Главное - не паникуйте! (джен)

В тени косматой ели,

Над шумною рекой

Качает чёрт качели

Мохнатою рукой.

Качает и смеётся,

Вперёд, назад,

Вперёд, назад.

Доска скрипит и гнётся,

О сук тяжёлый трётся

Натянутый канат.

Снует с протяжным скрипом

Шатучая доска,

И черт хохочет с хрипом,

Хватаясь за бока.

Держусь, томлюсь, качаюсь,

Вперед, назад,

Вперед, назад,

Хватаюсь и мотаюсь,

И отвести стараюсь

От черта томный взгляд.

Над верхом темной ели

Хохочет голубой:

— Попался на качели,

Качайся, черт с тобой!

Федор Сологуб

Сказать, что я дико разочарован — это ничего не сказать. Попал, называется, в другой мир! А тут всё — то же самое. Те же деревья, трава и небо. Разве чуть ярче, словно их только что начисто вымыли. Замечали, наверное, какая пыльная бывает листва у деревьев, растущих вдоль автотрассы? Зато, сразу после дождя, даже там трава и листва так и блестят от первозданной свежести.

Удивительно яркие и чистые цвета природы — первое отличие, на которое я внимание обращаю. Второе — время года в Иномирье оказалось другое. У нас сейчас начало октября, поэтому деревья уже повсеместно листву сбрасывать начали, а здесь, скорее всего, середина лета. Но всё равно слишком уж тут обыденно. Где разные там чудеса да чудища?

— Подожди, всё будет, — обещает мне упырь. И не обманул ведь ни капли!

* * *

Знаете самую печальную историю о молодой загубленной жизни? Нет, это не про Ромео и Джульетту. Про Бабу Ягу! Неужели не слышали? Жила-была на белом свете юная и прекрасная девушка. Женихи к ней, как пчёлы на мёд, со всех концов света слетались. Гордая она была, ибо цену себе хорошо знала. Не хотела абы на кого свою красоту и молодость потратить, всё ждала принца на белом коне.

Долго ждала, пока однажды не приехал почтальон и не привёз ей пенсию. Глянула она в зеркало и ужаснулась, насколько за время ожидания постарела: волосы седой паклей висят, всё лицо в морщинах, зубы торчком, нос крючком. Кому она теперь такая страшная нужна?

Осерчала старуха на весь белый свет, что её неземную красоту по достоинству вовремя не оценили. Стала мстить всем молодым и красивым, чтобы им, как и ей, счастья испытать не довелось. А в наказание за нрав злобный да мстительный «одарили» её боги вечной жизнью. И живёт она уже так долго, что настоящее имя её давно забылось, и все зовут старуху просто Бабой Ягой.

Поверили? А я пошутил! На самом деле всё было иначе. По словам упырёныша, Баба Яга действительно когда-то первой красавицей на всю округу была. И жених у неё красивый да богатый имелся — сам Иван-царевич! Да, да, тот самый, про которого столько разных сказок придумывали. Только что-то у Яги с царевичем со временем разладилось, и Иван женился на царевне Несмеяне, а Баба Яга так и осталась одна-одинёшенька свой век вековать.

Хотя упырёныш и уверял меня клятвенно, что никто на всём белом свете не в курсе, какая кошка между влюблёнными пробежала, мне кажется, что основная причина тут в социальном неравенстве. Вот сами посудите: кто такая Яга? Живёт она в дремучем лесу в избушке на курьих ножках, то есть самая что ни на есть провинциалка. А Иван-царевич — штучка столичная. Да ещё и царских кровей. А Яга без титулов, без роду-племени, то ли мещанка, то ли вообще крестьянка. Не ровня она царскому сыну, короче. Наверняка папка с мамкой не позволили Ивану на простой девушке жениться, присмотрели невестушку более подходящую. А жениху родительской воли ума не хватило ослушаться. Вот и разошлись в итоге царевич с Ягой, как в море корабли.

Печально, да? Только неизвестно ещё, кто от такого развития событий больше выиграл: Яга или Иван. В царском-то тереме жить — не щи лаптем хлебать. Всяк тебя норовит носом ткнуть, что ты рожей либо родословной для царских палат не вышел. Жаль только, что Яга так себе спутника жизни и не нашла. Может, любила царевича сильно, а может, в мужиках с того времени разочаровалась.

Все эти глупости у меня в голове крутились, пока мы с упырёнышем брели по лесу, и я у него об обитателях Иномирья выспрашивал. Брели, брели и у избушки на курьих ножках оказались. Легендарное недоверие Яги к сильному полу напрочь опровергает старая берестяная грамота, криво-косо приколоченная к покосившимся воротам большим ржавым гвоздём: «Дружбу не предлагать, только замуж. Коротко о себе: волшебная на всю голову». Ниже ещё что-то накарябано, но береста столь густо покрыта копотью, что прочесть невозможно. Заметив, с каким интересом я рассматриваю кривоватые буквы, упырь — оказывается, его зовут Умир, что означает «умиротворение» — поясняет:

— Бабуля так развлекается. Замуж она не собирается. Кащей ей давно руку и сердце предлагал — отказала. Сказала: «Я ещё слишком молода для столь серьёзных отношений».

Бабуля? Это упырёныш так ласково Ягу называет? Или Умир действительно её внук? Только я собрался это уточнить, как скрипучий, но приятный женский голос у меня за спиной произнёс:

— Давно поняла, что выходить замуж надо после ста пятидесяти, когда скучно станет. А лучше после трёхсот, когда жить надоест. А мне и в триста пятьдесят ещё не надоело!

Резко поворачиваюсь, и вот передо мной она — Баба Яга! Помните старый-престарый анекдот про то, как Баба Яга на дискотеку собиралась? Стоит Яга перед зеркалом, смотрит на свои оставшиеся три волосинки и думает: «Какую бы мне причёску сделать?» Решила косичку заплести. Косу плела — вырвала случайно один волосок, огорчилась: «Придется теперь делать хвостик!» Пока волосы в хвост собирала, ещё один волосок у неё выпал. Плюнула с досады: «Да чёрт с ней, с этой причёской! Лучше с распущенными пойду!»

Наглая ложь! Волосы у Бабы Яги длинные и густые. И седина эту ухоженную гриву совсем не портит, а даже наоборот — придаёт особый шарм. Удивляет наличие сучков да листьев в волосах, но, подумав, я сообразил, что таким «украшением» Яга пытается создать эффект полной и неухоженности своей шевелюры. Дескать, расчёсываюсь исключительно по праздникам, не чаще. Я ж Баба Яга, что с меня взять!

Лицо у Яги приятное, и даже крючковатый нос его совсем не портит. Стоит заглянуть в её чуть поблёкшие синие глаза, в которых отражается вся доброта и мудрость мира, и нос кажется не таким уж и большим. А небольшая чёрная бородавка на остром подбородке старательно замаскирована кокетливо повязанным красным платочком в белый горошек. Спина, согнута не горбом, а тяжестью прожитых лет. Руки ухоженные, с маникюром. Ногти, на мой вкус, слегка длинноваты, но видали и куда длиннее. Некоторые из моих одноклассниц такие когти отрастили, что любая нечисть обзавидуется. Всегда удивлялся, как они шариковую ручку не только держать умудряются, но ещё и пишут.

— Это кто же к нам пожаловал? — притворно удивляется бабуся, радостно всплеснув руками. — ВнучОк! Да ещё и с приятелем! Не зря мне сегодня всю ночь пёстрые куры снились зря. К гостям! Заходите, коль пришли. Пирогами со смородиной вас угощу.

И вот мы за дубовым столом, застеленным домотканой вышитой скатертью, едим ещё горячие пироги да смородишным чаем с молоком запиваем. Вкуснотища! Не зря баба Глаша мамуле как-то выговаривала: «Чайный пакетик — деньги на ветер! Настоящий чай — листовой. А если ещё и с травками полезными да душистыми заварен — это вещь!» Полностью с бабулей согласен: хороший чаёк лучше всякого лекарства иной раз помогает. Попьёшь такого — и на душе полегчает, и в голове разом проясняется.

Вспомнил бабулю, к которой в гости направлялся, и так сразу грустно стало. Успокаиваю себя тем, что иномирная экскурсия скоро закончится, и я вернусь туда, откуда сюда и попал. А от ворот кладбища до бабушкиного дома буквально рукой подать. Пока же нужно наслаждаться тем, что есть: пирогами, чаем, неспешной беседой Яги с Умиром о каких-то пустяках. И никто не мешает незаметно осматривать место обитания этой загадочной старушки.

Крутобокий, начищенный до блеска самовар гордо возвышается посреди множества мисок и плошек со всякой вкуснятиной. Большое блюдо с румяными пирогами рядом испускает аромат на всю избушку, светлую и уютную. Русская печь, занимающая не меньше четверти избушки, разрисована цветами да петухами. Крупный серый кот расслабленно дремлет на лежанке, да не столько дремлет, сколько притворяется. Вон как на меня исподтишка жёлтым глазом заинтересованно позыркивает. Любопытно ему, видать, кого это в гости чёрт принёс.

А главное — нет нигде и в помине ни паутины по углам, ни ужасных гирлянд из сушеных змей да мышей, как обычно в сказках жилище бабы Яги описывают. Только аккуратные пучки засушенных душистых трав ненавязчиво намекают на колдовскую сущность хозяйки. И так мне захотелось узнать, какими же волшебными способностями Яга на самом деле обладает, что рот у меня сам собой открывается, чтобы об этом гостеприимную хозяйку спросить.

Да только как открывается, так и захлопывается, потому что приходится в спешном порядке очередной пирожок пережёвывать, который Умир молниеносно в открытый рот и сунул. Желание пообщаться у меня сразу пропадает, стоит заметить бешеный взгляд упыря. А у него уже глаза красным отливают и клыки удлиняются. Видать, разозлился не на шутку. Ну и ладно. Нельзя так нельзя. Буду нем, как аквариумная рыбка. Мне же лучше — больше пирогов достанется. Вон их ещё на столе сколько!

Умяв ещё пару пирожков, добрею и решаю, что обижаться на Умира глупо. Что ни говори, а вовремя он меня остановил! Ещё чуть-чуть — и я бы спалился. Вряд ли Яга в лицо всех представителей молодого поколения Иномирья помнит, но мои странные вопросы могут посеять у неё подозрения. Уж местные-то про Бабу Ягу, наверняка, всё-всё знают!

От дальнейшего самобичевания меня отвлекает громкий стук в дверь и истошный вопль:

— Бабка, пусти переночевать!

— Да ты что, милок! Стара я уже для этого! — кокетливо приосанивается старушка, почуяв бесплатное развлечение.

— Бабка, зубы-то не заговаривай! — доносится в ответ из-за двери.

— А у тебя, касатик, зубы болят? — неподдельное сочувствие в голосе Яги почему-то заставляет усомниться в её искренности. — Так я такое средство эффективное знаю — вообще забудешь, что они у тебя есть, зубки-то!

— Тьфу ты, Яга! Переночевать пусти!

— Да ты что, соколик! Какое переночевать? — непритворно изумляется Яга. — Белый день на дворе!

— Ты что, старая, совсем из ума выжила? — злится неизвестный гость. — Пароль это! Мне его Кащей под большим секретом сообщил. Сказал — ты поймёшь, что к чему!

— Ох, и впрямь запамятовала я! Сейчас щеколду отодвину, — а сама нас за плечи цепко так хватает и к окну подталкивает, шепча, чтобы мы быстрее убирались.

Мы с упырёнышем переглядываемся недоуменно, но послушно через окно и ретируемся. Присаживаемся, не сговариваясь, на завалинку, и прислушиваемся к тому, что в избушке происходит.

— Иванушка! Как я тебя, соколик ты мой, видеть-то рада! — разливается соловьём Баба Яга, впуская в избушку разобиженного гостя.

— Ты, старая, из меня дурака-то не делай! — ворчит уже не так сердито в ответ густой мужской бас.

— Да кто же, Ванечка, из тебя дурака делает? Всё что можно уже и так сделано...

И именно этот момент Умир выбирает для того, что бы толкнуть меня в плечо и молча указать на калитку. Приходится бросить подслушивание и, пригнувшись, вслед за упырёнышем бежать.

— Ну что, посмотрел на Бабу Ягу? — шёпотом спрашивает Умир, когда мы оказались за оградой.

— Да. А она и вправду твоя бабушка?

— Самая настоящая, — кивает упырь.

— А дед у тебя кто? — продолжаю допытываться.

— Не знаю. Сколько я у Яги не выпытывал — не сознаётся. Есть, конечно, некоторые предположения. Только она их и не отрицает, и не подтверждает.

Встреча с Ягой оставила странное впечатление. С одной стороны — я примерно такой её и представлял. А с другой — осталось ощущение какой-то незавершённости. Таинственный гость с паролем от самого Кащея. Что-то явно затевается. Не скажу, что недоброе, но непонятное и таинственное уж точно. Чую, неспроста это. Тьфу ты, уже сам как в сказке говорю! Но как бы мне иномирские интриги боком не вышли.

Извилистая тропинка стелется под ноги, как ковровая дорожка. Солнышко светит, птички чирикают, и вдруг упырь хватает меня за руку и тянет у огромному, обросшему серым мхом валуну.

— Прячемся! — шипит мне прямо в ухо. — Совсем забыл, что сегодня Колобок «обход территории» делает. Быстрей, вон он уже сюда катится!

Плюхаюсь сходу на травушку-муравушку и осторожно выглядываю из-за камня. Где это ожившее хлебобулочное изделие? Воображение рисует огромную буханку хлеба, которая, как снежный ком, неотвратимо надвигается на нас, потешно моргая выпуклыми чёрными глазками. Да, воображение — штука опасная. Такое придумываешь, что и сам потом испугаешься. Лежу тихо, как мышка-норушка, почуявшая кошку, и терпеливо жду, когда же это диво дивное появится.

А на поляну тем временем неспешной трусцой выбегает низкорослый полноватый парень с волосами цвета соломы и, ласково поглаживая бутыль с чем-то мутным, неспешно направляется к росшей невдалеке берёзовой роще. Проследив за удаляющейся вспотевшей спиной незнакомца ошарашенным взглядом, поворачиваюсь к упырёнышу:

— Это кто?

— Колобок! — улыбается он.

— Не похож совсем. А где тогда заяц, медведь, волк, лиса? Бабушка с дедушкой, наконец?

— Баба с дедом, как положено, дома сидят да пироги с чаем едят. Медведь Берендей полицмейстером служит, волк Волколак на каторге срок за грабёж мотает, заяц Заян на базаре семечками торгует. А Лиса Патрикеевна… Да вот же она сама! — и рукой в сторону показывает.

Поворачиваю голову и вижу: громко пыхтящий «колобок» шустро выбегает из-за берёзок и топает обратно. А за ним следом бежит мощная рыжая особа со скалкой в руках.

— Погоди у меня, — грозится она, размахивая скалкой, — догоню и мозги на место вправлю!

— А вот и Лиса, жена колобка, — просвещает меня Умир.

Вот и ещё одна сказка была полностью развенчана. Где тот весёлый румяный свежеиспеченный колобок, которого мне в детстве было так жалко? А этого постоянно потеющего поддатого мужика и не жалко вовсе. А чего жалеть-то, ведь его, оказывается, никто не съел!

Видимо, последнюю фразу я произношу вслух, потому что пробегавший рядом «колобок» тормозит и жалуется:

— Каждый день поедом ест. Ни с ребятами в трактир, ни с удочками на рыбалку. Ничего нельзя. Знал бы раньше — ни за что не женился!

— Я тебе покажу — не женился бы! — Патрикеевна буквально полыхает от злости.

Шваркнув в сердцах скалкой по скрывавшему нас мощному камню, она совершает немыслимое. Сломана не только скалку, но и многострадальный валун, который сначала с громким треском разламывается на три части, а потом уже — на мелкие осколки. И нас с Умиром засыпает мелкой каменной крошкой.

Не знаю, на кого похож в тот момент я, но Умир, щеголявший бледно-серой ошарашенной физиономией, как никогда раньше походит именно на упыря. Почему меня это так насмешило? Не знаю. Но сдержать неожиданное веселье мне полностью не удаётся, вместо «хи-хи» из моего рта вылетает что-то похожее на «хрю-хрю».

— Да чтоб тебе всю жизнь вот так хрюкать! — зло выплёвывает, неожиданно шустро повернувшись в мою сторону Патрикеевна.

Упырёныш резко бледнеет, хватает меня за руку и тащит куда-то. Удивлённый его неожиданной прытью, я пытаюсь выяснить её причину. Но из моих уст вместо привычных слов вырывается лишь жалкое «хрю-хрю».

Можете себе представить, что я в этот момент почувствовал? Вряд ли! Те непередаваемые ощущения, которые меня захлестывают, описанию не поддаются. Столько всего за последние часы произошло, что и на год хватило бы. И проклятье рыжей толстухи оптимизма отнюдь не добавляет. Наверно, именно в такие моменты люди либо полностью меняют своё мировоззрение, либо с ума сходят. Только я, похоже, какой-то бракованный. Прожито не переосмысливал и с ума не двинулся. Хотя страшно так, что предыдущие кладбищенские потрясения кажутся смешными детскими страшилками.

— Вот объясни, — зло шипит Умир, до боли стискивая моё многострадальное запястье, — за каким лядом тебе приспичило над Чубасью смеяться?

Да я, вообще-то, над грязной мордашкой упыря смеялся, а не над грозно пыхтящей толстухой. Так, выходит, мы не от Колобка прятались, а от этой самой чубаси? Я бы возгордился своей безупречной логикой, но сейчас ситуация к этому не располагала.

Неужели я теперь всегда хрюкать буду? А-а! Не хочу!

С другой стороны, может и хорошо, что человеческая речь мне сейчас неподвластна? Уж слишком кровожадно на меня упырёныш смотрит. Казалось, скажи я ему сейчас хоть слово — сожрёт сразу и без соли.

* * *

Очередную ложбину мы пересекаем короткими перебежками, прячась за разлапистые кусты, удивительно похожие на огромные одуванчики. Не знаю, кого опасается Умир, но я, потеряв человеческую речь и захрюкав, готов от каждой травинки шарахаться. Заденешь случайно какой-нибудь листочек, а из-под него кто-нибудь как выскочит да как выпрыгнет. «И пойдут клочки по закоулочкам». Так, кажется, в сказках говорится? Так вот, поздравьте — я сейчас как раз в такой сказке.

Может, не так уж страшно в Иномирье — вон Баба Яга меня не съела, а чаем с пирогами угостила. Но что-то мне подсказывает: вряд ли без упырёныша она бы меня так ласково привечала. Эх, Баба Яга не съела, зато какая-то непонятная толстуха взяла да и заколдовала.

Мне одновременно и страшно — не каждый ведь день у тебя речь отбирают — и дико любопытно, что же дальше будет. Это как в игре: переживаешь за своего игрового персонажа от всей души, но с собой его полностью не отождествляешь. Всё происходящее мне скорее сон напоминает. А во сне даже самое страшное не так пугает, как наяву, потому что знаешь: проснёшься — и всё пройдёт. Поэтому я и не впадаю в уныние, хотя и переживаю изрядно. А вдруг это проклятье — навсегда?!

Теплится где-то в глубине души надежда, что не всё так плохо, как мне кажется. Умир меня не бросил, а, значит, обязательно что-нибудь придумает. Может, есть, например, такие волшебные груши, которую съешь — и всё как рукой снимет. Или не груши, а что-то другое, но с похожим эффектом. Куда-то же упырёныш меня упорно тащит?

Не думаю, что он решил всё Иномирье марш-броском одолеть ради обещанной мне экскурсии. Во время экскурсии так себя не ведут. Вон, опять озирает, прислушивается к чему-то и к следующему кустику меня, как ребёнок игрушечного мишку за лапу, тянет. А сила у него совсем нечеловеческая. Я, поначалу, попытался от его цепкой ручонки освободиться и сам идти. Не маленький, чай. Так он своими глазищами так зыркнул — у меня всякое желание трепыхаться напрочь пропало.

Вот и передвигаемся, как детишки в детском саду на прогулке, за ручку. На запястье у меня от его хватки, наверняка, нехилые такие синяки останутся. Не то чтобы я переживаю из-за этого, но лучше бы без них обойтись.

Что-то в последнее время мне явно не везёт. То одно, то другое. Чёрная полоса наступила, что ли? Надо срочно отвлечься от грустных мыслей. Грусть она такая — проберётся незаметно, как соринка в глаз, и станет незаметно тебе жизнь отравлять. Не успеешь оглянуться, как ничего кроме чёрной меланхолии в душе не останется.

Интересно, насколько «этот безумный, безумный мир» велик? И не спросишь ведь: хрюканьем много мыслей не выразишь. Но, прояснить будущее хоть чуть-чуть хотелось, и я, с немалым трудом притормозив спешащего куда-то упыря, вопросительно хрюкнул.

Умир, как ни странно, меня сразу понял:

— Потерпи, минут через пять к озеру выйдем. Там и поговорим.

Да он издевается, что ли? Я же теперь только хрюкать и могу. На диво содержательный у нас разговор выйдет. Я ему: "Хрю!" А он мне: "Что?" И не выйдем, а скорее выбежим. Умир несётся, как спринтер, да ещё и меня за собой тащит. Я в жизни так не бегал. Мало того, что по пересечённой местности, так ещё и согнувшись едва ли не в три погибели. А разогнуться в полный рост Умир мне не даёт — сразу скалиться и порыкивать начинает, как ротвейлер у нашей соседки сверху. Тот всегда при виде меня так же себя ведёт. Видимо, чем-то ему не нравлюсь. Неужели до сих пор помнит, что я когда-то давным-давно его за хвост в шутку дёрнул. Ротвейлер тогда таким миленьким щеночком был, а я — глупым ребёнком.

От кого мы прячемся? Чубысь давно позади осталась, а других обитателей Иномирья в пределах видимости точно нет. Или я просто чего-то не понимаю, поскольку с реалиями здешней жизни не знаком? Я же тут впервые, а Умир молчит, как партизан на допросе. Пользуется тем, что я его спросить не могу. Нет, чтобы самому мне всё рассказать, пока время есть — мы снова с ним у очередного кустика притормозили.

Растение, действительно, похоже на одуванчик. Даже пушистые шапки соцветий один в один, если не брать во внимание размеры. Я аккуратненько трогаю одним пальчиком мягкую на вид головку одуванчика-переростка. И что тут сразу началось! Растение дрожит, скрипит, как несмазанные навесы на воротах деревенской усадьбы, и выплёвывает в нашу сторону миллион (никак не меньше!) острых коротких стрел с пушистым оперением на конце.

Будь я один — ни за что не успел бы от неожиданной атаки спастись. Не ожидаешь ведь такой агрессивности от безобидного одуванчика. Но Умир молниеносно реагирует: роняет меня на землю, а сам сверху падает. Собой меня прикрывает, чем от верной смерти спасает. Чувство такое неловкое, что и словами не описать. Люська на моём месте давно бы уже висела у Умира на шее и восхищённо пищала: «Ты — мой герой!» Может, мне так же поступить? Или простого «спасибо» достаточно?

Воздух Иномирья на меня как-то не так влияет, или во всём съеденные у Яги пироги виноваты? Кто знает, что она в них кроме смородины кладёт. Упырёныш меня спас, а я над ним подшучиваю. Мысленно, правда, но сути-то это не меняет. Нет, хорошо, что сейчас я лишь хрюкать могу. Иначе что-нибудь подобное вслух ляпнул.

Иной раз и сам удивляюсь, как окружающие мой острый язычок терпят. Мама и Люська не в счёт, те-то за годы общения со мной ко всему попривыкли и просто внимания на глупые шутки не обращают. А остальные? Те же одноклассники, например? Может всё-таки меня с восьмым марта поздравляют не ради прикола, а в отместку за мои вечные шуточки? Неужели, чтобы понять это, мне нужно было в другой мир попасть?

Задумавшись о вещном и вечном, я на какое-то время выпадаю из реальности, а прихожу в себя от смачного подзатыльника.

— Если ещё раз как-то не так хрюкнешь или к чему-то свои шаловливые ручонки потянешь, сам лично тебя загрызу. Всё милосердней будет, чем ждать, пока ты по своей глупости не погибнешь, — пристально глядя мне прямо в глаза, информирует упырь.

Мда, мне аж неловко. Надо извиниться, но как? Не хрюкать же виновато.