Бравые домохозяйки на страже семьи (джен)

Петуния Дурсль, в девичестве Эванс, являла собой образец добродетели. Даже признанные сплетницы — миссис Форкс и миссис Литлс, собираясь субботним вечером за чашкой чая, чтобы посудачить о соседях, не могли сказать об этой молодой женщине плохого слова. Как бы им этого ни хотелось. И даже ставили ее в пример менее добродетельным соседкам.

И то правда. Дом номер четыре, принадлежавший семейству Дурсль, заметно отличался от таких же однотипных коттеджей Тисовой улицы. Своим ухоженным, сочным, ярко-зеленым газоном. Цветущими пышным цветом до холодов розами и свежепокрашенным белой краской штакетником, на который казалось даже пыль не садится.

Дамы из общества садоводов, коим посчастливилось побывать у Дурслей дома, тоже не отставали от соседей и вовсю превозносили Петунью, как идеальную и чистоплотную хозяйку. В доме, несмотря на наличие двоих детей, наблюдалась абсолютная чистота и порядок, а ее обязательная выпечка на благотворительную школьную распродажу была выше всяких похвал.

Но особого восхищения Дурсли сподобились, когда взяли на воспитание маленького племянника Петуньи, Гарри, подкинутого им на порог одной холодной осенней ночью. Мальчишка, к слову, оказался проблемным, даже говорят недоразвитым и склонным к хулиганству. Но тем большего уважения заслуживала эта святая женщина, которая твердой рукой старалась вернуть заблудшую душу обществу. О чем не переставал напоминать пастор Вильямс почти в каждой воскресной проповеди, ставя Дурслей в пример, как идеал христианского терпения и долга.

Сама женщина, конечно, знала, какое впечатление она производит на соседей. Когда мужчины одобрительно и с ноткой досады, провожали взглядом ее семью, стоило только им всем вместе выйти на прогулку. И это несмотря на то, что их спутницы могли быть красивее и даже моложе ее. В то время как сами красотки за слащавой улыбкой не скрывали зависти, признавая ее превосходство. Всем соседям давно было ясно, что Вернон — чрезвычайно удачливый сукин сын, раз смог заполучить себе такое сокровище.

«Кто бы знал, — довольно ухмылялась женщина, оставаясь наедине с собой, — чего мне стоило создать себе такую репутацию».

Петунья всегда была обычной. Типичная англичанка, с немного вытянутым лицом, длинноватой шеей и бледной кожей, что при ее светлых волосах делало ее слишком заурядной. Но на фоне сестры она казалась просто невзрачной дурнушкой.

Лили, ее младшая сестра, была чересчур яркой, словно вытянула все краски из своего семейства, сделав их блеклыми и тусклыми. Родители души не чаяли в младшей дочери, удивляясь, как такой необычный ребенок мог родиться в их семье. Флегматичные блондины с бледно-голубыми глазами, прагматичные и педантичные, а тут — ярко-рыжее, темпераментное и эмоциональное зеленоглазое чудо, непохожее ни на кого из них.

Что касается самой Петуньи, то она сначала тоже поддалась обаянию младшей сестренки и искренне ее полюбила, но с каждым годом ее любовь к ней меркла, а раздражение копилось.

Стоило им всей семьей выйти из дома, как все встреченные знакомые, поздоровавшись с взрослыми и сделав дежурный комплимент старшей сестре (обычно это было «какая достойная маленькая леди»), тут же переключались на младшую и уже не таясь восхищались ее живостью, яркостью и веселостью.

Сначала Петунья не придавала этому значения. Ей даже нравились похвалы в адрес сестренки, ведь она весь день проводила с ней, в то время как родители были на работе. Потому она искренне считала Лили своей собственностью, а кому не понравится, когда твое приобретение, в которое ты столько вложила сил и терпения, нравится другим. Но потом Петунью стало раздражать такое отношение окружающих к ней самой. Они просто ее не замечали, и со временем она стала безликим придатком к собственной сестре.

Если Петунья шла в магазин, то знакомые вежливо с ней здоровались и, не задерживаясь, шли по своим делам. Но когда они были с Лили, каждый считал своим долгом остановиться, и, ласково улыбаясь, немного поговорить с девочками. И Петунья с горечью отмечала, что дело тут именно в обаянии Лили, с которой всем хотелось общаться, в то время как она сама не представляла в глазах окружающих никакого интереса.

Да и о чем разговор, когда собственные родители откровенно выделяли младшую дочь. Нет, они не баловали ее, не задаривали подарками. Но глаза этих всегда сдержанных в чувствах людей, при взгляде на Лили, откровенно светились восхищением и любовью, в то время как самой Петунье доставалось только одобрение и скупая заслуженная похвала, что бы она ни делала. И девочка, с несвойственной возрасту горечью, думала что все бы отдала, за то, чтобы родители хоть раз посмотрели так на нее саму.

Единственное, что примиряло ее с сестрой и приносило ей моральное удовлетворение, было подчинение Лили, которая по малолетству признавала авторитет старшей и беспрекословно ее слушалась. Это было невероятное ощущение, когда ты имеешь власть над тем, кто обладает властью над всеми остальными. Но и эта иллюзия власти испарилась, когда выяснилось, что Лили ведьма. Родители от такой вести пришли в полный восторг, и с тех пор, что бы старшая дочь ни делала, она не могла затмить достоинств младшей сестры.

Глотая ночами злые слезы, Петунья поклялась себе, что когда она повзрослеет, то уедет из этого захолустья, у нее будут большой дом и идеальная семья. Тогда все станут ей завидовать, и родители еще пожалеют, что променяли дочь на пустые фокусы, про которые и рассказать никому нельзя.

Теперь, спустя много лет, Петунья могла смело сказать, что она выполнила обещание и стала идеальной женщиной, женой и матерью, а ее семья вызывала здоровую зависть у всех, кто хотел бы семью, как в телевизионной рекламе.

Женщина поняла, что быть душой компании ей не светит, и создала себе образ в стиле Марлен Дитрих. Холодная элегантность и сдержанность подошли ей много больше, чем яркость и живость сестры.

С зеркальной глади на нее смотрела ухоженная блондинка, стройная, элегантная и полная достоинства. Петунья здраво рассудила, что коль ей не дано пленять сердца романтикой и любовью, то внушать восхищение и уважение в ее силах, и сильно преуспела в своем стремлении.

Но самыми главными своими достоинствами она считала свой ум и аналитическое мышление, доставшиеся ей от прагматичного отца, и которые она тщательно прятала под внешностью слабой и недалекой блондинки, которой, однако, все же присуща толика здравого смысла. С помощью этих черт она мастерски манипулировала людьми и всегда извлекала для себя пользу.

Например, Вернон, к которому она в притворной растерянности прибегала по любому поводу, искренне считал себя хозяином в доме и главой семьи. Когда как сам того не замечая, жил, ел, спал, одевался, работал и любил только то, что позволяла ему жена, свято веря при этом, что это его выбор и мнение.

Вернон стал самым весомым приобретением Петуньи и ее билетом в светлое будущее. Женщина внутренним чутьем почувствовала потенциал в совершенно обычном, невзрачном парне и, оценив перспективы и риски, приняла решение. Разработав стратегию, она принялась за дело, и не прошло и трех месяцев, как обалдевший от смелости парень, неожиданно для себя самого сделал ей предложение.

Ее недалекие подружки поначалу очень удивлялись тому, что она нашла в такой посредственности, презрительно хихикали за ее спиной и со снисходительной жалостью поглядывали на неудачницу, хвастаясь своими красавчиками-парнями из местной футбольной команды. Но как же они кусали локти от досады, когда впоследствии Петунья приезжала навестить родителей на новом автомобиле, одетая по последней Лондонской моде. И за чашкой чая, как бы между прочим замечая, что их новый коттедж находится в престижном районе и всего в каких-то двадцати милях от Лондона. А Вернону дали очередное повышение и премию, которую они потратили на недельный отдых на Лазурном берегу.

Так что по большому счету жизнь Петуньи удалась, но не все было так просто.

Когда дом был куплен и обставлен, тревоги по поводу работы мужа остались позади, и в их жизнь пришла стабильность, Петунья поняла, что она несчастна. Казалось, живи, радуйся и грейся в лучах чужой зависти тех, у кого судьба сложилась не так благополучно, но женщина не могла лгать самой себе.

Каждую ночь, лежа рядом с громко храпевшим мужем, она анализировала свою жизнь, и в ней закипало раздражение. Да, она воплотила в жизнь все свои мечты, все, кроме одной, без которой, как оказалось, ничего не имело значения. В ее жизни не было любви… Той самой, банальной любви, которой ей не хватало с самого детства. И особо ее отсутствие чувствовалось именно сейчас, ночью, в темноте, рядом со всем довольным мужем. Да, он был ее опорой и надежной стеной от любых невзгод, но, по сути, это был посторонний ей человек, с которым ее кроме быта, общей постели и амбиций ничего не связывало. На самом деле, на его месте мог оказаться любой, и сейчас, в темноте спальни, это чувствовалось как никогда остро.

Они с Верноном не любили друг друга. Их брак был основан на твердом расчете, здравом смысле и выгоде. Нет, первый год Вернон пылал несвойственной ему страстью, но когда новизна ощущений притупилась и гормоны утихли, муж успокоился, вновь стал самим собой и зажил простой жизнью обывателя. У него был уютный, чистый дом, в который не стыдно пригласить гостей. Престижная высокооплачиваемая работа, а по вечерам его ждали заботливая жена и вкусный ужин. А ночью, при желании, секс, пусть не такой страстный, как в молодости, но свою долю удовольствия он получал, а большего от жизни мужчина и не желал, его все устраивало.

Петунья, по сути, рассуждала так же, но, видимо, женщине этого было мало. Лежа бессонными ночами, она осознавала, что вся ее жизнь — сплошное притворство и зависть. Прийти к такому выводу было неприятно, но против правды не попрешь, — она могла врать другим, но не себе. Она завидовала всем этим влюбленным парочкам, которые не таясь, смотрят друг на друга, словно они одни на свете, и их совсем не беспокоит отсутствие чего-либо в жизни. И сколько бы она не строила презрительных гримас и не кидала уничижительных взглядов в их сторону, она знала, что у них-то как раз все правильно, и против воли завидовала им. Ведь никто никогда не смотрел так на нее саму.

На самом деле женщина себя не любила и где-то в глубине души испытывая стыд, считала, что не достойна любви. Это были странные выводы, которые она скрывала даже от себя самой.

«Люди ужаснутся, если узнают, какая я гадкая притворщица на самом деле», — с горечью думала женщина, стараясь побыстрее спрятать свои мысли как можно глубже.

Правда в том, что она любила сестру и родителей, а не ненавидела. И не считала магию уродством и ненормальностью, а восхищалась ею. Но эта правда приносила столько боли, а желание было так недостижимо, что она предпочла ненависть и злорадство той душевной агонии, что ее терзала непрекращающейся завистью.

Она обожала Лили и жутко ей завидовала. Ее женственной фигуре с приятными глазу изгибами, ее ярким волосам и уникальным глазам. Ее умению запросто очаровывать и мужчин и женщин. Ее общительному и веселому нраву, ее такой непохожести на свою старшую сестру. Но больше всего завидовала ее Магии.

Петунья и сама была привлекательна. Но как бы она за собой не ухаживала и не старалась хорошо выглядеть, она никогда не была собой довольна. Не потому, что была не удовлетворена результатом, а потому, что она не Лили. На самом деле ей не просто хотелось быть похожей на Лили, а быть самой Лили, — красивой, яркой ведьмой; и осознание того, что это, в принципе, невозможно, и питало ее зависть и ненависть.

Когда Петунья поняла, что в ней зародилась новая жизнь, она подумала: это и есть решение всех ее проблем. Ребенок примирит ее с действительностью и будет искренне ее любить, а как же иначе? А она, в свою очередь, подарит ему всю свою нерастраченную любовь и обретет гармонию и смысл жизни. Так и случилось.

После рождения Дадлика все потеряло значение. Все, что отвлекало от общения матери и сына раздражало и вызывало злость, даже супруг… Особенно супруг. Вся жизнь семьи завертелась вокруг маленького чуда. Вернон из «просто мужа» превратился в «отца ее ребенка», и главным его достоинством для нее стала «перспектива». Ее сын не должен ни в чем нуждаться и точка.

Она опять задумалась, рассчитала риски, и вот уже Вернон — владелец собственной фирмы по продаже дрелей. Это устроило всех. У мужа появилось собственное дело, а Петунья радовалась, что он перестал забирать внимание, предназначенное сыну, на себя. Он так уставал, что даже не настаивал на сексе, что очень устраивало молодую мать, которая кроме как о сыне, ни о чем другом и думать не могла. Она даже не экономила время на вкусных ужинах, заметив, что после обильной трапезы Вернон уже с вечера клевал носом, а ночью спал как убитый. Так что Вернон, сам того не подозревая, пал жертвой материнской любви и ожирения, и после года подобной жизни так привык, что и не помнил, что когда-то было по-другому.

Жизнь налаживалась, когда судьба подкинула женщине очередной сюрприз в лице маленького племянника, сына внезапно погибшей Лили. Конечно, если бы Петунья не была знакома с волшебниками, то она бы без колебаний отдала ненужную обузу в приют. Но здраво рассудив, что маги добьются своего в любом случае, и тогда может пострадать Дадлик, оставила мальчика в семье, а просчитав выгоду, и вовсе успокоилась. Этот случай послужит дополнительным плюсом к ее репутации, да и у сына будет друг с кем всегда можно поиграть, все же она будет сама растить племянника и знать о нем все, это много лучше, чем незнакомый ребенок. Но все пошло не совсем так, как она планировала.

Первый год она относилась к мальчику весьма доброжелательно и заботилась о нем, хотя, конечно, всю свою любовь отдавая сыну. Но потом у Гарри случился магический выброс, и ее отношение к нему резко поменялось.

Во-первых, она испугалась за Дадлика, а во-вторых, поняла, что ребенок — маг, как и родители. А какой смысл привязываться к мальчику, если в одиннадцать его заберут в волшебную школу. Да и предательство сестры все еще было свежо в памяти.

Разве маги способны на привязанность и благодарность? Они же думают, что магглы, как они презрительно простых людей называют, им обязаны, и не стесняются родню собственную использовать к своей выгоде. А сами брезгливо кривятся и стыдятся, делая вид перед такими же ненормальными, что у них и вовсе такой родни нет.

Лили, вон, за всю доброту и заботу Петуньи отплатила злой неблагодарностью, да еще и насмехаться не гнушалась и сама, и ухажера подключила, а потом и мужа с приятелем. А на похороны родителей так и не приехала, несмотря на то, что они ее любили до ужаса. И за матерью, когда та слегла после смерти отца, тоже не ухаживала, да и не навестила ни разу, война со злом у нее там. Так что не стоил этот, такой же, как все остальные ненормальные, племянник, ее усилий. Одно разорение от него. Да и ничего хорошего ждать в будущем от мальчишки не приходится, и пусть доволен будет, что за порог не выкинули и крышу над головой дали.

Вот так и жили. После пятого выброса подсчитали убытки и переселили мальца в чулан под лестницей. А почему мать от сына должна отрывать, и за каждым разом ремонт делать, и технику покупать ради подкидыша? Да и к работе постепенно приучать стали, чтобы не дармоедничал и расходы на него окупал.

Пацан сначала истерики закатывал, а потом привык. Спуску ему не давали, огрызаться не позволяли, так и шнырял тихо поблизости, и Петунья иногда и вовсе забывала, что у нее племянник живет.

Время как-то очень быстро промелькнуло, и малыш Дадлик — мамина радость, внезапно вырос, и к Петунье снова вернулась хандра. Сынок все чаще стал проводить время вне дома, в пять лет пошел в младшую школу, продленка, кружки. Петунья почувствовала себя совсем одинокой и привычно оценила ближайшие перспективы. Они не радовали. Такими темпами ее ждет одиночество, а до того времени, когда Дадличек подарит ей внуков, еще долго.

Петунья всегда хотела большую семью и троих детей. Двух мальчиков и девочку. Она живо представляла себе, как они выглядят, придумала им имена и грезила, как они всей семьей едут отдыхать на побережье. И ребятишки, которыми все восхищаются, бегают по пляжу и со смехом достают Вернона, пока она вальяжно лежит под зонтиком на шезлонге с бокалом безалкогольного коктейля. А потом, как сверкают гордостью ее глаза, когда повзрослевшие дети получают дипломы об окончании колледжа, и сам директор жмет ее руку и благодарит за то, что она с мужем прекрасно их воспитали. Как она плачет от счастья на свадьбе дочери, и еще много таких обычных, но таких дорогих каждому моментов жизни.

К сожалению, с мечтой о детях рано пришлось расстаться. Ее худощавая, как у молодой девушки, спортивная фигура, не склонная к полноте, которой она гордилась, ее подвела. У нее оказался узкий таз и роды Дадлика, который родился очень крупным, чуть не стоили ей жизни. Врачи прямо сказали забыть о мыслях о детях, если хочет жить, а оставлять сына сиротой она не планировала.

Чем дальше Дадлик от нее отдалялся, тем больше она переживала, и тем чаще ее охватывало отчаяние. На этой волне женщина раздражалась все больше и приспособилась срываться на племяннике. Ведь за столько лет привыкнув носить маску, Петунья не могла себе позволить раздражаться просто так, без повода. А так, вроде бы и повод был, и все были довольны.