Лирика (гет)

― Она мне очень нравится,

но я не влюблен в нее.

― А она влюблена в вас,

хотя нравитесь вы ей не очень.

Oscar Wilde

...3 октября 1975...

Сириус Блэк

С подшипника медленно-медленно, капелька за капелькой, стекала смазка. Смолянистая и грязная. Она упорно просачивалась сквозь серебристое хитросплетение деталей — больших и маленьких, порою совсем крошечных, едва ли заметных невооруженному глазу. Все они соединялись, сваривались, скручивались и образовывали единый организм, пусть не человеческий, но тоже очень-очень сложный. Этот организм рычал, брыкался, рвался вперед, в путь, утихал и даже дымил от злости (порою случалось и такое). Но обидным было лишь одно: подобно любому другому организму, он болел. Механические раны наливались, как разбитая губа наливается кровью, только катились из них не алые капли, а вязкие коричневые. Иногда все обходилось парочкой минут и так вовремя открытым талантом сварщика, а иногда улаживалось лишь спустя несколько долгих и мучительных дней. Работа останавливалась, в старом сарае появлялось все больше и больше книжек, болтов, гаек, ключей, разверток, плоскогубцев и прочих инструментов. После десятка изученных страниц причина становилась ясна и — рана «заживала». Но радоваться времени не было: хотелось закончить все как можно быстрее. И это желание подстегивало как ничто иное. Меньше чем за год бесформенная груда металлического хлама приобрела правильные, тяжелые и одновременно изящные формы... Хорошо было бы еще шлифануть все это, вот тогда бы результат долгого и упорного труда засверкал, стал бы напоминать реальный шедевр хрома и техностиля... Нет, все-таки шлифовка — последнее дело. И потому пока что приходилось довольствоваться царапинами, грязью и пылью. Но даже они не могли скрыть созданное одними только руками да парочкой никому неизвестных заклятий чудо.

Мотоцикл.

Его, Сириуса, личный.

Настоящий летающий мотоцикл!

Он мечтал о нем с восьми лет. После того, как впервые прокатился на таком вместе с любимым дядей Альфардом. Бешенная скорость, сильный, грозящийся скинуть тебя ветер, грозный рев мотора, стремительно сменяющаяся череда городов где-то далеко-далеко внизу, близкие стаи птиц и несущиеся навстречу облака. Кстати, неправда, что облака легкие, они тяжелые, как горы, только состоящие из плотного, душного пуха — попробуй нагромоздить на себя гору подушек, увидишь, легко ли! Маленький Сириус тогда едва ли не выплюнул кишки, но совершенно не пожалел бы об их утрате. Слишком... волшебно, что ли? Слишком волшебно даже для волшебника. Невероятное, необъяснимое ощущение полета — его невозможно было сравнить с полетом на метле. Что из себя представляет какая-то метла в сравнении с огромным хромированным мотоциклом? Правильно. Ничего. (Правда Джеймсу он этого никогда не расскажет). Такой свободы, сидя на жалком древке, почувствовать невозможно, она ускользает, как вода из пальцев. И не поймать ее. Не отыскать. Поверьте, он пытался.

С тех пор Сириус частенько мысленно уносился в ночь — хотелось вскочить и умчатся в небеса, слушая мирное ворчание «зверя». Любимая, стократ вымечтанная до последней детальки картинка возникала перед глазами... Облака плывут в черном ночном небе, вздуваются, опадают, перекатываются пушистыми валунами. Свет, падающий с неимоверной высоты, оттуда, где не бывает ночи, пронизывает их насквозь золотистыми нитями, играет на лохматых краях. И он летит, швыряя мотоцикл в виражи, огибая неторопливо шествующие в небесах громады, и ветер вздымает его волосы, такие же черные, как ночное чернильно-черное небо. А потом впереди, далеко-далеко, облако распадется, и, полосуя тьму светом прожекторов, сверкающей башенкой мелькнет какая-нибудь городская высотка. Где-то там летят по курсу самолеты, полные спящими маглами, а чуток пониже наверняка шныряют колдуны да ведьмы. И податься можно куда глаза глядят. Дать по газам, и самому превратится в черную точку, несущуюся в Неизвестность.

У него всякий раз сердце замирало от одной мысли об этом. Он просыпался в холодном поту и с ужасом осознавал, что стены давят, грозятся расплющить черепную коробку, что нужно вырваться, чтобы не умереть. Сколько сил стоило Сириусу доказать дяде, что он может сладить с мотоциклом! Сколько сил Сириус потратил, чтобы уговорить его! И вот, наконец, в его пятнадцатый день рождения долгожданный момент настал. Альфард Блэк появился на пороге с веселой открытой улыбкой, так сильно отличавшейся от едких аристократичных усмешек прочих Блэков, и провозгласил, что теперь и у него будет свой, настоящий мотоцикл. Обрадованный именинник, с пульсом как у птички колибри, выскочил за дверь, ожидая увидеть его, сверкающий, хромированный, ну, идеальный!.. А вместо мечты увидел коробку, полную металлолома да разваленные внутренности какого-то старого магловского байка (Альфард любовно называл его “малыш “Vincent”). В уголке коробки торчало потрепанное пожелтевшее от времени руководство по сборке.

И... все.

Как же Сириус тогда обозлился! Нет, ну почему нельзя было сразу подарить нормальный, реальный, готовый, короче говоря! У-у, как же он обозлился! Обозлился так, что работа закипела буквально в этот же день! Сириус, неусидчивый и вспыльчивый по природе, выучил дядино руководство наизусть и с головой ушел в детали. За неделю усердного труда его одежда да и он сам так сильно провоняли машинным маслом, что матушка не пустила его на рождественский прием и заперла в комнате (Сириус был этому несказанно рад, но факт остается фактом). И он, распив на двоих с собственным отражением бутылочку отцовского огневиски, разложил прямо на дорогущем паркете настоящую автомастерскую. Злость и бешенство придавали ему сил. Он работал буквально без передышки.

Прошло чуть меньше года, и злость сменилась благодарностью, бешенство — восхищением дядиной дальновидностью. Да, Альфард поступил очень мудро, чего уж греха таить! Это истина: чтобы действительно понять вещь, привязаться к ней, оценить, нужно участвовать ее создании, быть ее создателем. И тогда она становится уже непросто вещью, а настоящим другом. А друзья — куда важнее вещей.

Сириус с нежностью провел рукой по мягкому седлу, потом снова настойчиво вперился в сверкающие мутным серебром детали. Вот, сейчас, он посмотрит снова, и все будет хоро...

Черт!

Не то масло, не то смазка, не то их смесь так и продолжала капать. Ему уже начинало казаться, что капает эта смесь не на грязный, застланный пылью пол, а прямо ему на голову, проникает и дробит мозг, как гадская китайская пытка. Дурной запах масла и свежий еловый запах скипидара ударили в нос диким тошнотворным коктейлем. Сириус, без толку перебирая шланги, потихоньку выходил из себя. Ну что, мать твою, он делает не так?! Удивительно, но ответ пришел едва ли не сразу: он просто устал, нужно отдохнуть, а не торчать в сарае сутки напролет. Иначе скоро перед глазами багровые колеса закружатся.

Сириус устало откинулся на стену, приложившись к ней прямо головой. Толчок. Не болезненный, но неприятный. Он вздохнул и уселся поудобнее. Горячие пальцы в перчатках с отрезными пальцами терзали холодный разводной ключ — эта прохлада была приятной, успокаивающей. Где-то совсем рядом, прямо над головой, голосом Маккартни тихо мурлыкал старенький приемник — так же, убаюкивая. Захотелось улыбнуться, растянуться прямо на досках и благополучно забыть, что “The Beatles” распались пять лет назад, захотелось глупо и упорно ждать от них чего-нибудь новенького. А потом голос Маккартни утих, стихли последние аккорды. Приемник над головой растерянно квакнул и выдал такие знакомые басы.

Сириус подскочил как ужаленный. Желание свернуться калачиком и уснуть растворилось в непонятно откуда взявшейся неистовой энергии.

― О да, детка, ― лаская поломанную рогатую антенну взглядом, усмехнулся он и щедрой рукой прибавил громкость. Приемник теперь не мурчал — он взвыл и едва ли не заорал, казалось, даже грозился выпрыгнуть и умчаться куда подальше от своей тесной полки.

...Street gangs and ma-admen

How they wage their private wars

In bankers clothes their hearts are froze and

Their wives hold hands with whores, ―

хрипел приемник, продолжая подпрыгивать. Сириус вальяжно уселся на полу, вытянув одну ногу и сжав в колене другую. Он откинул голову и, прикрыв глаза, поигрывал ключицами в такт бьющей музыке.

I`ll sit and spin for a little while

If it`s the end of days

I`m going out in sty-yle!

Черные прядки занавесили лицо, где-то за ухом белым пятном мелькнула сигарета. Сириус поднялся и, так не выпуская из пальцев ключ, пустился в дикий, отвязный пляс. Его пластичная, уверенная фигура в старых потертых джинсах с дырками на коленях (вполне естественного происхождения) и заляпанной маслом футболке выглядела среди стеллажей и коробок, как волна цунами, зависшая над обреченным приморским городом. Ключ он вертел в пальцах так, будто тот был барабанной палочкой, ноги в кроссовках отстукивали бешенный ритм, попутно разгребая залежи песка, желтые защитные очки съехали на нос — одним словом, Сириус был совершенно счастлив.

Too Much, Too Young, Too Fa-a-ast!

I`m gonna-a drink it up while it lasts, ―

орал Сириус месте с Дэйвом Эвансом.

Too Much, Too Young, Too Fa-a-ast!

I`m gonna-a tear it up so fill my glass...¹

Он чуть не врезался в заботливо разложенный на газете карбюратор, засмеялся и, небрежным жестом откинув волосы со лба, ринулся дальше. Нет, развалится и поспать — это великая фигня. Вот чего ему не хватало — хорошенькой встряски! Визжащий голос проехался по убаюканным нервам двадцатитонным поездом. Кровь мгновенно застучала и понеслась, разогналась и ринулась по каждому капилляру. Мысли и улетали, и одновременно прочно усаживались в голове. Это было подобно глотку свежей воды, стакану за стаканом...

И вдруг этот стакан опрокинули.

Вода вылилась. И ощущение было такое, что вылилась прямо ему в лицо.

Все стихло, резко, в одно мгновение.

Зависший Сириус медленно-медленно, будто не веря до последнего, обернулся.

Величественно, как удравший с постамента памятник, Аберфорт вошел в сарай, мимоходом пряча в карман палочку. Его обычно хмурое и недружелюбное лицо исказила ироничная гримаса, он провел рукой по небритое щеке, точно хотел стереть улыбку, эдакий след позора для его неулыбчивой души. Улыбка (по правде сказать, она более напоминала оскал) никуда не исчезла.

― Вы пришли преклониться перед моим талантом танцора? ― невинным голосом поинтересовался Сириус, с гордостью выпятив грудь колесом. Грязная и мятая одежда повисла на нем мешком, но, даже не глядя в зеркало, он знал, что и в таком амплуа отлично выглядит.

Об Аберфорте Дамблдоре толком неизвестно было ничего, кроме одного: другого такого человека нет во всей магической Британии. Магическая Британия ценила его по заслугам. Он приносил ей большую пользу. И за всем тем он оставался неизвестным, хотя в своем искусстве он был таким же мастером, как Меркьюри — в пении, Скитер — в желтой прессе, Томсон — в квидичче, Альфард Блэк (тут стоит уточнить, потому что Блэков тьма тьмущая) — в конструировании и самый носастый, самый загорелый корнуоллец, занимающий лучшее место в углу Косого и Лютного переулков, — в чистке сапог желтым кремом.

Меркьюри готовился записать знаменитую “Bohemian Rhapsody”. Скитер упорно копалась в биографии Абраксаса Малфоя. Томсон рвал рекорды. Блэк разрабатывал «умные» лифты. Корнуоллец доводил ботинки аристократов до солнечного блеска. Аберфорт Дамблдор — обеспечивал медовухой все близлежащие графства.

Он никогда не закрывал медовуху бесцельно, ради собственных тщедушных порывов. Он делал это по заданию трактиров, куда более известных нежели его “Кабанья голова”. На своих плечах он выносил ответственейшие кампании, снабжал бесценными запасами погреба большинства подпольных (что, впрочем, не мешало им считаться знаменитыми) заведений.

Великие виноделы культивируют не менее пятисот сортов винограда. И эти сорта увеличивают их славу и порою попадают в историю. У Аберфорта Дамдлдора не было ничего, но в месяц он выпускал более ста первоклассных бутылок медовухи и все же оставался в неизвестности. Как он пробивался через эту чахлую пустыню? Да черт его знает! Лев Голицын давно бы опустил руки, если бы ему предложили заново построить Абрау-Дюрсо, не имея за душой ни шиша, и с позором бы убежал от такого задания.² Но Аберфорт оставался на своем посту.

И Сириус втайне млел от заманчивой перспективы стащить ящик-другой его чудного напитка. Останавливало только одно: Аберфорт сразу раскусит, кто именно этот любитель спиртного, и выставит вон из сарая, вместе со всеми пожитками, т.е. мотоциклом, книжками и металлолом. А сарай ему нужен. Еще месяца два — уж точно.

― О, непременно, ― ответил Аберфорт, поправляя приемник на полке. ― Талант — великая вещь. Особенно велик он становится, когда не отшибает человеку память.

Сириус улыбнулся с пониманием. Пройденная история.

― Я опять что-то забыл на барной стойке?

― Книгу, ― просто отозвался Аберфорт.

Сириус нахмурил брови и озадаченно оглядел весь свой бумажный хлам. Чертежи как всегда валялись на столе, в самом его центре виднелось то самое дядино руководство, в разных углах сарая возвышались кривые горы остальных пособий: одни посвящены двигателю, вторые — карбюратору, третьи — трансмиссии, четвертые — ходовой части. Они были всех цветов радуги, и от этого изобилия у него порядком кружилась голова. Вот только пропажа незаметна.

― Очень толстую, ― ответил Аберфорт его недоуменному взгляду и в дополнение ко всему так широко раскинул большой и указательный пальцы, что книженция действительно выходила достойной.

― А! ― усмехнулся Сириус. ― “Краткий политехнический словарь”!

Вначале работы именно этот словарь служил ему настоящим дешифратором для дядиной писанины. Вещь незаменимая. И магловская насквозь.

― Да, судя по всему, очень краткий, ― с деланным пониманием покивал Аберфорт, который имел о политехнических словарях и о всей политехнике в целом такое же представление, какое имеет о сельском хозяйстве учительница французской балетной школы им. Леонардо да Винчи. ― Если не хочешь, чтобы какая-нибудь помешанная пьяная скотина приняла его за сатанинское творение, лучше иди и забери. Мне не нужны лишние вопросы в моем заведении. Я и так не должен был тебя сюда пускать...

Он хотел сказать что-то еще, но Сириус слушать был не намерен: подскочил к Аберфорту, предварительно запустив разводной ключ в ящик с инструментами, и с чувством пожал его большую руку.

― Да, я понимаю, ― с выражением глубокого почтения заявил Сириус, ― вы замечательный человек, мистер Дамблдор, замечательный, добрый человек. Я премного вам благодарен.

Аберфорт внимательно посмотрел на мальчишеское лицо, озаренное искренней улыбкой, и, поддавшись его обаянию, кивнул, сам не понимая зачем. Сириусу только это и было надо: он улыбнулся, еще шире и еще обаятельнее, и поторопился к выходу, попутно вспоминая, что всякий раз в подобной ситуации Аберфорт грозится вышвырнуть его отсюда к чертям собачьим, если он выкинет еще хоть один фокус. Что ж, это вполне соответствует хозяйским правам...

― Может нальете рюмочку, мистер Дамблдор? ― Сириус остановился на самом пороге и с мольбой в глазах посмотрел на Аберфорта.

Стариковское лицо исказилось.

― Я не...

― Всего лишь маленькую рюмочку! ― И Сириус показал пальцами, насколько маленькой она должна быть. ― Сегодня выходной, а школа... ну, вы сами все понимаете, школа так выматывает... ― он вздохнул с врожденным артистизмом.

― Я не наливаю несовершеннолетним, Сириус Блэк! ― грозно и торжественно выдал Аберфорт, оглядывая юного озорника с головы до ног тяжелым, давящим взглядом. Никакого эффекта этот взгляд не произвел. Только улыбка на не по-детски уверенном лице стала обезоруживающе снисходительной.

И Сириус Блэк, по привычке запустив руки в карманы, независимо ретировался. Ноги в кроссовках пружинили по ковру из опавших листьев, волосы трепал слабый ветерок. Осень определенно вступала в свои права: уже всем телом ощущались сырость и прохлада. Голые руки озябли, но Сириус старался не обращать на них внимания. Он остановился на узкой тропинке, ведущей к “Кабаньей голове”, замер, точно задумавшись. В его голове еще играли мощные аккорды так не кстати прерванной песни. Потом пыльная рука в перчатке потянулась к уху за сигаретой. Чисто машинально Сириус глянул по сторонам и тут же быстро одернул руку: маленькая фигурка в голубых джинсах и белой ветровке отчетливо виднелась на фоне тревожного пасмурного неба.

― Макдональд! ― крикнул он, снова убирая руки в карманы, а потом спросил едва ли не с откровенным изумлением: ― Я в шоке, ты бываешь еще где-то, кроме библиотеки?

Фигурка встрепенулась. От резкого движения два темно-русых хвостика отбросило за спину. Широко распахнутые голубые глаза на милом, но не слишком красивом личике оторопело посмотрели на него. Потом в них мелькнуло какое-то подобие облегчения, и Мэри перевела дух.

― Блэк? ― удивилась она, привычным жестом щелкнув саму себя по веснушчатому носу. ― Я тебя не узнала. Что ты здесь делаешь?

Сириус гордо распрямился, точно это не его лицо перемазано чем-то, откровенно напоминающим сажу, и точно это не он покрыт сантиметровым слоем пыли.

― Каждые выходные наряжаюсь оборванцем и — простите за выражение, мисс, — бухаю, бухаю до потери пульса, ― он покаянно свесил голову и подошел к ней ближе.

― Я серьезно, Блэк, ― Мэри сузила глаза, но где-то на самом их дне блеснул огонек тревоги. Она на мгновение зажмурилась и подавила его.

― И я, ― легко подтвердил Сириус, грациозно разминая широкие плечи. ― А вот, что делаете здесь вы — вот это действительно стоящий вопрос. В баре другой dress-code, Макдональд, ― он откровенно усмехнулся, оглядел белоснежную застегнутую наглухо курточку Мэри, а потом и туманные окрестности. ― Только не говори, что где-то здесь, в этой бренной глуши, затерялся кружок любителей вязания.

Она рассмеялась, неловко потеребила свои хвостики тонкими пальцами. Ее худое личико так и засияло. Сириус самодовольно улыбнулся.

― Я гуляю, ― ответила Мэри, махнув головой на тропинку. ― Лили куда-то ушла со Снейпом, Алиса пишет курсовую для Слизнорота, а вдохновению Марлин, увы, мешает абсолютно все.

При упоминании Марлин лицо Сириуса снова посетила улыбка — самая обычная и искренняя, так сильно разнившаяся с прежней, самодовольной. В его холодно красивых чертах, сглаженных небрежностью, блеснуло что-то такое необычайно светлое, непривычное для Блэка, что Мэри сконфуженно отвела взгляд.

― Для вдохновения Марли у меня определенно кое-что есть, ― Сириус как обычно усмехнулся, а потом снова перескочил на Мэри: ― Ну и угораздило же тебя, Макдональд! Прогулки в гордом одиночестве — это жестко даже для тебя. Уж лучше библиотека.

― Ой, ли? ― она подняла брови. ― Сам Сириус Блэк посылает меня в библиотеку! Ты дорогу туда хотя бы помнишь, горе луковое?

Светлые черты рассыпались под ножом снисходительности — еще более отчетливой нежели с Аберфортом. Его снисходительный вид малость поубавил энтузиазм Мэри.

― Я за Лунатика ропщу, детка. Скучает наверняка без тебя, один. Так-то вы хоть вдвоем листочки перебираете, ― фыркнул Сириус, а потом напустил на себя деланное благодушие. ― Ну что ж, Макдональд, так и быть: ты меня уговорила, я сдался, повержен и прочее бла-бла-бла. Короче, я провожу тебя в школу.

Мэри вылупила глаза от такого внезапного поворота событий.

― Я? Уговорила? ― она снова с сомнением подняла брови.

― А кто? ― засранец улыбнулся так обезоруживающе, что на душе у Мэри кошки заскребли. ― Только руку подавать не буду, идет? ― Он махнул ладонью в грязной перчатке. К привычному запаху дорого одеколона примешался чудесный еловый аромат. Можно было подумать, что Блэк вышел прямиком из леса, предварительно с часок повалявшись на земле, усыпанной пахучими иголками и ветками. От глупости представленной картины Мэри веселой улыбнулась.

― Идет.

Сириус деловито откинул волосы со лба.

― Значит, план такой, ― теперь деловитость звучала даже в его голосе, он наклонился к ее лицу. Мэри внезапно обнаружила его большие черные глаза прямо перед собой. ― Я захожу в “Кабанью голову”, забираю оттуда одну книжку, улыбаюсь тебе, ты улыбаешься мне, мы так и лучимся улыбками, с чистой совестью прём в Хогвартс, и все счастливы.

― Убойным план, Блэк! ― расхохоталась Мэри, скрещивая руки на груди. Она явно собиралась продолжить, но лицо Сириуса исчезло так же, как и появилось. Он уже вовсю шагал по направлению к трактиру, даже головы не поворачивал. ― Э-э... ― только и сумела крякнуть Мэри.

― Макдо-о-она-альд! ― нараспев продекламировал Сириус, удаляясь все дальше и дальше. ― Я нажалуюсь на тебя Марлин, чтобы впредь выбирала себе подруг порасторопнее!

Мэри чертыхнулась про себя и покорно потащилась следом.

― А ты не думаешь, что Марлин это может показаться... ― робко пролепетала она, снова зажмурившись, ― ну... странным? ― хоть какое-то слово удалось подобрать.

Сириус повернулся и посмотрел на нее через плечо. Его лицо вновь стало снисходительными, а взгляд таким... В общем, так взрослые смотрят на детей, которые спросили, почему небо голубое, елка зеленая, а “Хогвартс-экспресс” красный. И Мэри мгновенно почувствовала себя ребенком, совсем-совсем маленькой девочкой. А потом ее сознание потонуло в еще более несуразном желании: резко захотелось к маме, обнять ее, уткнуться хлюпающим носом в ее плечо, почувствовать такой родной сердцу запах, который окутывает с головы до ног. И попросить, чтобы она защитила дочку от большого и страшного Блэка.

― Друзья Марли — мои друзья, ― сказал он. ― А райончик тут так себе, если честно. Поэтому лучше подожди меня у входа, а потом пойдем.

И перед Мэри снова возникла его спина. Она поджала губу, мысленно размышляя, неужели первый Казанова Хогвартса настолько уверен в своей неотразимости, что легко может показаться на людях в таком виде? Похоже, да, уверен. И по правде сказать, у него были на то все основания. Сириус Блэк даже в обносках умудрялся выглядеть великолепно. Настолько великолепно, что дух замирал.

Они в полном молчании добрались до приоткрытой дубовой двери. Сириус наконец обернулся на нее и, игриво подмигнув, скрылся в полутьме. В кабаке действительно было темновато, светили только с десяток керосиновых ламп, прикреплённых прямо под низеньким потолком (вопреки всем правилами пожарной безопасности). Распахнутые настежь окна не могли справятся с давящей на голову духотой и душком вонючих сигарет какого-то постояльца-скупердяя. У всех прочих постояльцев рожи были одинаково круглыми и одинаково красными. Совсем как фонари, которые вывешивали на ночь в одном особо неблагоприятном квартальчике Лютного переулка... Сириус нахмурился и торопливо отогнал от себя не слишком порядочные мысли. Дурманящий запах алкоголя острой спицей проникал в мозг. Снова появилось желание закурить, но на улице его ждет Макдональд. Надо торопится. Угораздило же ее в одиночестве приперется к такому месту! В выходной! Сириус обошел несколько столиков, с омерзением косясь в сторону развалившихся там пьяниц. В заляпанной маслом одежде он вполне походил за своего на этом синем празднике жизни, потому их заплывшие глаза были не так категоричны, как его собственные.

Словарь нашелся тут же. Один-единственный на закопченной барной стойке. Он возвышался среди подносов с рюмками и закусками, широкий и толстый, в черной обложке с потертыми золотыми буквами. Сириус улыбнулся ему как старому другу и сунул под руку. Руку тут же оттянуло вниз — тяжелый, зар-раза! Но Сириус только усмехнулся, а потом участливо кивнул отирающемуся у стойки мужичку с бутылкой огневиски.

― Удачного вечера, Кайл, ― он отсалютовал бармену двумя пальцами и, по-собачьи тряхнув головой, спустил защитные очки себе на нос.

― Того же, брат, ― отозвался бармен, исчезая где-то в глубинах бара. Казалось, бутылки радостно засверкали в приглушенном свете ламп, приветствуя его. Сириус задержался взглядом на всем этом закупоренном великолепии и на мгновение почувствовал себя слюнявым бульдогом — так и захотелось попробовать! Но вдруг... Авторы часто употребляют это “но вдруг”. Они, будучи людьми учеными, конечно же правы: жизнь полна неожиданностей!

Но вдруг взвизгнули, громко и пронзительно. Впрочем, этот визг почти тут же потонул в гомоне хрипых пьяных голосов. Сириус обернулся. Чуть не выронил словарь.

― Блять, Макдональд! ― одними губами выругался он.

Даже сквозь мутные очки курточка Мэри походила на трепещущий белый флаг. Она застыла у одного из столов, ее глаза стали размером с блюдца, в них сверкал совершенно не поддельный ужас. Ее тащили — в буквальном смысле слова. Большая волосатая лапища зацепилась за ветровку, как рыбацкий крючок, и упорно старалась усадить рыбку-Мэри за стол. Она что-то тихо и испуганно лепетала. Пьяницы в ответ смеялись, кивали лысеющими головами — мол, не бойся, дура! — и шарили жадными иллюминаторами по ее тонкой фигурке.

― Удача точно не будет лишней, ― прошептал Сириус и, нащупав пальцами рукоятку палочки, уверенно двинулся вперед. Потертый паркет скрипел под ногами, кто-то еще более-менее трезвый обернулся на этот звук, но все внимание Сириуса было за столом около идиотки Макдональд. Ругаться на нее было поздно. Сам дурак! Лучше бы сразу спровадил в школу! Ведь знал же, что рано или поздно это сборище отбросов общества захочет, так сказать, проветрится!

Сириус мотнул головой.

― Отпусти ее! ― уверенно и спокойно потребовал он.

Багровая морда в тужурке на мгновение застыла, а потом два желтых нездоровых глаза поднялись на него. С явным опозданием. Доходило точно не сразу. Сириус усмехнулся.

― Это кто тут блеет? ― мужик с наигранным удивлением оглядел своих товарищей, трезвых не более чем ирландец на Дне Святого Патрика. Потом соизволил обернуться на Сириуса — тот скривился от попавшего в нос чесночного выхлопа.

― Я сказал: отпусти ее, ― жестко, будто гвозди вколачивал, наседал Сириус. Он бросил короткий взглянул на Мэри: она смотрела на него так, как затерявшийся в океане смотрит на сверкающий в темноте маяк; затем снова принялся сверлить тяжелым фамильным взглядом заплывшее жиром лицо мужика.

― Еще повторишь, щеночек, я почему-то до сих пор не слышу страха в твоем голосе? ― мужик, слегка покачиваясь, поднялся. И тут же получил удар ниже пояса: он, конечно же, был шире, так сказать, пузатее Сириуса, но зато ниже на целые полголовы. Ниже мальчишки!

― Повторю, ― оскалился Сириус, смотря на него сверху вниз. ― Отпусти, если не хочешь, чтобы твои дружки потом отдирали от стола твою жирную задницу.

― Сириус! ― голос Мэри был похож на скулеж раненной оленихи.

― Что ты сказал, недоносок? ― пьянчуга сделал несколько наступательных шагов и ткнул толстым, как сосиска, пальцем Сириусу в грудь. Тот отмахнулся от него небрежным жестом — так отмахиваются от жужжащей надоедливой мухи, размышляя просто отпустить ил сразу прихлопнуть.

― Что размажу твою тушку к чертям, пьяная свинья, ― Сириус определенно получал удовольствие, выводя мужика из себя, и Мэри это пугало.

― Ха! ― выдал пьянчуга, опасно накренившись, но тут же залился раскатистым и тошнотворным смехом. ― Меня? Или нас? ― тот же самый палец с желтым кривым ногтем метнулся за спину и указал на стол. Еще четыре красных морды в тужурках (фасоном попроще) хищно ощетинились пьяными ухмылками; в полумраке блеснули несколько золотых зубов. Главарь хохотнул и снова посмотрел на Сириуса с нескрываемым чувством победы в горящих глазах. ― А теперь, малыш, давай поступим так, ― вкрадчивым и будто бы даже трезвым голосом начал он. ― Я сделаю вид, что ослышался и, так и быть, отпущу тебя здоровым и даже не побитым — куда ты там шел? почитать? ― Он мотнул большой почти что лысой головой, очень похожий на голову Кикимера, в сторону словаря. ― За девчонку свою не волнуйся, ничего ей не сделается. Мы люди добрые, правда ребята?

“Ребята” ответили согласным пьяным гоготом.

Даже не расстоянии чувствовалось, как сильно трясется Мэри.

Сириус не шелохнулся, с минуту мальчишеское лицо оставалось беспристрастным, как бы мужик в него ни вглядывался и как бы устрашающе ни чесал свое кривое подобие бороды, а потом — там появилась усмешка. Самая гадская усмешка, какую только видела Мэри за всю свою жизнь. Казалась, в ней было яду отравить целый город.

― Мне мой вариант больше нравится, ― усмехаясь, поделился Сириус, а потом голосом ласковым до омерзения предложил главарю: ― Может отойдешь?

Мужик изменился в лице, и Мэри почувствовала, как он ощутимо ослабил хватку. Распухшие, воспаленные от пьянства черты перекосило:

― Какого...

Сириус с притворным сожалением прикрыл глаза.

― Ответ неверный, ― вздохнул он. Молнией сверкнуло древко волшебной палочки, и его голос жестко выдал: ― Фумос Дуо!³

Кончик палочки слегка заискрился, как зажженная сигарета, и тут же из нее фонтаном повалили клубы вязкого душного дыма. Послышались первые покашливания. Дружки пьянчуги с удивительным энтузиазмом вжались в стены. А сизый дым все разрастался и разрастался, он стелился по трактиру непроглядным покрывалом, закрывал людей друг от друга, как театральный занавес. Кого-то сложило пополам.

― Наших бьют! ― заорал один из постояльцев, резво вскакивая и сбив нафиг соседний стул. Стул треснул, попал незадачливому бойцу под ноги, и тот навернулся также.

― Пожар, вашу мать! ― перебил его другой и плюхнулся на пол, закрыв рот носовым платком.

Вокруг все топали-топали-топали, носились из стороны в сторону, что-то вопили — начиналась самая настоящая паника и толкотня, как на старых концертах “The Rolling Stones”, некоторые из которых действительно заканчивались пожарами. Алкоголь сильнее прежнего ударил в плешивые головы. Перед глазами растерянной Мэри мельтешили далекие, почти невидимые темные очертания людей. Они махали руками, пытаясь разогнать дым, но тот становился все гуще и гуще. Девушка застыла в углу, не зная, куда податься. Глаза щипало, дышать с каждым разом становилось труднее. А она даже не помнила, где выход!

Совсем рядом кто-то, мертвецки пьяный, совершенно по-свински заржал.

Мэри вздрогнула, тщетно пытаясь разглядеть окружающих. Но нет — дым, дым, кругом сплошной дым!

― Так горим али не горим? ― спросили из другого угла, и Мэри неожиданно почувствовала, что ее схватили за рукав. Она хотела закричать, но воздуха предательски не хватало. Прошла какая-то секунда, и она уже сидела под столом. Ее окутал знакомый еловый аромат, и испуганные глаза Мэри обнаружили прямо перед собой Сириуса.

― Сири... ― начало было она облегченно, чувствуя, как сердце куда-то резко прыгнуло.

― Тс-с! ― тихо цыкнул он, приставляя ей палец к губам. На нем были те же странные желтые очки, он быстро снял их и надел ей. В каждом его движении чувствовалась какая-то совершенно не подростковая уверенность. Казалось, что даже кожа под глазами посинела, лицо очертилось острее. Внезапно вспомнилась его страшная надменная усмешка... голос... И Мэри испугалась. Испугалась своего однокурсника Сириуса Блэка! Человека, который только что ее спас!

― Горим-не-горим, ― хохотнул тот же мертвецки пьяный где-то прямо над головой. ― Загораем!

― Давай за мной, ― приказал Сириус, разворачиваясь и принимаясь ползти под столами.

― Но выход в другой стороне! ― напомнила Мэри, стараясь не вдыхать клубящийся дым.

― Все равно! ― резко осадил ее он. ― За мной!

И Мэри покорно поползла вслед за ним. Она изо всех сил вжимала голову в плечи, чтобы не ударится о стол. Курточка ее теперь не было уже белоснежно белой, хвостики безнадежно растрепались, из-за очков весь мир выглядел желтым. Пьяный гомон вымещал из ее головы все мысли. Кроме одной: какая же она дура! Но ладно она сама корила себя — Сириус с неподдельной злостью твердил ей то же самое:

― Ну и какого черта, Макдональд, м-м?! ― тихим, но яростным шепотом говори он, сжимая подмышкой огромную черную книгу. Ей начинало казаться, что он хочет забить ее до смерти этой самой книгой. ― Зачем ты пошла за мной?! Я же просил тебя ждать!

Мэри ощутила острое чувство стыда.

― Мне просто стало... ― она еще сильнее опустила голову и неловко пролепетала: ― любопытно...

Сириус затормозил так неожиданно, что она чуть не врезалась в него. Он обернулся и вперил в нее большие черные глаза, пугающие, жесткие, их зрачок напрочь сливался с радужкой.

― Что тебе стало любопытно, Макдональд?! ― взревел Сириус. ― Как милая беззаботная жизнь кончается... ― на мгновение он запнулся и посмотрел на доверчивое и откровенно детское личико напротив, ― нижней передней? ― подобрал слова он.

Мэри вспыхнула.

― Что ты меня отчитываешь? ― повинуясь инстинкту, она перешла в атаку. ― Ты мне не мать, Сириус Блэк! Это не от меня учителя воют!.. ― и тут же она неловко замолкла, болезненно почувствовав свой промах.

Нет, Сириус не думал обижаться, он просто усмехнулся так мерзко и гадко, что ей захотелось выть. Ведь это она виновата во всем! Она!

Они двинулись дальше, огибая то и дело мелькающие рядом ноги.

Дым и не думал исчезать. Все кашляли, терли глаза, носились. Бармен безрезультатно пытался утихомирить постояльцев, но не тут-то было! Кто-то кому-то куда-то заехал, этот кто-то куда-то заехал другому кому-то, и началась безудержная цепная реакция. Снова закричали: «Наших бьют!», снова послышался грохот ломаемой мебели и падений. Если бы сейчас еще Мик Джаггер запел “It's All Over Now”, Сириус и Мэри подумали, что ломают не дешевые стулья, а дорогущий рояль. (Эх, живо было еще в памяти англичан кровавое выступление в Блэкпуле!)⁴

―...Где этот недоношенный чумазый ублюдок?! ― завопил знакомый голос в каком-то жалком метре от них. Судя по яростному метанию полустертых туфлей, главарь носился из стороны в сторону, безрезультатно пытаясь отыскать “обидчика”. Как же! Нашего бычка уделал мальчишка! ― Где он?!

Сириус замер, выставив руку вперед и заставляя остановится Мэри.

― Успокойся, Джек, тебя хватит удар, ― кашляя в ладонь, просипел один из его товарищей.

― Не успокоюсь! ― над головами притихших ребят что-то громыхнуло, стол зашатался: видимо, Джек долбанул по нему кулаком. ― Что это, по-твоему? ― он также закашлялся и, переведя дух, заголосил пуще прежнего: ― Их работа! Недоноска этого и его малолетней шлюшки!

И он полил обоих доброй канонадой ругательств.

― Да ты, Джек, не просто подонок, ты еще и обзываешься, ― тихо хохотнул Сириус, наблюдая, как пара знакомых туфлей уносится в другую сторону. А Мэри тряслась. Мэри было не до смеха. Она усердно вертела головой, закрываясь от дыма рукавом, и пыталась хоть примерно понять, где они находятся. Но Сириус уже лез дальше — видимо, он намеривался добраться до самого конца зала, туда, где смутно виднелась лестница, а под лестницей — дверь.

― Не отставай! Они не совсем идиоты и скоро допрут, где нас искать, ― Сириус обернулся на Мэри. Она кивнула и, отвлекшись, тут же попала в коричневую лужу, судя по всему — виски. Колени вымокли, Сириус закатил глаза:

― Макдональд, и какого ты вообще приперлась к “Кабаньей голове”? Думаешь, я поверю, что ты тут гуляла? ― он взглянул на нее так выразительно, что Мэри стушевалась. ― Ты не знала, что тем, кто носит юбку, в выходные опасно даже кончик носа показывать рядом этим местом?

― В библиотеке такое не пишут! ― огрызнулась она. ― И я в джинсах!

― Это образное выражение, ― выдохнул Сириус, застав на границе и поджидая подходящий момент, чтобы выскочить из-под стола. Он был настолько поглощен своим занятиям, что даже не оборачивался на нее. ― И все-таки, что ты тут делала?

Мэри посмотрела на его полусогнутую спину, понимая, что он ее не видит, но только все равно неловко отвела глаза. Ну не рассказывать же ему?

― Ты сам меня подвел к трактиру, ― внезапно сказала она.

― Можно было подумать, что ты вместе со своим нездоровым любопытством остались бы меня ждать на том пригорке? ― ввернул Сириус, слегка высовывая голову и оглядываясь. Он повел носом, как собака, учуявшая своего врага.

― А что мне нужно было делать, Блэк? ― лицо Мэри болезненно дернулось, но он этого не заметил.

― То, что ты делаешь обычно. Сидеть в библиотеке, ― жестко выдал Сириус и наконец-то посмотрел на нее. “Я терпеть не могу, когда мне врут”, ― тут же услышала Мэри его далекий голос. “Он думает, что я вру, ― поняла она. ― Он злится не только из-за того, что мы попали в передрягу из-за меня”. Глаза ее увлажнились, лицо покраснело, нос задрожал. Все говорило о том, что с минуты на минуту у Макдональд начнется истерика. Сириус понял, что перегнул палку.

― Так, успокойся, ― более мягким тоном попросил он, сжимая ее руку. ― Все хорошо, Макдональд, мы уже почти выбрались. Почти выбрались, слышишь?

Мэри судорожно кивнула. Его голосу, его уверенности хотелось верить. Она снова чувствовала себя ребенком рядом с взрослым, состоятельным человеком. И как такое возможно?

― Вот, ― с улыбкой заключил Сириус. ― Теперь слушай новый план. Мы сейчас с тобой вылезаем из-под этой тленной столешницы и гордо, красиво... бежим!

Одновременно с этими словами он дернул ее за руку и потащил вслед за собой. Они очутились в тумане, таком же мутном, слепящем, обволакивающем. Создавалось впечатление, что кто-то закурил гигантскую трубку или сигарету. И теперь безнадежно скакал по залу в поисках такой же гигантской пепельницы. Дыхание пришлось задержать. Сириус пробирался к лестнице наощупь, упираясь рукой в стену.

Прочие постояльцы продолжали громыхать и бесится. Кажется, уже летели снаряды — кулачный бой давно начался. Нескольким хитрецам удалось найти выход из трактира, но большая часть по-прежнему занималась отборным мордобоем. Где-то вдалеке все так же кричал и ругался неутомимый Джек.

Но дверь была совсем рядом. Мэри перевела дух. И ровно в тот самый момент, когда на ее сердце обрушилось долгожданное спокойствие, сработал закон подлости. Увы. Какой бы тавтологией это ни было, но законы подлости действительно подлы.

Дым медленно, но верно рассеивался. Прямо перед ними мелькнула темная фигура, остановилась на мгновение и торопливо приблизилась, отрезая путь к спасительной двери. Сириус замер. Перед ними возник один из товарищей старого знакомца Джека. Весьма потрепанный, с кровоподтеком на скуле и разбитой губой. Он усердно хлопал глазами, точно никак не мог поверить в реальность застывших напротив фигур. Можно было подумать, увидел белочку. То есть, две белочки. Больших таких. Очень больших. Затем ошалелую багровую морду вдруг искривило, глаза едва ли не вылезли из орбит и он... рыгнул. Потерянно, но оглушительно.

― Прости, жопа, что через рот, ― удивительно спокойным голосом отозвался Сириус.

Пьяница воззрился на него с откровенным изумлением. Сириус зачем-то пожал плечами, то ли говоря “мол, ничего личного”, то ли над чем-то размышляя про себя. В заплывших глазах мужика тут же мелькнула какая-то далекая мысль. Он нахмурился, придавая себе свирепый вид, и сделал шаг на них.

― А теперь прости, словарь. Ты был хорошим другом.

И Сириус запустил свою книжецию прямо в голову нападавшему. Тот закрыться не успел, потерянно вякнул и откатился куда-то к стене. Сириус снова сжал запястье Мэри и толкнул ее в распахнутую дверь.

― А-ну стоять! ― очухался пьянчуга, но ребята уже успели задвинуть засов. Дверь затряслась под бешенными ударами кулаков. Было ясно одно: рано или поздно она не выдержит и слетит с петель.

Комната, в которой они очутились, была маленькой и еще более темной. Ни единого источника света. Убранство было самое что ни есть бедное: журнальный столик, к нему старенькое обшарпанное и порядком потертое кресло. Еще здесь был портрет. Изящный, богатый, он напоминал окошко из другого мира. С него на незадачливых беглецов взирала совсем молоденькая девушка, грустная и задумчивая... окошко... Точно! Мэри с надеждой в глазах принялся искать окно — вместо него, высоко-высоко, где-то под укрытым паутиной потолком была только маленькая форточка. Яростная мысль запульсировала в ее голове — мышеловка! Они сами загнали себя в мышеловку!

― Сири... ― начала было она, но Блэк как ни в чем ни бывало приблизился к дальней стене, остановился около портрета. Посмотрел на него несколько секунд, а затем уверенным жестом стащил с гвоздя. ― Ты что... ― поразилась Мэри; закончила она тоном тише: ― делаешь...

Темнота узкими ступенями спускалась глубоко-глубоко вниз. Это был лаз. Явно старый и неиспользуемый: оттуда вылетело облачко пыли. Сириус же застыл рядом с ним и совершенно счастливо вздохнул, точно веяло не грязью, а душистой благодатью.

― Аберфорт теперь точно выставит меня вон, ― совершенно не к месту заметил он, усмехаясь. Повернулся к Мэри и мотнул головой в немом приглашении. ― Дамы вперед!

Она недоверчиво посмотрела на лаз. Не слишком-то он внушал доверие, обвалился наверняка... или обвалится. Мэри вздрогнула. Перевела глаза на Сириуса — тот по-прежнему усмехался и красноречиво косился в сторону раздираемой ударами двери. Мол, выбирай, детка.

И Мэри выбрала — нырнула в лаз и зашлепала подошвами новеньких кроссовок. Сириус последовал вслед за ней, снова повесив на место портрет, и беззаботно расхохотался. Это был раскатистый странный, будто лающий смех. В нем так и звенело безудержное веселье. Живость. Беспечность. Этот смех был до того заразительным, что Мэри также рассмеялась. Они бежали по темному коридору, освещая себе дорогу палочками, и хохотали, как сумасшедшие. Это было облегчение. Оно разливалось по сосудам, венам, проникало в каждый капилляр. Впереди мелькало что-то, то ли яркое, то ли, наоборот, тусклое — только было глубоко плевать.

Не прошло и четверти часа, как ребята уже оказались в башне Гриффиндора. Они еще продолжали весело обсуждать случившееся, обменивались шутками. Мэри радовалась, лучилась, улыбалась.

―... Я боялась, что ты его заколдуешь! ― признавалась она. ― Мало ли, что могло тогда случится!

Сириус фырчал, смеялся, запрокидывая назад свою гордую, породистую голову. Он забросил в нее очередной “библиотечный” подкол, ехидно улыбнулся и скрылся в своей комнате. Только дверь за ним и захлопнулась. Привычно. Громко.

― Бродяга, ты что, из дымохода вывалился? ― послышался из-за двери оторопелый Поттера. Снова смех. Блэк словно жил только ради смеха.

А Мэри так и осталась стоять. Улыбка на ее лице потухла, глаза опустились, пальцы теребили дужки очков. Она глубоко вздохнула и прижалась горячим лбом к такой упоительно холодной стене.

...................................................................................................

1. AC/DC — Too Much, Too Young, Too Fast

2. Лев Сергеевич Голицын (12 августа 1845— 26 декабря 1915) — князь, российский предприниматель, винодел, общественный и земский деятель; основатель винодельческих хозяйств Новый Свет и Абрау-Дюрсо.

3. Фумос Дуо — усиленная версия заклятия Фумос; образует дымовую завесу

4. Концерты Rolling Stones представляли собой паломничество обезумевших фанов. Особо отличилось выступление в Блэкпуле: дело дошло до потасовок (50 человек было госпитализировано), от рояля остались одни щепки.