Sleep alone (гет)

Мрачный силуэт двухэтажного дома возвышался посреди равнины, окутанный покрывалом ночи. Вокруг на много миль ничего не было, ближайшее ранчо в получасе езды. Когда Гленда семнадцатилетней девочкой увидела скудный дом после вереницы помпезных особняков и новомодных пентхаусов мужчин Кэтрин, он показался ей райским островком посреди океана. Сейчас, в кромешной тьме, дом больше напоминал картинку из фильмов ужасов — окна, как зияющие глазницы, глядели так, что кровь стыла в жилах. Свет фар пикапа освещал деревянную террасу с резными перилами, и на одном из них, Гленда точно помнила — второй справа от ступенек, были вырезаны тонким ножом инициалы двух имен. Все вокруг было знакомо до боли, столько счастливых воспоминаний, перечеркнутых одним днем страха. Возвращаться на «Сумеречный остров» странно и страшно. Это как быть столкнутой со скалы в холодное море, когда ты не умеешь плавать. Можно сколько угодно бить руками по воде, но она все равно затянет на самое дно, а спасения не будет.

Внутри все оказалось еще хуже: темнота вокруг, только узкая дорожка света от фонаря Эдди; холод и затхлый запах сырости, присущий давно пустующим домам. Эллиот Харп умер, и его детище было заброшено и всеми забыто, никому не нужное. Гленда поежилась от холода и опустила руки на плечи сына. Ощутила его тепло, и сразу стало легче.

— Идите спать. Завтра здесь будет лучше. С коммуникациями проблем не должно быть, — прохладно заверил Эдди, протянув Гленде второй фонарь. Она растерялась и замешкалась, столкнувшись с ним взглядом в полумраке, и фонарь взял Энджел.

— Мам, у тебя ведь была здесь своя комната? Она осталась?

Должно быть, Эдди не мало рассказывал Энджелу о своем доме. А Гленда понятия не имела, что могло произойти с ее комнатой. Наверное, ее давно уже переделали. Эдди ответил за нее:

— Осталась, ЭнДжей. Мама тебе покажет.

Ее комната всегда нравилась Гленде больше других в этом доме, не считая, разве что, комнаты Эдди, пропитанной насквозь его духом, — никаких плакатов обнаженных девиц, как у Брендона, и много книг, она даже не все названия узнавала. Гленде нравилось листать книги, которые читал Эдди, и его стихи, так она его открывала для себя.

Энджел обвел комнату лучем холодного света, выхватывая кусок желтого пола, — ровный ряд деревянных досок, покрытых несколькими слоями лака, теперь выцветшего и запылившегося. У кровати когда-то лежал светло-голубой коврик (из всех деталей первой вспомнился какой-то коврик, даже смешно) с высоким и очень мягким ворсом.

От пустых стен веяло холодом, на небесно-голубом фоне в свете фонаря орнамент отливал серебром. Интересно, где теперь картины с морскими пейзажами и ее любимыми видами маяков?

Мебели в комнате всегда было не много: кровать, комод да стол у окна с широким круглым креслом; Гленда всегда любила свободное пространство. Кресла давно уже нет, а остальную мебель укрыли холщовыми покрывалами, спасая от пыли. Возиться с ними посреди ночи уставшей Гленде не хотелось. Убрав покрывало, она опустилась на холодную кровать. Энджел рядом с ней шуршал оберткой от «Марса» и воспринимал все вокруг скорее как приключение. Гленда догадывалась, почему он не задает вопросов: он просто был рад тому, что рядом и мать, и отец.

Энджел уснул быстро, утомленный дорогой, а Гленда долго не могла сомкнуть глаз, вглядываясь в темноту. Энджел и его отец все никак не шли из ее мыслей, а сами мысли причиняли боль. Гленда куталась в одеяло, но от него, отсыревшего, было лишь холоднее. Энджел во сне жался к ней в поисках тепла — точно как в детстве. С первого этажа доносился приглушенный звук шагов — грубыми подошвами сапог по деревянным половицам. Когда-то Эдди не любил ранчо, но теперь он выглядел как молодой Эллиот Харп: в ковбойской шляпе и высоких сапогах с заправленными в них потертыми старыми джинсами; загорелая кожа и рыжеватые волоски виднелись из-под ворота рубашки, расстегнутой на пару верхних пуговиц. Он не носил за поясом пистолет, но Гленда помнила, что у Харпов был не один кольт. Наверняка Эдди держит оружие под рукой, и она не удивилась бы, узнай, что он научился стрелять от бедра (Эллиот умел). Он выглядел как настоящий техасский ковбой. Кэтрин Миллз тоже влюбилась в такого когда-то. Только от Эллиота не сквозило опасностью и холодом, как от его сына, каждый раз, когда он смотрел на нее.

Гленда снова и снова вспоминала слова Эдди, сказанные на подъезде к ранчо. Она чувствовала — он не солгал, но поверить ему не могла, боялась — это означало бы ее ошибку, слишком ужасную, давшуюся слишком дорогой ценой.

Солнце палило так нещадно, что закружилась голова. Силы были на исходе, ноги горели огнем — каждая мышца, но она продолжала бежать. Бежала, задыхаясь до темноты в глазах, пока джип не скрылся за горизонтом. Ноги подвели ее, подкосились, и она упала в раскаленный песок. Песок вдруг почему-то стал вязким, и ее тело начало медленно тонуть, как будто погружалось в болото.

Гленда с криком открыла глаза и подскочила на кровати. Энджела рядом не было — она поняла это еще до того, как схватила рукой пустоту на его половине кровати. Страх из сна обернулся абсолютно реальным кошмаром. Зовя Энджела, Гленда бросилась в коридор, подстегиваемая растущей паникой: случилось то, чего она так боялась. Эдди отнял у нее сына.

Чья-то рука перехватила Гленду за талию, а широкая ладонь с силой зажала ее рот, подавив возгласы. Гленда не собиралась легко сдаваться — извиваясь, она пыталась лягнуть нападавшего или вырваться из захвата, но он крепко держал ее, прижав к себе. Тогда она зубами впилась в чужие пальцы, и они на мгновение исчезли, но тут же вернулись на место.

— Дура! — со злостью прошипел Эдди ей на ухо. — Ты своим криком сейчас сына разбудишь и напугаешь, не ори!

— Где он? — Гленда развернулась к нему, ощутив, как слабеет, а потом и вовсе исчезает его хватка. — Где Энджел?

— Ночью была гроза, он испугался и пришел ко мне. — Эдди небрежно отодвинул Гленду с пути и направился к своей комнате, прекрасно ориентируясь в полнейшей темноте, но на пороге окликнул ее: — Иди сюда.

Она пошла на звук, ощущая себя абсолютно беспомощной, двигаясь вслепую, и отчаянно пытаясь понять. Энджел раньше всегда шел к ней, когда ему было страшно, но сколько гроз он пережил без нее? И сколько гроз рядом с ним был Эдди?

Ливень за окном постепенно затихал, и гром больше не доносился и не тревожил сон Энджела, ушел на запад. Сын крепко спал, интуитивно потянувшись к Гленде, когда она легла рядом. Она часто дышала, но не ворочалась, чтобы не разбудить Энджела, но вскоре дыхание выровнялась, сон сморил и ее. Эдди же никак не мог уснуть, и дело было вовсе не в старом жестком кресле — единственном спальном месте, которое ему осталось.

Он помнил слишком хорошо, до малейших деталей, как десять лет назад влетел в эту же самую комнату, раздосадованный как всегда неудачным разговором с отцом. И застал посреди комнаты девчонку, дочь новой жены Эллиота, сидящей на его ковре, с его блокнотом стихов в руках. Он разозлился еще больше, но она подняла на него свои чудесные глаза цвета ясного неба, и вся злость внезапно ушла. Он помнил все до малейших деталей: заколку в ее волосах, синее платье, загорелые бедра сложенных по-турецки ног.

— Тебя что, манерам не учили? Не говорили, что нельзя врываться без приглашения в чужую комнату и рыться в чужих вещах?

— Прости, я все никак не могу запомнить расположение комнат, а блокнот лежал на виду. Прости мне мое любопытство, но здесь ужасно скучно…

— Брендон уехал кататься на лошади. Могла бы поехать с ним.

— Прости меня еще раз. Не хочу показаться грубой, — она поморщилась, видимо, недовольная своими частыми извинениями, но прямолинейность даже не попыталась укротить, — но мне не очень нравится компания твоего брата.

— Всем девчонкам нравится Брендон.

— Ну… Я не все.

Когда увидишь мой смятый след,

Услышишь выстрелы за спиной,

Поймешь, что против меня весь свет,

Поймешь, что мир на меня войной,

Оставь дела и запри в сундук,

Вели соседке кормить кота.

Рассеяв выдохом тишину,

Иди к знакомым тебе местам.

Лови сигналы на частоте,

Чужие сбрасывая звонки,

(Приметы: родинка на щеке

И раздражающие шаги).

Ищи меня в сводках новостей,

В строке бегущей, в пустом окне,

Меня, продрогшего до костей.

Меня, стоящего в стороне.

Меня, потерянного в себе

И вечно спорящего с тобой.

Пускай меняется континент

И пояс движется часовой.

Пускай плывут под водой киты,

А буревестник взлетает вверх.

Пока ты видишь мои следы,

Пока не продан последний смех,

Иди за мной, отыщи меня

В открытом космосе, среди льдин.

От бега быстрого пусть горят глаза

И щеки, и нет причин,

Чтоб защищать меня от судьбы

И слепо следовать по пятам.

И пусть на куртке осядет пыль,

И пусть ботинки сотрутся в хлам.

Пока ты веришь в меня — я жив,

И пусть тебе говорят, что я —

Всего лишь сказка, безумный миф,

Мозг пожирающий страшный яд.

Пускай меня отрицает свет,

Пусть от меня отказался Бог.

Пусть я безмолвен, и глух, и слеп,

И с губ слетает последний вздох.

Пускай меня замели пески,

Пусть под ногами дрожит земля,

Не отнимай от меня руки,

Не отрекайся, держи меня.

И до тех пор, пока ты со мной,

Пока ты веришь в меня еще,

И на губах твоих моря соль,

Кусает ветер поверхность щек,

А сердце гулко стучит в груди,

И твой румянец затмил зарю,

Иди за мной, лишь за мной иди.

Ищи.

Я тоже тебя ищу.

* * *

Гленда застала сына на кухне ранчо, уплетающим блинчики. Кухня выглядела обжитой, как весь первый этаж — значит, Эдди часто появлялся здесь. «Сумеречный остров» не заброшен, как она вчера решила.

— Эдди уехал в город, — Поведал Энджел, отвечая на вопрос, который она еще не успела задать. Он назвал его по имени при ней, но когда был уверен, что Гленда не слышит, звучало такое трогательное «папа». Он не должен был думать о таких вещах, это не заботы для девятилетнего мальчика, и в этом ее, Гленды, вина. Ему был нужен дом, постоянный дом, и никаких больше переездов. — Ма, садись, поешь, пока горячие. — Довольный голос сына вернул ее к реальности, и Гленда села за стол рядом с ним.

Аромат выпечки и кофе придавал кухне ощущение уюта, но добавлял вопросов. Эдди, наведывавшийся на «Сумеречный остров». Готовивший блинчики для Энджела. Этого Харпа Гленда не знала, он был незнакомый и чужой. От семнадцатилетнего парня совсем ничего не осталось, как не осталось и от юной влюбленной нее.

Энджел чувствовал себя на ранчо гораздо увереннее, чем сама Гленда. Для него это место было всего лишь частью из рассказов отца о его жизни. Гленде бы то же спокойствие… Впрочем, кое-что могло ей помочь.

— Сынок, посиди тут, помой пока посуду, а мне нужно кое-что найти на чердаке.

— Я хочу с тобой.

— Там грязно и пыльно, и куча старых вещей. Если хочешь, потом покажу тебе, но пока побудь здесь.

Без Эдди поблизости Гленде было легче и спокойней. Его отсутствие только на руку — появилось время обыскать чердак. Наверняка там осталось что-то из вещей Кэтрин, что можно продать, ведь у нее денег совсем не было.

Чердачная лестница слабо поскрипывала под ее ногами, но все еще оставалась прочной, а на чердак провели свет — раньше такого удобства не было. У Гленды складывалось впечатление, что Эдди обустраивал дом. Но зачем ему это? Неужели ради Энджела?

— Мама! — раздался голос сына. — Мам, машина едет, и это не папин пикап. — Энджел разволновался и забыл о своем правиле. Гленда испугалась так сильно, что даже не заметила этого. Она могла думать только о Бойде: не мог же он так скоро их найти? И как мог Эдди уехать и бросить их тут одних!

Входная дверь распахнулась, когда босые ноги Гленды коснулись пола. Высокий мужчина в коричневой шляпе и кожаной жилетке поверх клетчатой рубашки остановился на пороге, вглядываясь в ее лицо. Гленда сжала в пальцах плечо сына, готовая в любой момент отодвинуть его за спину и закрыть собой.

— Гленда? — прогремел низкий голос. — Дочка Кэтрин Миллз?

— Люк? Люк Девис? — Он постарел, лицо избороздили морщины, а борода стала еще больше скрывать лицо, но Гленда не могла не узнать его.

— Ну надо же! Какая встреча! А кто там у тебя? Паренек просто копия Эдди! Ну как же похож! А где он сам, кстати?

— Скоро вернется, — ответила Гленда слишком быстро и вдруг ужаснулась самой себе. Это же Люк Девис, который учил ее кататься на лошади. Друг Эллиота, знавший Эдди с пеленок. А она так привыкла видеть угрозу везде и повсюду… — Люк, проходите на кухню, что тут стоять! — спохватилась Гленда, заметив, как Энджел с интересом разглядывал старого ковбоя.

— Детка, я бы с радостью, но я тороплюсь в город. Увидел вчера вечером у вас свет, проезжая мимо, решил проверить, все ли на ранчо в порядке. Ну, Эдди! Ни слова мне о вас не говорил! Вот что, Гленда, приезжайте к нам. Нэнси будет вам очень рада!

— Я не знаю, Люк, мы только вчера приехали, вряд ли Эдди захочет…

— Малец умеет кататься на лошади?

— Нет, как-то не довелось. — Гленда улыбнулась, понимая, к чему ведет Девис.

— Эдди родился в седле, а его сын не умеет? Не дело это. Мы с Нэн ждем вас в субботу к двенадцати на барбекю. Если твой ковбой заупрямится, напомни ему, кто он такой!

Люк Девис ушел, стуча сапогами и громко хлопнув дверью, — оставляя за собой шум как всегда, а Гленда вдруг вспомнила, что она чувствовала, когда бывала у Девисов. Под громкий голос Люка и его ковбойские россказни, под ароматы выпечки Нэнси Девис, окутанная атмосферой Техаса, она представляла, что это ее дом. Она поедет к Люку и возьмет с собой Энджела, даже если у Эдди отыщется сотня причин против. Она и так лишила сына слишком многого. И почти лишилась его доверия. Энджел столько лет скрывал от нее общение с Эдди, строго следуя данному отцу слову, — этот факт до сих пор не укладывался у нее в голове.

С такими мыслями Гленда вернулась к своим поискам на чердаке, но ей решительно не везло. Пару часов спустя она вся была в пыли, окруженная старыми забытыми вещами, помнила почти их все: кресла из гостиной, старые картины из ее комнаты, но ничего из вещей Кэтрин. На глаза вдруг попалась резная шкатулка, которую Гленда раньше не замечала. В памяти промелькнули жемчуга Кэтрин, которые она так и не нашла, уезжая с ранчо, и Гленда рванула крышку шкатулки на себя. Содержимое разлетелось вокруг, и это были совсем не жемчуга — старые фотографии, местами помятые, немного выцветшие. Кадры, заснявшие ее и Кэтрин, ее и близнецов, Кэтрин и Эллиота. Множество воспоминаний, моментов, застывших навсегда цветными красками. Вот только на всех них было вырезано одно и то же лицо, на его месте зияли маленькие дырки с неровными краями.

* * *

Было уже почти одиннадцать, когда Эдди вернулся на ранчо. Еще на подъезде он заметил, что в окнах не горел свет, только одинокая лампочка освещала террасу, собирая вокруг себя мошкару, — Энджел и Гленда уже спали. Не пересекаться с Глендой — это к лучшему. В городе у Эдди было много дел — целый список поводов избегать ее. Видеть ее, слышать ее ласковый голос, обращенный к сыну, — все это давалось ему с трудом.

Включив свет, Эдди сразу заметил Гленду, сидевшую на полу у подножия лестницы и бесцельно вертевшую в руке револьвер. Нашла-таки. У ее ног были разбросаны старые фотографии — Эдди сразу узнал их, машинально отметив, что она и до чердака добралась.

— Осторожней с оружием, — прохладно и равнодушно бросил он, проходя мимо нее на кухню, но тихий голос, совсем ей не свойственный, заставил остановиться на полпути.

— Он вырезал твое лицо со всех фотографий?

— Он ненавидел нас. Тебя — потому что ты была единственной, кто выбрал не его, — его голос звучал пугающе глухо даже для него самого. — Меня — потому что ты выбрала меня. Он всегда был таким, с самого детства, но отец закрывал глаза. Он предпочел не замечать, что есть огрехи в его идеальном, образцовом сыне.

— Прости меня. — Эдди сжал кулаки и медленно выдохнул, ощущая присутствие Гленды за спиной. — «…Пусть от меня отказался Бог, пусть я безмолвен, и глух, и слеп, и с губ слетает последний вздох. Пускай меня замели пески, пусть под ногами дрожит земля, не отнимай от меня руки, не отрекайся, держи меня…»

Ее слова эхом отдавались в его сознании, терзая и разрывая на части. Он помнил каждую строку, она помнила тоже. Он не хотел больше слышать этого голоса, ядом проникавшего в его организм; этих слов, убивавших его мучительно медленно.

— Замолчи! — Он обернулся так неожиданно, а его голос звенел от ярости — Гленда в ужасе отшатнулась. — Простить тебя? Ты просишь слишком много. Ты сломала жизнь мне, себе, а главное — нашему сыну. Вся его жизнь прошла в постоянных переездах с матерью и тайных встречах с отцом. Это гораздо хуже, чем поступали с нами наши родители. Ты говорила, что никогда не будешь такой, как Кэтрин, но посмотри вокруг! Этого, моя милая, я никогда не прощу тебе. Если ты попытаешься увезти от меня Энджела, я найду вас где угодно. И больше ты его не увидишь. У тебя нет ни денег, ни дома. Я сын Эллиота Харпа. Закон будет на моей стороне.

Вглядываясь в ее мертвенно-бледное лицо, Эдди молил только об одном — чтобы она молчала. Если скажет хоть слово, не сдержаться уже не сможет — ударит ее. Его трясло от ярости и ненависти, от отчаяния, снедавшего его изнутри. Он готов был на все что угодно. Если Гленда попытается разлучить его с Энджелом, он совершит то, за что она ненавидела его столько лет. Он ее убьет.