Где-то рядом (джен)

«Саламандра так названа, потому что противостоит огню. Её яд из всех имеет наибольшую силу. Другие гады убивают по одному, а она сразу многих. Ведь если она проникнет на дерево и напитает плоды ядом, то убьет всех, кто их съест, и даже если в колодец упадет, сила ее яда убивает всех, кто выпьет воды из колодца…»⁽¹⁾

Ньют потёр переносицу и отложил книгу. Это был старый бестиарий, написанный на латыни довольно витиеватым языком и это, помимо знаков препинания и мелкого, хоть и аккуратного почерка, создавало дополнительные проблемы при чтении. Ньют не мог назвать себя специалистом в мёртвых языках, а потому рядом, среди прочих бестиариев, так же лежал толстый словарь.

Случись кому-то забрести в библиотеку, притаившуюся у самого пересечения Косого и Лютного переулков, и подняться в читальный зал на втором этаже, он бы застал любопытнейшую картину. Жилистого, долговязого, будто ещё не до конца выросшего молодого человека, под светом магических свечей склонившегося разом над пятью книгами разной степени древности. Этот «кто-то» покрутил бы пальцем у виска, ведь зачем сличать пять разных бестиариев, когда можно взять самый новый и все нужные сведения искать там? С точки зрения Ньюта это было неверно. Ведь так нельзя узнать, в какой момент в новый толмуд прокрались фатальные ошибки. Сейчас любому известно, что саламандры совсем не ядовитые и мерзкие, а приятнейшие существа, а вот волшебники в двенадцатом столетии считали иначе. Сколько же заблуждений о магических зверях так и кочует из века в век, из книги в книгу?

— Библиотека закрывается через десять минут, мистер Скамандер, — в его закуток заглянул дряхлый библиотекарь. Он кутался в несколько белых шалей и горбился, отчего становился немного похож на привидение. Сходство только усугублялось выцветшими глазами, седыми волосами и бледной кожей, будто припорошенной мукой.

— Да-да, я сейчас! — Ньют принялся лихорадочно собирать свои заметки, разбросанные по всему столу, закрывать книги, поднимая в воздух клубы песочного цвета пыли. Старый библиотекарь что-то неразборчивое пробормотал себе под нос, принимая из рук Ньюта фолианты. В прошлые пять раз он упорно отказывался от того, чтобы тот самостоятельно расставил книги по полкам, и пришлось смириться с нежеланием старого волшебника показаться немощным в глазах молодого поколения.

Накинув пальто и задрав воротник повыше, Ньют выскочил на улицу. С непроницаемо-серого неба капал дождь. За три года в Карпатах Ньют отвык, что зимой может идти что-то кроме снега, и потому недоумённо задрал голову. Люди вокруг, привыкшие к превратностям лондонской погоды, спокойно проходили мимо, не обращая на него никакого внимания. Ведь правда, в Косом переулке можно много чем заняться: поглазеть на новую модель «Дубравы», пропустить стаканчик грога в «Дырявом котле»… а не пялиться на небо так, будто год безвылазно просидел в египетских подземельях.

Серое пальто хорошо предохраняло от влаги, но стоять под промозглым дождём дальше совсем не хотелось. Ньют, стараясь огибать лужи, быстрым шагом двинулся к арке, ведущей в город. Перед тем как аппарировать домой, он хотел купить для матери бутылочку её любимого сливочного пива.

— Я дома, — оповестил он о своём приходе, закрывая дверь и скидывая пальто. Ноги были неприятно мокрыми. В этой части Англии осень не хотела так просто сдавать позиции и, хоть Ньюту нужно было пробежать всего пару ярдов до веранды, он всё равно успел набрать воды в ботинки.

— Здравствуй, радость моя, — из дверей в столовую показалась мама, ещё не успевшая сменить рабочий комбинезон на домашнюю одежду. Она обняла Ньюта за шею и легко чмокнула в щёку. От её рыжих волос пахло мокрыми перьями и сухим сеном.

В выходные, если не было важных дел, Ньют старался покидать свою съёмную комнатушку, большую площадь которой занимали книги, и проводить время в родном гнезде.

— Я надеялась, ты не успеешь попасть под этот ливень, — мама покачала головой, наблюдая, как растут лужи на полу прихожей.

Ньют едва улыбнулся, собираясь сказать что-то ободряющее, да так и замер с ботинком в руке. В дверях появился Тесей. Совсем вылетело из головы, что он тоже собирался эти выходные провести здесь.

— Возьми, — старший брат протянул небольшое синее полотенце с охряными греческими узорами по краям. Ньют с большей радостью предпочёл бы высушить голову магией, но Тесей, очевидно, посчитал невежливым накладывать чары на младшего брата.

Полотенце было тёплым, если не сказать — горячим. Тут дело точно не обошлось без магии. Ньют уткнулся в него, наскоро промокнул волосы. Когда он отнял полотенце от лица, Тесея рядом уже не было.

Не было Тесея и в столовой. Только мама что-то записывала в толстую счётную книгу.

— Как продвигается твоя работа, Ньют?

Естественно, она спрашивала не о переселении домовиков.

— Потихоньку, — несколько уклончиво ответил Ньют. — Ещё предстоит разобрать гору литературы, но, знаешь, большинство этих авторов страдают одним и тем же недостатком. Они в глаза не видели тех, о ком пишут. Только послушай, что я сегодня прочёл о гиппогрифах. — Ньют прокашлялся и принял позу лектора, придав лицу наиболее высокомерное выражение, на которое был способен. — «О твари этой говорят, что породила его кобыла, кою покрыл гриф. От лошади у него задняя часть тулова; голова же грифья, лапы с когтями и крылья, на коих, понятно, он ловко летать умеет. Вывел же этого зверя Августус из Рифеи, известный также как Августус Полоумный, поскольку возмечталось ему иметь для перемещения по воздуху такое животное».

Мама понимающе фыркнула.

— Что ж, вот тебе мой совет. — Она закрыла книгу. — Когда приступишь к самому главному, избавься от высокопарного слога. Даже слушать это невозможно, не то что читать.

— Да, я знаю, — кивнул он, присаживаясь за стол. Тут же перед ним возникла кружка какао. Мистле знала о любимом напитке «молодого господина». — Я помню лекции профессора Бинса и знаю, как писать не нужно.

Конечно, дело было далеко не только в языке проекта мечты Ньюта. Он не хотел, совсем не хотел писать, отталкиваясь от чужих слов. Всех этих зверей, обитающих далеко за пределами Британских островов, нужно было увидеть своими глазами. А для этого нужны были деньги. Деньги, которые сложно скопить, зевая на работе в крошечном Бюро.

— Ты мог бы попросить Тесея…

— Нет, — резче, чем хотелось бы, прервал её Ньют. Взгляд его на мгновение стал печален.

Они уже как-то говорили об этом. Ньют не хотел просить помощи у старшего брата. Ни финансами, ни протекцией. Ему и думать не хотелось, что Тесей может пойти к кому-то просить за него.

— Будь добр, найди Тесея. — Мама за столько лет привыкла общаться командами, и в определённом возрасте Ньют перестал это замечать. Когда она говорила, в голове раскрывался воображаемый блокнот, и воображаемое алое перо само записывало указания. Мама улыбнулась своей прекрасной, чарующей улыбкой, похожей на блик солнышка, и поднялась из-за стола. — Кажется, он кусочничает на кухне. Передай ему, кстати, что если он будет болтать своей ложкой в стакане так, будто разгоняет колоколом демонов, я его отлуплю. И не посмотрю, что он аврор.

Последнюю фразу она произнесла уже из прихожей. Шаги на лестнице дали понять, что мама поднялась на второй этаж. Собиралась переодеться к ужину.

Тесей и правда сидел на кухне с газетой в одной руке и сигаретой в другой. В тяжёлой каменной пепельнице перед ним уже лежало два окурка.

Ньют поморщился. В кухне, несмотря на распахнутое окно, было надымлено. Тесей курил не переставая с самого возвращения, а начал, должно быть, ещё раньше. Ньют и сам как-то поддался на уговоры Корнея, украинского драконолога, и раскурил с ним самокрутку. Ему совсем не понравилось, и с тех пор он совершенно не понимал, как можно добровольно накачивать себя этой дрянью.

— Я не услышал, как ты вошёл. — Тесей затушил сигарету и взял в освободившуюся руку палочку. Небрежным, привычным движением он развеял дым, но лучше не стало. Ньюту всё равно казалось, что он видит брата сквозь табачное марево: холодным, чужим человеком. — Ты здорово научился подкрадываться.

— Тебя мама искала. — Ньют пропустил мимо ушей последние слова брата. Тесей всегда знал, когда к нему приближались. Ньют так и не научился полностью закрывать свои мысли.

— Что-то случилось? — В голубых глазах промелькнуло беспокойство.

— Нет. Просто она просила передать, чтобы ты не перебивал аппетит. Иначе тебя отлупят. — Ньют невольно улыбнулся. Они с братом уже разменяли третий десяток, а мама по-прежнему относилась к ним, как к детям.

— Что, прямо так и сказала?

— Ага.

Тесей фыркнул:

— Что ж, я, как примерный сын, подчинюсь. И не буду строить предположения, куда подевалась вся ливерная колбаса.

Ньют скосил глаза, чувствуя, что краснеет. Вовсе не прав Тесей в своих догадках. Ливерная колбаса маме совсем не по вкусу.

Тесей явно сделал вид, что не заметил, как Ньют изменился в лице. Он встал со своего места, возвращая палочку в шлевку у пояса. Поравнявшись с братом, он остановился, но, ничего не сделав, продолжил свой путь.

Край подоконника у открытого окна был блестящим от воды. Ньют плотно затворил раму, вздохнул, прислонившись лбом к тут же запотевшему от его дыхания стеклу. Перед глазами дождевые капли собирались в дорожки, быстро стекая вниз по гладкой поверхности.

Он ничего не мог поделать со всё усиливающимся неприятным ощущением, что всё изменилось. Конечно, они с Тесеем и раньше редко могли найти общий язык, стоило Ньюту миновать порог детства. Но тогда брат хотя бы не отстранялся. Это Ньют держал дистанцию, боясь приблизиться к человеку, заменившему ему отца. В голову закрадывалась скребущая душу мысль: «То же самое ли чувствовал Тесей?»

— Хозяин, — из-за шкафа показалась лысая голова с большими ушами, — ужин готов. Извольте проследовать в столовую.

Ньют кивнул, собирая себя в кучку. У него получалось уже несколько месяцев переживать семейные ужины. И в этот раз справится.

* * *

К тому моменту, как на столе появился сливовый пудинг, подробности истории о свинье на чердаке стали ускользать от сознания.

— Но как она оказалась в постели викария? — всплеснув руками, спросила мама, широко улыбаясь.

— О, сейчас я как раз об этом расскажу…

Проходив большую часть вечера в странном полусонном состоянии, к ужину Тесей необыкновенно оживился. Стал весел и бодр, каким его в этом доме не видели уже лет шесть.

Сначала Ньют решил, вспомнив о недавнем разговоре с Бёрни, что причина в раскрытом деле. Что брат просто устал на работе, стараясь успеть как можно больше до выходных, и поэтому так погружён в себя. Но Тесей молчал. Он ничего не говорил о работе, и даже история о свинье, из постели викария уже успевшей переместиться на баржу посреди Темзы, касалась работы другого отдела, а не Аврората. И это было странно. Почему он не хочет поделиться такой новостью?

— А как твоя работа?

Вопрос застал Ньюта врасплох. Последние несколько минут он ковырялся вилочкой в пудинге, уйдя в себя с головой. И как-то позабыл, что мама обязательно захочет его разговорить. Она старалась соблюдать баланс за столом.

— Да как обычно, — без энтузиазма ответил он, не поднимая глаз от тарелки. Он не любил разговоры о работе. Но в последнее время ничего другого в его жизни не происходило, если не считать походы в библиотеку. Но о своём magnum opus говорить было страшно. В присутствии Тесея, даже отлично зная, что тот поддержит идею, Ньют стеснялся. Всё, что он делал, казалось незначительным на фоне подвигов брата. По ночам, борясь с мешающими уснуть мыслями в голове, Ньют часто корил себя за безосновательные страхи. Но победить их пока не мог.

Тесей напротив как-то странно на него посмотрел, заставив Ньюта внутренне сжаться. Ему удалось освоить азы Окклюменции, но недостаточно хорошо, чтобы всегда держать сознание закрытым. Брат не раз повторял, что не читает его мысли, но Ньют слишком громко думает, чтобы не были слышны отголоски.

— Ну, хорошо, — ещё шире улыбнулась мама, вытирая салфеткой уголки губ и вставая из-за стола. — Не засиживайтесь допоздна. — Проходя мимо, она потрепала Тесея по голове и, перегнувшись через стол, легонько щёлкнула Ньюта по носу. — Спокойной ночи.

Без мамы, у которой улыбка не сходила с лица, в столовой повисла тяжёлая тишина. И похолодало, будто где-то рядом притаился дементор.

— Спокойной ночи. — Тесей встал, задвинул за собой стул и вышел. У него была странная, деревянная походка.

Ньют остался в одиночестве. Посуда со стола уже исчезла, скатерть сменилась на свежую. Только свечи ещё горели в старинных бронзовых, начищенных до зеркального блеска канделябрах. Сидя лицом к спинке стула, Ньют разглядывал своё отражение в одном из них, стоящем на декоративном трёхногом столике. Ножки его были выполнены в виде львиных лап — дед собственноручно выточил его из лавра после путешествия в Грецию к дальним родственникам.

Если оглядеться, можно понять, что больше всего памяти о прошлых поколениях Скамандеров хранила именно столовая, а не гостиная. Только здесь, в светлой длинной зале, окнами выходящей на сад, вся семья собиралась за одним столом, чтобы обменяться новостями. И здесь же они старались оставить свой след.

Критская фреска — привёз из экспедиции двоюродный дед, несколько киликов на полке потухшего камина — наследство бабушки, две халцедоновые фигурки гиппогрифов в центре стола — мамины, часы с именными стрелками — отцовские.

И только они с Тесеем не принесли ничего этому месту.

Тяжёлые мысли не покидали голову и ночью. Ньют долго ворочался в постели, силясь уснуть, но не смог. Тогда он перевернулся на спину и уставился в потолок, будто ждал, что сейчас высшие силы огненными буквами напишут ему рецепт от бессонницы.

Он резко сел на кровати, потянулся к лежащей на тумбочке палочке и нечаянно смахнул на подушку колдографию. Старая, с чуть подпаленным верхним правым углом и чётко видными следами сгибов, она была дорога сердцу. Ведь на ней они — все трое и ещё живой кот Бандит — улыбались, позируя на фоне галечного морского пляжа. На память.

Волнение удваивает страдание, часто говорила мама. Но ведь всё закончилось хорошо? Все же вернулись…

Паркет холодил босые ступни. Ньют пошарил ногами под кроватью, но не нащупал тапочки. Если он прогуляется за стаканом тёплого молока на кухню, ничего страшного ведь не произойдёт, не так ли? Не настолько пол холодный, чтобы можно было простудиться.

Часы в прихожей показывали почти три ночи. Если бы не выходной, завтра на рабочем месте Ньют чувствовал бы себя выброшенной на берег рыбой. Он не был соней, для хорошего самочувствия ему вполне хватало пяти-шести часов покоя, но нарушение режима тяжело сказывалось на умственной деятельности.

Из-под двери кухни пробивался трепещущий свет. Ньют приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Так и есть, Тесей сидел у окна и курил, подперев свободной рукой подбородок.

— Ты не спишь, — вырвалось у Ньюта. Брат встрепенулся, словно с него спало оцепенение, стряхнул сигарету над пепельницей.

— Слишком много думаю в последнее время, — криво усмехнулся Тесей, делая затяжку.

Ньют ему не верил. В неровном свете горящей на столе свечи он поднял глаза на брата, собираясь сейчас же всё тому высказать, но слова застряли в горле.

Тесей выглядел... как выразился бы Корней: «краше в гроб кладут». Ньют не замечал раньше залёгших под потускневшими голубыми глазами теней, кривой ухмылки, не сходящей с бледного лица подобно маске, и этого ощущения тяжести. Ему казалось, причиной тому был табак. Ньют не помнил, когда в последний раз видел брата без сигареты в руке. Он ненавидел этот запах, плотно въедающейся в кожу, отдавая привкусом несводимой тоски.

«Зачем ты мне врёшь?» — хотел спросить Ньют, но Тесей неожиданно заговорил:

— О чём ты говорил сегодня с Селвином? — и момент был упущен. Робость перед братом вновь подняла голову.

— Он задал несколько вопросов о Бёрни. — Ньют отошёл к плите. Взмахнув палочкой, он подпалил дрова, чтобы подогреть молоко. — Спросил о работе, о прочем таком. Да ты ведь и сам знаешь эти процедуры…

У плиты было тепло и уютно, но спиной Ньют всё равно чувствовал пристальный взгляд брата. И запах тоже никуда не девался.

— Он не спросил ничего необычного?

— Например? — Ньют обернулся через плечо.

— Он не спрашивал обо мне?

На поверхности молока появились первые пузырьки.

— Нет, но… Что происходит, Тесей? — Брат врал о бессоннице, но, может, он хоть объяснит, во что впутался Бёрни? Может, хоть ненадолго покинет свою каменную раковину? — В чём обвиняют Бёрни? Я не верю, что он преступник.

Тесей загасил сигарету и достал из портсигара очередную. Он молчал и продолжал молчать, пока не начала тлеть белая бумага и первый пепел не пал на стол некрасивой серой горкой.

— У меня есть некоторые предположения, но… Держись подальше от этого дела, Ньютон. Если предчувствия меня не обманывают, здесь замешаны опасные люди.

— Но почему?.. — Ньюту было обидно. Да, Тесей всегда был скрытным, но они ведь братья. Ему можно довериться.

— У тебя молоко сейчас убежит.

Он обернулся, едва успев поднять серебряный ковшик до того, как взбунтовавшаяся пенка перевалила бы через край. А когда обернулся — Тесея уже не было на кухне. А вместе с ним исчез и дым, и опустела пепельница.

1) *Исидор Севильский «Этимологии», XII.4.36

Вернуться к тексту