Малфой-мэнор. Утро Рождества (гет)

Долгий мрак и стужа — Святки,

Ночь-солнцеворот.

Звёзды, заигравшись в прятки,

Прыгают на лёд,

Капли чистого свеченья

Сеет звездопад.

От миндального печенья -

Сдобный аромат.

Пахнет мёдом и корицей

Красное вино,

Снег под окнами искрится

Блёсткой пеленой.

Под котлом в камине пляшет

Юркий огонёк.

Добрый эль в старинных чашах,

С кроликом пирог,

Ветви падуба и ели

В пурпурной тафте,

В золотистой канители -

Вдоль карнизов стен.

Шум весёлого застолья

И костры в саду...

Древние обряды Йоля

Помнят и блюдут,

Чтобы ясное светило

Не смогло уснуть,

Не забыв, поворотило

На весенний путь.

(Екатерина Смирнова. Цикл "Колесо года". Йоль)

Прошло уже много лет с тех пор, как он перестал страдать от столь привычных раньше ночных кошмаров, но сегодня ему суждено было снова проснуться от какого-то странного дискомфорта. Уже перед самым пробуждением Люциусу приснилось, будто на него свалился огромный пень, прямо на глазах превратившийся вдруг в чудовище, цепкие лапы которого так и норовили выдернуть у него приличную копну волос. Сопротивляясь и пытаясь отпихнуть упрямое чудище от себя, Малфой что-то невнятно промычал, вынырнул из дремоты и усилием воли приоткрыл глаза.

«Странно… особо ничего не изменилось…» — проморгавшись, он опустил взгляд ниже.

Небольшой белобрысый «ночной кошмар», по-хозяйски усевшийся у него на животе, с силой катал по груди и животу Люциуса игрушечный паровозик, больно задевая рассыпавшиеся по телу длинные светлые пряди Малфоя. А еще этот маленький наглец умудрялся тихонько пыхтеть и гудеть при этом, имитируя звуки, издаваемые поездами.

— Стесняюсь спросить, это кто же тебе разрешил войти к нам с мамой в спальню? — негромко поинтересовался Люциус у «кошмара», пытаясь притвориться сердитым.

— Так Лождество же, — тот беспечно махнул паровозиком в сторону двери, больно задев отца по лбу.

Не сдержавшись, Люциус зашипел, поморщился и искоса глянул на жену.

«Хорошо, хоть ее не разбудил…»

— А где Рори, малыш? — шепотом спросил он, обхватывая ладонями небольшие голые ступни. — Мерлин, ноги же совсем холодные!

— Лоли там, она плобубнила мне, что еще хочет спать, — мальчик опять махнул игрушкой, пытаясь показать, где же в данный момент находится Рори, но на этот раз Малфой успел помешать ему.

— Генри, кто тебе разрешил бродить по мэнору раздетым? — глухо пробормотала Гермиона, так и не проснувшаяся до конца. — И куда смотрела Динки?

— Никто. Потому что… Лождество, — важно отозвался тот, сползая с отца на пол. — Она завтлак готовит, а я сбежал. Двель в гостиную никак не отклывается, пап. У меня не получилось… А Динки плишла и сказала, что надо подождать…

— Мерлин и все его атрибуты, — тихо ругнулся Люциус и, поднявшись с кровати, быстро набросил на себя тяжелый бархатный халат. — Так почему ж она не одела тебя?

— Как же она его оденет? — снова проговорила сквозь сон Гермиона. — У него же Лождество. Он в гостиную к елке ломится...

— И тебя с Рождеством, любимая, — усмехнулся Малфой. — Пойдем, сынок! Дадим маме еще немножко подремать…

Выйдя из спальни и свернув к лестнице, они почти сразу наткнулись на портрет дальнего родственника Люциуса — Лукаса Малфоя, который, будучи младшим сыном, женился на одной из своих французских кузин и благополучно прожил жизнь в Провансе, ничуть не жалея об оставленном туманном Альбионе. Весельчак и балагур (что было большой редкостью для мужчин этого славного семейства), Лукас Малфой не утратил своей жизнерадостности и после смерти.

— С еще одним праздничком, мои дорогие британские сородичи! — громко поприветствовал Люциуса с сыном уже подвыпивший с утра седой бодрячок и приподнял руку с кубком вина. — Отпраздновали светлый Йоль, теперь отпразднуем магловское Рождество, а там, глядишь, и до Нового года рукой подать. Пусть судьба будет благосклонна к твоему семейству, Люциус, во веки веков!

Люциус только приоткрыл рот, чтобы поблагодарить этого самого безобидного Малфоя, который когда-либо рождался на земле, но старик уже исчез с портрета, не дожидаясь ответных изъявлений вежливости.

— Пап, а я очень-очень люблю плаздники. И Йоль, и Лождество, и Новый год… И люблю, что они все один за длугим идут! — восхищенно воскликнул Генри, глазки которого загорелись в предвкушении.

— Понимаю. И даже догадываюсь — почему, — усмехнулся отец, перехватывая его чуть удобней.

Так, неся на руках без умолку болтающего о подарках Генри, звонкий голосок которого эхом разносился по мрачным коридорам мэнора, и кивая по пути портретам предков, обращавшихся к нему с поздравлениями, Люциус спустился на первый этаж, где несколькими мановениями палочки решил все проблемы. Смешные детские тапки волшебным образом появились из ниоткуда и даже наделись на босые ножки. Тяжеленная двустворчатая дверь в большую гостиную Малфой-мэнора отворилась, а через минуту и огромная елка замерцала нарядными огоньками. И его двухлетний сын вместе с присоединившейся к братишке четырнадцатилетней дочерью кинулись потрошить чулки с долгожданными подарками, перемежая это увлекательное действо раздающимися то и дело восторженными возгласами. Малфою же ничего не оставалось, как, сладко потянувшись, усесться на ближайший диван.

«Мерлин… Если и есть что-то по-настоящему волшебное в этом мире — так это наблюдать за искренней и чистой радостью своих детей. И как только я раньше мог жить без этих двух?»

Прошло всего несколько минут, когда, прервав его душещипательные размышления, из спальни спустилась Гермиона, которая присела рядом и положила голову ему на плечо. За высокими ромбовидными окнами Малфой-мэнора шел мягкий крупный снег (большая редкость для находящегося на юге Англии графства Уилтшир).

— Наколдовал, да? — тихонько спросила жена.

Ничего не ответив, Люциус довольно ухмыльнулся, а потом тихонько вздохнул, подумав, что вечером в мэнор прибудут не только Драко с семьей, но еще и Поттеры, и… Уизли (тут он невольно скривился, хотя… надо было отдать должное девчонке Браун: благодаря ей, потомки этого Уизли получились уже и не такими рыжими).

«Ладно. Раз Гермиона хочет — пусть. Так и быть, потерплю…»

— Пап, мам, смотлите, это я для вас сделал… — Генри, словно маленький книззл, протиснулся между родителями. — Папа, смотли! Это же магловский Санта, наш Меллин и дух Йоля поздлавляют нас.

— А это от меня… — Аврора, чуточку смущаясь, протянула им с Гермионой небольшой акварельный рисунок, вставленный в мерцающую зачарованную рамку, на котором они были запечатлены в парковой беседке. И Люциус даже припомнил тот летний день, который дочка изобразила по памяти.

— Молодец, Рори. Получилось действительно чудесно. Спасибо тебе, милая, — Малфой поцеловал девочку в лоб и обнял, усадив ее с другой стороны.

— Пап! Ну смотли же! — наседал на него Генри, требуя свою порцию родительского внимания.

— Да смотрю, сынок, смотрю, — счастливо засмеялся Люциус.

На листе пергамента магловскими цветными карандашами была нарисована смешная елка, четыре очень странные фигурки, отдаленно напоминающие их семейство, и три забавных бородатых старикана, а под этим весьма криво написано: «Семью Малфой! С праздниками!»

— Ну-ка, ну-ка, дайте и мне глянуть, — потянулась Гермиона и тут же восхищенно ахнула: — Какие же вы молодцы оба! Спасибо, сладкие! Рори, как же красиво ты зачаровала обрамление. Умница!

— А я?.. — обиженно вскинулся их младшенький.

— И ты умница, мой хороший! У тебя получился замечательный рисунок. Для него мы тоже сделаем красивую рамочку.

Довольные дети соскочили с мест, чтобы вернуться к распаковыванию своих многочисленных подарков. А Люциус Малфой на мгновение зажмурился и невольно запрокинул голову.

«Да что это со мной? Кажется, за столько лет пора б уже привыкнуть, что у меня еще есть Аврора. А теперь и Генри. Есть самые чудесные в этом мире Рори и Генри. И я для них — «пап». А еще есть та, что подарила их мне… И больше никто и никогда не сможет омрачить Рождество в Малфой-мэноре».

— Эй, — Гермиона тихонько коснулась губами его уха. — Никак грозный и ужасно коварный экс-Пожиратель Смерти вдруг собрался сентиментально пустить слезу?

Она помолчала и тихо добавила:

— И мы тебя любим, Люциус… С Рождеством!