Радужный мост (джен)

Они уходили. Хозяева лесов, последние осколки того, старого мира. Они уходили и уносили с собой последние частички волшебства. Уходили из мира, в котором им не нашлось места.

Эйшелин смотрела и все никак не могла оторваться: бесконечный караван огромных существ практически плыл над землей, не приминая ни одной травинки, и растворялся в бескрайней голубизне неба. Куда они уходили?

— Эйшелин! Эйше! — голос вырвал ее из того странного оцепенения, что заставило девочку замереть на холме и до рези в глазах, боясь моргнуть, всматриваться в диковинных существ.

— Ну на что ты уставилась? — Роман остановился рядом с ней, недоуменно смотря вперед.

«Он не видит. Он ничегошеньки не видит», — сердце сдавила горечь. Совсем рядом, так, что практически можно было коснуться рукой, проплывало настоящее чудо, а Роман не мог его увидеть.

— На облака, Роман. Просто на облака, — Эйшелин с трудом сглотнула ком в горле и украдкой вытерла глаза. Она не знала, отчего они слезятся: то ли от того, что она слишком долго старалась не моргать, то ли от осознания, что сказка закончилась.

— Облака? Ну… да, странные, — Роман пожал плечами. Облака его не интересовали.

Огромное косматое существо замедлило свой шаг, его голова самую чуточку повернулась, и Эйшелин показалось, что оно смотрит прямо на нее. Внимательно и напряженно, будто пытается понять, видит ли она его. Эйшелин нерешительно подняла руку и помахала. Большая лапа приподнялась в ответном жесте, а голову практически надвое рассекла улыбка. Кому-то она могла показаться жуткой.

«Мы еще встретимся, Видящая», — мысль толкнулась в виски, и Эйшелин улыбнулась. По пронзительно голубому небу плыли облака, а где-то за их кромкой глаз улавливал сияние Радужного моста, того самого, за которым еще осталось место для волшебства.

«…Мы еще встретимся», — когда Эйшелин открыла глаза, эти слова все еще звучали в ушах. Девушка нахмурилась, пытаясь отогнать навязчивое видение. Облако. Кажется, это называлось так. Но облака, которые она видела каждый день, были совсем не такими: тяжелые, желто-серые, они иногда опускались совсем низко, смешивались с городским туманом. Дышать тогда становилось совсем невмоготу, и Эйшелин, как, впрочем, и остальные жители города, прятала лицо за грязно-зеленым респиратором. В ее сне облака другие, но какие именно, вспомнить никак не получалось.

Размышляя об облаках, Эйшелин торопливо собиралась: пусть она и проснулась раньше, чем зазвонил будильник, но времени все равно катастрофически не хватало — маленькая типография, в которой она работала наборщицей, располагалась на одном из нижних уровней города, и дорога занимала у нее добрых два часа. К моменту, когда Эйшелин, на ходу поправляя респиратор, ввинтилась в поток людей, направляющихся к автобусной остановке, она и думать забыла о всяких облаках.

* * *

День пролетел незаметно: стучали машинки, громко переговаривались люди, стараясь их перекричать, кто-то куда-то спешил, что-то терял, проливал кофе на последние статьи, готовящиеся к верстке, фальшиво извинялся и спешил дальше по своим делам… Привычная, рабочая кутерьма, которая затягивала в себя, поглощала и вытесняла все постороннее. Эйшелин растворилась в ней, точно так же стуча, бегая, извиняясь и что-то делая, пока гудок соседнего завода не перекрыл все остальные шумы, оповещая об окончании рабочего дня.

Поток людей вынес ее из здания типографии, повел за собой дальше привычным маршрутом работа-остановка-дом, но Эйшелин ловко вывернулась из него, вливаясь совсем в другой, направляющийся к большому недавно открытому магазину. Новенькие витрины все еще блестели: городская пыль не успела превратить их в такую же грязно-серую массу, как и все вокруг, продавщицы заученно улыбались и сверкали накрахмаленными воротничками. Эйшелин знала, что пройдет пара недель и этот магазин станет точно таким же, как и остальные его собратья, но пока он весь был яркий, будто хрустящий от чистоты, и она наслаждалась этим, бездумно двигаясь между рядами и рассматривая покупателей.

Вот необъятных размеров суровая дама просила выбрать ей консервов посвежее, а вот кот во фраке настаивал на том, чтобы ему продали непременно рыбные. Эйшелин мазнула по ним взглядом, а в следующую секунду остановилась, будто налетела на стену. Она развернулась, во все глаза рассматривая, как самый настоящий кот, только вполне человеческого размера, во фраке и при бабочке настойчиво спорит с продавщицей и стучит когтем по баночке с яркой этикеткой.

— Эй, осторожнее, — кто-то налетел на нее, Эйшелин отвернулась, торопливо забормотав извинения, а когда снова повернулась, то увидела высокого джентльмена в старомодном плаще и пенсне. Никаких котов. «Привидится же такое», — прошептала она себе под нос.

Эйшелин еще немного побродила между витрин, но ни они, ни разложенные на них товары уже не привлекали внимание.

— Глупости, все это — настоящие глупости, — она не заметила, как произнесла это вслух.

— Да, милочка, вы совершенно правы. Все эти новомодные штуки — настоящие глупости, — неожиданно поддержал Эйшелин незнакомый старик. Свой респиратор он не снял даже в помещении, отчего его голос звучал невнятно и искаженно. Вдруг он хитро подмигнул ей и махнул рукой куда-то в сторону. Невольно Эйшелин повернулась туда, да так и замерла: прямо перед ней важно вышагивал джентльмен в длинном плаще — ничего не обычного, если бы из-под него не виднелся длинный пушистый хвост. Девушка потерла глаза, пытаясь отогнать навязчивое видение, но хвост никуда не пропадал. Зато пропал старик с респиратором. Эйшелин помотала головой, снова посмотрела вперед, но странного человека от нее уже скрыли другие покупатели.

— Пожалуй, мне стоит взять выходной, — Эйшелин нервно улыбнулась и торопливо пошла к выходу из магазина: странностей для нее на сегодня хватило с лихвой.

До самого вечера не происходило ничего необычного: Эйшелин едва не опоздала на автобус, какой-то лихач обрызгал ее грязью на дороге, она поругалась с соседкой, которая утверждала, что они опять перекрутили счетчик с водой. Ложась спать, Эйшелин совершенно не думала ни о каких странностях. А потом ей приснился Кот.

— Красиво, не правда ли? — она стояла на узком карнизе, цепляясь руками за острый шпиль какого-то собора, а внизу плыли грязно-желтые облака. Сквозь них ничего нельзя было рассмотреть, но Эйшелин вниз и не смотрела. Только вверх, где над ней раскинулось хрустально-голубое, совершенно необыкновенное небо.

— Красиво, — тихо согласилась она, хотя сердце рвалось, кричало и пело о том, что «красиво» — совершенно неподходящее слово для этой пронзительной голубизны.

— Хочешь вернуть его?

— Что? — Эйшелин с трудом отвела взгляд от небесной выси и уставилась на своего собеседника. Огромный кот казался сотканным из дыма: такой же изменчивый и неуловимый. Он обвивался вокруг шпиля, сидел на самой его макушке, воспитанно укрыв лапы хвостом или вился вокруг ее коленей.

— Я не… не знаю, не смогу. Это невозможно. Это же сон, правда? Ты мне всего лишь снишься, — она помотала головой, отчаянно борясь с вдруг появившейся надеждой, с тянущей, тоскливой болью в груди.

Кот тихо фыркнул, а потом его нос практически коснулся носа Эйшелин, лапы с силой толкнули ее в грудь, и она сорвалась со шпиля. Падая вниз, в грязно-желтые облака, девушка видела только сверкающие, небесно-голубые глаза Кота.

— Помни, небо можно вернуть…

«…небо можно вернуть…», — Эйшелин открыла глаза. В ее ушах все еще звучал чужой голос. Снова сны: странные, неясные, тянущие и зовущие ее куда-то в такие дали, каких не бывает в этом мире. Наверное, если бы она рискнула записать все то, что приходило во снах, у Эйшелин получилась неплохая книга. Вот только издательство никогда не опубликовало бы ее: сказки уже очень давно не интересовали людей.

* * *

— Эйшелин, обедать идешь? — веселый голос Мари, раздавшийся прямо над ухом, заставил девушку вздрогнуть. Она медленно, будто только что проснулась, повернулась к говорившей.

— Эйше-е-е, — Мари помахала рукой прямо перед ее носом, — не спи! Я спрашиваю, ты обедать идешь?

— Да, конечно. Допечатаю и иду. Мне немного осталось.

— Две минуты, Эйшелин! Я жду тебя!

Эйшелин кивнула и повернулась обратно к машинке. «За стены Рановиры восходит Звездный мост…», — прочла она последнюю напечатанную строку. Откуда это могло взяться? Эйшелин недоуменно смотрела то на текст, появившийся из-под ее пальцев, то на оригинал рукописи, которую она набирала — там не было ровным счетом ничего ни про какие мосты. Если не считать формул по расчету прочности опор.

— Вот черт! — Эйшелин вырвала лист из машинки и, скомкав его, выбросила в корзину. Теперь всю страницу придется набирать заново.

— Вы когда-нибудь были в Рановире? — осведомился незнакомый джентльмен, придерживая для Эйшелин дверь небольшой столовой, в которую ходили обедать сотрудники типографии.

— Н-нет, — она замерла, удивленная вопросом, — а где это? — Эйшелин никогда не слышала о подобном месте, но также была уверена, что совсем недавно видела название.

— О, это довольно далеко. А может быть, совсем рядом, — джентльмен улыбнулся, лицо его словно самую малость плыло, и Эйшелин вдруг поняла, что никакой это не джентльмен, а самый настоящий Кот. Правда, котов в цилиндре и при пенсне ей видеть еще не доводилось. Девушка заозиралась по сторонам, пытаясь понять, обратил ли еще кто-нибудь внимание на странное явление, но люди суетились, бежали каждый по своим делам, и никто ровным счетом ничего не замечал.

— Я не сплю? — на всякий случай спросила Эйшелин и побольнее ущипнула себя за руку, но ничего от этого не изменилось.

— Нет, — ей показалось, что джентльмен оскорбился (или все-таки Кот? Эйшелин никак не могла понять: стоило посмотреть прямо — она видела человека, но искоса, самым уголком глаза, упорно виделась кошачья хитрая физиономия), — естественно, вы не спите.

— Значит, это происходит на самом деле? — дотошно допытывалась Эйшелин.

— Кто знает, что же происходит на самом деле, — Кот пожал плечами и приподнял шляпу, — мне нужно спешить. Разрешите, — он ловко выскользнул за дверь.

— Подождите! — Эйшелин попыталась удержать его, но ее пальцы схватили лишь пустоту.

— Эйше, ну вот опять ты! — Мари недовольно надула губы, — ты совсем ничего не ешь, не заболела?

— Я… не знаю, голова болит, — Эйшелин вымученно улыбнулась и потерла виски пальцами. Они сидели в маленькой столовой возле типографии, в ее тарелке был какой-то совершенно безвкусный суп, и никаких котов и джентльменов вокруг.

Эйшелин боялась ложиться спать. Она боялась снов — таких пугающе реальных и, одновременно, совершенно невозможных. Керосиновая лампа чадила и бросала на стены причудливые тени. Иногда казалось, что тени живые — они причудливо изгибались, протягивали к ней длинные чернильные пальцы и бессильно осыпались на границе очертанного светом лампы круга. Весь вечер Эйшелин рассматривала карты: новую, еще пахнувшую типографской краской, и старую, пожелтевшую и с обтрепавшимися краями. Но никакой Рановиры не нашла ни на одной, ни на другой. И все-таки название это было чем-то ей знакомо. Где же она его видела?

— Ну что же вы, милочка? Разве на этих картах можно отыскать Рановиру? — дымный след лампы сложился в укоризненную кошачью морду. Дыма стало больше, он потемнел, заклубился, а потом из него выпрыгнул изящный кошачий силуэт. Кот выпустил когти и провел лапой по разложенным картам, оставляя длинную царапину-разрез.

— А на каких можно? — Эйшелин почему-то не удивилась, словно явление кота из лампы — самое обыденное событие. Будто это происходит каждый день.

— Неужели не помнишь? — Кот досадливо фыркнул, а потом пробежал по столу и прыгнул на старую книжную полку. Прошелся по самому ее краю, ловко подцепил лапой и сбросил на пол старый потрепанный том.

— Эй! — Эйшелин подскочила и бережно подняла книгу, раскрывшуюся где-то посередине.

— Смотри, — Кот, явно довольный собой, опять уселся на стол, а Эйшелин наконец заметила, что книга раскрылась аккурат на старой карте. «Рановира» — вилась поверх нее витиеватая надпись.

— Но… это же, — Эйшелин недоуменно посмотрела на Кота, а потом показала ему обложку книги.

— Конечно же это сказки! — Кот фыркнул и закатил глаза, словно прося потолок подарить ему терпение и снисхождение к глупым девчонкам. — Разве в каком-то другом месте еще осталось что-то реальное?

— Я не понимаю, — Эйшелин беспомощно покачала головой и села на стул, прижимая книгу к груди.

— Все ты понимаешь, Эйшелин, — Кот внезапно стал очень серьезен, — Радужный мост разрушен, двери закрылись, и мир изменился. Волшебство… ушло.

— Причем тут я? — она и правда не понимала. Почему, зачем все это происходит именно с ней?

— А кто еще? — Кот грустно и устало покачал головой. — Никого не осталось, Эйше. Ты — последняя. Даже дети уже не знают сказок. Открой дверь, позови сказку, восстанови мост. Помни нас, Эйшелин!

«… Восстанови мост!» — Эйшелин вздрогнула и проснулась. Глаза немилосердно резало, она провела рукой по лицу, стирая дорожки непрошеных слез.

За окном едва начало светлеть. Эйшелин поднялась с недовольно скрипнувшей кровати и поплелась на кухню — умываться и приводить себя в порядок. Лампа на столе уже погасла, и девушка захватила ее с собой, чтобы заново наполнить керосином. Проходя мимо полок, она едва не упала, споткнувшись о книгу. Медленно наклонившись, Эйшелин подняла старый потрепанный том, на форзаце которого значилось: «Сказки». Поставив лампу на полку, она поудобнее перехватила книгу и раскрыла ее. Точно в середине, на большом развороте была нарисовала странная карта с витиеватой подписью «Рановира». Эйшелин бросилась к столу, на котором все также лежали карты: посреди верхней, в точности там, где и во сне, проходил узкий разрез, оставленный кошачьим когтем.

— Не может быть, — Эйшелин обхватила себя руками, чтобы унять возникшую во всем теле дрожь, — нет, этого никак не может быть.

«…Прекрасны долины Рановиры, цветы со всего мира собраны там, и нет такого, что нельзя здесь найти. Они цветут в любое время года, даже лютой зимой сквозь снежный покров расцветают белые утренние звезды и алеют южные розы…»

Эйшелин грустно улыбнулась и закрыла книгу. В их городе цветов не видели уже давно: еще в детстве, она помнила, они уезжали к бабушке за город и там рвали ярко-желтые одуванчики, собирали белые ромашки и плели венки из голубых васильков. Сейчас за городом не было ровным счетом ничего интересного: там, где она девчонкой собирала цветы, построили новый завод по переработке мусора, старый бабушкин дом снесли, чтобы проложить автостраду… А в самом городе не было ни одного зеленого клочка.

Из кухни донесся тихий свисток чайника, и Эйшелин поспешила туда: баллоны следовало экономить, поэтому не стоило заставлять плиту работать даже чуточку больше необходимого. Старое радио кашляло помехами, и она немного покрутила ручку, стараясь поймать какую-нибудь волну.

«…Пылевая буря на юге… будьте осторожны… штормовое предупреждение…»

Эйшелин слушала новости, заливая в кружку кипяток и ссыпая туда же горсточку ароматизаторов «со вкусом черного чая». Она еще помнила, как бабушка заваривала совсем другой чай: он пах липой, медом и летом.

— Гадость, сущая гадость! — Кот бесцеремонно запустил нос в ее чашку и тут же отпрянул, смешно расчихавшись.

— Ничего другого нет, — Эйшелин почему-то обиделась и подтянула чашку поближе к себе. Мир вокруг снова будто подернулся рябью, так напоминая сон, но она уже не могла быть уверена, спит сейчас или бодрствует: слишком уж все переплелось и смешалось.

— А кто в этом виноват? Кто прогнал цветочных фей? Кто отказался от помощи сильф, а теперь жалуется на ветер? — Кот хлестнул себя хвостом по бокам и заходил туда-сюда по столу.

— Сильфы? Ветер? — Эйшелин опустилась на стул и крепче сжала в руках чашку, будто пыталась защититься ей.

— Конечно сильфы! Ты думаешь, еще кому-то под силу усмирить ветер? Вы прогнали дриад, а вслед за ними ушли деревья. Прогнали русалок — и воды ушли под землю… А теперь смеете жаловаться на мир вокруг! — Кот вдруг успокоился и уселся точно напротив Эйшелин, уставившись на нее своими пронзительными голубыми глазами.

— Но все еще можно исправить, Эйшелин. Нужно только восстановить мост, и все вернется.

— И как это сделать?

— Уговори короля фейри открыть двери, — Кот сказал это так обыденно, будто предлагал сходить в магазин за продуктами.

— Ты смеешься надо мной, — Эйшелин покачала головой. Это выглядело безумно даже на фоне всех этих ее снов-неснов.

— Больше некому, Эйшелин. Помни — больше некому.

Чай в кружке был холодным и еще более безвкусным, чем всегда. Эйшелин сделала глоток и чуть не выплюнула все обратно. «Больше некому…», — слова словно повисли на ее маленькой кухне тяжелым дымным шлейфом.