Предубеждение (джен)

— Не думал, что у тебя хватит смелости вернуться сюда, — шипит Северус. — Или ты уже принял для храбрости?

— Я больше не пью.

— Почему? — он удивлённо изгибает бровь. — Не от того ли, что в тех местах, где ты провёл последние годы, не наливают?

— Нет. У меня было достаточно времени, чтобы обо всём подумать.

— Да? Интересно, придумал ли ты за такое долгое время, что скажешь своему выродку-сыну?

— Придумал, — отвечаю я, а сердце никак не успокаивается. Почему-то таблетки совсем не действуют.

— И что же?..

— Во-первых, попрошу его убрать волшебную палочку. Она слегка… угнетает. Во-вторых, скажу, что мне очень жаль…

— Жаль? — он злится, но никак не выдаёт себя. Потрясающее умение. Вероятно, теперь моего сына боится добрая половина этого мира. Даже мне, готовому к любому исходу, не по себе от его интонации.

— Да, мне жаль, что заставил тебя пройти через всё это…

— Что «это»? — его пустые, практически мёртвые глаза наполняются жизнью. Он будто ждал этого разговора, чтобы восстать из мёртвых. — Что ты имеешь ввиду под «всё это»? Полное страданий детство? Бродяжничество? Вечные скандалы? Или убийство моей матери?

— А ещё ненависть, рукоприкладство, нищету и пьянство,— дополняю я его речь. — За всё это!

Он недолго молчит и тут же переключается: — За что ты убил её? Что мы тебе такого сделали, чтобы настолько нас ненавидеть?

— Не знаю, — хрипло выдыхаю я. Сердце вытворяет невесть что. Кажется, что ещё немного и моя жизнь оборвётся сама по себе.

— Невозможно не знать, за что ты убиваешь человека!

— Возможно, — тихо отвечаю я. Мне нечего терять. Человечность утрачена уже давно, а без неё нет смысла жить, разве только существовать.

— Ты разбил ей голову случайно? Она что, снова напала на тебя? — с такой адской смесью сарказма и ненависти я не сталкивался ещё никогда.

— Я не знаю! Каждый чёртов день, проведённый за решёткой, я пытался вспомнить как это произошло! Но не помню…

— Ты был пьян, — шипит он, — как и всегда. Именно это самое отвратительное в тебе. Ты никогда не помнил, что творил после нескольких бутылок спиртного.

— В том-то и странность того дня. Я помню все: что пил, с кем пил, сколько пил. Со временем даже вспомнил, сколько чёртовых шагов я сделал до дома и сколько раз меня занесло. Но я не помню, что случилось после того, как открыл дверь этого дома. Будто кто-то щёлкнул выключателем, — щёлкаю пальцами недалеко от своего лица. — А потом я проснулся и увидел, что натворил, но я не помню, как это произошло!

На несколько секунд мы оба замолкаем. Северус как-то странно смотрит на меня. Мне начинает казаться, что всё подошло к своему логическому финалу. Сердце снова простреливает, голова наполняется образами из прошлого.

— Ну, — хриплю я и сгибаюсь из-за боли. — Давай. Сделай то, зачем пришёл. Врачи всё равно говорят, что без должного лечения я долго не протяну, а средств у меня, как видишь, нет.

Собравшись с силами, выпрямляюсь и снова смотрю в глаза своего сына. Не хочу умирать жалким, скрюченным стариком.

Северус продолжает странно смотреть на меня, не обращая никакого внимания на мои слова. Очевидно, что он о чём-то думает. Его суровые глаза внимательно следят за моими. Лицо напряжено, а палочка слегка дрожит в его руке.

Воспоминания всё настойчивее лезут в мою голову. Так вот что значит фраза «вся жизнь пронеслась перед глазами». В ускоренном темпе вспоминаю детство, проведённое в страхе из-за нацистов, смерть моей семьи под завалами укрытия, тяжёлую контузию, чужих людей, пытающихся помочь и приютить. Я и не думал, что всё ещё помню их лица.

В голову приходит знакомство с Эйлин. Такое с самого начала необыкновенное и пропитанное чёртовой магией. Свадьба, рождение первенца. Далее беспробудное пьянство, накладывающееся на контузию, и взращивание домашнего тирана. Как же я был жалок… Если бы понял всё раньше и бросил пить, то Эйлин была бы жива.

Эти воспоминания слишком уж яркие, больше похожи на сновидения. Мне это не нравится. Они не выглядят как отголоски памяти, а скорее как принудительное действие.

Будто узнав, что я догадался о непроизвольности воспоминаний, разум выдаёт картинку того вечера. Я помню её наизусть. Каждый камень, каждую тучку на небе и любопытные рожи, встречающиеся мне на пути. Тот Тобиас забавно спотыкается и чертыхается будто бы уже по моим указаниям. И наконец-таки преодолев невыносимо длинный путь в полкилометра, добирается до двери дома в Паучьем тупике, чтобы открыть её и проснуться утром следующего дня.

— Невероятно, — неожиданно говорит Северус, и меня будто выбрасывает обратно в гостиную. — Так на тебе блок.

— Что это значит?

— Это значит, что кто-то из волшебников заставил тебя забыть события того вечера.

— Эйлин. Больше некому.

— Почему? — удивляется Северус, и я наконец-то вижу живую эмоцию на его лице.

— Больше никого не было.

Я сам чувствую, что что-то не так в моих словах, но точно знаю, что они — абсолютная истина. Северус несколько раз взмахивает волшебной палочкой и всё так же пристально смотрит в мои глаза. Даже не знаю, почему доверяю ему: потому, что он мой сын или потому, что таков принцип действия заклятия.

— Империус… Я восхищён! Этого явно не могла сделать мама.

В голове снова появились назойливые мысли о том, что кроме нас двоих в тот вечер никого не было. Слова сына и эта настойчивость моего подсознания рождают во мне серьёзные сомнения.

— Что же. Попробуем заглянуть в тот вечер, — переменился Северус.

Мне кажется, что он жаждет докопаться до истины, что где-то в глубине души хочет, чтобы убийцей оказался не я. Теперь это отчётливо видно. Он растерян и сам запутался в своих чувствах. И сейчас как никогда напоминает того мальчишку, который ещё не потерял надежду на хорошие отношения с отцом. Северус наконец-то научился отключать эмоции и действовать по справедливости. Чёрт! За эти несколько минут он стал мне роднее, чем за всю жизнь. Да, я горжусь им. Даже если он убьёт меня сегодня.

— Сконцентрируйся, попробуем сломать твой блок.

И снова перед глазами вечерняя улица. Пьяный я, подходящий к двери и поворачивающий ручку.

— Сконцентрируйся, — в моей голове раздаётся голос Северуса. — Вспоминай, что произошло позже.

Перед глазами всплывают странные обрывки хаотичных воспоминаний.

— Не представляй того, что могло бы произойти, — ругается сын. — Ты должен вспомнить, что произошло.

Ещё несколько секунд мучений и подбора того, что могло бы произойти, и мы оба оказываемся в гостиной.

— Ты представляешь, что могло бы произойти, а не вспоминаешь!

— Я знаю, — отзываюсь я. Боль в сердце возвращается снова, но не одна, а с подругой-мигренью. — Это трудно!

— Тебе надо просто сконцентрироваться, — наставляет он. — Нужно вспомнить.

— Это было восемнадцать лет назад! — протестую я.

— Но ты же помнишь то, что было изображено на этикетке последней бутылки виски. Так вспомни и это!

— С виски проще! Я хоть что-то помнил, что-то, за что можно зацепиться, а тут ничего! Пустота! — боль и беспомощность выводят меня из себя. Упрёки Северуса звучат так, будто я не могу сделать элементарную вещь, но это совсем не элементарно.

— Это важно для меня. Ты можешь хоть раз в жизни сделать то, что важно для меня? — он, в отличие от меня, не кричит, но выглядит куда более зловеще.

— Это важно и для меня, — смягчаюсь я. Слова, сказанные сыном, цепляют меня за больное. Последние годы я проклинал себя за то, что ничего не делал для мальчика. — Давай! — выдыхаю, чтобы успокоиться и собраться.

Чёрное древко волшебной палочки снова оказывается напротив меня. Одними лишь губами Северус произносит заклинание и дверь в моём разуме раскрывается, пропуская меня в коридор пропахший ароматным запахом жареной курицы.