслей. И эта его черта была такой милой. После стольких лет догадок в отношениях с Виктором или Роном я всегда точно знала, что же на самом деле значу для Сириуса.

Глядя сейчас в его глаза, я увидела в них привязанность и, не удержавшись, прошептала:

— Ты. Я думаю о тебе.

Выражение его глаз изменилось: в глубине темных радужек расцвели серые искры радости. Он потянулся ко мне и прикоснулся к моей руке, соединив их так, что ладони оказались плотно прижаты друг к другу. По моей спине побежали мурашки, когда он скользнул своими пальцами по моим, переплетая их. Он внимательно следил за моей реакцией все это время, и я почти уверена: это было похоже на наваждение. Казалось, из комнаты исчез весь воздух, а все, что осталось — тепло да наше сбившееся дыхание… и он.

Перехватив мое запястье, Сириус без слов дернул меня вперед, усаживая к себе на колени и закрывая мне рот поцелуем. Губы его были твердыми и горячими, повелевали мной и обнажали мои чувства до конца, не встречая сопротивления… да и не хотелось мне противиться. Я желала этого. Желала узнать, каково это — сгорать в пылающем огне обоюдной страсти. Мы все эти месяцы понемногу приближали этот день, и ожидание того стоило. Я была готова к следующему шагу. Мне всегда хотелось узнать, почему мое тело так реагировало на каждое его прикосновение, почему внутри меня разгорался пожар, стоило нам оказаться наедине, и почему мне становилось так невыносимо, когда он меня отпускал.

Я зарылась пальцами в его иссиня-черные волосы, наслаждаясь их шелковистостью. Мои чувства были на пределе, пока мы сражались за право доминировать друг над другом. Губы мои касались его, впиваясь с жадным отчаянием, в то время как языком я чувствовала пряный вкус огневиски, неразличимо перекликающийся с острой приправой, которой был щедро сдобрен наш ужин. Наше лихорадочное дыхание было божественной музыкой, и я пыталась навеки сохранить этот момент в памяти, пыталась запомнить стоны Сириуса и упивалась своими. Я ощущала слабый аромат ванили, окружающий нас, и сходила с ума от мысли, что на земле существует лишь один человек, способный вознести меня на небеса, и он же может разрушить меня до основания.

Сириус вдруг встал, заставляя меня крепче обнять ногами его талию, и аппарировал вместе со мной в спальню. Стоило нам оказаться там, как он обхватил мое лицо горящими ладонями:

— Я надеюсь, ты понимаешь, что как только это случится, я уже никогда не смогу отпустить тебя, любимая, — от его взгляда у меня перехватило дыхание. Даже сейчас, почти полностью растворившись в сжигающем нас желании, он предлагал мне выбор. — Выбирай, — прошептал он.

Я крепче обняла его ногами за талию, прижимаясь к нему как можно ближе. Сириус прикрыл глаза, рвано выдохнув, пока я покрывала его подбородок поцелуями. Коснувшись губами напряженной щеки, я шепнула:

— Я уже давным-давно все решила. Сделай меня своей, Сириус.

Больше между нами не было слов. Усадив меня на кровать, он скинул мантию, открывая моему взору маггловскую одежду. Рубашка отлетела в сторону, даруя возможность насладиться восхитительным видом его гладкой кожи, отливающей легким золотом в свете свечей. Мышцы перекатывались под ней, напоминая мне о том, насколько красивым был мужчина, замерший сейчас передо мной. Темные волосы тонкой линией прочерчивали его торс, скрываясь за ремнем брюк. И я чувствовал, как меня все сильнее и сильнее охватывает жар при виде его обнаженного тела. Я не раз видела Рона и Гарри без рубашек на берегу озера, но никогда не ощущала и сотой доли того, что сейчас бушевало внутри меня. Они были всего лишь мальчишками, Сириус же был мужчиной. Его плечи были широкими и надежными, а бедра, наоборот, узкими. Я могла только представить, что же меня ожидает, когда последний элемент одежды исчезнет с его тела. Думаю, у Сириуса должны были остаться шрамы после Азкабана, но даже если мои глаза и видели их, то сердце напрочь игнорировало. Я была полностью покорена человеком, стоящим передо мной. Желание все сильнее закручивалось у меня внутри, разливаясь по венам огненной лавой.

На ощупь я принялась расстегивать пуговицы своей мантии; каждая из них легко высвобождалась из петли. В отличие от Сириуса, у меня под мантией не было ничего, кроме нижнего белья, и я очень нервничала при мысли, какой же будет его реакция, когда он увидит меня без одежды. Тяжелый материал невесомо соскользнул с моих плеч, оставляя меня в красном кружевном бюстгальтере. Беспокойство охватило меня; мне казалось, что я немедленно должна что-то накинуть на себя, но потом я взглянула в глаза Сириуса, и все мои сомнения растаяли. В его взгляде был голод, хищный блеск, но это не внушало мне страха. Ведь передо мной стоял Сириус, и я знала, что он никогда бы не причинил мне боли. Мой пульс ускорился, когда я увидела в его глазах жажду обладания мной. Он хотел меня, нуждался во мне — точно так же, как я нуждалась в нем.

Медлительность, которая еще была между нами, внезапно исчезла, и все завертелось с головокружительной быстротой. Сириус внезапно подтолкнул меня, опрокидывая на спину, и последовал за мной, накрывая своим телом. Я чувствовала жар, исходивший от него, когда он замер у моих бедер. Его губы накрыли мои, а руки легко скользнули вниз, задирая полы сбившейся мантии, пока я не почувствовала давление джинсы на тонкую ткань моих трусиков.

— Мерлин, ты такая сладкая. Как клубника и все прочие вкусности «Сладкого королевства», — простонал он мне в шею, выцеловывая дорожку вдоль моих ключиц.

Я откинула голову на подушку, когда его пальцы скользнули на внутреннюю поверхность моих бедер.

— Сириус, пожалуйста... — простонала я.

— Пожалуйста что? — спросил он, хрипло рассмеявшись. — Пожалуйста, продолжай меня ласкать, пожалуйста, попробуй меня на вкус, пожалуйста, займись со мной любовью?

— Да, пожалуйста, сделай все это. Пожалуйста, все и сразу! — отчаянно воскликнула я, впиваясь ногтями в его лопатки, вызывая у него полный удовлетворения стон. Не думаю, что он стал бы возражать против моей просьбы.

Он быстро избавил меня от остатков одежды, обнажая полностью. За моей одеждой последовала его, и он остался только в нижнем белье. Вновь устроившись между моих бедер, он прижался ко мне, и я инстинктивно лишь сильнее стиснула его ногами. Я купалась в волнах накатывающего удовольствия, чувствуя приятную тяжесть его тела на себе, а потом Сириус прикоснулся ко мне, и я замерла. Мои мысли остановились в тот миг, когда он начал первое движение.

Осторожно, едва касаясь кончиками пальцев моего тела, Сириус скользнул вдоль ключицы вниз, легко задевая прикрытую бюстгальтером грудь. Его рука осторожно сжалась на мягком полушарии, пальцы настойчиво затеребили напряженный сосок, а губы впились в мой рот страстным поцелуем. Я дернулась ему навстречу, пытаясь раствориться в нем, раствориться в тех чувствах, что он будил во мне. Внизу живота все сильнее закручивалось сжигающее меня желание, и я с каждым мгновением все сильнее хотела, чтобы наконец-то пришло освобождение.

— Сириус, пожалуйста, — жарко простонала я, касаясь его щеки.

— Гермиона... — пробормотал он в ответ, оставляя засос на моей шее.

Нежные пальцы легко справились с застежкой бюстгальтера, избавляя меня от него, и я лишь выгнулась, помогая снять эту деталь одежды. Горячие руки Сириуса молниеносно накрыли мою грудь, и в тот момент я поняла, что именно для его рук она подходит идеально, словно сама природа позаботилась об этом. Из груди Сириуса вырвалось гулкое ворчание, когда он с восторгом оглядел открывшуюся ему картину, а когда его пальцы прищелкнули по напрягшимся соскам, я зажмурилась от удовольствия.

— Ты так прекрасна, любимая, — прошептал он, сползая вниз, чтобы обхватить губами мой сосок. Я непроизвольно ухватилась за длинные пряди его волос, судорожно сжимая их в пальцах. Ощущение его рта на моей груди заставляло задыхаться от наслаждения. Осторожно обведя кончиком языка сосок, он с сожалением отстранился.

Я открыла глаза: зрелище, которое предстало передо мной, заставило меня задохнуться. Сириус неотрывно смотрел на меня, и в его глазах я могла увидеть сотни бушевавших в нем чувств: любовь, желание, надежду, необходимость во мне и обожание. И я совершенно уверена, что он мог рассмотреть то же самое и в моих собственных глазах. Приблизившись ко мне, он уперся руками в подушку по обе стороны от моей головы:

— Ты нужна мне, Гермиона.

Я знаю, чего стоили ему эти слова. Он хотел быть нужным кому-то, но все люди, о которых он когда-либо заботился, оставляли его. И сейчас, открывшись мне до конца, убрав все существующие преграды, он предлагал себя. Как я могла не ответить на его чувства?

— Ты тоже нужен мне, Сириус. Всегда, — прошептала я в ответ, пытаясь взглядом передать все те чувства и слова, о которых мы никогда до этого не говорили.

Он наклонился ко мне, ограждая от всего мира, и пробормотал заклинание, вызвавшее дрожь по спине.

Теперь мы оба были полностью обнажены.

Сириус осторожно наклонился, соединяя нас: плоть к плоти, положительный к отрицательному. Нежно коснувшись моих бедер, он приподнял их и легко погрузился внутрь. Ощущение было чужеродным, таким странным, что я закусила губу, стараясь сосредоточиться. Я чувствовала, как мышцы внутри меня растягиваются и натягиваются с каждым его движением. И когда он дошел до девственной плевы, я сморгнула навернувшиеся на глаза слезы. Сириус поморщился, зная, что боли никак не избежать.

Он закинул мои ноги себе на спину, открывая меня по максимуму, чтобы облегчить себе движение. Касаясь ладонями моих щек и, не отрываясь, глядя в глаза, он коротко поцеловал меня:

— Я люблю тебя.

— Что? — ахнула я, не зная, как реагировать. Неужели он имел в виду именно это?

— Я люблю тебя, — повторил он. — Люблю. Только тебя, Гермиона.

Слезы покатились по моим щекам, теряясь в волосах, рассыпавшихся по подушке. Глаза у меня были на мокром месте, но вот сердце пело от радости. Улыбнувшись, я ответила:

— Я тоже тебя люблю. Ты единственный для меня.

Это был момент истины в наших отношениях; именно сейчас я окончательно поняла, что хочу провести остаток жизни рядом с этим человеком, в его объятиях, любить его и быть любимой им. Я никогда не сомневалась в том, что чувствую, боялась только, были ли мои чувства взаимными. Но теперь у меня не осталось причин для сомнений. Мы идеально подходили друг другу, словно две части одного целого, разделенные злым гением и теперь вновь встретившиеся. Сириус был старше меня, а я была властной заучкой. Он был слишком опытен, в то время как у меня опыта не было вообще. Он был потрепан жизнью, а я была слишком наивной. Но мы были вместе, и этого уже ничто не могло изменить.

А затем он подался вперед.

Боль, накрывшая меня с головой, была тут же снята заклинанием, которое Сириус шепнул мне на ухо. Вначале ощущения были весьма странными, но стоило ему начать двигаться, я все поняла. Ни один учебник в мире не может описать словами то, что сейчас происходило между нами. Ни одно пособие, которое я изучила, не было способно подготовить к той животной страсти, что захватила меня с головой. Из Камасутры я знала углы, под которыми мне следовало бы двигаться для максимального удовольствия, но мое тело, казалось, жило своей отдельной жизнью, подстраиваясь под ускоряющийся ритм. За краем наслаждения меня ждало то, о чем я читала сотню раз, но никак не могла понять… до сегодняшнего дня. Моих знаний было просто недостаточно, чтобы суметь это оценить.

И когда наша кульминация накрыла нас с головой, я поняла, что окончательно пропала. Раньше я была просто девушкой, теперь же я стала женщиной. И когда нежные, но страстные движения Сириуса заставили мои внутренние мышцы хаотично сжиматься в апогее удовольствия, я впервые полностью познала себя. А когда он последовал за мной… я внезапно поняла, какую власть получила над ним. Это было странное понимание того, насколько сильно я была ему нужна, и на эту любовь я могла ответить только любовью.

Когда мы наконец-то немного пришли в себя, я была уверена, что никогда еще не была настолько совершенной, как в этот момент в его объятиях. Я чувствовала себя его частью, его кровью и сердцебиением. Наши сердца сокращались в одном ритме, а тела сгорали в огне обоюдной страсти.

— Я так сильно тебя люблю, — пробормотал он мне в ухо.

— Я тоже, — сонно отозвалась я.

Должно быть, я задремала, потому что, проснувшись, Сириус по-прежнему покоился на моей груди. Его вес вжимал меня в кровать, но у меня рука не поднималась его разбудить. Он все еще был во мне, и я могла чувствовать прохладный ветерок его дыхания, щекочущий мою левую грудь. И пусть я была прижата к матрасу и совершенно не могла пошевелиться, я бы ни на что не променяла этот момент единения. Осторожно проведя пальцами по его волосам от корней до самых кончиков, я принялась с нежностью массировать его голову.

Стоило признать, именно из-за этого момента я так долго отказывала Рону в близости. В глубине души я знала, что даже самый восхитительный секс с ним (что было бы весьма маловероятно) не подарит мне и сотой доли наслаждения, которое я пережила с Сириусом. Рон никогда бы не смог дать мне почувствовать себя нужной, любимой, он не стал бы меня оберегать. Он никогда, глядя на меня, не смог бы увидеть во мне свой идеал, как и я никогда бы не дождалась любящего, полного обожания взгляда с его стороны. Рон никогда бы не стал слушать меня, не попытался бы рассмешить, когда я хмурюсь, не смог бы принять, что родители могут и не любить своего ребенка всем сердцем, и он никогда бы не смог меня понять, даже если бы попытался.

Он просто не был Сириусом.

С Сириусом у нас была обоюдная потребность любить и быть любимыми, наряду с отчаянным желанием быть нужными любимым людям. Он заставил меня по-новому взглянуть на жизнь, на окружающую меня реальность. И, несмотря на все невзгоды, выпавшие на его долю, Сириус не разучился радоваться жизни. И когда он смотрел на меня, я чувствовала, как у меня в животе расправляют свои крылья прекрасные бабочки. Он заставил меня жить, заставил покинуть свою скорлупу, показал мне меня настоящую. Последние несколько месяцев, проведенных с ним, я жила и наслаждалась жизнью больше, чем за все прожитые годы.

Удовлетворенно выдохнув, я поцеловала его в макушку и, обняв крепче, провалилась в сон.