Бесславное звёздное небо (гет)

Тяжёлые низкие облака, закрывшие Туманный Альбион от солнечного света почти неделю назад, наконец-то разродились дождём, когда Гермиона в ночной промозглой тьме аппарировала перед крыльцом дома на площади Гриммо. Её губы были поджаты, руки крепко стиснули перед собой ручку раздутой спортивной сумки, а глаза нервно осматривали тяжёлую дверь с медным кольцом и ведущие к ней четыре каменные ступени крыльца.

Так, всё. Успокойся.

Судорожный всхлип.

Успокойся. Если Гарри увидит... Если слёзы — он сразу испугается. Он...

Пальцы сжались так, что побелели костяшки.

Да возьми же себя в руки!

Гермиона резко мотнула головой, запрещая себе разреветься, стиснула зубы и быстро, пока не прошла минутная решимость, закинула сумку на плечо, взбежала на крыльцо и трижды стукнула кулаком в дверь. Сердце испуганно вздрогнуло в груди — видно, стук получился слишком громким. Гермиона даже не подумала про медное кольцо. Хотелось быстрых, резких действий, хотелось сделать что-то громкое, яростное, чтобы выпустить наружу мечущийся в крови вихрь обиды, злости, разочарования: поорать, потопать ногами или вот — до боли в руке прогрохотать по старинной двери.

Та приоткрылась нарочито медленно. На девушку снизу вверх смотрел старый Кикимер, державший край двери обеими руками, словно готовый захлопнуть её перед носом нежданного гостя в любую секунду.

— Позови Гарри, — грубо. Чёрт. Скорей, пока держусь...

— Зачем ты явилась, мерссская...

— Гарри! — громко выкрикнула Гермиона, опасаясь как за свою выдержку, так и за Кикимера.

Глаза старого домовика возмущенно округлились.

— Не сссмей...

— Гермиона? — Гарри, на ходу что-то дожёвывая, с салфеткой в руке, вылетел из бокового коридора, ведущего в столовую и кухню. — Фто... — быстро проглотил, провел по губам салфеткой. — Извини. Что случилось?

— Гарри, я...

— Нет, заходи сначала, ты вся промокла. Давай, давай... Кикимер, сгинь!

Эльф сверкнул ненавидящим взглядом и, не закончив поклона, исчез.

Гермиона сделала шаг в прихожую. Гарри тут же сдёрнул тяжёлую сумку с её плеча, закрыл дверь и, взяв подругу за руку, быстро зашагал в сторону кухни.

— Идём, идём... Ты что, полчаса под дождём стояла? Так... — он усадил девушку на высокий табурет у стола, поставил сумку в угол и стал готовить чай. Звякнула чайная пара, тихо зашипел чайник под чарами нагрева.

— Так что стряслось? — Гарри бросил короткий взгляд через плечо. Гермиона сидела, ссутулившись, поставив локти на стол и упёршись лбом в сцепленные в замок руки. — Эй...

— Мы с Роном расстались.

Гарри замер, не донеся ложку до сахарницы. Развернулся к подруге.

— В смысле?

— Гарри. В прямом, — голос звенел.

Чёрт!.. Не реви... Не смей реветь!

И разрыдалась. Закрыв лицо ладонями, девушка заплакала навзрыд, в голос. Гарри бросил ложку и бросился к Гермионе. Крепко обнял, прижимая её голову к своему плечу, растирая спину.

— Гермиона... Герми, ты что?.. Ты меня пугаешь. Не плачь, не надо... Ну что, что он натворил? Он обидел тебя? Гермиона... Постой, не плачь... Я ему врежу, честное слово! Что стряслось-то? Ну скажи мне...

Он гладил её по плечам, по волосам, бормотал какие-то слова — всё, чтобы она только успокоилась. Гарри по-прежнему терялся, видя женские слёзы. Но он уже знал, что в таких ситуациях надо не перечить, не взывать к разуму и — главное! — справиться с собственными ослабевшими коленями. Надо подойти и крепко обнять, надо шептать что-нибудь успокаивающее. Женщинам в момент боли или отчаяния нужно именно это — нужно, чтобы жестами и голосом им дали понять, что они не одни в своем горе. Война научила его. И теперь он снова применял эти знания, стараясь не показывать собственной растерянности. Вроде получалось. Натренировался, можно сказать.

Сколько было слёз за эти три месяца... Гарри зажмурился, не переставая шептать глупые, нужные слова. Сколько женских слёз!.. Джинни, Гермиона, миссис Уизли («Молли» — снова поправил он себя. Она просила). Флёр. Полумна. Чжоу. И снова — мис... Молли, Джинни, Гермиона...

Когда от горьких рыданий остались лишь затихающие судорожные всхлипы, Гарри осторожно разжал объятия и заглянул в лицо Гермионе.

— Я в порядке... Прости, Гарри, я... Я сейчас... — она с каким-то остервенением тёрла глаза, как-будто выжимала из них последние капли, — Сейчас успокоюсь.

Гарри отпустил её и вернулся к кухонному столу

— Держи.

— Спасибо.

Она приняла стакан и залпом выпила прохладную воду. Глубоко вздохнула. Подняла глаза, осмотрелась. Всего несколько свечей слабо разгоняют мрак комнаты. Рядом на столе коробка с пиццей, бокал со сливочным пивом...

— Поздний ужин? — она слабо улыбнулась.

— Ну да, — Гарри поскорее подхватил спасительную отвлекающую тему. — В Министерстве задержали, в аврорате задержали, и еще Сириус...

— Как он?

Гермиона быстро опустила ресницы. Спокойно. И тут же снова подняла их. Мгновение замешательства. Он не заметил.

— Не знаю, Герм... От него серьёзного разговора не добьешься. Его отдали мне на поруки с одним условием — два месяца постельного режима, а он не выдержал и двух недель! Сегодня захожу в дом, а он сидит на полу возле лестницы, бледный как...

Смерть?

— …полотно, и улыбается мне. Ему захотелось прогуляться, видишь ли. Вот теперь не знаю, что делать. Раз он однажды встал — всё, теперь постельному режиму конец. Надо будет взять хотя бы неделю отгулов, нельзя ж его одного таким оставлять.

— Таким?..

— Кипуче-деятельным.

Они коротко рассмеялись.

Гарри поставил перед Гермионой чай, пододвинул коробку с пиццей. Уселся напротив. Лицо девушки вмиг стало уныло-обречённым.

— Если хочешь, можем поговорить завтра.

— Нет, — она выставила вперед ладонь и шмыгнула. — Давай сразу, сейчас, а то я не усну.

Юноша кивнул и сделал глоток из своего бокала. Гермиона на несколько секунд сжала губы, собираясь с мыслями, и заговорила.

— Я давно хотела... Нет, не так. Я поняла... какое-то время назад... Что не люблю его... Ну, как парня, понимаешь?

Гарри кивнул.

— А любишь как друга, да?

— Да, именно! Он мне очень дорог, очень! Как и ты, и Джинни, и Джордж, и... Но как друг. Там, во время битвы... И раньше, в лесу, в школе...

Господи, да говори ты связно! Гермиона вскинула голову.

— Я не знаю, что это было, Гарри. Словно опьянение, словно вот-вот в нашей жизни случится непоправимое, страшное, и хочется надышаться напоследок. Все эмоции обостряются, а Рон был рядом...

«Так ты использовала меня?!»

— Наверное я использовала его, не знаю. Сама виновата. А когда всё закончилось я почти сразу поняла, что это не та любовь. Не как у вас с Джинни. Но сразу сказать не могла, ведь было...

Гарри быстро кивнул. Он понял. Были похороны. Много похорон. Были сдавленные речи, горе, отчаяние, боль — в такой ситуации не бросишь человека. Он бы тоже не смог.

Гермиона глотнула чаю, потерла висок.

— И сегодня я решила сказать. Сначала он уговаривал, просил не торопиться, потом разозлился. Я тоже. Наговорили друг другу... Наверное, все в Норе слышали. Я покидала вещи в сумку, Молли хотела остановить, ведь...

Мне больше некуда идти.

— ...я не могу уйти на ночь глядя неизвестно куда. Я сказала, что переночую у вас и завтра напишу ей. Сообщу, какой план. Только... Я не знаю. Плана нет, — выдохнула она и замерла, глядя на Гарри.

Тот словно застыл, крутя в пальцах почти пустой бокал. Слушал. Переваривал. Потом медленно кивнул каким-то своим мыслям и поднялся.

— Ещё чаю?

Гермиона помотала головой. Знаменитая грива длинных растрёпанных волос от дождя еще больше распушилась и напоминала небольшой разворошённый стог сена.

— Может, пива?

Кивок.

— Хорошо, — Гарри говорил с расстановкой, подбирая слова. — Гермиона, я тебя знаю и верю в твое здравомыслие. Я верю, что ты не могла принять такое решение сгоряча, в пылу ссоры. Ты давно все обдумала и уверена, что расстаться — это наилучший выход. Так? — он обернулся от кухонного шкафчика.

Девушка снова кивнула, не отводя глаз.

— Так... Но я хочу... и должен спросить тебя. Скажи мне правду, — Гарри поставил две открытые бутылки на стол и облокотился на него, заглядывая в карие глаза напротив. — Дело только в том, что ты не любишь Рона? Или ещё и в том... В том, что тебе нравится кто-то другой?

Сириус.

— Гарри, ты что?! Нет никакого... другого, не в этом дело! Говорю же, я просто не могу с ним встречаться! Он влюблен, а я его словно обманываю, притворяюсь, понимаешь? А он не заслуживает...

— Стоп! — Гарри примиряюще поднял руки. — Я понял, верю. Я должен был спросить, ты же понимаешь. Он ведь и мой друг.

— Понимаю.

Выдохнула, прижала ладони к щекам.

Тихо, Гермиона, дыши.

Встретила взгляд Гарри — сочувствующий, внимательный. Милый Гарри... Куда бы я пошла, если бы тебя не было?..

— Знаешь, а ты не выглядишь удивлённым.

— Ну... Да, — он опустил голову. — Я не удивлён.

— Это что, было так заметно?

— То, что ты его не любишь?

— Да.

— Нет. То есть не совсем. Со стороны казалось, будто ты просто... прохладнее, что ли. Ну, знаешь... Последние пару месяцев он всегда первым брал тебя за руку. Первым обнимал. Словно если он этого не сделает, то ты тоже, словно тебе это не нужно.

Гермиона усмехнулась.

— Скажи, это Джинни заметила?

— А я что, по-твоему, слепой болван? — он было вскинулся, но, увидев что подруга улыбается, не мог не улыбнуться в ответ. — Ладно... Джинни заметила первой. У вас, девчонок, нюх на такие дела острее. Она сказала мне, а дальше уже трудно было не обращать внимания.

— Понятно.

Гермиона сделала долгий глоток пива из бутылки. Гарри смотрел на свою не отрываясь. Помолчали. Он словно... избегал её взгляда?

— Гарри, что ещё?

— В смысле?

— Ой, ну не надо. Тебя что-то гложет. Говори.

— Гермиона.... — тяжкий вздох, ещё ниже опущенная голова. — Ты меня убьёшь.

— Не убью. Давай, слушаю.

Да что бы там ни было. Сейчас, в этом состоянии опустошенности и слабости после долгих рыданий, всё было неважно.

— Помнишь день, когда Молли и Артур отправились в Министерство, давать показания по Лейстренджам, а мы с Джинни решили пообедать в кафе?

— Помню.

Помню. В тот день они с Роном в первый раз... И в последний правда, но они тогда... Занимались любовью? Нет. Гермиона прикрыла глаза. Не было это любовью — ведь она не любила. И сексом это не было — слишком скованно, неловко, суетливо всё прошло.

— Ну так вот... — Гарри буквально выдавливал из себя слова, по одному, через силу. — Мы с Джинни вернулись не в пять часов. Мы пришли почти на час раньше... — и тут же заговорил часто-часто. — Но как только услышали вас, мы сразу ушли, Гермиона! Мы долго гуляли в саду, мы... Не хотели подслушивать!

Гермиона глубоко, со вкусом вздохнула.

— Да верю я, не переживай. Значит, вы слышали. И вы...

— Конечно, никому! — Гарри накрыл тонкую бледную руку своей, ловя взгляд подруги, но Гермиона была далеко. Вспоминала. Пыталась понять, что именно они могли слышать из того содержательного разговора на повышенных тонах.

« — Ну извини, что ты меня так долго динамила! И не надо меня обвинять в том, в чём я не виноват! Я живой, я же...

— Да ты мог хотя бы на секунду перестать думать о себе?! Тебе же наплевать было, я с тобой или не я!

— Не пори чушь, было бы мне наплевать, давно была бы другая, посговорчивее!

— Ну вот и найди себе посговорчивее! А ко мне больше даже не подходи с этим...

— Ну и катись ты!

— Пошел к чёрту!»

Хлопанье дверей. Горечь в горле. Обида. Непонимание. Не так это должно было быть.

И маленький червячок в голове — он прав, сама виновата, довела парня. Ты знала, видела, что его темперамент не в пример горячее твоего, что он изо всех сил держит себя в руках! И тянула... Ты сама...

— Ладно, забудем, — Гермиона покачала головой. — Вы не виноваты.

— Скажи только, Герм... — парень выпустил ее руку, смутился. — Он не... Не причинил тебе боли?

Гермиона засмеялась. Конечно, было больно. Почувствовать себя куклой. Игрушкой.

— Нет, Гарри, всё было... м... по обоюдному согласию. Просто мы, видимо, не подходим друг другу... и в этом смысле тоже. Мы, должно быть...

Он смотрел на неё, ждал продолжения. Это странно, конечно, — слушать такое от Гермионы. Даже... неловко? Но вот она решилась, набрала в грудь воздуха и...

— Нет, — резкий выдох, — нет, Гарри, ну не могу я с тобой это обсуждать.

— Ладно.

Они натянуто рассмеялись, привычно сводя на нет неловкость, которых за последний год в Золотом трио возникало немало. Но в тот же момент каждый из них (глубоко, на краю сознания) в очередной раз почувствовал, что это — развилка. Если рано или поздно они не научатся говорить о таких личных вещах, то безграничной, беззаветной дружбе конец. Значит, они стесняются друг друга. Значит, видят друг в друге уже не только товарищей, но и... пол. Чёрт. Как неловко. Надо бы... Наверное...

— Надо спать, — Гермиона вылезла из-за стола.

— Да, верно! — Гарри с облегчением взял бутылки и чашку из-под чая, отнёс к раковине. — Ты, должно быть, вымотана.

— Не то слово.

— Ляжешь сегодня в вашей старой комнате? Признаться, не уверен, что в ней достаточно чисто, но это только на одну ночь. А завтра выберешь себе любую, Кикимер приведет её в порядок. Я сплю на третьем этаже, напротив комнаты Сириуса. Если тебе что-то...

— Не переживай, я же волшебница. Гарри...

— А? — он обернулся.

— Спасибо тебе, — Гермиона сделала к нему несколько шагов и обняла. — Спасибо, что выслушал... И принял меня.

— Не говори ерунды, ладно?

Он похлопал её по спине.

— Ладно, — она улыбнулась и отстранилась.

— Пошли.

Гарри закинул её сумку на плечо.

— Я провожу. Слушай, волшебница, — вдруг просипел он, изобразив крен на левый бок, — ты не могла бы в следующий раз использовать свою волшебную сумочку? Маленькую такую... Лёгкую...

Подруга ткнула его кулаком в плечо.

— Ничего, не надорвешься.

* * *

Мерлин святый...

Гермиона не относила себя к категории девушек, готовых раздуть любой свой внешний недостаток до масштабов национальной трагедии, но пресловутая «объективность по Грейнджер» не давала ни малейшего шанса спокойно пройти мимо своего отражения в это дождливое утро.

Сероватый оттенок кожи, тени под глазами, бледные губы — всё это ещё можно было списать на общую нервозность последних дней и беспокойный сон, но волосы...

Гнездо? Окститесь, ни одна уважающая себя ворона даже не взглянет на такое.

— Утро добрым быть не может... — пробормотала Гермиона себе под нос и, умывшись ледяной водой, сделала попытку привести прическу в порядок палочкой. Увы, лучшая ученица курса была не сильна в магии внешности. Конечно, лишь потому, что раньше почти не практиковалась в этом направлении магии. Сколько себя помнит она считала, что в жизни куда важнее знания, перспективы и чёткий профессиональный план.

Девушка задумчиво смотрела в зеркало на каплю воды, стекающую с виска. Стремившуюся вниз, скорее проделать свой путь, оставляя тонкий блестящий след. Слиться в дороге с другой каплей. И еще с одной...

Считала?.. Нет, считает и сейчас! Просто...

Сириус.

Капля замерла над ключицей.

Да, Сириус. Каким она его запомнила в то единственное посещение в Мунго через несколько дней после возвращения. Ослабевший настолько, что еле мог держать веки поднятыми. Бесцветная кожа. Намек на бессильную улыбку в чуть приподнятых уголках губ. Но — живой. Он взял с Гарри какую-то страшную клятву, что пока не придёт в норму, к нему никого из старых знакомых не пустят. Он не хотел, чтобы видели его немощь.

А теперь они находятся под одной крышей. Он здесь и уже выходит из комнаты. Значит, она его увидит сегодня... Наверное. Если он...

Бледные, бескровные губы. Глаза — словно укрытый туманом синий океан.

Как бы ни была Гермиона рассудительна и склонна с анализу всего на свете, она в первую очередь была юной девушкой на пороге превращения в молодую женщину. Оно могло случиться и позднее, но возвращение объекта её робкой подростковой заинтересованности с того света не оставляло выбора. Три года назад она с некоторым удивлением заметила, что ей нравится наблюдать за улыбчивым, порывистым мужчиной. Скрыто, из-под ресниц она ловила его жесты и чуть насмешливый взгляд, каким он смотрел на Золотое Трио во время их мелких стычек или шутливого взаимного подначивания. Он словно любовался ими, но... не ей. Это слегка царапало гладь безмятежной привязанности Гермионы, однако она не позволяла себе углубляться в мрачные мысли или — того хуже — в мечты. Она просто любила находиться с ним в одной комнате и не думала ни о чём. С тихой улыбкой прислушивалась к волнению внутри себя. Наслаждалась моментом. Ни боли. Ни ревности. Чистая, как капля озёрной воды, влюблённость.

Ей не терпелось его увидеть и вместе с тем при мысли о встрече начинали немного дрожать руки и в коленях появлялась странная слабость. Изменилось ли что-то? Или это остаточные вспышки детского интереса?

Гермиона внимательно посмотрела в глаза своему отражению и, не найдя ответ, собрала волосы в хвост и скрепила заколкой.

* * *

В доме было тихо. Половина восьмого — интересно, Гарри ещё спит? Или уже ушёл?

Гермиона спустилась в кухню. Записки не было, как и следов завтрака. Тогда стоит сделать...

— Мне кофе!

— Гарри! — подскочила на месте Гермиона. — Зачем так подкрадываться?

— Ну извини, извини, — он со смехом уклонился от подзатыльника, — не думал, что ты так испугаешься. Какие планы на сегодня?

Гермиона отняла руку от колотящегося сердца и полезла в шкаф за кофе.

— Не знаю еще. Никаких, наверное... Надо подумать о том, что делать дальше.

— То есть?

— Ну, где жить, что делать с Роном...

— Стоп, — он взмахнул куском вчерашней пиццы, — первый вопрос даже не стоит, жить ты будешь здесь, с нами. И не надо на меня коситься! Мне даже обидно, что ты сама думала иначе.

— Спасибо, Гарри.

— За то, что не выгнал лучшего друга в съёмную халупу, будучи домовладельцем? Я польщён.

Гермиона кинула в него кусочком сахара. Гарри поймал его перед своим носом, бросил в рот и невозмутимо захрустел.

— А насчет Рона... Думаю, вам надо поговорить.

— Знаю. Но боюсь сейчас он в фазе острого неприятия любой идеи о разговоре со мной.

— Он остывает быстро. Отправь сову, предложи встретиться где-нибудь на нейтральной территории и обсудить ваши будущие... отношения.

— Возможно, ты и прав, — Гермионе не хотелось спорить. Гарри явно был в хорошем настроении.

— А вечером я вернусь и, если захочешь, помогу тебе составить план этого разговора. Придумаем тебе реплики покороче...

— Это я-то зануда?!

В этот раз девушка наконец дотянулась и отвесила другу шутливую затрещину.

— Доброе утро всем.

Вдох.

— Сириус! — Гарри вылез из-за стола и бросился к нему. — Ну что тебе не лежится?

— Належался в Мунго, хватит уж. Что у нас на завтрак?

Выдох...

Лишь теперь Гермиона смогла рассмотреть мужчину в дверном проёме, хотя уже целые три секунды не отводила от него глаз. Он улыбался, отмахиваясь от попыток Гарри взять его под руку, и тоже смотрел на девушку.

— Привет, Гермиона. Не слышал как ты вчера пришла, — он быстро скользнул взглядом по длинному пуловеру, заменяющему девушке халат, и выглядывающим из-под него пижамным штанам. — Рад тебя видеть... Гарри, брось, я в состоянии дойти до стола сам.

— Привет, Сириус, — молодец, голос не дрогнул.

— ...и сесть тоже, спасибо! Мой крестник трясется надо мной как гиппогриф над кладкой, — пожаловался мужчина в пространство и снова обернулся к Гермионе, которая уже наливала ему кофе в чашку. — Ты к нам надолго?

Секундную заминку прервал Гарри.

— Надеюсь, что да, не то мне придется бросить работу и следить, чтобы ты хотя бы пытался лечиться.

— Гарри, я начинаю всерьёз думать, что Молли наложила на тебя чары Въедливой Сиделки.

— Именно так. Кстати, у Гермионы они в крови, так что тебе не станет легче отлынивать от рекомендаций медиков с её приездом. Мне пора, — Гарри бросил быстрый взгляд на наручные часы и направился к выходу из кухни. — Сегодня постараюсь не задерживаться. Да, Гермиона, — он обернулся в проёме, — Сириус даст тебе свиток с описанием лечения. Проследишь, чтобы он не особо расслаблялся?

— Конечно.

Сириус кивал, всем своим видом изображая серьёзность.

— А если его свиток случайно унесло ветром — копия у меня в столе, в среднем ящике, — усмехнулся Гарри, а Сириус хрипло расхохотался.

— Иди уже!

— До вечера.

Проводив спину Гарри взглядом, Гермиона с улыбкой перевела взгляд на мужчину за столом. Тот приглашающе махнул рукой, и девушка утроилась на стуле напротив, обхватив чашку обеими руками и поджав под себя ногу.

— Сириус...

Он вопросительно приподнял брови, отпивая из своей чашки.

— Я очень рада тебя видеть. Это счастье, что ты вернулся, — чёрт, что я несу? — Как ты себя чувствуешь? — быстро добавила Гермиона.

— По сравнению с небытием — вполне себе, — усмехнулся мужчина, — хотя я на самом деле как раз небытия и не помню.

— Гарри так и не рассказал нам, как... — она запнулась, сообразив, что чуть не сморозила жуткую бестактность.

— Как я вернулся с того света? — спокойно закончил за неё Сириус и положил локти на стол. — Этого пока так и не смогли толком объяснить ни колдомедики, ни исследовательский отдел Министерства. Сам я им в этом не помощник. Помню зелёную вспышку, ощущение погружения в ледяную воду, темноту и жёлтый огонек, к которому я карабкался. Открыл глаза — над головой жёлтый светильник, вокруг палата и прошло два с лишним года.

У Гермионы сжалось сердце. Несколько скупых слов раскрыли перед ней во всей красе кошмар его положения. Человек, мимо которого практически в один миг пронеслись месяцы жизни дорогих людей. Из которых в живых осталось так мало...

Повисло молчание.

Гермиона боролась с волнением, запрещая слезам собираться в защипавших вдруг глазах, и смотрела на мужчину перед собой. Он был почти такой же, каким она его видела в Отделе тайн: крепкие руки, упрямое лицо, тёмные волосы с проседью до плеч... Впечатление обаятельного байкера, какое он тогда производил, сейчас портила землистая бледность кожи, слегка ссутулившиеся плечи и тень отчаяния, тонкой мутной плёнкой пригасившей невозможную синеву глаз. Его нельзя было назвать постаревшим. Скорее, человеком, которому что-то внутри него не даёт глубоко вдохнуть и расправить широкую спину.

— А как ты живёшь, Гермиона?

— Я?.. Да ты, наверное, знаешь... Сдала экзамены экстерном, поступила в Академию авроров (по научному профилю, конечно, не по боевому) и в октябре начинаю учиться. Что?

Он с мягкой улыбкой качал головой.

— Я не ожидал услышать в ответ о твоей успеваемости, но ты остаёшься собой. Ты молодец, девочка, твоё ответственное отношение к учёбе не раз спасало жизнь этим двум непутёвым обормотам. Если честно, твой уровень личной ответственности явно превышает показатель большинства известных мне взрослых! Мой — так уж точно, — он отсалютовал ей чашкой и сделал глоток.

Гриффиндорская заучка. Была ты ею и останешься, Гермиона Грейнджер. Сердце чуть сжалось от мысли, что из-за волнения она упустила шанс поговорить с ним о чём-то действительно важном.

— Гермиона, ну ты чего? Погрустнела, словно я тебя обидел! Ты знаешь, что? — спросил он понизив голос и наклонился к ней через стол.

— Что? — так же тихо ответила она и тоже подалась к нему, словно притянутая магнитом.

— Мне много о чём хочется поговорить с вами. Предлагаю сегодня к возвращению Гарри зазвать сюда Рона, накрыть ужин в гостиной и поднять бутылочку из старого погреба Блэков. Как тебе идея?

— Рона?.. Идея хорошая, — она сглотнула, — только мы сейчас с Роном вроде как... Нет, да что это я! Я напишу ему, сейчас же, и мы так и сделаем! Он тоже очень хочет тебя видеть, Сириус, можно сказать, живёт на низком старте, чтобы при первом намёке примчаться сюда. Он будет очень рад.

Сириус с удивлением наблюдал за мельканием эмоций на тонком лице повзрослевшей Грейнджер.

— Вы что, поссорились?

— Да ничего серьёзного, правда.

— Это ты поэтому плакала почти до утра?

Ляпнул наугад, не подумав, но попал в самую точку. Рука Гермионы замерла на полпути к кофе, а глаза расширились.

— Я...

— Извини, девочка, я какую-то чушь несу. Просто слушал ночью дождь и показалось, будто это кто-то плачет. Не обращай внимания, в моём положении удивительно, как мне еще пикси на подушке не мерещатся, — Сириус чуть наигранно рассмеялся. Гермиона, улыбаясь со всей возможной искренностью, встала убрать со стола посуду и коробку из-под пиццы.

Когда она проходила мимо, Сириус вдруг мягко взял её за руку и сказал:

— Хотя знаешь, что-то я перегнул. Слабоват я ещё для компанейских посиделок. Давайте наш званый ужин перенесём на выходные, а сегодня просто посидим вечером... Не отменяя, разумеется, заветной идеи о погребе!

Он улыбался. Его глаза были спокойны, но он улыбался ей, ей одной, признавая, что допустил неосторожность в отношении её чувств и сам же заглаживая свою вину.

— Как... — голос сорвался, пришлось откашляться. — Как скажешь, Сириус. Пожелания узников постельного режима — в приоритете!

— Ну и отлично! — он тоже поднялся с места. — Пойду пересмотрю свой гардероб, раз теперь такая очаровательная девушка разбавит наши с Гарри унылые вечера.

Гермиона запрокинула голову, засмеявшись. Щёлк! — заколка слетела с волос, и они разметались пушистым облаком. Сириус протянул руку и потрепал её по макушке.

— Как ты справляешься с такой копной?

Гермиона пожала плечами. Проклятое гнездо, и получаса не могло...

Не заметив за вымученной улыбкой смятения, охватившего девушку, Сириус кивнул и вышел из кухни.

* * *

Августовское солнце никак не могло смириться с тем, что свинцовые тучи забрали у него возможность напоследок перед долгой стылой зимой обогреть промозглый город. Оно вот уже шестой день подряд с самого рассвета упорно било тёплыми лучами по низкой завесе, не сдаваясь, не веря, что его время в этом году закончилось так рано. Непреложные законы природы были на его стороне, и скоро Солнце войдет в свои права, явив жителям туманного города такой тёплый, залитый светом сентябрь, какой не многие и припомнят на своем веку. А пока лишь несколько лучей, чудом пробив себе лазейки в облачном панцире, осветили небольшую часть волшебного Лондона. Солнечные посланцы разбились на осколки, отражаясь от луж, путаясь в искристой от воды зелёной листве и, заглядывая в окна, замирали, навек запомнив миг, который успели застать.

Одному дому повезло чуть больше, чем другим. Солнечные лучи словно пронзили его насквозь бело-золотистыми стрелами и застыли.

Один — у ног худощавого темноволосого парня в очках, уже десять минут прижимавшегося лбом к холодной каменной кладке камина, сжав в руке горсть летучего пороха, пережидая бессилие. Сейчас, сейчас... Ему надо еще минуту, чтобы уставшее от неестественных улыбок и автоматических шуток лицо смогло вновь превратиться в маску Мальчика-Который-Пережил. Никто никогда не должен узнать, что на самом деле он оставил свое сердце среди руин старинного величественного замка, а на его месте в груди, затухая месяц от месяца, теперь билась лишь упрямая мысль: «Никто больше не подчинит свою жизнь спасению моей».

Другой луч пробежал по деревянному столу и замер, запутавшись в гриве волнистых шоколадно-каштановых волос девушки, сидевшей на холодном полу и сжимавшей в руках сломанную заколку. Она была разочарована ответом, который получила на свой вопрос. Ничего не изменилось: она влюблена в Сириуса Блэка, который видит в ней лишь совесть и ум Золотого Трио с копной на голове. Сильная и целеустремленная, она скоро встанет и в рутине необходимых дел придумает, чем может себе помочь. Она уже не ребёнок. Она — девушка, которая приучилась ценить редкие дни без страха за свою жизнь и жизнь своих близких. Она найдет способ обратить на себя его внимание, потому что не сможет быть счастливой, не попытавшись узнать, чем могла бы обернуться эта история.

Еще несколько тонких нитей света озарили на миг холодную комнату в серо-зеленых тонах и рванулись к мужчине, который сидел на кровати сгорбившись, упершись локтями в колени и прижимая ладони к лицу. Если бы какому-нибудь талантливому скульптору пришла идея увековечить в мраморе безмерную боль души человеческой, он не нашел бы лучшей фигуры, чем Сириус Блэк. Эта поза стала привычной с тех пор, как он снова смог сидеть без посторонней помощи. Его душа разрывалась на части с самого первого вечера на площади Гриммо, когда крестник, поддавшись на уговоры, в первый раз устроился на полу у постели Сириуса и устремив невидящий взгляд в окно рассказывал, рассказывал, рассказывал... Мужчина слушал молча, будто отрешившись, и только выжигал в своей душе имена тех, кого потерял навсегда. Кого мог бы спасти. Вместо кого мог бы погибнуть сам. Видит Мерлин, каждый из ушедших был достоин жизни во сто крат больше, чем беспутный, бесполезный Сириус Блэк.