В порядке вещей (джен)

Это было крайне большой удачей: едва выйти из собственного, только на них двоих, только им известного убежища — и, считай, наткнуться на Тобираму. С ними были ещё кто-то, дети, даже, похоже, девочка, но старший Сенджу был важнее, пусть их.

Почуял, конечно, сразу, в этом и сомнений не было. Таланты врага Изуна не мог не признать — потому и выбрал тогда именно его — не только потому, что его брат сражался с Мадарой и был единственным, кто мог порадовать его действительно хорошим боем.

— Поймаем? — предлагает старший. Он уверен в согласии, но такие уточнения — часть их общения, незыблемые правила любимой игры.

— Живым, — улыбается Изуна. Ему тепло, его радует предстоящая игра в кошки-мышки.

Врага, насколько можно судить, успели ранить, и он хитрит, путает след, отвлекает. Он один — ещё трое ушли, они слабее, должно быть, младше. Изуну они слабо интересуют.

Подобраться на расстояние для боя удаётся быстро. Тобирама замечает это, кидает кунай, ещё один — мимо. Тому, у кого есть шаринган, не составляет труда уклониться. Понимая это, враг использует технику — и его фигуру окутывает вода, стремительно поднимаясь, собираясь в оскаленную драконью морду. Красивая техника, но что она может против великого огненного шара, созданного Мадарой? Всё окутывает пар — и Сенджу пытается сбежать. Наивный, он думает, что его сейчас сложнее заметить? Он только себе добавил трудностей.

Пар быстро рассеивается. Мадара, не рискуя больше, закидывает Тобираму слабыми огненными шарами. Действительно слабыми, Изуна даже не ото всех бы стал уворачиваться, пожалуй. Сенджу огрызается, его атаки слабы, но точны — и он всё ещё пытается увести их подальше, выиграть время для тех, кто ушёл. Возможно, они унесли нечто ценное, но это безразлично. Младший брат главы Сенджу представляет куда большую ценность, что бы там ни было.

Неожиданно Тобирама повторяет свой фокус, снова используя дракона. Мадаре приходится усиливать свою технику. Снова всё заволакивает паром. Изуна смотрит на брата, чуть улыбается, жестом показывает — спрятать чакру. Брат понимает несказанное: дать уйти, дать почувствовать себя в безопасности, а потом атаковать снова.

Выждав, пока рассеется пар, они мчатся следом. Изуна уверен: враг поспешит к реке, ему всё равно придётся её пересечь, чтобы уйти к своим.

Самоубийственная атака — пытаться драться в ближнем бою с Мадарой. Сенджу только доспехи оцарапать удаётся, и он отлетает в сторону от удара. А дальше происходит странное: налетев на дерево, он не сползает вниз безвольным телом — он с отчётливым хлопком исчезает в облаке дыма.

— Это был… клон? — Изуна ошарашен. В его восприятии это мог быть только сам Тобирама, никаких отличий от оригинала он не ощущал.

Мадара молча пожимает плечами.

— Прячь чакру. Он наверняка на берегу.

Хорошее место для его стихийных техник, но чакры-то у него всё равно меньше, чем у них двоих. И как бы он ни скрывал её остатки — ему не спрятаться. Тот, у кого есть шаринган, замечает всё. Обломанные ветки отмечают путь.

В бой снова вступает только Мадара. Это похоже на игру: закидать сюрикенами так, чтобы враг остался относительно цел. Ни одной техники. Тобирама их тоже не использует, но и от воды не отходит. Готовит что-то особенно смертоносное? Изуна подбирается ближе и замечает наконец, насколько Сенджу измотан. Вряд ли на остатках чакры, даже при его контроле, у него что-нибудь получится. Сам враг это понимает тоже. Кунай в его руке — последний, и почему-то Тобирама всё ещё его держит. Озарение — вспышка. Он собирается убить себя? Это не то, что можно ему позволить! Прыжок ближе, ещё, так быстро, как только можно. Изуна успевает заметить своё отражение. Гендзюцу! Вспышкой чакры, без печатей — не позволить, удержать, остановить! Брат, чуть запоздав, бьёт, оглушая.

Тобирама, даже упав, не выпускает кунай. Изуна подходит ближе. Приходится приложить усилие, чтобы разжать его пальцы и забрать оружие. Пригодится. Подчиняясь любопытству, он касается белых волос, проверяя, насколько сдерживал свою силу брат. Под пальцами уже чувствует выпуклая шишка, но крови нет. Наверное, это было бы красиво — алое на белом…

— У нас не так много времени, — Мадара, чуть щурясь, смотрит на небо.

— Угу. Но, думаю, нас не потеряют.

Брат кивает, торопливо пишет что-то на обрывке листа. Изуна, не удержавшись, бросает взгляд мельком и сразу же отводит в сторону: у него есть более важное дело, чем читать чужую переписку. А надо — проверить, не истечет ли Тобирама кровью, пока они его дотащат, наскоро связать, вытащить парочку застрявших сюрикенов, собрать оружие. Мадара призывает сокола и вручает ему письмо. Умная птица сразу понимает, что ей следует сделать, сразу улетает. Изуна провожает её взглядом, немного завидуя.

А пленника, переглянувшись, они тащат его в убежище. Самое безопасное, самое подходящее место, чтобы добиться желаемых целей. Да и беспокоиться о том, что в центре их селения не самый худший сенсор, нет нужды.

А дальше — всё привычно. Им обоим уже не раз доводилось это делать. Они стаскивают доспехи, почти не путаясь в завязках, срезают порванные и грязные тряпки — одеждой это сложно было назвать и до этого, тщательно промывают все раны. А их — предостаточно. Удивительно, как он вообще мог сражаться, и приятно, что смог. Достойный противник. Это вызывает желание особенно постараться для него — и потому Изуна предельно аккуратен, связывая. Крепко, так, чтобы едва мог дёрнуться, и так, чтобы и от долгой неподвижности ничего не затекло.

Мадара молчит, наблюдая, но его взгляд насмешлив. Изуна фыркает.

— Он пригодится нам живым и здоровым.

Брат пожимает плечами. Будто бы он сам не постарался бы сделать так же, попади в их руки Хаширама! Или, как и тогда, предпочёл бы отпустить? Об этом Изуна старается не думать.

Последний штрих — плотная повязка на глаза. Незачем этому Сенджу разглядывать их убежище.

* * *

— Брат, — Изуна ходит по комнате, ему сейчас вообще трудно усидеть на месте, — выслушай меня. Если ты так желаешь мира, он должен быть заключён на наших условиях, так, как выгодно нашему клану.

Мадара сидит и, кажется, уделяет куда больше внимания еде, чем разговору. Впрочем, Изуна знает, что на самом деле это не так, нет причин возмущаться.

— Если мы сделаем так, это не будет прочный мир.

— Да почему бы? Если Хаширама говорит об этом в каждом письме — а их у меня уже скопилось… кабы не сотни!.. то пусть докажет, что он действительно настолько желает мира.

— Он — глава клана. Не думаю, что он захочет соглашаться, когда это навредит его Сенджу. Даже тогда, когда это шанс исполнить детскую мечту.

— А вот поэтому нам и нужен его брат. У нас такого, как он, давно добили бы, — у них он выжил. Я удивлюсь, если не благодаря Хашираме.

Мадара пожимает плечами, Изуна умолкает, но ненадолго. Брата надо убедить сейчас, сейчас объяснить своё мнение. Он ведь прислушается к веским причинам последовать совету?

— Самое лучшее, что мы можем сделать, — попытаться вынудить Хашираму согласиться на наши условия, используя жизнь его брата.

— Я тебя услышал, — устало говорит Мадара и поднимается на ноги.

Победа? Хочется радостно просиять, как в детстве, но сейчас это будет неуместно.

— Посмотрим, как там наш пленник? Он наверняка уже давно очнулся.

Брат кивает.

Спуститься ниже, открыть тяжёлую дверь — Изуна удовлетворённо отмечает, что сейчас она даже не скрипнула, хорошо смазал. Мадара сразу переступает порог и подходит к Сенджу, склоняется над ним.

— Очнулся? — касается щеки, с силой проводя пальцами по шраму. — Очнулся.

— Бра-а-ат, — теперь очередь Изуны наблюдать. Ему кажется правильным и необходимым сейчас попробовать выяснить у Тобирамы что-нибудь полезное. Было бы любопытно проверить, сможет ли враг так же достойно держаться после пыточных иллюзий, как он сражался.

— Нет, — Мадара хмыкает, касается бинтов на боку, проводит ладонью по повязке на бедре — там самые глубокие раны. — Хорошо. Сухие.

Изуна замечает, как вздрагивает Тобирама от этих прикосновений. От боли, что ли? Не очень похоже, но пока что можно принять это за правду.

— Ты нужен нам живым и здоровым, Сенджу.

Пауза. Выждать, проверить реакцию. Напряжён, хмурится, но достаточно спокоен. Это даже удивительно, учитывая, что он крепко связан, а рядом с ним — два сильнейших шиноби клана Учиха. Это, конечно, правда, но Изуне приятно думать так о себе и о брате.

― Сейчас тебе придётся поесть. Либо добровольно, либо под гендзюцу, — он добавляет в интонации мечтательных ноток и резко заканчивает мысль: — И у тебя не хватит чакры скинуть иллюзию.

Брат берётся за плечи пленника, заставляет сесть, удерживает. Вот сейчас заметно, что это болезненно, удаётся уловить, как он скривился, — и его лицо тут же снова застыло маской. Он не шевелится даже тогда, когда Изуна тычет ему в лицо кусочком рыбы, только облизывает губы. Это злит. Если Тобирама думает, что «жив и здоров» может означать «голоден», то он явно заблуждается.

― Сенджу, ― негромко говорит Изуна, почти сбиваясь на раздражённое шипение, ― хватит думать, ешь уже. Не отравлено. Или хочешь, чтобы я снова использовал на тебе гендзюцу? Я могу, не сомневайся, так, что ты что угодно жрать будешь. Радуйся, что сейчас это просто рыба.

Брат ухмыляется.

Тобирама оказывается неожиданно аккуратным и послушным, он даже не пытается кусаться, как наверняка попытался бы сам Изуна, будь он на его месте. Хотя нет, он сам на месте этого Сенджу никогда не оказался бы, он сильнее — и у него есть шаринган.

От очередного кусочка Сенджу отказывается. Съел он вполне достаточно, чтобы не страдать от голода, так что последний кусочек достаётся Изуне.

― Воды? ― предлагает старший брат.

Короткий обмен взглядами. Приятно вот так вот понимать друг друга, будто читая мысли.

― Сейчас принесу, — отзывается Изуна. Было в их запасах здесь достаточно хорошее снотворное, напоить им — и можно будет надолго оставить пленника одного, не боясь, что сбежит.

Самое сложное — рассчитать дозу. С одной стороны, это же Сенджу, известный своей выносливостью. Наверняка ему потребуется большая доза. С иной — его внешность не оставляет сомнений, что он куда слабее, чем его соклановцы, да и ранен сейчас. Чуть меньше — очнётся, пытается что-нибудь сделать. Чуть больше…

— Пф, — Изуна едва не высыпает гораздо больше, чем надо, в чашку. Зато приходит понимание, что доза не настолько важна, как кажется. Проспит дольше? Пусть. Им же удобнее будет тащить безвольное тело.

Если Сенджу и думает о каком-то подвохе, то никак не демонстрирует это. Изуна держит чашку у его губ, наклоняет, наблюдая, как он пьёт. Это странно занятно, это позволяет узнать его лучше, чем за годы сражений.

Снотворное действует быстро. Ещё не показалось дно, а уже заметно, что сидит Тобирама только благодаря брату. Уже поплыл, уже засыпает — и Мадара укладывает его поудобнее и накидывает сверху одеяло.

— Обсудим условия мира? — сразу же предлагает Изуна. — У меня есть кое-какие наброски…

Он тянет фразу, не зная точно, как поймёт её брат. Пусть он и не разделял ту глупую детскую мечту Мадары, но и такую вероятность, что мир всё-таки будет заключён, учитывал. Не просто так ведь Хаширама так упорно предлагает перестать сражаться?

Мадара понимает верно — и молчит об этом. Они просто долго-долго спорят и обсуждают условия. Что-то должно быть жёстким требованием, в чём-то можно будет пойти на уступки, от чего-то — и вовсе отказаться, если возникнет необходимость именно договариваться. Изуна чувствует себя победителем, когда удаётся закончить: приятно, что он смог помочь брату, приятно быть полезным своему клану, приятно, что брат столь внимательно прислушивается к его советам, ценит его мнение.

— Кто будет переписывать начисто?

— Я, — отвечает Мадара. Выглядит он довольно-таки уставшим, даже сонным, но Изуна не спорит с этим решением. Его дело — позаботиться о том, чтобы им сейчас было, что поесть.

* * *

Изуна стягивает повязку и сразу же ловит мутноватый после сна взгляд врага. Тобирама жмурится, пытается отвернуться, но всё это бесполезно: на него всё равно удается накинуть простенькую иллюзию. Ничего особенного, даже стыдно за себя: всего лишь паралич.

Мадара не обращает на это внимания, его больше заботят полученный от Хаширамы ответ и собственный мысли. Он странно угрюм. В такие моменты его лучше не дергать. На брата он, конечно, не вызверится и техникой не приложит ― не здесь, не в убежище, но… Лучше не отвлекать главу клана от его важных мыслей и молча делать своё дело. Наскоро вымыть, сменить повязки, одеть — благо, была в запасах одежда без кланового мона… И тут же снова использовать ту же технику, пока не сбросил паралич окончательно.

Получив себе ещё некоторое время, Изуна отыскивает ту самую одежду, о которой думал. Покрутив в руках эти тряпки, он морщит нос. Так себе вещи, на самом деле, но надеть на него что-то с моном клана будет чересчур оскорбительно. Его издёвку хотя бы воспринимать можно достаточно нейтрально… Вмешиваеся Мадара, помогает одеть. Видеть этого Сенджу таким — странно. Замерший взгляд, отсутствие всякого сопротивления — странно было бы, если бы оказалось иначе, но тем не менее.

Последним штрихом становится ленточка. Изуна выбирает самую длинную прядь на макушке, скручивает волосы, дёргает, вывязывая подарочный узелок. Несмотря на первоначальное желание, надёжно впутывать её он не стал. Будет достаточно легко стащить: очень хочется, чтобы враг в полной мере оценил эту издёвку.

Мадара оглядывает затейливое плетение верёвки на плечах и руках Тобирамы, приподнимает бровь. Изуна молча пожимает плечами: если уж решил завязать правильный узел, так и упаковка подарка должна соответствовать.

Время. Всё уже сделано, можно выйти — Изуна медлит. У него нет уверенности, что позже враг не сможет найти это убежище. Но даже если и сможет отыскать — нужно быть одним из клана Учиха, чтобы войти сюда. И без кого-то из них отсюда не выйти.

Тобирама не очень уверенно стоит на ногах: и раны сказываются, и долгая неподвижность, и, вероятно, его собственные опасения. Чакру-то он уже вполне может использовать, восстановился достаточно — и это удивляет. Знать, слухи о выносливости Сенджу правдивы ещё и в этом. Удивление не мешает Изуне осторожно подхватывать Сенджу за плечо, не позволяя упасть. Там, он точно знает, никаких ран нет, можно позволить себе крепко сжимать пальцы.

Брат шагает впереди, не оглядываясь. Останавливается у выхода, прислушивается. Убежище хорошо тем, что оно скрывает их от сенсоров, но и почувствовать что-то вне его стен — сложно. Капля крови на сложный узор на стене, где затерялись тонкие линии печати, — дверь открыта. Сколько уже раз Изуна наблюдает за этим, сколько раз уже сам пользовался — и всё равно завораживает. Чудо, за которое было много заплачено мастерам-Узумаки.

Слышно резкий протяжный птичий крик. Изуна знает, что это призывной сокол Мадары — молчаливая, совершенно обычная на вид птица, мало чем отличающаяся от иных, но всё равно вздрагивает. Кунай сам оказывается в руке — тот самый, принадлежащий Тобираме, с тёмными символами на рукояти. Хлопают крылья. Сокол опускается на вытянутую руку, брат дарит ему привычную ласку, мягко перебирая жёсткие перья — и смотрит в глаза. Птица не отводит взгляд. Изуна знает, что она показывает увиденное.

— Хаширама уже на месте, — говорит Мадара, с видимым сожалением отпуская сокола. — Нам надо поспешить.

Изуна смотрит на молчаливого Сенджу. Оценивает.

— Думаешь, он сможет?

Мадара фыркает.

— Долетим.

Он складывает печати — Изуна заворожённо наблюдает. Его всегда привлекали птицы, и было немного жаль, что для него был выгоднее иной призыв. Хотелось — в небо, как иногда делал Мадара, устав от дел клана и боёв, хотя бы на чужих крыльях, если уж своих нет. И в очередной раз вспомнилось своё обещание: придумать такую технику, которая подарит полёт. Ветер-то отзовётся, подхватит… Но искусство иллюзий и тренировки всегда были важнее этой мечты.

Призванный сокол — большая, совершенно роскошная птица с огромными крыльями. Он опускает крыло, смотрит на них, ждёт. Изуна тянет Тобираму вперёд, помогая по жёстким перьям подняться на спину сокола. Мадара одним прыжком оказывается рядом, присаживается, гладит птицу по шее.

Сокол складывает и наполовину расправляет крылья, чуть приседает. Взмах — и он швыряет своё тело в воздух, взмах — и поднимается выше, и ловит поток. Изуна подставляет лицо ветру. В такие минуты он совершенно счастлив, и он благодарен брату за понимающее молчание. Жаль только, в этот раз полёт был очень коротким.

Сокол предусмотрительно поднимается выше, они спрыгивают вниз — а птица возвращается к себе, с хлопком исчезая. Изуна успевает осмотреться: река, лес, скала — неплохое место. Точно между их селениями, как подсказывает память. Став на ноги, он резко сдёргивает повязку с лица Тобирамы, тот щурится и моргает от яркого света и выглядит разбуженной днём совой. Если, конечно, бывают совершенно белые красноглазые совы.

Оставив их позади, Мадара выходит вперёд, к старшему Сенджу.

— Хаширама.

— Мадара, — откликается тот и шагает ближе. — Ты сказал, что готов наконец согласиться на мир между нашими кланами?

Молчание. Изуну успокаивает мысль, что сбежать им будет достаточно легко. Просто спрыгнуть вниз — и эта мысль ободряет, как и знание, на что согласился брат. Переупрямил всё-таки.

— Мир будет заключён на наших условиях, — говорит он главе клана Сенджу, торжествуя — и позволяя себе быть грубым. — Ты же хочешь, чтобы твой брат остался жив?

Шантажировать сильнейшего из числа Сенджу, главу клана, зная, что тот не может не согласиться — это пьянит. Приятно осознавать свою силу.

— Изуна, — недовольство Мадары гасит радость.

— Брат? — Изуне уже ясно, что что-то пойдёт не так, но он не хочет в это верить. Они же всё так замечательно продумали, так всё получится хорошо и надёжно, с выгодой для их клана…

Старший обжигает взглядом — остаётся только смиренно опустить голову. Он — глава клана Учиха, ему решать, а младший брат, сколь любимым он ни был, может только советовать. Обидно.

— Хаширама. Он — твой. Вне зависимости от того, что будет решено, вне зависимости от того, примешь ли ты наши условия…

Мадара позволяет себе повернуться спиной, тянет вперёд мрачно зыркающего младшего Сенджу, держит его за плечи. Сейчас заметна их разница в росте, и это ещё одна раздражающая мелочь. Изуна знает, насколько брат не любит смотреть снизу вверх на кого-то — и он сейчас продолжает творить глупости.

— Я отдам его тебе так, — говорит он.

— Почему? — Хаширама удивлён и обеспокоен, такая эмоциональность выглядит странно для главы клана: подобное делает уязвимым.

— Он твой брат, — хмыкает Мадара и шелестит бумагой, доставая свиток. — А вот это — список тех условий, которые нужны нам.

— И?..

— Забирай, — брат подталкивает Тобираму так, что тот делает несколько шагов вперёд на непослушных ногах и почти падает, старший Сенджу его ловит.

— Я знал, что ты всё ещё мой друг, — Хаширама улыбается.

Изуна непроизвольно использует шаринган, чтобы присмотреться к этой улыбке, прячет взгляд. Брат спокоен, даже расслаблен. Он просто перекидывает свиток Сенджу — и они уходят, без боя, без ударов в спину, без попыток проследить, куда. Было бы лучше самим проследить, но не сейчас, когда Тобирама гарантированно сможет их заметить.

Всё-таки самая удивительная вещь — то, что Хаширама был один. А Мадара… Изуна верит в брата, он знает: пусть сейчас и обидно, но позже он сможет понять, почему такое решение было лучшим — и согласится с этим.

Так ведь?..