Калёным железом: Просто тень? (джен)

Конюх, молодой имперец, при виде Морина явственно занервничал, заполошно косясь куда-то в сторону.

— Что? — тут же подобрался данмер.

— Лошадка ваша, господин, того… — промямлил конюх. — Занедужила сильно. И… того…

Морин вздохнул. После того, как он избавился от ситисова жеребца — пытаться убить тварь он не стал, помня слова Арктура о её бессмертности, просто оставил его у входа в руины Мзинчалефт, спустившись в Чёрный Предел и выбравшись оттуда через подъёмник Ральдбтхара — с лошадьми ему отчаянно не везло: жеребцы, кобылы и мерины всех возрастов и мастей — кроме вороной — постоянно дохли. Кого-то рвали хищники, кто-то умудрялся сожрать какую-нибудь ядовитую дрянь… а некоторые и вовсе гибли безо всяких видимых причин.

Тогда, выбравшись из Чёрного Предела и оплакав единственное близкое существо, Морин отправился в Драконий Мост, наняв в Виндхельме извозчика, и вскоре при содействии "зрящих" покинул Скайрим, перебравшись в Анвил. Благо, ничто его не держало — все мыслимые долги были розданы, слушать славословия в свою честь было уже невыносимо, отказываться от приглашений ярлов, желающих видеть "прославленного Довакина" своим таном надоело до зубовного скрежета. А в Сиродииле, до сих пугливо оправляющемся от последствий войны, никому не было дела до ещё одного данмера. В Сиродииле можно было просто жить… по крайней мере, так он думал поначалу.

Анвил Морин выбрал ещё по одной причине, ведь логичнее, казалось, поселиться в Чейдинхоле — там, где вот уже третью сотню лет сильна данмерская диаспора — беженцы от Красного года. Но… с некоторых пор Морин начал опасаться вороных лошадей. Нельзя сказать, что у него на то были веские основания, но… поговорку про дерево и лес он помнил. А лошади знаменитой чейдинхольской породы, славящейся своей быстроногостью, были именно этой масти. Анвильцы же, то ли в пику заводчикам Чейдинхола, то ли ещё почему-то, разводили собственную породу — статных лошадей белоснежной и серебристо-серой масти, не таких быстрых, как чейдинхольские скакуны, но более выносливых и при этом нарядно выглядящих. И очень внимательно следили за чистотой породы. Так что появление вороного жеребца — бесхозного вороного жеребца — не осталось бы незамеченным.

В том, что спокойно жить ему не дадут, Морин не сомневался, поэтому ничуть не удивился, однажды вечером увидев на пороге своего дома старых знакомцев из Пенитус Окулатус. Впрочем, вменённые ему обязанности были не слишком обременительны… если бы не одно "но" — необходимость частых поездок. А для этого была нужна лошадь. Тут-то Морин и столкнулся с тем, что в конце концов начал считать своим проклятьем.

Прикинув, что с такими расходами деньги, запас которых был вовсе не бесконечен, скоро иссякнут, Морин не раз задумывался о том, чтобы перестать покупать лошадей. Но другого способа быстро передвигаться по провинции не было, поэтому приходилось раз за разом раскошеливаться. О том, чтобы вернуться в Скайрим за… даже мысленно Морин не мог называть это существо Шарматом, с горечью осознав, что вороной — его вороной, злонравный, своевольный, но преданный — по всей видимости, погиб в Данстаре — он даже не задумывался, всей душой надеясь, что ситисово отродье вернулось туда, откуда вылезло.

Нынешняя кобыла — той самой анвильской белой породы — была последним его приобретением и, в отличие от своих предшественников, продержалась достаточно долго, чтобы дать хозяину надежду на то, что "лошадиное проклятье" наконец-то спало. И вот теперь снова…

— Что с ней? — обречённо поинтересовался Морин, шагая в сторону денников.

— Дык, это…

Конюх замялся, потом вжал голову в плечи и торопливо, сбивчиво заговорил, испуганно таращась на Морина:

— Сбежала она, господин… Ночью криком кричала — прямо как человек — распугала всех… Реман, мы с ним вдвоём завсегда, посмотреть пошёл, вдруг ласка или пума… А она, лошадка-то, стойло сломала и… — он помолчал, пожевал губами. — Не ходите, господин, Реман как увидел, так не в себе сделался. Говорит…

— Что? — поторопил его Морин.

— В крови там все, — почти беззвучно проговорил конюх. — Я одним глазком глянул…

— В крови? — подобрался данмер.

В памяти услужливо развернулась картинка: покрытая грязным истоптанным снегом улица — и бредущий по ней, повесив голову и едва переставляя дрожащие ноги, покрытый кровавой коркой Шармат… Нет! Не Шармат — тварь, занявшая его место!

Что ж…

— Куда она убежала, видели?

Конюх посмотрел на мгновенно помрачневшую физиономию Морина… помялся…

— Не ходили бы вы за ней, господин…

— Куда. Она. Убежала.

— К Гведену, — сдался имперец.

Гведен Морин знал. Крошечный посёлок в два десятка домов и четыре улицы на полпути от Анвила к солеварням на побережье лимана у границы с Валенвудом. Какого Обливиона тварь понесло туда?

Бросив конюху монету и не обращая внимания на возобновившиеся увещевания, Морин зашагал в сторону посёлка. Но на полпути между Гведеном и заново отстраиваемым фортом Странд вспомнил ещё об одном примечательном месте — и решительно свернул с дороги на юг. В холмы. Подобное, как известно, тянется к подобному…

Догадка оказалась верна: тварь обнаружилась на площадке между колоссальными обсидиановыми зубцами — остатками давно разрушенных Врат Обливиона. Даже две с небольшим сотни лет спустя это место пользовалось дурной славой: вершина холма была голой, как обглоданный череп, с торчащими, подобно драконьим рогам шипами Врат — местная растительность отказывалась расти на исковерканной дыханием Мёртвых Земель земле. На этой-то земле, некогда выгоревшей и спёкшейся до превращения в стекло, билось черно-красно-белое чудовище, вылупляясь из конской туши, как бабочка из кокона куколки...

Увидев Морина, тварь замерла, тяжело поводя боками и настороженно следя за ним взглядом багровых глаз… и вдруг, потянувшись к нему, тонко заржала, скребя передними копытами по скользкой стеклянистой поверхности.

— На жалость давишь? — зло процедил он. — Помощничек ситисов… а как я отвернусь, так тут же отправишь к своему… прародителю, так?

В ответ существо обиженно всхрапнуло и старательно замотало головой…

— …Я ведь от тебя не избавлюсь, верно? — обречённо спросил Морин в конце концов, устало растирая лицо.

Порождение Ситиса, за время их "беседы" успевшее "вылупиться" почти полностью, уставилось на него, всем своим видом как бы задавая вопрос: "Но зачем?!" Его не волновало, что Морин не собирается служить Ситису никаким образом — ни восстанавливать им же уничтоженное Тёмное Братство, ни создавать что-то ему на замену, ни делать что-либо ещё — оно просто почему-то упорно желало быть при нем. И совершенно не хотело в Обливион… или где там оно обреталось обычно. Что и демонстрировало всеми доступными способами.

С омерзительным чавканьем выдернув задние копыта из кровавого месива, некогда бывшего белой кобылой, кобыла вороная с трудом поднялась на трясущиеся, как у новорождённого жеребёнка, ноги. Морин подумал о тех, кому наверняка приглянется это чудовище — изящная тонконогая лошадка, если не знать, что она такое на самом деле, могла бы считаться украшением чейдинхольской породы.

— Назвать тебя Барензией… — задумчиво протянул он.

Кобыла негодующе фыркнула.

— И как мне тебя называть? Раз уж мне от тебя никуда не деться…

Не-Барензия смерила его непонятным взглядом и, вытянув переднюю ногу, постучала копытом по земле.

— Земля… — Кобыла помотала головой в уже знакомом выражении отрицания. — Нет?

Правое переднее копыто легонько стукнуло по земле... и — несколько раз и с большей силой — на полшага впереди. Там, где на землю ложилась тень от обсидианового зубца Врат. И ещё раз.

— Тень? Просто тень?

Кобыла энергично закивала.

— Ну, что ж, "просто тень"⁽¹⁾, — вздохнул Морин. — Давай поищем место, где тебя можно привести в приличный вид.

И добавил:

— Надеюсь, я об этом не пожалею.

1) имя коня в локализации TES-IV: Oblivion и TES-V: Skyrim — Теневая Грива/Тенегрив. Но дословный перевод Shadowmere — "простая тень"

Вернуться к тексту