Не свои (джен)

Он не пришел.

Какаши недоуменно смотрел на часы в кабинете. А руки перебирали, считали, раскладывали. Архивная комната — это пыльный, багровый сумрак, бойница под потолком и книги. Семьдесят лет бюрократии в ребрах рассохшихся стеллажей, архивные копии утерянных при нападении Пейна свитков и книг.

Наконец он не выдержал, распахнул дверь и вышел.

Вряд ли миссия, — думал он, вставая у окна коридоре, — да, вряд ли. В Конохе за стеклами охватил все безжалостный майский цвет, буйный, белый и переменчиво-теплый. Он бы сказал, — Какаши хмыкнул на свои мысли. Окно хотелось открыть, жаль, жирно и неаккуратно закрашенная ручка на раме не поддавалась. В щелях задул ветер.

Локтями упав на крохотный подоконник, Какаши закрыл глаза, подперев подбородок руками. Не думая ни про пыль, ни про белую шелуху краски на рукавах, сонливо мечтая о том, чтобы башня хокаге в его жизни осталась только как место раздачи миссий и смены патрульных АНБУ когда-то давно. Тот самый, красный левый угол у двери, где он провел сознательную часть юности.

Как же он не хотел становиться хокаге.

Какаши зевнул. Выпрямился и отряхнул рукава беспокойно и хмуро. Когда он закончил с бумагами, было около двух, и может не стоило ждать так долго. Он оглянулся вокруг, неосознанно ожидая поддержки. Может зайти за ним стоило, как в тот раз, на прошлой неделе, тем утром. Тогда еще дождь был. А потом еще что-то цвело по округе. Он ведь подумал об этом, и почему не зашел? Кохай, кажется, рад был… Он вообще рад был видеться чаще.

Он не скрывал, никогда, ведь Какаши почти что не приходил, пока он находился в больнице. Не мог, хоть и не слышал ни слова упрека за это. Заглядывал, когда было время, махая рукой из дверного проема, брал стул от стены. Говорил не то чтобы много, да и много расскажешь ли. О войне? — нет. О мире? От мира голова уже пухла.

«Это все эти игры с Цунаде…» — говорил он, устало закрыв глаза, и сгорбленно припадал на кровать.

«Я понимаю».

Шорох из-под плотного одеяла. Какаши брал болезненно-теплую руку в свою.

«Вы так устали».

Тензо не злился.

Через пять месяцев после нежданного возвращения, его наконец отпустили. Он вышел из здания, нервно застегивая под горлом ворот светло-бежевого плаща, и Какаши, крепко прижав Тензо к себе за плечи, наконец-то почувствовал облегчение.

— Я, похоже, промерз до костей, — он усмехался, выпутываясь из его рук и жмурясь на теплое майское солнце, ласково гладящее по голове.

— Конечно, — сбивчиво говорил он, отдавая Какаши справку о выписке и чуть расслабляясь, — я здоров только формально. Но теперь мне хотя бы можно вернуться домой. И даже работать. Понемногу.

— А твой..? — Какаши мотнул головой, вспомнив, что на себе не показывают, когда потянулся к левому уху. Тензо робко почесал висок кончиками пальцев.

— Извини.

— Нет-нет, ничего, — он вздрогнул, широко раскрывая глаза, и поднял руки в каком-то утешающем жесте. — Они говорят: не все сразу.

И улыбнулся, поежившись с легкого ветра в неровно выстриженный затылок.

Это было две недели назад.

* * *

Дверь не поддавалась — подергав за ручку, Какаши снова попробовал постучать, разнося гулкий звук по пустой лестничной клетке. И все-таки было заперто изнутри.

— Это я, открой.

Его голос грохнул о стены короткого коридора, затихая где-то снаружи. Какаши прислушался. На перилах нагретого солнцем балкона, чивкая, прыгали воробьи. Он вздохнул и, сунув руку за спину, в подсумок, решил, что выбора нет. На его дне, где-то под книжкой и рабочими свитками, он наконец нащупал и вытащил ключ, вернее его деревянную копию, когда-то давно отломленную у Тензо от пальца. Без разрешения. Какаши виновато закусил нижнюю губу по маской, не решаясь признаться, зачем это сделал. В ту ночь Тензо был сильно пьян.

Как и предполагалось, дубликат протолкнул оставленный в скважине ключ, звонко стукнувший об пол за дверью.

Он не заметил тогда.

Закрыв дверь и не разуваясь, Какаши вошел, смотря на серое, тихое запустение. Многие вещи исчезли: в ящиках — он заглянул в парочку — ничего, даже пыли, вместо света в прихожей только черный плафон и пустой щелчок выключателя. Он хмуро двинулся к запертой спальне, обходя пустоту вместо низенького стола посреди большой комнаты. Да, здесь все было готово. «К побегу», — он отогнал эту мысль, входя.

Если бы он пришел раньше, то знал бы. Например, утром, как и хотел. Но почему-то не сделал. Тензо был тут и, кажется, никуда не собирался бежать; спал, свернувшись, одетым, подобрав к животу босые, похоже, замерзшие ноги. Но стоило сделать шаг в комнату, он буквально за доли секунды очнулся и сел, вынуждая Какаши отпрянуть.

— Свои.

С его руки насмерть сорвался кунай, который Какаши тут же поймал на лету. Тензо непонимающе-сонно посмотрел на него, провел рукою по волосам. Подойдя, Какаши обеспокоено присел рядом:

— Что с тобой? — перехватил тусклый взгляд.

— Что?

Вдруг, болезненно изломив рот, Тензо качнулся, роняя лицо в ладони. Сжимаясь всем телом и выдыхая со сдавленным стоном. Какаши лишь ждал, придерживая его за плечо, и не глядя взялся за край тонкого пододеяльника, когда, подняв голову, Тензо снова посмотрел на него.

— У тебя кровь... — он потянул жестковатую ткань к себе и осторожно приложил Тензо под нос. Несколько раз промокнул, стараясь, чтоб не размазать.

Он уже видел такое. Все от того, что тот слишком резко вскочил. Какаши расстроенно опустил руки. Он знал, что кохай принимал какие-то таблетки от головокружений, но не знал ни названия, ни даже как они выглядят. Как же несправедливо.

Тензо чуть склонил голову, тихо сказав:

— Я проспал. Простите, — он был все еще бледен, — за беспокойство.

Посмотрев, как он притискивает руку под грудь, Какаши, начал снимать перчатки:

— Ты спал так?

Тензо заторможено потянул водолазку пальцами, а потом растерянно себя оглядел.

— Не помню как лег, — наконец проговорил он. — Вчера... паршиво себя чувствовал. Под вечер в смысле.

Придержав его голову, Какаши положил ладонь ему на лоб, потрогал щеки.

— Наверное, у меня фантомные боли, — проговорил Тензо, устало прикрывая глаза.

Какаши покачал головой, склоняя его к себе и трогая спину по водолазкой:

— Я сомневаюсь, Тензо.

Он чуть дергался от прикосновений.

— У меня точно фантомные боли.

В комнату заглянуло блеклое солнце.

— Семпай,...

— Что у тебя точно, — Какаши аккуратно одернул водолазку за край, — так это жар. Ты мокрый насквозь. Ложись.

Он стал расправлять сбитое одеяло.

— Послушай.

— М?

Беспокойно сминая в пальцах жестковатую ткань, Какаши спросил:

— Может тебе вернуться в госпиталь? — он совсем не хотел этого, но чувство тревоги не унималось.

Подавившись коротким кашлем, Тензо, моментально изменившись в лице, нервно от него отмахнулся:

— Я не болею. Просто переутомился должно быть... — он лег на бок, стискивая себя руками и позволяя укрыть. — Мне надо просто чуть-чуть отдохнуть...

И замолчал, сворачиваясь под одеялом.

Не вставая с края кровати, Какаши развернулся спиной, сгорбливаясь со вздохом и упираясь руками в колени. Не обернулся, когда ему вдруг показалось, что кохай потянулся к нему, но потом передумал. Вспомнил зачем-то. Однажды он видел в щели дверного проема, как Тензо пытался встать на ноги. Он не должен был видеть. И слышать не должен был: Тензо упал, едва сделав шаг, и тогда, кажется, они еще оба не знали, как глубоки последствия его травмы.

Какаши сжал пальцами переносицу, жмурясь и чувствуя едкую горечь во рту. Он тогда не вошел. Не посмел, почему-то решив, что Тензо этого ему не простит, хотя, может быть, стоило.

— Два-три дня.

— Что?

— Если, — Какаши, покачав головой, обернулся и посмотрел Тензо в глаза, — если тебе не станет лучше в течение этого срока, понимаешь, что будет? Ты выглядишь больным. Я не бог весть какой врач, но даже я это вижу. Лежи.

Он поднялся и, оглянувшись в невнятных раздумьях, быстрым шагом вышел из комнаты. Встав потемках узкого коридора, Какаши перебил тревожный внутренний голос: «Соберись!» — мысленно приказал он себе, встряхнулся и ударил ладонью по низкому выключателю на стене. В ванной зажегся свет.

Не то чтобы Тензо часто болел раньше, но как и любой шиноби, он деревню без самых элементарных медикаментов не покидал. От оперативников никто не требовал знаний уровня ирьенинов, но отравления и инфекции становились причиной смерти во время длительных миссий едва ли не чаще, чем раны. Какаши, помятуя, что он ничего не нашел по ящикам в прихожей, предположил, что аптечку стоит поискать здесь. Предположил верно.

Он вернулся со стаканом воды в руке и шитым плотным пеналом, в котором как правило носили ампулы и шприцы.

— Вот, выпей, это от температуры, там таблетка. А это я еще у тебя антибиотики нашел, может вколоть на всякий случай? — Тензо снова сидел и держал руку под носом, — Опять идет?

— Немного. Так, остатки, — пробормотал он, смотря на темные разводы на коже, и потянулся за стаканом, но первым делом, подумав, приложил его к переносице. Затем ко лбу. И только потом быстро выпил его содержимое.

— Может мне остаться?

— Нет-нет, не стоит. Я не хочу причинять неудобств. От меня и без этого одни проблемы.

— Вовсе нет, да и мне не сложно, зачем ты так, Тензо?

Тот безразлично пожал плечами и поставил пустой стакан на пол возле кровати.

— Я приду завтра.

— Я буду рад, семпай.

— Мне, — он вздохнул, расчесывая пальцами волосы, — мне правда не сложно, просто…

«Просто что?» — Какаши замолк на полуслове, так и не найдя, что сказать.

— Выздоравливай, хорошо?

Не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты и закрыл дверь. В конце концов, вряд ли Тензо хотел слушать какие-то оправдания.

* * *

Он проснулся с ощущением, будто его долго били по голове.

Лег на живот. Костяная скорлупа онемения застыла на лбу, по обе стороны носа, и не сходила. Только давила сильней. Морщась под ней, как под маской, Тензо вытащил руку из-под подушки и потянулся к левому уху. Он помнил, что снял слуховой аппарат, полупроснувшись посреди ночи; просто хотел убедиться.

Разумеется, он не услышал щелчка. Ни звука, только сухое трение пальцев. Да, он надеялся до сих пор. Он привык надеяться на лучшее, — думал Тензо, нащупывая слуховой аппарат в складках простыни и надевая его. Сквозь окно резался белый свет. Жар за ночь не спал, это чувствовалось; сев, Тензо не сдержавшись закашлял.

Он не знал, ни сколько времени было, ни сколько он пробыл во сне. Одинаковая усталость. Все одно, как если бы он проспал всю жизнь, как если бы не ложился и вовсе. Опершись на колени, Тензо поднялся.

Неприятное чувство от вареной отечности тела и мяклости мышц, заглушала потребность прогуляться в санузел, что он и сделал. Ноги держали крепко, хоть и казались чужими, так же, как руки, когда он, уже стоя в ванной, набирал теплую воду в сложенные ладони. Ему нравилось само ощущение от воды, словно нежное, ласковое поглаживание. Из груди снова вырвался кашель, влажный, заставившись опереться на бортик раковины.

Тензо поморщился, скривив рот, и сплюнул:

— Проклятье.

Он снова сунул руки под воду.

Дрожащие.

Разведя себе еще одну таблетку жаропонижающего, Тензо вернулся в спальню и снова лег, забираясь под одеяло. «Хочешь выздороветь — двигайся», — апатично подумал он отчего-то, закрыл глаза и стал прислушиваться: цоканье капель в ванной, какие-то голоса с улицы.

«Двигайся»… Легко сказать.

Когда у тебя травма органов равновесия, это чудо, если ты можешь хотя бы встать на ноги. Он точно не знал, что осталось от его внутреннего уха тогда, но те 5 или 7 процентов слуха, что удалось сохранить, все решили. Да, ему повезло. Он всего лишь полуоглох. Он знал, что будет страдать от головокружений всю жизнь. Новую жизнь без резких движений.

Он правда смирился. По крайней мере его полезность иссякла для всех.

Какаши сетовал про себя. Была почти ночь, когда он наконец-то освободился. Фактически прошло почти двое суток с тех, пор как он видел Тензо в последний раз. Ключ все не проходил в скважину.

— Проклятье... — нетерпеливой замерзшей рукой он в очередной раз выдернул его и посмотрел на засечки, чувствуя бессильную злобу на себя самого.

Деревня не спала, понятно, но вот дом... Со стороны выходящего наружу балкона были слышны голоса с улицы, редкие выкрики, но кроме этого — ничего. У двери соседей откуда-то появилось несколько картонных коробок и небольшой цветочный горшок с каким-то растением. Съезжают? Покачав головой, Какаши дважды провернул ключ и вошел. Скинул обувь как попало и почти бегом пересек квартиру.

— Эй, это я, — предупредил Какаши негромко и только потом открыл дверь. В окно проникал неяркий свет с улицы.

 — Это я...

Какаши снял с головы протектор и сдул упавшую на глаза челку.

Он подошел, бесшумно переступая по полу, и опустился на корточки около изголовья кровати. Тензо лежал на боку так, каким Какаши его оставил.

 — Я здесь…

Он не видел, но в полутьме ему показалось, что кохай улыбнулся. Ему бы хотелось так думать. Очень хотелось.

— Я пришел…

Глухо закашлявшись с закрытым ртом, Тензо чуть приподнялся на локте.

— Прости, что так поздно, — Какаши заговорил тише. — Ты как?

 — Семпай, — знакомая интонация.

 — Я здесь.

Жар не спадал — Какаши потрогал его лоб, виски, подержал руки в своих.

— Тебе надо что-нибудь съесть. Иначе совсем ослабнешь.

— Я не могу.

— Сейчас, подожди.

Тензо полностью сел на кровати, когда Какаши поднялся на ноги и вышел из комнаты.

Он недолго шумел на кухне и вскоре вернулся.

— Вот. Я включу свет только... — предупредил Какаши, щелкая выключателем и жмурясь от больно резанувшего по глазам освещения. Тензо медленно моргал и хмурился, потирая веки.

— Держи.

Вручив ему принесенный стакан с водой, Какаши сунул руку в подсумок и вытащил прозрачную пластиковую коробочку.

— Хотите мне боевую пилюлю дать? — Тензо отпил из стакана. — У меня свои есть вообще. Были во всяком случае.

— Да, — кивнул Какаши, беря одну и с щелчком захлопывая крышечку. — Единственное, что меня беспокоит, — он подошел и, сунув пенал обратно, сел на кровать, — поскольку это стимулятор, от него может повыситься давление, так что не всю, хорошо?

Тензо благодарно кивнул, отстраненно смотря, как Какаши, стянув маску вниз, с хрустом раскусил таблетку надвое, и взял протянутую ему половину.

— Спасибо, семпай.

— Да ладно.

Успокаивающе положив ладонь ему на ногу, Какаши замолк. Смотрел на него надежде перехватить чужой взгляд, и все больше чувствуя себя бесполезным. Тензо не поднимал глаз. А он все не мог заставить себя спросить:

«Чем помочь тебе?»

«Как?»

Так сильно что-то мешало.

«Что в моих силах для тебя сделать? Скажи...»

Словно в ответ Тензо легко покачал головой и зашевелился.

— Чего ты?

Тот спустил ноги на пол, явно намереваясь подняться, и тихо ответил:

— В душ хочу...

Какаши внимательно посмотрел на него, чуть склонившись. Застывшее, пустующее выражение на лице. И когда, подумал Какаши, он привык видеть это?

Он не мог вспомнить.

— Встанешь?

Он встал.

И тут его закачало.

— Опять? — раздалось где-то размыто.

Тензо кивнул, чувствуя, как пол тянет, ведет из-под ног. Дрожащая поволока легла на глаза — он чувствовал, как теряет ясность сознания, зрения, за которыми не было ничего, кроме пальцев впившихся в тело.

— Это должно быть от стимулятора...

Тензо медленно повернул голову. Кто кого держит, подумал он, вцепившись Какаши в грудки и смотря на свои напряженную руку. На секунду он перестал узнавать запястье с торчащей костью под кожей, родимое пятно на безымянном пальце — все это вдруг показалось ему чужим.

— Как будто есть разница... — наконец пробормотал Тензо устало срываясь на издевательский тон и сожалея об этом.

Не придав этому никакого значения, Какаши сказал:

— Не вставай, — усадил его и снова ушел.

Тензо только украдкой посмотрел ему в спину. Приступ не проходил.

Он закрыл руками лицо.

— Сними, — спустя вечность его подергали за рукав, — я тебя оботру.

Какаши вернулся с чем-то в руках.

— Вам... не надо так стараться, семпай. Я не беспомощный.

Тензо вздохнул, когда ему задрали край водолазки на спину, и нехотя стал раздеваться.

— Ну же. Пожалуйста.

Стянув ее через голову и выпутавшись из рукавов, он положил черный ком ткани под ноги и сел немного в пол-оборота.

— Мне неудобно, что вы будете обмывать меня, как труп. Мне этого с лихвой хватило, пока меня по больницам таскали.

Какаши на это ничего не сказал. Просто зашел сбоку и, встав одним коленом на край кровати, провел ему по спине чем-то влажным, тряпичным. И снова. Взял рукой за плечо — и опять, словно не видел

ни выступающих ребер, ни кожи, тонкой, увядшей, ни высохших мышц.

— Слушай, — он начал было, — а это, ну, правда, что ты попал, что гражданский госпиталь после войны?

— Правда.

— Тебя… долго искали.

— Что ж, я все время был там.

— У них были записи, что ты не выжил… Не холодно?

Зачем все это?

Оглянувшись через плечо, Тензо смущенно покачал головой. Лицо Какаши было спокойным.

Он тер его бережно, твердой, но не грубой рукой. Иногда смачивал ткань в воде в мисочке, что принес, ни слова не говоря, чему Тензо был благодарен. Какаши просто не видел его в первые месяцы после войны.

Клетки Хаширамы в какой-то мере минимизировали нанесенный телу ущерб, приняв удар на себя. Но у них тоже был свой предел. Они поддерживали его жизнь, пока их потенциал не иссяк, и все связанные с ними процессы не прекратились.

И несмотря на то, что из его тела извлекли яд, которым его отравил Кабуто, использовать элемент дерева снова он так и не смог. Они «уснули». Тензо лишь постарался, чтобы об этом никто не узнал. Все должны были думать, что он идет на поправку.

— Дальше я сам, — чуть поежившись, сказал он и выпрямился.

— Давай.

Какаши, не возражая, с готовностью передал ему все еще влажную ткань.

Он прислушивался к себе и к тому, что тот делал. Иногда обмакивал тряпочку в воду, отставив миску с края кровати на пол. Семпай рылся в его шкафу.

— Я останусь.

— Останетесь?

Тензо в спину было брошено что-то мягкое, заставив его обернуться и отложить ткань. Какаши нашел одну из двух его зимних водолазок. Конкретно эту Тензо не очень любил из-за жесткой, мелко вязанной горловины, и давно не помнил, откуда она у него. Но она была чистая. Он взял ее и встряхнул.

— Ну да, — Какаши подошел, потягиваясь и стал расстегивать пояс бронежилета.

— Зачем? — Тензо неуверенно выгнул брови.

Помедлив, Какаши кивнул за окно.

— Поздно уже.

И правда. Он ведь совсем забыл, а небо уже начинало сереть. С трудом протянув в рукава влажные руки и втиснувшись в узкое горло, Тензо спросил:

— Я вам постелю тогда?

— Не суетись. Я справлюсь, к тому же, я пока не ложусь. Только снять не забудь, — и жестом указал на ухо.

— Не надо, семпай, — отмахнувшись, попросил Тензо. И в ответ, натолкнувшись на расстроенный взгляд, накрыл слуховой аппарат ладонью. — Пожалуйста...

Он не знал, почему все разладилось, но после войны Какаши будто его не слышал. Хотя раньше, казалось бы. Он думал, так было всегда, разве нет? Нет-нет, отзывалось эхом где-то на грани сознания, такого не может быть.

Но ведь было?

Семпай заботился, искренне, нервно, немного собственнически, но Тензо впервые думал о том, что всерьез хочет вцепиться в эту дающую руку.

Руку, протянутую ему со словами «Теперь-то ты понял, где твое место?» Там, в самом сладком сне, в своей бесконечной иллюзии, он почти ее взял, а теперь не мог простить себе этого.

Своего самого искреннего желания: не отпускать ее никогда.

«Со мной».

От понимания не было легче, и самая ранимая его часть непрерывно хотела расплакаться, потому что в реальности рядом с ним, сколько он себя помнил, по-настоящему оставался только его элемент, его «чудовище». С начала и до конца.

Какаши не виноват был, конечно. Он просто не знал, почему все, что он делал теперь, было слишком жестоко. Когда он не приходил, кривя душой, Тензо надеялся, что он наконец сделал то, что делал обычно, — ушел, веря в то, что кохай достаточно сильный, чтобы справиться самому. Так было бы легче.

Но нет, он опять возвращался, замирая на пороге больничной палаты. Рассказывал что-то или молчал, иногда от усталости засыпая, держал за руки, эгоистично заставляя его снова чувствовать себя нужным. Счастливым.

И он ничего не мог с этим сделать, даже об этом сказать.

Он так устал... От всего...

Сколько времени прошло и что семпай делал, он не знал, не считал. Но в робкой, болезненной полудреме, кажется, слышал, как Какаши вернулся.

Тензо медленно разлепил веки, снова чувствуя тяжесть под грудью. Лежа на правом боку, отвернувшись от двери, он затылком мог ощущать чужое присутствие, пока Какаши не подошел и не забрался на край кровати. Не сел, а именно лег. Под ним прогнулся матрац, немного скрипнуло дерево. А потом он придвинулся, прижимаясь к Тензо вплотную. Спиной к спине, так, словно ничего не было.

Тензо казалось, он все еще спит.

Спит в тесноте запазухой леса, прея под формой всем телом, в темноте; и что-то живое рядом. Дышащее, живущее. Другой человек. Твой человек...

Хороший.

Очень хороший.

Он чуть вздрогнул, когда Какаши заговорил. Его голос успокаивающе дрожал, вибрировал в его теле, отдаваясь между лопаток. Щекотно, в полусне думал Тензо, чуть подаваясь навстречу, а Какаши все говорил. Говорил. Затихал, думая, дыша не в пример очень ровно и медленно. И опять говорил.

Жаль, что лежа на правом, здоровом ухе, он не различал его слов. Тензо виновато улыбнулся и прикрыл веки; по лбу стекала капелька пота, дыхание срывалось в груди. Какаши снова что-то сказал, сжимаясь всем телом и наконец замолкая. Тензо не открывал глаз. Странно, но ему почему-то казалось, что он все понял.

Какаши подозревал, что все этим кончится. Чувствовал где-то на периферии сознания с самого первого дня, и был уверен, что его опасения подтвердятся.

Уже тогда понимал: Тензо лучше не станет.

Он был не в себе, когда Какаши его растолкал. Позвал и, чуть приподняв его голову за затылок, заставил выпить воды. Тензо, не открывая глаза от ужасной светобоязни и вяло двигая горлом, сделал несколько глотков, осилив чуть больше половины стакана.

— О, нет-нет-нет… — семпай все не мог успокоиться. Бедный…

Бедный… Тензо чувствовал кровь над верхней губой.

Он тогда потерял сознание, кажется.

Потом был свежий воздух, что-то цвело по округе. Весна.

Было не слишком удобно — Тензо, морщась, повернул голову, утыкаясь носом в теплую шею и чуть приоткрывая глаза. Какаши — он улыбнулся, крепче обхватывая его руками. Просто хотел убедиться.

Веки щекотали седые волосы.

Какаши беспокойно говорил что-то невнятное. Вроде:

— Уже недалеко. Совсем немного осталось.

Видимо снилось что-то.

Его пригревало, гладило ветром по волосам. Да, точно, август, спали с открытыми окнами, так что к полудню все в комнате усыпали крылатки. Цвела сосна. Тензо прижался теснее, обнимая его и слушая, как под крышей чирикают ласточки.

Они наконец были вместе…

Шумели деревья.

Когда Какаши начал ворочаться, похоже, проснувшись, Тензо подумал о том, что они наверно могли бы остаться здесь навсегда.

Он был так счастлив.

— Не двигайся, хорошо? Лежи.

Какаши стоял над ним, нетерпеливо смотря куда-то вглубь комнаты.

«Что, лежать? Нет-нет, мне нельзя. Мне скоро отплывать. Нас в порту будет ждать корабль».

Уже не ему:

— Вы ведь подлатаете моего человека?

Тензо, не понимая, оглядывался по сторонам. Дышать было больно.

— Мы-то подлатаем… — где они вообще были? — Да только вашего человека предупреждали. Он принимал свои препараты?

«Мне нужно вывезти джинчуурики из страны».

— Что? Я… я не знаю.

— В любом случае, хорошо, что вы доставили его так рано.

— Доктор, снимки, — женский голос от двери, высокий и сдержанный.

«О чем вы все говорите?»

— Благодарю. Да, как я и думал. Пневмония. Видите? Очаг воспаления в правом легком и небольшие здесь.

— Все ведь было нормально…

Ирьенин средних лет с наполовину закрытым лицом с сожалением разводил руки:

— Организм посттравматиков как правило очень ослаблен. Тут нет ничьей вины, их тело работает на износ. Это можно лишь пережить, поэтому реабилитационный период и длится в среднем от полутора до трех лет. Да, многое зависит от человека, конечно. В общем, я бы рекомендовал стационарное лечение, чтобы избежать осложнений. Проколем антибиотики и восстановительные, пока очаги воспаления не закроются. Благо, на ранних стадиях пневмонию можно вылечить без последствий.

«Нет, я не могу остаться. Семпай!»

— Тензо.

— Подготовьте капельницу пожалуйста.

«Я не понимаю… Почему вы себя так ведете? Война совсем скоро начнется, нужно ведь…»

— Тензо, — Какаши склонился, смотря ему прямо в глаза. Сам он был очень бледным. — Война закончилась полгода назад.

У него не было шарингана.

Тензо покачал головой, судорожно озираясь по сторонам.

— Нет…

— Да. Да…

* * *

Семпай сказал, что он бредил.

— Я помню, ты очнулся по дороге сюда, — Какаши вытянулся на стуле, съехав на самый краешек и зевая под маской.

Часы посещения давно кончились, и свет погасили. Тот, не растерявшись, вошел в окно, вырвав Тензо из размышлений звуком сломанного на раме замка. Он не спал. Детское время…

— Я тебя на спине нес. А потом…

Они оба знали.

Ночи погружали все в синие сумерки, в которых плавали головы фонарей. Тензо помнил, что видел, и судя по тому, что Какаши сказал, не все было ложью.

— Мне жаль…

Жаль, что память была так безжалостна.

Обо всем жаль.

Когда Какаши принес необходимые вещи, Тензо, борясь с температурой и откатом от препаратов, не выдержал и признался, сжимая слуховой аппарат в пальцах.

— Это все вода… — произнес он.

Какаши подставил к кровати стул, явно намереваясь остаться, и склонил голову:

— Вода?

Тензо посмотрел на него:

— Я, кажется, ненадолго пришел в себя, когда ему пробили голову, — он поводил рукой около левого уха. — Это была водная техника. Тогда я и перестал слышать. Я, кажется, не рассказывал.

До этого они ни разу не говорили о том, что случилось.

— Не знаю, кто это был…

Засыпая, он слышал, как Какаши привстал, говоря:

— Хозуки Суйгецу, насколько я знаю. Парень из команды Саске, — и поправил ему одеяло.

Через пять дней он чувствовал себя почти хорошо. Саднящая боль в груди, конечно, никуда не ушла, но ослабла. Ему было легче. Так он говорил всем, тоскливо прислушиваясь к своему телу, но понимая, что все оставалось как было, словно затянувшийся сон, из которого не было выхода.

Только капельницы, белые стены, закрытые двери.

— Помнишь, ты как-то спрашивал про экзамены на повышение квалификации?

Семпай. За окнами времена года.

Тензо задумчиво приподнял бровь; это было очень давно, и чего вдруг Какаши вспомнил.

— Ты мог бы сдать. Как думаешь?

Еще до войны, до всего, он действительно думал об этом. Иногда, когда казалось, что не отягощенная жизнь, в которой не было ничего, кроме работы, превращалась в рутину.

— Раз уж они всерьез решили сделать меня хокаге, — он криво улыбался под маской, — ну, знаешь, я бы хотел, чтобы ты был в моей личной гвардии. Капитаном я имею ввиду.

Он не решился. Стаж, рекомендации, опыт, — все данные, но одно единственное сомнение, о котором он не хотел говорить. В конце концов, он всегда отворачивался от неудобных вопросов.

— Я подумал… Знаешь, мы могли бы снова работать вместе. Как раньше. Было бы здорово.

Телохранители никогда не покидали деревню. Они даже среди АНБУ считались призраками, так редко их видели; одна миссия — один приказ. Похоже он все-таки здорово перепугался, — думал Тензо, смотря как Какаши задумчиво гладит его по руке.

— Как раньше?

— Ну да.

Какаши хотел, чтобы он был на виду, и Тензо совсем не был против, вот только… «на виду» вовсе не значило «рядом».

— Семпай.

Тензо вздохнул и вытащил свою руку из его пальцев.

— Не приходите больше…

Он ни в чем его не винил, не держал зла.

— Пожалуйста.

Просто…

Даже если это было последним шагом, за которым ничего не было, это тоже был своего рода выход.

— Я… я не… — нет, он не знал, что делать.

Какаши чувствовал, как опускаются руки, но мог лишь молча, судорожно искать глазами слова, чтобы сказать наконец:

— Не избавляйся от меня вот так вот, — единственное, что он знал точно: он этого не заслужил.

Тензо лежал, смотря в потолок.

— Почему ты опять пытаешься это сделать? — Какаши не выдержал.

— Дело не в вас, семпай, просто…

— Почему ты так уверен, что мне нет дела до всего этого, что я мечтаю сбежать?

Резко поднявшись со стула, Какаши пошел в обход.

— Ты не прав, понятно? — он резко остановился.

— Да.

— Я серьезно, Тензо. Ты ничего, ничего о том дне не знаешь! Ничего о том, что было! Я ночей не спал, я все на свете проклял, я проклинал каждый божий день, каждый день, когда..! — не договорив, он снова заходил по палате, скрипя подошвами по кафельной плитке.

Тензо приподнялся на локте и сел, стараясь не тревожить руку с катетером:

— Мой. Герой… Вы это хотели услышать?

— Нет, — Какаши остановился, ссутуливаясь и указывая на себя, — я хочу, чтобы ты сказал почему! Я не понимаю, за что? За что ты наказываешь меня?!

Тензо устало покачал головой.

— Никто вас не наказывает, семпай…

— Ох… — Какаши бессильно опустился обратно на стул и вздохнул, откидываясь на спинку и закрывая глаза. — Думай, что хочешь, я не собираюсь уходить, — бросил он, массируя веки. — Можешь выстроить тут стену с шипами, или решетку, кольев понавтыкать…

Чувствуя, как сжимается горло, Тензо не выдержал и дергано рассмеялся, закрывая лицо ладонью.

За грудиной заныло и разболелось, но оно того стоило.

— Не будет никаких стен. Все.

На вопросительный взгляд Тензо неровно развел руками, позволив себе еще раз усмехнуться. Он чувствовал как горят нижние веки и щеки, и его легкое.

— Я не могу. Я больше не могу использовать элемент дерева.

Какаши, снова напрягшись всем телом, сполз на край и подобрал ноги.

— Как… как долго?.. — спросил он, словно забыл, что повышал голос всего минуту назад.

— Знаете, — Тензо потер глаза, — я, я иногда позволял себе думать... что, если бы его не было... что, если бы это был не я… Я мечтал, что однажды проснусь и пойму, что его нет. Мне всегда хотелось быть чем-то большим, чем приложением к моей силе… Но теперь не осталось ничего. Ничего, кроме пустоты, которую мне нечем заполнить.

— Значит, мокутон исчез? Навсегда?.. — сказал Какаши словно себе самому.

— Нет, — качнув головой, Тензо продолжил, — я все еще чувствую его в своем теле. Но клетки не откликаются, и я не знаю, что сделать, чтобы его пробудить.

Он замолк на мгновение.

— Когда заболел, я подумал, может быть это то, что он ждет.

— В смысле? — о, да, Какаши уже понял, к чему он клонит.

— Он мог бы проснуться, чтобы спасти мою жизнь.

— Знаешь, ты всегда был таким… — медленно проговорил он, устало взъерошив волосы. — Всю жизнь ты думал только о мокутоне, о том, как его защитить. Что бы с тобой не происходило, в первую очередь ты всегда думал об этих проклятых генах.

— Это называется ответственность.

Какаши скрестил руки на груди и, откинувшись на спинку стула, отвернулся к окну. Пожевал щеку.

— Господи, ты сам, смотря мне в глаза, говорил, что умрешь за него. Ты знал, что это для меня значит, и все равно делал это. Говорил мне в лицо, что убьешь себя, лишь бы он не попал к не тем людям. Ты на самом деле всегда был таким.

Зло сверкнув глазами, Тензо дернул уголком рта:

— Я готовился. Я был готов к этому. Потому что я знал, что рано или поздно случится то, что случилось.

— Наши силы делали нас похожими.

Две пародии на великие кланы.

— Мы. Не. Похожи, — процедил он, однако Какаши не останавливался:

— Но ты ради своей силы жизнь положил.

— Не вам меня осуждать.

— Ты прав, прости… — он постарался говорить тише. — Я не осуждаю. Просто Обито, он...

— Этот ублюдок ломал мне кости, чтобы заставить меня говорить.

— Он просто…

Рассержено выдохнув, Тензо потер веки и сказал тихо:

— Семпай, мне плевать, понимаете? Вот честно. Если вы простили ему все годы, когда вы мечтали лежать рядом в могиле, то это ваше право. Я никогда не прощу его. Ни за тех людей, что погибли, ни за ярмо, которое он повесил на вашу шею.

Не стоило поднимать эту тему, тем более, Тензо был прав. Какаши понимал это, перелезая со стула на больничную койку и придвигаясь поближе. Раньше кохай позволял ему сидеть на своей кровати с ногами, как он привык — все это осталось вдруг так далеко.

В коридоре, снаружи, кто-то, переговариваясь, ходил, стуча каблуками, где-то шумела вода.

— Слушай, если дело во мне…

Ничего не выражающий взгляд:

— Дело не в вас, семпай, и не в ком-либо.

В молчании прошла наверное пара минут, прежде чем Тензо очнулся и поднял голову:

— Я не должен был выжить, — наконец заключил он тоном таким, словно только что осознал это. — Элемент дерева должен был быть уничтожен вместе со мной. Столько смертей можно было предотвратить.

Какаши ударил ладонью по простыни.

— Вот об этом я и говорю. Ты ни о ком не думал. Даже о себе.

— Это был мой долг, — Тензо поджал губы, будто от боли.

— Прекрати. Каждый раз у меня все сжималось от страха, когда я понимал, что ты мог просто, не секунды не колебаясь, сделать то, чем всегда грозился! — снова повысил голос Какаши, он уже просто не мог это слушать.

— В том-то и дело! — Тензо, сгорбившись, стиснул руками голову, — Не мог! И никогда не смог бы!

— Почему?

— Да потому что! Потому что, в отличие от тебя, я любил жизнь, Какаши! — выкрикнул он, наконец-то себя отпуская. — Я так любил жизнь, я был так благодарен, что мне дали шанс прожить эту жизнь! — он задыхался. — Я любил ее не смотря ни на что!.. Я те.! лю…

У него покраснели нижние веки.

— Есть кое-что, что тебе не понять. Я одинок. Не так, как ты... — Тензо дрожаще выдохнул и отвел взгляд. — Но то что я привык к такой жизни не значит, что мне никогда не хотелось чего-то большего.

— Тензо… — Какаши поднял к нему руки.

— Но теперь я понимаю, что без моей стихии меня просто не существует. И я не могу жить как раньше, зная, сколько людей погибло из-за того, что мне было страшно умирать, — он шмыгнул носом, — Ты не знаешь, каково это.

Не чувствуя сопротивления, он потянул кохая к себе за плечи.

Но смотря Тензо в лицо, Какаши вдруг осознал, что видит себя. Та же болезнь, когда от жизни остается только усталость и печать нелюбви на лице, погасившая взгляд, заломившая губы.

— Ты прав, — севшим голосом проговорил он, положив руку ему между лопаток. — Но я знаю, что значит жить, замкнувшись в своем горе. Я не хочу, чтобы ты был, как я.

Тензо сидел, склонив голову ему на грудь.

— Какаши… Мне так… одиноко.

Тензо не заслужил этого, но, как и многие до него, вернулся с войны не своим. Эта «болезнь», которая не давала жить и дышать, Какаши видел, что у Тензо не хватало сил вынести это. То осознание, что пришло к нему…

— Просто хочу, чтобы ты помнил: я каждый день умолял тебя вернуться ко мне. И я до сих пор не знаю, как выразить благодарность за то, что это случилось. Ты прав, я правда не понимаю, почему элемент дерева так много для тебя значит, но знаешь, пока его нет, ты мог бы немного пожить для себя. По-настоящему, как ты хотел.

Он сглотнул слезы сдавленным горлом.

— Я не могу…

— Я не хочу, чтобы ты думал, что тебе было лучше исчезнуть.

…в момент самого сильного в жизни отчаяния.