Как приручить дракона?

Чарли

Выживать в многодетной семейке — дело нелегкое. Приходится иметь дело со старшим братом, считающим своим долгом «направлять» тебя по правильному жизненному пути, и целой ордой младших, характеры которых так же различны, как волшебные палочки. И ладно бы.

Хуже другое: им всем приходится уживаться в небольшом доме, который мама в шутку зовет «Норой». Чарли помнит этот дом, когда в том было всего два этажа. Со временем он разросся, стал слегка косить влево и едва удерживался на деревянных сваях, обильно посыпанных заклинаниями. Порой ступишь на пол — а дом сдвинется, как живой, и начнет угрожающе скрипеть.

Совсем не рококо.

Наверное, именно поэтому Чарли так ждет поездки в Хогвартс, которым Билл ему прожужжал уже все уши. Ждет завтраков в Большом Зале, ждет свою несуразную сову, появляющуюся во время рассылки почты, ждет уроков у злобного профессора Снегга и долгих ночных разговоров с соседями по комнате.

Поход в Косую аллею подтверждает его мнение о том, что учеба в Хогвартсе — поистине подарок судьбы. Чарли так восхищен уютной кривой улочкой, забитой толпами магов в длинных мантиях, что у него начинает кружиться голова от беспрестанного поворачивания шеи, чтобы все разглядеть. Уже ночью перед первым сентября Чарли не может от волнения заснуть, и даже забирается на соседнюю кровать к брату.

— Билл, — зовет он его шепотом, и из-под одеяла показывается вихрастая макушка брата.

— Ты чего не спишь, Чарли? — сонно спрашивает тот и надвигает лоскутный плед себе на брови.

— Как думаешь, — Чарли запинается, — я найду там друзей?

Билл сдвигает плед на нос и подмигивает ему — в его глазах отражается пламя свечи.

— В Хогвартсе тот, кто ищет помощи, всегда ее получает, — с улыбкой отвечает брат. — Так что друзей ты там точно найдешь.

Чарли засыпает, так и не успокоившись, но его сны легкие и воздушные.

Такие сны бывают только у детей.

Ему снятся башенки векового замка, размытые лица, но четкие улыбки, обращенные к нему. И правда, зачем переживать? Может, его сон станет вещим?

Однако жизнь не всегда соответствует нашим желаниям, и Чарли убеждается в этом еще на вокзале. Стоит ему заметить косые взгляды, которые бросают некоторые студенты на его изрядно потрепанный чемодан, как возникает желание съежится до размеров садового гнома и прыгнуть в барьер, обратно на обычную платформу, чтобы уехать домой.

— Чарли, — мама треплет его по волосам, когда они сдают багаж костлявому старосте. — Не забывай нам писать, хорошо?

— Мам, дай ему уже жизни, — со смешком замечает Билл, а потом, увидев в толпе лица знакомых, чмокает ее в щеку, и Чарли только и видит, как огненные волосы брата теряются в толпе.

— Ох, чуть не забыла, — мать крепко его обнимает, а потом протягивает полупрозрачный сверток, — ехать вам долго, так что я сделала твои любимые сэндвичи с индейкой. Найдешь Билла в поезде — у него в рюкзаке бутылка тыквенного сока.

— Ага, мам, — едва кивнув, Чарли запихивает кулек в свой рюкзачок и обнимает ее в ответ так крепко, как только может. — Скажи младшим, что им я тоже буду писать, — шепчет ей прямо в ухо и не видит, как миссис Уизли вытирает глаза вязанными рукавами.

— Удачи тебе, мой милый, — мама целует его в лоб, и Чарли едва сдерживается, чтобы не разреветься посреди платформы. — Учись хорошо, ладно?

— Хорошо, — дрожащим голосом отвечает он и спешно запрыгивает в поезд.

Пока тот набирает ход, Чарли стоит, прижавшись лбом к стеклянному окошку двери и машет маме, которая выглядит на платформе ярким вязанным пятном по сравнению с людьми в черных и серых мантиях. На секунду приходит острое сожаление, что рядом с ней нет отца — настолько беззащитной она выглядит. Но папа работает, а Чарли понимает, насколько для них это важно — чтобы папа работал. Мама как-то сказала: «Твой папа кормит наши сердца», а он, еще тогда совсем маленький, запомнил эту фразу.

Поезд подскакивает, и вместе с ним подскакивает и Чарли. Здраво рассудив, что пора бы найти себе купе, мальчик продвигается вперед, то и дело сталкиваясь со взрослыми студентами, пытаясь найти кого-то своего возраста.

И находит их: пара мальчиков и одна девочка оживленно о чем-то разговаривают, но стоит ему приоткрыть дверь, как они замолкают и вопрошающе смотрят на него.

— Вы… Если я присоединюсь, не станете возражать? — чувствуя, как краснеет, спрашивает Чарли, и девочка благосклонно кивает.

Он собирается было спокойно сесть около нее, но тут поезд дергается, и Чарли невольно заваливается на мальчишек, опрокидывая на одного из них стоящую на столике бутылку воды.

— Ты что творишь? — взвивается тот ужом и отпихивает Чарли от себя.

— Прости, — спешно извиняется он и пытается как-то вытереть воду рукавами кофты, но тут его пихает второй мальчишка, и Чарли падает на пол купе.

Поднимается и с ужасом смотрит на разгромленное им помещение.

Девочка тоже встает.

— Думаю, тебе лучше уйти, — говорит она, поправляя в волосах ободок.

Чарли кивает и выскакивает из купе так быстро, что чуть не сбивает тележку со сладостями.

— Мальчик, будь осторожнее! — прикрикивает на него продавщица, а Чарли улепетывает от нее и от купе на всех парах. Влетает в туалет и захлопывает щеколду.

Прислоняется к двери спиной и переводит дух, слыша, как бешено в груди стучит перепуганное сердце.

Потом опускает крышку унитаза и безвольно садится на нее, приоткрывая окно. Там проносятся мельницы, поля, наполненные душистыми цветами, все то, что живет, цветет и радуется. Ему нет места на этом празднике природы.

Чарли не знает, сколько он так сидит. Может, минуту, а может, два часа.

Правда, вскоре его спокойствие нарушают.

Ручка туалета дергается раз, другой, а потом раздается скрипучий голос:

— Если вы сейчас же выйдете, то я открою дверь магией!

Магией? Нет, такого ему точно не надо.

Чарли захлопывает окно, подбирает с пола рюкзак и осторожно поднимает щеколду, высовывая нос наружу.

Немолодая женщина в глухой коричневой мантии и в кожаной остроконечной шляпе сердито смотрит на него поверх очков в тонкой оправе.

— Ты там что ломал, малец? — она отодвигает его в сторону и проходит внутрь кабинки, а когда Чарли собирается незаметно ретироваться, то не оборачиваясь приказывает:

— Стой, где стоишь.

Он послушно замирает на месте, боясь вздохнуть.

Женщина стоит к нему спиной в течение пары долгих мгновений.

— Ты что, окно открывал?

— Я не… — начинает было Чарли, но тут же осекается под тяжелым взглядом прозрачных глаз.

— Здесь чувствуется запах травы. Что ты тут делал, малец?

Он потупляет взгляд. Ну не говорить же ей, что сидел и пытался справиться с душившими его слезами!

Кажется, женщина замечает, что он не в лучшем состоянии, и смягчается.

— Тебе негде сидеть?

Чарли пристыженно кивает. Ну, отлично. Теперь он точно никогда не заведет друзей.

Женщина поджимает тонике губы. От внимательного взгляда ему становится не по себе. Наконец она говорит:

— Пойдем ко мне.

У него особого выбора, так что Чарли соглашается.

В купе, куда они заходят, никого нет. Окно слегка приоткрыто, и Чарли опять чувствует, как густой сентябрьский цветочный аромат обнимает его и треплет по волосам.

— Я, как видишь, тоже не люблю застоявшийся воздух, — добродушно добавляет женщина, а потом легонько улыбается, от чего в уголках ее рта и глаз появляются мелкие морщинки, делая почему-то похожей на маму. Может, все взрослые похожи друг на друга.

Чарли осторожно садится к окну против хода движения. Женщина приземляется напротив, и какое-то время они просто молчат, глядя как один пейзаж сменяет другой.

— И на какой факультет ты хочешь попасть? — нарушая тишину, спрашивает она, протягивая ему целую горсть лакричных леденцов. Поначалу Чарли хочет отказаться, сказав, что у него есть еда, но что-то сподвигает его податься вперед и благодарно принять сладости.

— Спасибо.

— У меня их много.

На какой факультет он хочет попасть?.. До ее вопроса Чарли и не задумывался об этом. Наверное, это странно.

— На Гриффиндор, — отвечает он, наконец приняв для себя решение, а женщина удовлетворенно кивает.

— Хороший факультет. Для храбрецов, — она окидывает его еще одним взглядом. — Ты же знаешь, что храбрецы не прячутся от своих проблем в туалете?

Становится обидно. Можно подумать, эта женщина знает причины…

— Не обижайся.

— Я и не обижаюсь, — пожимает плечами Чарли, но больше ничего не говорит. Женщина достает из своей сумки книгу в изрядно помятой обложке с изображением черного ящера и углубляется в чтение, а Чарли смотрит на проносящиеся перед глазами красоты Шотландии.

Несмотря на слова женщины из поезда, Шляпа отправляет его на Гриффиндор. И Чарли был бы неописуемо рад, только вот незадача — друзей так и нет.

Он пытается сдружиться с соседями, с однокурсниками, но всякий раз выкидывает какую-нибудь глупость. То кубок перевернет, то на ногу наступит, то еще чего. В итоге, для гриффиндорцев он становится символом несуразности, а для некоторых — подопытным кроликом. Та троица, к которой он подсел в поезде, оказывается слизеринцами, и если Алисия Мальсибер предпочитает скользить по нему холодным безразличным взглядом, то с Руквудом и Макнейром ему приходится бороться.

Те, явно возомнив себя его палачами, считают своим долгом достать его на каждой перемене.

«Нищеброд».

Вот как они его зовут.

И Чарли порой просто не находит в себе сил, чтобы ответить. Хваленой гриффиндорской храбрости нет, нет и благоразумия. Он просто молча сносит их нападки, проклиная себя за недавнее желание оказаться в Хогвартсе.

Его спутница оказывается учителем.

На первом же уроке по уходу за магическими существами профессор Граббли-Дёрг приподнимает тонкую бровь, заметив его красно-золотой галстук, а потом резко сводит ладони вместе, хлопнув, привлекая внимание класса.

Они стоят на ровной площадке, покрытой травой, вне стен замка. Солнце заливает его башни и приветливо залезает в окна, и у него создается впечатление, что они оказываются в каком-то параллельном мире, где всегда светло и тепло.

— Добро пожаловать, класс.

Ей отвечают нестройным хором, но Чарли молчит — лишь следит за рукой профессор, сжимающей палочку, похожую на прутик с почками. Она взмахивает ей, и два ящика за ее спиной открываются. Из них сразу показываются чьи-то бархатные, черные глаза и влажные носы.

Кто-то взвизгивает, а Чарли прищуривается. Эти глаза напоминают ему…

— Кто может сказать, что это за животное? — спрашивает профессор, вытаскивая из ящика небольшое пушистое животное с раздвоенным хвостом.

— Это шишуга, — вырывается у него против воли, и Граббли-Дёрг недоуменно глядит на него. Так же, как и весь остальной класс, явно помнящий, как вчера на уроке чар он перепутал заклинания и чуть не убил профессора Флитвика книгой.

— Верно, мистер…

— Уизли.

— Что ж, хм… тогда десять очком Гриффиндору, мистер Уизли!

Дети в золотом радостно оглядываются на него, кто-то даже треплет по спине.

Наверное, думают, что он читал какие-то умные книжки. Чарли даже становится стыдно — ничего он не читал. Мамина любимая певица, Селестина Уорлок, занималась разведением этих зверей, вот он и определил, что это такое, по раздвоенному хвосту. Правда, по радио говорили, что этим животным их обрубают…

Профессор тем временем рассказывает то, что он уже слышал от диктора, и Чарли скучающе разглядывает небольшие скопления облаков, прикидывая, на что они похожи.

Вот то, например, напоминает ему Нору…

— Мистер Уизли?

Опять эта куча взглядов.

— Профессор?

Она качает головой.

— Если вы были так увлечены разглядыванием неба, значит, все знаете и может ответите, почему владелец шишуги должен пройти тест в Отделе по контролю волшебных существ?

Ответ опять вырывается у него сам собой, словно он прокручивал его в голове в течение долгого времени.

— Эта порода была выведена волшебниками, потому шишуги очень преданы магам и агрессивны по отношению к магглам. Этот тест проходят для получения лицензии на право обладания шишугой, он выявляет, способен ли волшебник контролировать животное в местах обитания магглов.

— Там, где ты сам обитаешь, Уизли? — громко спрашивает Руквуд и Слизерин заходится мерзким гоготом.

— Тихо, мистер Руквуд! — прикрикивает Граббли-Дёрг. — Еще десять баллов Гриффиндору.

Свист однокурсников оглушает.

Когда профессор заканчивает лекцию, каждый получает на руки шишугу.

— Теперь сделайте так, чтобы ваше животное выполнило какую-нибудь вашу команду, опираясь на только что прослушанную информацию.

Чарли смотрит на своего щенка. По сути, шишуга напоминает ему джек-рассел-терьера из книжки с картинками, которую притащил с работы отец. Только у волшебной породы два хвоста.

Щенок зевает, моргает и отвечает ему долгим улыбчивым взглядом.

Его шерсть — нежно-кремовая, мягкая, и Чарли, не обращая внимания на то, чем занимаются сокурсники, треплет шишугу за ухом.

— Как дела, приятель?

Щенок, словно понимая его, облизывается.

— Есть хочешь?

Карманы забиты черновиками и бумажками из-под леденцов.

Шишуга взвизгивает, когда он опускает его на землю, и еще раз, когда высыпает перед ним все добро из карманов.

«Шишуги — настоящие мусорщики», — звенит в голове голос учительницы, и Чарли удовлетворенно замечает, как щенок поглощает все без остатка, а потом сам протягивает ему лапу. Он пожимает ее, отмечая шероховатость подушечек.

— О, спасибо. Полежать не хочешь?

Животное покорно вытягивает лапы и начинает помахивать раздвоенным хвостом.

Чарли улыбается. С животными общаться гораздо приятнее, чем с людьми.

Он так увлечен, давая шишуге разные команды, вот даже не замечает, как со спины к нему подходит профессор.

— Перевернись! Ну, давай! — щенок послушно катается по траве, а потом ложится на спину, подставляя брюхо солнцу.

— Он уже слушается вас, мистер Уизли, — голос за плечом заставляет подскочить и, спешно отряхиваясь от травы, взглянуть в глаза учительнице. — Вас любят животные, — улыбается она. — Не хотите зайти ко мне в эту субботу?

— У вас так много книг… — восхищенно проговаривает Чарли, осматриваясь. Кабинет Граббли-Дёрг совсем не похож на те, другие. Стены покрыты обоями цвета топленого молока, старая шляпа стоит на подставке у стола, перо само черкает что-то на пергаменте.

Маленькие и большие стеллажи с книгами заполняют собой все пространство, в стеклянных шкафчиках видны древние окаменелости и скелеты незнакомых ему зверей.

В клетке под потолком ухает сова.

— Я люблю читать, — просто отвечает профессор. — Хочешь чаю? Присаживайся, присаживайся.

Он покорно садится на краешек стула.

— Чарли, я учила многих. И все, даже самые рьяные и талантливые ученики, — она наливает чай в чашку с тонкими краями, — не могли взять и приручить животное за пять минут контакта.

— Э, — он теряется, — я…

— Подожди, я еще не закончила, — прерывает его профессор. — Обычно те, кто работает с волшебными существами, имеют внутри себя крепкий стальной стержень. Это работа, требующая полного самоконтроля, внимания, бдительности и, конечно же, любви к животным. Если честно, то увидев тебя впервые, я решила, что ты точно не полюбишь мой предмет.

Чарли нервно делает глоток и обжигает язык. На глазах выступают слезы, и он закашливается.

— Но ты поразил меня. Чарли, скажи, ты интересуешься магическими существами?

Решив, что лучшее для него — отвечать честно, Чарли отставляет чашку в сторону и поднимает на Граббли-Дёрг глаза:

— Я не знаю. В том смысле… Впервые я вот так общался с животным на вашем уроке.

— Но ты знал многое из того, чего не знали твои сокурсники, — возражает профессор и хмурится.

— Я узнал это из радиопередачи о Селестине Уорлок, — краснея со стыда, признается он, и слышит вздох учительницы. Разочарованный.

— Из передачи о Селестине Уорлок, — повторяет она словно для себя.

Они в тишине допивают чай. Больше профессор Граббли-Дёрг ничего не спрашивает.

Странно, но у него появляются хорошие знакомые: мальчики-соседи, которые сначала и не замечали его вовсе, приглашают с ними делать сложное задание Снегга. Потом они садятся вместе за стол в Большом Зале, а вскоре и вовсе становятся друзьями — это происходит после урока полетов, когда Чарли на пробу ловит снитч и завоевывает всеобщее восхищение.

Роберт Кингблад, капитан сборной Гриффиндора по квиддичу, даже уговаривает его явиться в следующем году на отборочные.

И все бы ничего.

Вот только на уроках по Уходу за магическими существами он перестает существовать. Граббли-Дёрг спрашивает его еще пару раз, но он не знает ответов — таких радиопередач мама не слушает — и вскоре теряет к нему интерес.

Чарли и самому начинает казаться, что произошедшее на первом уроке было просто удачным стечением обстоятельств. Перестает жадно вслушиваться в каждое слово лекции, потому что не видит смысла что-либо доказывать учительнице.

И все идет своим чередом: уроки, домашние задания, разговоры за общим столом, уютные вечера в гостиной, письма от родителей и вложенные в них каракули близнецов вместе со строгими, но короткими вестями от Перси, тыквенный сок и Сэр Николас, приглашающий на съезд безголовых.

А потом, во время написания эссе про Джарви, Чарли случайно натыкается светло-коричневый, старый корешок потрепанной кожаной книжки.

Незаметно для мадам Пинс вытаскивает ее на свет и сдувает толстый слой пыли, выявляя инициалы: «Н.Скамандер».

Открывает первую страницу…

Солнце заходит за горизонт, а он все еще не может оторваться. Когда библиотека закрывается, Чарли засовывает книжку, оказавшуюся дневником наблюдателя, в школьную сумку, и тихонько выносит ее из книжного хранилища.

Приносит к себе в башню и заваливается с ней на кровать.

Заканчивает читать еще до рассвета, и проводит кончиком пальца по кропотливому чернильному рисунку Ре-эма. Недолго думая, вновь открывает первую страницу.

Личный дневник Ньюта Скамандера — Чарли находит всю информацию о волшебнике в библиотеке — становится его окном в огромный, захватывающий мир.

Он ищет новый и новый материал, закапываясь в книги про магических существ. Снова отвечает на уроках Граббли-Дёрг, вызывая у той немое удивление. Заучивает наизусть перечень магических существ.

Он не знает тогда, маленький одиннадцатилетний мальчик, что просто читая в библиотеке, он меняет всю свою жизнь.

Чарли осознает это гораздо позже, сидя через шесть лет все в том же купе с тем же преподавателем.

Нет, не с преподавателем. С другом.

И вовсе не потому, что других друзей у него нет. Ему просто так хочется.

Это их традиция.

— О чем думаешь? — интересуется профессор, так знакомо протягивая ему горсть леденцов.

— О лете, — честно отвечает Чарли и закидывает в рот сразу две конфеты.

— Понимаю, — она с наслаждением откидывается на спинку сиденья, — я сама постоянно вспоминаю.

Чарли невольно думает, что стечения обстоятельств бывают самые разные. Например, такие как это.

За успехи в учебе родители оплатили ему поездку в лагерь в Румынии (мама протестовала вплоть до его отъезда). По иронии судьбы, профессор Граббли-Дёрг в этом лагере была главным спецом по работе с особо опасными существами.

Они проработали вместе все лето, изучая скалистых драконов. Этих великих существ, в которых он влюбился еще на втором курсе и понял, что наконец нашел свое животное.

Причем его методы приручения (Чарли вспомнил страницу из любимой книги, которую до сих пор везде носил с собой, хоть и знал, как свои пять пальцев: «Доверься животному — оно в ответ доверится тебе») произвели на вожатых лагеря такое впечатление, что он сразу получил предложение места работы.

Методы приручения… Именно о них и говорила сейчас профессор.

— До сих пор не пойму, как ты решился выйти из укрытия на открытую местность. И почему он только не заглотил тебя целиком…

— Профессор! — Чарли рассмеялся. Она успела поругать его, обнять, залить слезами и ударить палочкой в темя (всегда в разном порядке) уже раз сто.

— Я серьезно, что бы сказали твои родители, если узнали о твоих фокусах?

— Папа бы похвалил, а мама бы потеряла сознание, — признался Чарли и поймал смешливый взгляд Граббли-Дёрг.

Перевел глаза на окно.

Вспомнил себя, совсем испуганного мальчика, и словно увидел его в отражении. Мерлин…

И давно же все это было.

Со смехом припомнить высокомерную тогда Алисию (теперь — его девушку) и заносчивых Руквуда с Макнейром (с тех пор, как он завоевал всеобщее расположение, они перестали к нему цепляться).

— Чарли?.. — окликает его профессор.

— Да? — отзывает он, уйдя с головой в прошлое.

— Прости, что сомневалась, сможешь ли ты стать настоящим гриффидорцем, — он благодушно кивает.

— Я и сам в себе сомневался.

Граббли-Дёрг хитро улыбается, и Чарли тут же понимает, какую фразу профессор скажет следом.

Он просто спросил это однажды, на втором курсе, когда был захвачен книгой, а она превратила это в его лозунг, его цель, его мечту.