Не свои (джен)

Какаши сетовал про себя. Была почти ночь, когда он наконец-то освободился. Фактически прошло почти двое суток с тех, пор как он видел Тензо в последний раз. Ключ все не проходил в скважину.

— Проклятье... — нетерпеливой замерзшей рукой он в очередной раз выдернул его и посмотрел на засечки, чувствуя бессильную злобу на себя самого.

Деревня не спала, понятно, но вот дом... Со стороны выходящего наружу балкона были слышны голоса с улицы, редкие выкрики, но кроме этого — ничего. У двери соседей откуда-то появилось несколько картонных коробок и небольшой цветочный горшок с каким-то растением. Съезжают? Покачав головой, Какаши дважды провернул ключ и вошел. Скинул обувь как попало и почти бегом пересек квартиру.

— Эй, это я, — предупредил Какаши негромко и только потом открыл дверь. В окно проникал неяркий свет с улицы.

 — Это я...

Какаши снял с головы протектор и сдул упавшую на глаза челку.

Он подошел, бесшумно переступая по полу, и опустился на корточки около изголовья кровати. Тензо лежал на боку так, каким Какаши его оставил.

 — Я здесь…

Он не видел, но в полутьме ему показалось, что кохай улыбнулся. Ему бы хотелось так думать. Очень хотелось.

— Я пришел…

Глухо закашлявшись с закрытым ртом, Тензо чуть приподнялся на локте.

— Прости, что так поздно, — Какаши заговорил тише. — Ты как?

 — Семпай, — знакомая интонация.

 — Я здесь.

Жар не спадал — Какаши потрогал его лоб, виски, подержал руки в своих.

— Тебе надо что-нибудь съесть. Иначе совсем ослабнешь.

— Я не могу.

— Сейчас, подожди.

Тензо полностью сел на кровати, когда Какаши поднялся на ноги и вышел из комнаты.

Он недолго шумел на кухне и вскоре вернулся.

— Вот. Я включу свет только... — предупредил Какаши, щелкая выключателем и жмурясь от больно резанувшего по глазам освещения. Тензо медленно моргал и хмурился, потирая веки.

— Держи.

Вручив ему принесенный стакан с водой, Какаши сунул руку в подсумок и вытащил прозрачную пластиковую коробочку.

— Хотите мне боевую пилюлю дать? — Тензо отпил из стакана. — У меня свои есть вообще. Были во всяком случае.

— Да, — кивнул Какаши, беря одну и с щелчком захлопывая крышечку. — Единственное, что меня беспокоит, — он подошел и, сунув пенал обратно, сел на кровать, — поскольку это стимулятор, от него может повыситься давление, так что не всю, хорошо?

Тензо благодарно кивнул, отстраненно смотря, как Какаши, стянув маску вниз, с хрустом раскусил таблетку надвое, и взял протянутую ему половину.

— Спасибо, семпай.

— Да ладно.

Успокаивающе положив ладонь ему на ногу, Какаши замолк. Смотрел на него надежде перехватить чужой взгляд, и все больше чувствуя себя бесполезным. Тензо не поднимал глаз. А он все не мог заставить себя спросить:

«Чем помочь тебе?»

«Как?»

Так сильно что-то мешало.

«Что в моих силах для тебя сделать? Скажи...»

Словно в ответ Тензо легко покачал головой и зашевелился.

— Чего ты?

Тот спустил ноги на пол, явно намереваясь подняться, и тихо ответил:

— В душ хочу...

Какаши внимательно посмотрел на него, чуть склонившись. Застывшее, пустующее выражение на лице. И когда, подумал Какаши, он привык видеть это?

Он не мог вспомнить.

— Встанешь?

Он встал.

И тут его закачало.

— Опять? — раздалось где-то размыто.

Тензо кивнул, чувствуя, как пол тянет, ведет из-под ног. Дрожащая поволока легла на глаза — он чувствовал, как теряет ясность сознания, зрения, за которыми не было ничего, кроме пальцев впившихся в тело.

— Это должно быть от стимулятора...

Тензо медленно повернул голову. Кто кого держит, подумал он, вцепившись Какаши в грудки и смотря на свои напряженную руку. На секунду он перестал узнавать запястье с торчащей костью под кожей, родимое пятно на безымянном пальце — все это вдруг показалось ему чужим.

— Как будто есть разница... — наконец пробормотал Тензо устало срываясь на издевательский тон и сожалея об этом.

Не придав этому никакого значения, Какаши сказал:

— Не вставай, — усадил его и снова ушел.

Тензо только украдкой посмотрел ему в спину. Приступ не проходил.

Он закрыл руками лицо.

— Сними, — спустя вечность его подергали за рукав, — я тебя оботру.

Какаши вернулся с чем-то в руках.

— Вам... не надо так стараться, семпай. Я не беспомощный.

Тензо вздохнул, когда ему задрали край водолазки на спину, и нехотя стал раздеваться.

— Ну же. Пожалуйста.

Стянув ее через голову и выпутавшись из рукавов, он положил черный ком ткани под ноги и сел немного в пол-оборота.

— Мне неудобно, что вы будете обмывать меня, как труп. Мне этого с лихвой хватило, пока меня по больницам таскали.

Какаши на это ничего не сказал. Просто зашел сбоку и, встав одним коленом на край кровати, провел ему по спине чем-то влажным, тряпичным. И снова. Взял рукой за плечо — и опять, словно не видел

ни выступающих ребер, ни кожи, тонкой, увядшей, ни высохших мышц.

— Слушай, — он начал было, — а это, ну, правда, что ты попал, что гражданский госпиталь после войны?

— Правда.

— Тебя… долго искали.

— Что ж, я все время был там.

— У них были записи, что ты не выжил… Не холодно?

Зачем все это?

Оглянувшись через плечо, Тензо смущенно покачал головой. Лицо Какаши было спокойным.

Он тер его бережно, твердой, но не грубой рукой. Иногда смачивал ткань в воде в мисочке, что принес, ни слова не говоря, чему Тензо был благодарен. Какаши просто не видел его в первые месяцы после войны.

Клетки Хаширамы в какой-то мере минимизировали нанесенный телу ущерб, приняв удар на себя. Но у них тоже был свой предел. Они поддерживали его жизнь, пока их потенциал не иссяк, и все связанные с ними процессы не прекратились.

И несмотря на то, что из его тела извлекли яд, которым его отравил Кабуто, использовать элемент дерева снова он так и не смог. Они «уснули». Тензо лишь постарался, чтобы об этом никто не узнал. Все должны были думать, что он идет на поправку.

— Дальше я сам, — чуть поежившись, сказал он и выпрямился.

— Давай.

Какаши, не возражая, с готовностью передал ему все еще влажную ткань.

Он прислушивался к себе и к тому, что тот делал. Иногда обмакивал тряпочку в воду, отставив миску с края кровати на пол. Семпай рылся в его шкафу.

— Я останусь.

— Останетесь?

Тензо в спину было брошено что-то мягкое, заставив его обернуться и отложить ткань. Какаши нашел одну из двух его зимних водолазок. Конкретно эту Тензо не очень любил из-за жесткой, мелко вязанной горловины, и давно не помнил, откуда она у него. Но она была чистая. Он взял ее и встряхнул.

— Ну да, — Какаши подошел, потягиваясь и стал расстегивать пояс бронежилета.

— Зачем? — Тензо неуверенно выгнул брови.

Помедлив, Какаши кивнул за окно.

— Поздно уже.

И правда. Он ведь совсем забыл, а небо уже начинало сереть. С трудом протянув в рукава влажные руки и втиснувшись в узкое горло, Тензо спросил:

— Я вам постелю тогда?

— Не суетись. Я справлюсь, к тому же, я пока не ложусь. Только снять не забудь, — и жестом указал на ухо.

— Не надо, семпай, — отмахнувшись, попросил Тензо. И в ответ, натолкнувшись на расстроенный взгляд, накрыл слуховой аппарат ладонью. — Пожалуйста...

Он не знал, почему все разладилось, но после войны Какаши будто его не слышал. Хотя раньше, казалось бы. Он думал, так было всегда, разве нет? Нет-нет, отзывалось эхом где-то на грани сознания, такого не может быть.

Но ведь было?

Семпай заботился, искренне, нервно, немного собственнически, но Тензо впервые думал о том, что всерьез хочет вцепиться в эту дающую руку.

Руку, протянутую ему со словами «Теперь-то ты понял, где твое место?» Там, в самом сладком сне, в своей бесконечной иллюзии, он почти ее взял, а теперь не мог простить себе этого.

Своего самого искреннего желания: не отпускать ее никогда.

«Со мной».

От понимания не было легче, и самая ранимая его часть непрерывно хотела расплакаться, потому что в реальности рядом с ним, сколько он себя помнил, по-настоящему оставался только его элемент, его «чудовище». С начала и до конца.

Какаши не виноват был, конечно. Он просто не знал, почему все, что он делал теперь, было слишком жестоко. Когда он не приходил, кривя душой, Тензо надеялся, что он наконец сделал то, что делал обычно, — ушел, веря в то, что кохай достаточно сильный, чтобы справиться самому. Так было бы легче.

Но нет, он опять возвращался, замирая на пороге больничной палаты. Рассказывал что-то или молчал, иногда от усталости засыпая, держал за руки, эгоистично заставляя его снова чувствовать себя нужным. Счастливым.

И он ничего не мог с этим сделать, даже об этом сказать.

Он так устал... От всего...

Сколько времени прошло и что семпай делал, он не знал, не считал. Но в робкой, болезненной полудреме, кажется, слышал, как Какаши вернулся.

Тензо медленно разлепил веки, снова чувствуя тяжесть под грудью. Лежа на правом боку, отвернувшись от двери, он затылком мог ощущать чужое присутствие, пока Какаши не подошел и не забрался на край кровати. Не сел, а именно лег. Под ним прогнулся матрац, немного скрипнуло дерево. А потом он придвинулся, прижимаясь к Тензо вплотную. Спиной к спине, так, словно ничего не было.

Тензо казалось, он все еще спит.

Спит в тесноте запазухой леса, прея под формой всем телом, в темноте; и что-то живое рядом. Дышащее, живущее. Другой человек. Твой человек...

Хороший.

Очень хороший.

Он чуть вздрогнул, когда Какаши заговорил. Его голос успокаивающе дрожал, вибрировал в его теле, отдаваясь между лопаток. Щекотно, в полусне думал Тензо, чуть подаваясь навстречу, а Какаши все говорил. Говорил. Затихал, думая, дыша не в пример очень ровно и медленно. И опять говорил.

Жаль, что лежа на правом, здоровом ухе, он не различал его слов. Тензо виновато улыбнулся и прикрыл веки; по лбу стекала капелька пота, дыхание срывалось в груди. Какаши снова что-то сказал, сжимаясь всем телом и наконец замолкая. Тензо не открывал глаз. Странно, но ему почему-то казалось, что он все понял.