Семь веков бессмертия (гет)

В городе было душно, вот-вот должна была разразиться гроза. По небу бежали тяжелые курносые тучи, темные и мрачные. Василий шел по тротуару, слегка прихрамывая, и нес в руках пакет из продуктового — купил и чай, и кофе, и даже молочных булочек на закуску. В булочную решил не заходить, а сразу направиться домой: дорожка петляла по новым микрорайонам, похожим, как хвастливо заявляла компания, на дворы в Европе, с детскими площадками, маленькими магазинами в каждом доме. Василий как раз проходил мимо одного из них — в нем торговали разливными напитками, которыми он никогда не интересовался, думая, что там продается только пиво, ну, или квас, на крайний случай. Чёрт в виде духоты дёрнул его заглянуть в эту лавчонку именно сейчас. С трудом преодолев лестницу в четыре ступеньки, Василий открыл тяжелую дверь и очутился в прохладном помещении. «Слава людям, придумавшим кондиционеры, — подумал он, с удовольствием оглядывая белые прямоугольники под потолком. — Тут сейчас так хорошо, так свежо, а на улице…»

За стойкой на стене гнездились краны — Василий оказался частично прав, когда думал, что продаются тут разливные алкогольные напитки. Пиво, тёмное, светлое, сидр, квас — большая часть кранов была подписана запрещенным для него товаром, и не потому, что Василий был слишком юн. Просто он ненавидел алкоголь и дал себе слово, что никогда и капли в рот не возьмет. Поэтому он искал взглядом более безобидные наименования: дюшес, барбарис, лимонад, мохито…

— Вам что-то подсказать? — прощебетала девушка в чёрном фартуке. Василий чего-то пробормотал невнятно, прося подождать, пропустил вперед даму с коляской, а сам задумался, чего хочет. В принципе, цены не кусались и сильно бы его карман не облегчили — пятьдесят рублей за литр вполне приемлемо. Глазами он блуждал по помещению, словно оно само могло бы натолкнуть его на ответ, пока резко взгляд не зацепился за стоящую у стены девочку. И не обратил бы он на неё внимания, если бы не одно «но». Девочка стояла в шапке бледно-желтого цвета, на широкой резинке, стразами отделанной, с кончика «колпачка» свисали на трех ниточках помпоны, на плечах — плащ болотного цвета, на ногах — сапоги чёрные, почти до колен, на молнии. Василий пригляделся внимательнее, не понимая, как в такую жару можно носить шапку, да ещё и осеннюю на вид, не говоря уже про плотный плащ. Он несколько раз моргнул, но девочка не исчезла — только на него посмотрела большими голубыми глазами, в которых то ли грусть, то ли страх затаились, едва блеснув. Василий отчего-то сглотнул и, прочистив горло, спросил первую пришедшую в голову вещь:

— Не жарко?

Девочка не ответила, будто вопроса не слышала. А вот за стойкой вдруг брякнуло, женский голос спросил настороженно: «Мужчина, вы это кому?»

— Девочке, — уверенно ответил Василий, оборачиваясь к продавщице. — Она в шапке, в плаще стоит, вот я и с-спросил.

«Опять заикаюсь, — раздраженно подумал про себя Василий. — Надо снова поупражняться в скороговорках». Девушка посмотрела на место, которое он рукой указал, на него, будто оценивая или пытаясь что-то для себя уяснить. А потом твердо сказала: «Нет там никакой девочки».

Василий почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он снова оглянулся — девочка в плаще стояла на своем месте, только смотрела на него как-то… заинтересованно, что ли.

— М-мне, пожалуйста, литр мохито, — быстро перевел тему Василий и закопался в борсетке, ища карту. Девушка секунд десять смотрела на него подозрительно, потом взяла бутылку, приставила к крану. Расплатившись, Василий сунул бутылку в пакет и поспешил к выходу: по пути даже закружилась голова. Краем глаза он заметил, что девочка пропала, но стоило коснуться ручки стеклянной двери, как он увидел её на улице. Она стояла возле скамьи, где сидели какие-то черноволосые мужики, попивающие пиво, и смотрела на него, словно звала куда-то. Василий, оглядевшись и убедившись, что за ним никто не наблюдает, подошел к ней. Под лучами солнца она казалась какой-то невесомой, будто бы прозрачной, но это продлилось мгновение, секунду. Он видел русый локон, выбившийся из-под шапки, и этот локон казался ему совершенно настоящим, осязаемым. Не решившись снова с ней заговаривать, Василий только смотрел, пока его не окликнул кто-то из троицы пьющих:

— На что смотришь?

Василий заморгал часто-часто, а девочка побежала направо, прямо по велосипедной дорожке. Остановилась у поворота, словно ждала его, за собой звала. И Василий, чувствуя, как внутри него разгорается огонь любопытства, пошел следом, игнорируя заданный вопрос. Впрочем, ответа никто и не ждал.

Она не давала ему подойти близко, отбегая каждый раз, как он подходил на расстояние метра. Василий упрямо шагал вперед, прихрамывая, огибая идущих навстречу людей и сменяя руки, несущие увесистый пакет с продуктами. В небе громыхнуло, многие задрали головы, высматривая молнии, а девочка даже внимания не обратила, только побежала будто бы резвей. Василий тоже шаг ускорил: дыхание сбивалось, виски начали пульсировать, а сердце — странный ритм отбивать, будто в скачке конной участвовало. Девочка вышла на центральную улицу, где гудели иномарки и блестели в редких каплях накрапывавшего дождя бока седых машин, побежала вдоль остановки, к краю тротуара. Василий шел за ней, тяжело дыша и пытаясь не потерять её из виду. В маршрутки садились люди, выстраиваясь в очередь для оплаты проезда, из кафе выходили дети и их родители, толпы смешивались, раскрывались зонтики. Капли били по лицу всё сильнее, гремело уже громко, а девочка бежала всё быстрее, пока не юркнула в кусты, настолько буйные, что не было видно, что находилось за ними. Василий в растерянности остановился у края тротуара — дальше была дорога, ещё не заасфальтированная, песочная — район был новым, стройка ещё шла. Он протер глаза, смахнул с носа и щек капли. На песке не было следов — только мокрые точки крупинками усеивали дорожку, будто далматинца.

Отчего-то Василию стало нехорошо. Он ещё с минуту постоял, приходя в себя, а потом раздраженно свел брови, развернулся и назад, к квартире своей, поплелся. Лезть в заросли из-за какой-то мелочи, пусть и странно выглядящей? Вот ещё! Дождь уже начинается, скоро ливень разразится, а он ещё не дома! «Странно только, что её никто не заметил, — подумал он, с облегчением забегая под козырек подъезда; дождь полил со всей силы. — Она же стояла совсем рядом с теми мужиками, неужели её наряд в такую жару их не смутил?»

В лифте Василий забыл и о странной девочке, и о мужиках. Он наконец-то успокоился и любовно поглядел на пачку кофе. «Больше никакой водицы крашенной», — с удовлетворением подумал он, когда лифт пикнул и раскрыл железные двери.

* * *

Дома было прохладно. Даже прохладнее, чем обычно — квартира у Василия была северной, жарко в ней не было никогда. Но в этот раз прохлада его не обрадовала — на улице хоть и было жарко, но не такого «уютного» приветствия ждал Василий от своей квартиры. Он повел плечами, пытаясь унять мурашки, муравьями его усыпавшие, поставил пакет у порога, захлопнул дверь, открывшуюся чуть ли не нараспашку из-за сквозняка, и разулся, разминая пальцы. Оставалось разгрузить пакет, расфасовать мясо по лоткам и сварить себе крепкий и вкусный кофе…

Он прошел на кухню, поставил пакет на стол и потянулся к окну. Попытался нашарить в воздухе ручку, но безрезультатно. Оглянулся — замер. Окно было закрыто.

— Откуда тогда сквозняк? — пробормотал, убирая руку. Нехорошее предчувствие снова в душе заворочалось, будто неудобно устроилось внутри. Василий мотнул головой, пожал мимолетно плечами, мол, с кем не бывает, привидится всякое, хотя не верил он ни в «привидится», ни в «покажется». «Когда кажется — креститься надо», — поговаривала маменька, пытаясь заставить его уверовать в бога и пойти с ней в храм. Василий отказывался, грубил, дерзил. Ну какой бог, какой храм в пятнадцать-то лет? Кто туда ходит? Да и зачем — не верил ни капли, ни в бога, ни в привидений всяких, которых одноклассницы видели пачками. Василий всегда подвергал всё логике и разумному объяснению, которое обязательно находилось, по крайней мере, пока отец не умер.

Воспоминания царапнули по едва затягивающейся коркой ране, заставляя её вновь кровоточить, облить душу горячей кровью и погрузить в печаль. Василий почувствовал, как в носу засвербило от подступающих слёз, но заплакать себе не дал. «Много лет прошло, — думал он, расставляя продукты по местам, заполняя пустующий холодильник. — Не стоит сейчас рыдать как мальчишка. Конечно, я скучаю. Но всё-таки…»

Кофеварку включил на автомате, но подумав чутка, ещё раз нажал кнопку и достал джезву. Пересыпанный в банку кофе пряно пах мятой и шоколадом, и, сварив и процедив сей чудный напиток, Василий, осторожно держа чашку в руках, грея пальцы о теплую керамику, прошлепал в кабинет. Книги лежали на всех поверхностях, как обычно, окно он так и не задёрнул, поэтому видел, как девушка в соседнем доме курит на балконе даже у самой двери — зрение у него всегда было хорошим. Привычно сев за ноутбук, Василий щелкнул мышью и открыл почту, ожидая письма из редакции. Может, статью новую закажут, или просто письмо с благодарностью пришлют.

Статью не заказали, письма не прислали тоже. Василий раздосадованно закрыл вкладку, шумно вздыхая. А он только-только настроился на рабочий лад! Решив зазря его не тратить, Василий открыл сайт с зарубежными фанфиками — работа, за которую он брался в последний раз, обновилась несколькими главами. Воинственно хрустнув пальцами, Василий окунулся в перевод целиком и полностью, позволяя работе захватить себя. Время протекло незаметно, и к помощи электронного словаря он прибегал всего пару раз, в особо многозначных словах. Полиглотом быть довольно тяжело — иногда он вспоминал перевод слова не на русском, а на испанском или французском, и переводил уже его, но это бывало достаточно редко. Кофе исчез быстро, оставив приятное ощущение свежести во рту, а глава подходила к завершению. Василий полюбовался проделанной работой, отредактировал некоторые места и сохранил файл, аккуратно потягиваясь. На улице лил дождь, и щелканье клавиш сплеталось с ним в такую изумительную мелодию, что останавливаться не хотелось совершенно. Василий даже не устал, хотя глаза уже чесались, намекая о сухости и раздражении. Он откинулся в кресле, блаженно их закрывая, и подумал, как же всё-таки здорово, что он знает иностранные языки. Пусть и изучал их в инвалидной коляске, а всё равно было приятно. Сколько возможностей для него сейчас! А главное, как прутся, наверное, от его переводов фанаты — Василий выставлял свою работу на какой-то молодежный сайт, и был обласкан всеми, кем только было можно. Он по-доброму усмехался, читая восторженные вопли, задумчиво кивал, когда отзывы приходили действительно по делу, но никогда не относился к этому как к чему-то серьезному. Слава ему была не нужна, она просто прилагалась к его трудолюбию приятным бонусом. И, говоря предельно честно, Василий был совершенно не против. Он даже как-то втянулся в это. Не проверял сайт по сто раз в день, конечно, ожидая отзыва или оценки, но ему было приятно, когда каждое посещение приносило кусочек тепла.

Загрузив работу на сайт и опубликовав её, Василий закрыл ноутбук и осторожно встал. Ноги слегка побаливали, а голова совсем капельку кружилась, поэтому он постоял некоторое время, переводя дух, а затем подошел к дивану, взял с полки книгу, брошенную им давным-давно из-за завалов, и уселся поудобнее. Включил лампу — разогнать темноту — и углубился в чтение. Дела нужно доводить до конца, даже если тебе они не нравятся, — вот каков был его девиз. За это его и любили в сети, да и в школе, пока он не перешел на домашнее обучение. Любое домашнее задание он доводил до совершенства, если чего-то не понимал — разбирался на таком уровне, чтобы даже самые тонкие аспекты раскладывались на простейшие составляющие, и потом объяснял всё одноклассникам максимально понятным для них языком. Заикание не было препятствием — произносить речи он мог великолепно, без единой запинки, и каждый раз находился кто-нибудь, кто спрашивал у него домашнюю работу, списывал, а потом горячо благодарил за помощь. Потом контакты с одноклассниками оборвались — он не хотел никого видеть, страшно ругался и кричал, если кто-нибудь из сверстников заходил в его палату. Василий помнил горячие слёзы, заливавшие его щёки, когда медсестры выпроваживали посетителей, помнил, как швырнул один раз костылем в открывшуюся было дверь. Он не хотел, чтобы кто-то видел его таким: беспомощным, калекой, обузой.

Он боялся быть таким. Мешком с костями, у которого работает только верхняя половина тела. Висящий тяжелым камнем, привязанный к креслу, зависимый от чужой помощи. Он хорошо запомнил слова, которые выла мать, когда он только пришел в себя: «Какая ж девушка за калеку замуж-то пойдет? Кто внуков мне родит-то?»

Она всегда была такой. Василий вечно был ей должен: сначала этот долг отдавался уважением и помощью, ведь «я тебя родила, выкормила», потом — послушанием, а теперь — внуками. Он искреннее не понимал, зачем его матери внуки, почему она печется об этом чуть ли не с его десятилетия, постоянно знакомя с дочерьми подруг, пролистывая анкеты на сайтах знакомств и показывая ему понравившиеся. От этого Василий чуть ли не зверел, стараясь как можно тактичнее указать матери на тот факт, что он не собирается жениться, пока сам не полюбит.

— Так ты и не полюбишь, если искать не будешь! — всплескивала руками мать и начинала причитать. Это бесило больше всего, и, если разговор был телефонным, Василий клал трубку — не задумывался. В таких случаях в его душе полыхала неразрешенная подростковая обида, злость. Он не раз хотел наорать в трубку, высказать всё, что думал о её словах, поведении и поступках. Но молчал. Молча проглатывал всё, что говорила мать, пропускал мимо ушей и сворачивал разговор. К счастью, она боялась техники, поэтому не написывала ему в мессенджерах и соц-сетях, зато строчила СМС-ски, чем раздражала сына.

Вот и сейчас телефон пиликнул, оповещая об очередном сообщении. Василий взглянул на мобильник поверх книги, подняв одну бровь, и, закатив глаза, щелкнул кнопкой блокировки. На экране высветилось «Мать +1 сообщение», и Василий, даже не читая, отложил телефон в сторону. Ну её. Ещё одна СМС-ска уже начала нервировать, а спустя ещё минуту игнора их посыпалась целая гора. Мобильник тренькал не переставая, и Василий шумно вздохнул, пытаясь держать себя в руках. Он снова взял гаджет в руки, разблокировал его и мазнул пальцем по экрану.

«Я сегодня такую девочку симпатичную видела, прям такая милая», — гласило сообщение. Василий закатил глаза. Как обычно. Вообще ничего нового. Он пролистал сообщения до конца — их набралось аж десять штук — и отметил последнее как прочитанное. «Васенька, проверь, чтобы окна были закрыты, гроза началась».

— Ну у тебя и пинг высокий, матушка, — хмыкнул Василий и заблокировал телефон. Потом снова щелкнул кнопкой — забыл посмотреть время. Без пятнадцати двенадцать. Он взглянул на книгу — читать оставалось ещё прилично, а глаза уже слипались. «Завтра», — подумал Василий, вкладывая закладку и ставя книгу на полку. Его вдруг охватила такая тягучая дрёма, что захотелось вот прям сейчас лечь, обнять подушку, и спать, долго, до самого обеда, хоть так, в одежде…

Василий вздохнул и пошел в ванну, умываться. По дороге ему снова стало холодно.

«Да ну, ночью же холодно никогда не было…»

От этой мысли в животе закрутился комок. Василий почувствовал, как у него взмокли ладони, а груди будто коснулось что-то ледяное, бестелесное, как воздух.

В ванне он надолго не задержался, юркнул в комнату мышью и забрался под плед, укутавшись и смежив веки, из которых вся сонливость и дрёма пропали. Василий ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, но ему на грудь будто что-то давило, словно на ней сидел кто-то, медленно душа его холодными липкими лапами. Он метался, сбросить пытаясь то ли тварь, то ли это мерзкое ощущение, но простынь только в поту измокла, стала липкой и противной на ощупь. Василий задыхался во сне, хватался руками за горло, до побеления костяшек сжимал валик дивана, бредил. Странное состояние, что-то среднее между сном и бодрствованием, похожее на лихорадочный бред, создавало кашу в голове, ломоту в теле. Василий открывал глаза и видел разноцветные пятна, закрывал — и пятна оставались, менялся только фон — теперь они танцевали на коже век. А потом он явственно услышал грохот.

Василий сел на постели слишком резко, чтобы не поплатиться за это болью. Он охнул, сжал голову руками, но ощущение никуда не делось. Пальцы словно перевязали нитками; кончики ныли, а ногти словно превратились в кипяток. Василий выпутался из мокрых простыней, которые скатал в веревку — хоть сейчас бери и выжимай! — и опустил ступни на пол. Стало немного лучше.

На кухне хлопнула дверца мусорного шкафа. Василий точно знал этот звук, сам каждый день дверцей гремел — всё руки не доходили заглушки поставить специальные. А потом — шлеп-шлеп — босые ноги по плитке, звяк — чашка или тарелка с полки, и снова грохот, стук и тихий, неразборчивый шепот.

Василий замер всем своим существом. Дышать — боялся. Он знал, что должен встать и выйти на кухню, включить свет и разобраться, почему это у него тут кто-то хозяйничает, но при мысли о том, что надо выйти из комнаты, он цепенел. Василий понимал, что это ребячество, детское поведение и вообще недостойно взрослого мужчины, но ничего сделать не мог. Только лечь на постель и, несмотря на взмокшие волосы и руки, укрыться пледом с головой, уговаривая себя, что это всё просто сон, просто дурной сон и ничего больше…

Что-то оглушительно разбилось, а Василий, зажав плечи руками, только съежился сильнее. Страх окутал липкой паутиной, запустил кошачьи коготки в ямочку меж ключиц и надавил больно, царапнул резко. Кое-как удалось задремать, хотя сон в глазах даже не шагал. Василий чутко дёргался на каждый шорох, едва слышимый шепот, дрожа от суеверного ужаса, которому до этого ни разу не поддавался. Он во сне вспоминал, как, будучи малышом, представлял, что к нему в комнату вошли грабители, но из-за толстого одеяла его на кровати не видно. Чтобы выжить, нужно было лежать тихо-тихо, не дыша, не шевелясь, а когда грабители уйдут в другую комнату или отвернутся — осторожно перевернуться на другой бок и спрятаться. И сейчас эта игра была потрясающе реалистичной: он словно чувствовал, как по нему кто-то скользит взглядом, садится на грудь и давит своим весом, грозя сломать ребра и впиться осколками в ни в чем не повинные легкие.

Утро, такое долгожданное, вместе с лучами солнца застало Василия сидящим возле кровати, запутанного в простыне и пледе. Он мял превратившуюся в блин подушку и нервно кусал губы. С каждым новым солнечным лучиком он ощущал себя лучше — страх отпускал будто, грозил строго пальчиком, обещая вернуться, и нырял в ночной сумрак. Собравшись с духом и протерев красные от недосыпа глаза, Василий встал, стряхнул с себя прилипшие к телу тряпки, и, чуть пошатываясь, пошел к двери. «Ты уже не ребенок, — твердил он себе. — Давно не ребенок! Стыдно должно быть, Юровин! Как малолетка какая-то ночью трясся, аж противно! Это наверняка просто ветер был… наверное».

В том, что ветер может хлопать шкафчиками, брать с полок чашки и ходить босиком Василий как-то сомневался. Но он был твердо уверен: всему есть чёткое объяснение.

Именно поэтому он заставил свои руки не трястись, а спокойно взяться за ручку, повернуть её и открыть дверь. Выйти в коридор, а потом — зайти на кухню.

Вариант с ветром отметался — окно было закрыто. Равно как и с грабителем. Но Василий подумал об этом на несколько секунд позже. Первое, что он увидел, — торчащий из разбитой плитки прямо посреди кухни гвоздь. Тонкий, с широкой шляпкой, железный гвоздь.

Брови у Юровина поползли вверх. Если грохот шкафчиков ещё можно было объяснить вентиляцией, то появившийся из ниоткуда гвоздь никак в эту теорию не вписывался. Василий даже вытащить его из плитки не сразу смог: сначала обошел, глядя как на создание диковинное, потом присел на корточки, пальцем по шляпке постучал. Ничего не произошло. Он пожал плечами, не совсем понимая, что происходит, с трудом вынул гвоздь и положил его на столешницу. Осмотрел плитку. Достал рулетку, измерил, записал в блокнот. Сварил кофе, сел. Выпил. Собрался и пошел в магазин стройматериалов. Будничными действиями старался успокоиться, но получалось не очень — всё вспоминался проклятый гвоздь. Он как раз закрывал дверь, когда под ботинками что-то захрустело. Василий медленно наклонил голову, опуская взгляд.

Соль.

Рассыпанная на пороге соль.

«Хулиганы что ли?», — подумал он, носком чуть поправляя линию, и сделал заметку, что, как придет домой — обязательно уберет. Он начал рыться в карманах в поисках ключа и случайно взглянул вверх.

Над дверью висела подкова.

— Что за чёрт? — спросил Василий, глядя на неё с недоумением. Сначала гвоздь, потом соль, теперь подкова! Кто решил над ним так пошутить? Это ни капельки не смешно! «Ладно, потом отдеру, сейчас надо пойти и купить плитку, развеяться».

«Откуда на моей кухне мог взяться железный гвоздь? — думал Василий, пока ехал в маршрутном такси. — С потолка упал? Так ведь в потолке нет гвоздей, и не воткнулся бы он в плитку. Значит, его кто-то воткнул. А кто? Я? Я сидел в комнате и спал. Пытался спать. Может, я начал лунатить? Маловероятно, тогда бы я этого всего не помнил. Выходит, кто-то всё-таки побывал в моей квартире. Как? Окно закрыто. Дверь? Я не слышал, чтобы она открывалась. Может, не захлопнулась? А открыли как? Или она даже не закрылась?» Он не мог вспомнить, закрыл или не закрыл дверь, но этот вариант показался наиболее логичным. Успокоенный, Василий доехал до нужной остановки и зашел в магазин, критически осматривая плитку и специальные растворы.

Он, наверное, минут двадцать проторчал в магазине, выбирая и оценивая, пока к нему сбоку не подошла девушка, отчего он не сразу её заметил.

— Здравствуйте, — сказала она. — Скажите, пожалуйста, вы не видели эту девочку?

Василий опустил глаза на протягиваемую листовку и замер. С фотографии на него смотрела та самая девочка, в шапочке и плаще, только на этих фото она была в другой одежде. Он медленно кивнул, разглядывая фотографию.

— Да, я её в-вчера видел, в Европейском. А что?

Девушка протянула ему второй листок. На нем крупными красными буквами было написано: «Пропал ребенок! Симонова Катя, 1998 г.р. 12 октября 2010 года ушла из дома в школу и не вернулась. Приметы: худощавое телосложение, овальное лицо, большие голубые глаза, волнистые светло-русые волосы, длинные. Была одета в шапочку «колпачок» бледно-желтого цвета, на кончике три помпона на трех шнурках, плащ болотного цвета до середины бедра с юбкой формы «тюльпан», сапоги высокие чёрные до колен, на молнии…»

Василий читал и чувствовал, как у него душа в пятки уходит. Он возвращался и возвращался к началу объявления и дате: 2010 год. Это было очень, очень давно!

— Ой, знаете, — он поднял глаза, — я, наверное, тогда какую-то другую девочку видел… Этой же уже лет двадцать должно быть… Я, наверное, ошибся, извините.

— Нет-нет, ничего страшного, — девушка убрала листовку. — Огромное спасибо, вы очень помогли.

Она уже развернулась и почти что ушла, но проронила вдруг:

— Только подкову не убирайте, хорошо?

И исчезла.

Василий на секунду впал в ступор, ладонь остановил на плитке нужного цвета. Слова впились в его сознание, словно там и родились, а несколько секунд спустя он понял, что не помнит о собеседнице абсолютно ничего! Ни голоса, ни того, во что она была одета, ни фигуры, роста, цвета волос, глаз… ничего! «Может, я это сам подумал? — мелькнула мысль. — Да, так и было. Не было никакой девушки, я просто сам решил не убирать подкову. Ну, висит она, и что? Не мешает же! И, вроде как, символ удачи. Вдруг пригодится?»

Оплатив покупку, Василий вышел из магазина, вдохнул полной грудью и пошел к остановке. Его всё же терзали сомнения, но они трепыхались лениво, вяло, поэтому он позволил себе забыть о них, хотя бы на время. Ему посчастливилось сидеть одному почти до самого дома; народу было довольно мало. Дети ещё не высыпали гурьбой на улицу, только спортсмены бегали вокруг спального района, разминаясь, да некоторые ранние пташки гоняли на велосипедах, все в делах и заботах. «А я уже второй день подряд выхожу из дома, — подумал Василий, глядя на бегущего мимо парня, — вот это чудеса! Редкость, надо занести в летописи».

Дома он быстренько залатал кухонный пол, вымыл руки, сварил себе кофе и приготовил утлый завтрак — яичницу с хлебом. Потом сел за книгу и просидел до вечера, вчитываясь в строки романа.

Под конец он всё же не сдержался: мысли были всё не о том. Захлопнул книгу, заложил страничку, поставил на полку, за ноутбук сел, открыл поисковик и вбил в строку поиска:

— Катя Симонова.

Сайты пестрили кричащими заголовками: «Прошел год с момента пропажи Кати Симоновой», «Катя Симонова найдена мёртвой?», «Экстрасенсы утверждают: Катя Симонова жива!», «Семь лет с момента пропажи: есть ли зацепки у следователей?». Василий пролистал несколько из них, и почти на каждом была фотография той самой девочки, убегавшей от него вчера утром.

Ему вдруг стало жутко, а сердце громко ухнуло, одинокой птицей разбиваясь о скалу непонятого. Василий не верил в мистику и духов с призраками. Но как тогда объяснить то, что Катя сегодня была в магазинчике за восемь километров от места пропажи, да ещё и невидима для окружающих?! Он сразу вспомнил и отсутствие следов на песке, и нелепый в жару наряд — именно в нем её видели последний раз. Ему вдруг стало очень холодно, захотелось обнять себя руками и закрыть глаза. Сон? Может, кошмар?

Из соседней квартиры послышался вой, а Василий услышал, как положенный им на стол на кухне гвоздь упал на плитку с неприятным звоном.

«Всему есть объяснение! — кричал он, в немом возгласе разевая рот. — Логически обоснованное, научное объяснение!»

— Дьявол! — прошептал. — Чертовщина какая-то!