Кто говорит? (джен)

Телефон никогда не звонил по ночам. Кем бы ни были мои странные собеседники, мой сон они берегли. Но как-то в середине декабря телефон зазвонил в неурочное время — в четыре утра. Был вторник, через пару часов мне надо было вставать на работу, и я, укрывшись с головой одеялом, считал трели. Вылезать не хотелось, а звонившему явно что-то было нужно, так что после десятого сигнала я сдался.

— Алло? — прохрипел я в трубку.

— Мне нужно... тепло? — голос был робкий и сомневающийся, я мгновенно узнал его. — Мне холодно, — уже тверже.

— Ничем не могу помочь, — я собрался с силами. — Повесьте, пожалуйста, трубку.

— Мне нужно тепло. Мне холодно. Я хочу согреться, — на том конце провода продолжали что-то лепетать, но я уже нажал отбой.

Через минуту телефон зазвонил снова. Я взял подушку и одеяло и ушел в ванную, кое-как свернулся калачиком на полу и закрыл глаза. Это абсолютно точно была она. И что теперь делать?

Последний раз я видел ее за день до того, как нашел эту квартиру. А еще раньше — на ее похоронах.

Мы прожили вместе четыре неплохих года: познакомились на работе, как-то быстро сошлись и съехались. Снимать квартиру вместе было дешевле. Если позволяли финансы, путешествовали, если нет — сидели дома каждый за своим ноутбуком. Ссорились, конечно, но в основном из-за быта — чья очередь мыть посуду, почему я не вытер за собой крошки, а она — воду в душе. Про свадьбу и детей не думали особо, плыли по течению. Казалось, все успеем.

Ее и еще пару человек сбил на переходе стритрейсер. Не успел затормозить на красный, и машину занесло. Она погибла на месте, остальные выжили.

Похороны и пару недель после помню плохо. Спать все время хотелось, я ложился и смотрел в потолок. Там дергались тени, складывались то в знаки, то в буквы, мне казалось, что в них есть смысл. Потом я включал свет, тени исчезали, и на потолке я будто видел нашу с ней жизнь — как кино на белой простыне. Ссоры наши мелкие, секс, утреннюю суету, вечерние посиделки. Когда надоедало, я щелкал выключателем, и тени приходили снова.

Потом я очухался немного, собрал ее вещи — все, что посчитал нужным, — и отдал родителям; прибрался, поменял зачем-то замки и стал жить дальше. Ну как стал: теням не верил больше и кино на потолке не смотрел, только фотки на ноуте. Спал плохо, к доктору сходил даже — таблеток отсыпали щедро, но мне не хотелось.

В общем, жил и жил, а однажды пришел с работы, дверь открыл, а посередине комнаты стояла она. В красном пальто, в котором в тот день была, когда ее сбили. Стояла и оглядывалась по сторонам:

— Ой, ты тут все поменял, так хорошо стало.

Я молчал, слов не было никаких, а она:

— Пойду чай поставлю, так горячего хочется, — и пальто сбросила на кресло.

Щелкнула кнопка. Не помню, как я сделал два шага до двери. На кухне было пусто, чайник шипел — вода едва закрывала донышко. Я его выключил и обернулся. Пальто на кресле не было. И ее не было.

Она появлялась время от времени, мне не удалось понять закономерность: то два раза в неделю, то ни одного. Всегда только когда я был дома. Перекладывала вещи, включала горячую воду, оставляла свет. Первое время я боялся подходить близко, потом решился если не дотронуться, то хотя бы в шаге постоять, на расстоянии вытянутой руки. Не получалось, она тут же отходила или исчезала, не подпускала к себе близко. Разговорить ее тоже не получалось:

— Ты что здесь делаешь?

— А где моя кофта, та, зеленая? Я замерзла.

— Нет кофты, родителям твоим отдал.

— Зачем им, маме мала будет.

— А тебе зачем?

— Холодно мне. Пойду в душ.

Когда в очередной визит она включила газ, чтобы погреть над ним руки, я струсил и обратился к риэлтору. Дальше все понеслось — переезд, телефон, новая жизнь. Но она все-таки нашла меня снова.

Утром я позвонил Роману и путанно объяснил, что случилось. Он молчал недолго:

— Бывает.

— И что мне делать?

Мне показалось, что он пожал плечами:

— Дать ей, что она хочет.

— Тепла она хочет.

— Вот и дай ей тепло, — Роман был спокоен, а я взбесился.

— Как? Она умерла! Мне могилу поджечь? Одеяло туда принести? Выкопать тело и обнять?

— Я не знаю, — Рома вдруг устало выдохнул. — Правда не знаю. У Семена спроси, может, он что подскажет. Я тоже наведу справки. Жди звонка.

Я от злости швырнул мобильник на диван. В голову лезли всякие страшилки. Она знает номер телефона, она придет за мной. Она нашла меня. Дальше по всем законам жанра я умру. Умирать не хотелось.

Рабочий день я просто не запомнил. Семен позвонил сразу, как я вошел домой:

— Простите, ничем не могу… Мы слышали о таком, но… Только выполнить ее просьбу. Вы всегда знаете, как помочь… — он говорил и говорил, но я слышал только одно — “нет”.

— Спасибо, Семен. Шоколада пока не надо? Боюсь, мне сейчас может быть не до того.

— Что вы, у нас благодаря вам большие запасы. Берегите себя, все образуется.

Роман был более лаконичен:

— Сходи на старую квартиру, узнай, все ли там в порядке.

— Зачем?

— Ну, — он замялся, — просто сходи.

— Понятно, что ничего не понятно, — и тут я решился спросить: — Откуда она звонила?

— Не знаю, — он вздохнул. — Сходи на квартиру, никто из нас все равно не сможет.

К счастью, ночью телефон молчал. Я не спал, сидел на подоконнике и разглядывал парк. Близилось полнолуние, и мне казалось, что Медведь гуляет в парке пока еще человеком; я пытался его разглядеть сверху. Мне было страшно. Намного страшнее, чем при первой встрече с тем же Медведем или когда я понял, кто такой Семен. Они выглядели и вели себя как люди, она же совершенно точно больше не была человеком. Наверняка и они не знали, что с ней делать, но и Роман и остальные пытались как-то поддержать меня, и я это оценил. С другой стороны, на этой квартире свет клином не сошелся, и я вполне мог позволить себе поменять жилье еще раз. Может быть, больше она меня не найдет. Но бросить дежурства на телефоне я не мог — они стали частью моей жизни, у меня появились друзья и какое-никакое хобби. Я уговаривал себя, спорил сам с собой вслух и вырубился под утро. Последней ясной мыслью была та, что дважды мы с ней уже встретились, третья встреча будет решающей. Это же волшебное число.

Проснулся я через два часа и, невыспавшийся, побрел на работу. Там меня посчитали больным — видок, видимо, был еще тот — и отправили домой лечиться. Домой я не поехал, а двинулся на старую квартиру. Там все было в порядке, никаких привидений и шалостей с кранами. На мои осторожные расспросы новые жильцы пожимали плечами и мотали головой. Я вернулся домой, лег в кровать, но сна не было. Запросить распечатку вызовов на станции? Но мне не дадут, надо просить Ядвигу Петровну. Отключить телефон? Нельзя, я обещал. Завалить его подушками и спать в ванной? Я хмыкнул. Так себе перспектива, но на первое время сгодится. Хуже всего было, что меня самого знобило — то ли от недостатка сна, то ли от нервов. Я закутался в одеяло, накрылся сверху пледом и забылся тревожным сном.

Меня разбудил Медведь:

— Ты извини, — начал он.

— Да ладно, — я сразу понял, что новостей нет, и обрадовался, что просьб, кажется, тоже не будет.

— Мы ищем, — твердо сказал он. — Нехорошо это, что девочка вернулась. Неправильно.

— Ага, — чуть не расхохотался я, — да кто бы говорил!

Медведь выждал, пока я выскажусь.

— Слушай, я понимаю, — он и правда понимал, я это чувствовал. — В нашем мире не настолько много чудного, поверь. Да, мы — оборотни, кровососы, лошади однорогие — но мы из плоти и крови. С нами можно договориться, нас можно понять.

— Ты как Семен заговорил, — улыбнулся я.

Медведь хмыкнул:

— Скажешь тоже, — и зачастил как обычно. — Если в необычное время звонок — не бери. Роману смс скинь. И дрыхни больше. Боюсь, она тебя изводить будет, — он вздохнул. — От Щенка привет.

— И ему, — но Медведь уже повесил трубку.

Провидец чертов. Она доставала. Телефон начинал звонить в три часа ночи и, не переставая, звонил до пяти. Прятать аппарат в диван, туда, где его нашел, я не стал. Просто клал сверху подушку, сам уходил в ванную, но никогда не засыпал, а слушал и слушал бесконечные трели. Скидывал Роману смски, лежал, пялясь в пустой белый потолок, и ни о чем не думал. Днем мне тоже не спалось, я дергался на каждый звук, ждал новостей. Вечерами по очереди звонили Медведь и Семен, что-то рассказывали, просили какие-то мелочи — на пару кликов мышкой. В общем, удачно создавали иллюзию того, что жизнь продолжается. На работе я взял отпуск.

— Семен, — спросил я как-то из любопытства, — А у вас книги есть какие-то свои? Или старожилы?

— Книг нет, — он вздохнул. — А легенды и сказки — есть, конечно.

— Похожие на наши?

— На человеческие? Во многом. Люди учат детей выживать, и мы тоже.

— А Роман… Он один такой?

Семен засмеялся.

— И да и нет. Есть еще единороги, не перевелись. А такой уникальный — конечно, один-единственный. По доброй воле они не любят с людьми дело иметь.

— А телефон?

— Таких маяков хватает. С годами, правда, тухнут, но потом могут и разгореться. Ты отличный смотритель, твой маяк ярко горит.

— Маяк?

— А что, аналогия не нравится?

— Да ничего так…

После этих бесед тревога отступала, и я быстро засыпал. Снились мне рукописные книги из выделанной кожи со странными рисунками — то ли луна кровавая, то ли кровь ровными круглыми пятнами; седые волки-оборотни, лежащие у костра; кентавры в кожаных куртках с бейсбольными битами; сладкоголосые певички-сирены в коротких блестящих платьях; и над всем этим — далекий свет маяка. Или свет из окна квартиры на тринадцатом этаже, кто его во сне разберет.

День с ночью я окончательно перепутал, кофе пил постоянно, энергетики. Трясло меня то ли от страха, то ли от убойных доз кофеина. Знобило, я надевал на себя все теплые вещи, что мог найти; дома ходил, завернувшись в плед. Из горячего душа выходил красный, будто рак ошпаренный. “Тепло забрала",— злился я сначала, а потом и думать, и бояться, и злиться перестал. Ноги передвигал, трубку брал — и ладно. Спать хотелось только — вырубался в метро, один раз даже в очереди на кассу в “Пятерочке” заснул. А стоило лечь — ни в одном глазу.

Сколько это продолжалось, не знаю — счет времени я не вел. Точно наступил февраль, под ногами уже хлюпало, но ветер пронизывал и пробирал до костей под самой теплой курткой и свитером. Я сидел дома с литровой чашкой кофе и ждал ночного звонка. Но зазвонил не телефон, а мобильник. Рома.

— Живой?

— Частично.

— Не шути так. К метро давай, быстро.

— Что случилось?

— Беда у нас. Ребенок бахамута от родителей сбежал, наверх лезет.

— А я чем помогу? — я судорожно пытался вспомнить, кто такой бахамут.

— Чем сможешь.

Я наспех натягивал куртку, шапку и заматывал шарф. Вроде бахамут — это дракон из какого-то древнего аниме. Или рыба, у Борхеса встречал. Впрочем, разницы для меня не было никакой, я все равно не понимал, что от меня нужно.

У входа в метро меня караулил Роман, он подпрыгивал на месте и смешно вскидывал голову — то ли от нетерпения, то ли от холода. Куртка на нем была короткая. Больше никого не было: станция давно закрылась на ночь.

— Наконец-то, — он выдохнул изо рта облачко пара.

— Рыба или дракон?

— Ни то ни другое. Сам увидишь.

— Что делать-то?

— Помогать!

Тем временем мы вошли в пустой холл. Кассы были закрыты, основное освещение выключено, и я почувствовал себя героем Глуховского. Страшно не было, наконец меня охватил азарт и проснулось любопытство. Мы перемахнули турникеты и сбежали по застывшему эскалатору.

Кажется, мы были последними. Внизу, на платформе, кучками стояли люди. Или нелюди, по виду сразу и не разберешь, а присматриваться было некогда. Я увидел Семена и махнул ему рукой. Он не заметил, он напряженно смотрел в глубину туннеля, словно поджидая опаздывающий поезд. Медведь стоял в кольце подтянутых парней, по виду — спортсменов. Я узнал Щенка — Медведь положил ему руку на плечо. В центре толпы я увидел — второй раз в жизни — свою квартирную хозяйку. “Точно ведьма", — убедился я. Волосы у нее были небрежно собраны в косу, по полу волочилась длинная обтрепанная юбка, а пальцы с длинными когтями сжимали — я прищурился — айфон. Она бросила на меня взгляд, затем снова уставилась в телефон. Все молчали.

Из правого туннеля временами раздавался низкий звук, будто кто-то мычал или стонал. Звук был плотным, почти осязаемым, пробирал насквозь. Он то становился громче, то слегка затихал, но чувствовалось, что что-то приближается.

Ядвига Петровна махнула рукой с телефоном, привлекая внимание.

— Он рядом.

Толпа нестройно загудела.

— Есть идеи?

Вязкая тишина и снова низкий стон, еще ближе.

— Наверх ему нельзя, погибнет. Маленький еще.

— А что делать-то? — выразил общее мнение одинокий выкрик. — Силой не пускать?

Ядвига Петровна на мгновение задумалась.

— Колыбельная. Нужна колыбельная. Надо, чтобы он заснул.

— Петь вслух? Давайте тогда репетировать! — я так и не понял, издевался этот одиночка или был серьезен.

— Конечно нет, дубина. Пойте про себя. Думайте о хорошем, желайте ему крепких снов. Он просто ребенок.

— Ничего себе малыш…

В этот момент из-под свода показался бахамут. Он был похож и на рыбу и на дракона, но больше всего походил на гигантского аксолотля. Светлая, почти белая шкура, четыре тонкие лапки; наросты на голове, совсем не похожие на наружные жабры; плоский рыбий хвост. Маленькие глазки на плоской морде и широкий рот, растянутый в улыбке. Был ли он разумен, что им двигало, откуда он выбрался — в моей голове пролетело множество вопросов. А бахамут медленно полз, перебирая лапами, занимая всю ширину туннеля.

— Контактный рельс отключен, — шепотом ответил мне Рома, когда я вопросительно посмотрел на него. Хотя бы один ответ.

Бахамута было жалко. Он больше не улыбался. Ему было жарко и тесно, тонкая шкурка покрыта ссадинами и порезами, когти на слабых лапах обломаны. Он пытался заползти на край платформы, но сил и места для маневра не хватило. Тогда он тоненько завыл, плюхнувшись нежным пузом обратно на жесткий рельс. Совсем как ребенок. Абсолютно нечеловеческий ребенок. Я видел мелких гремлинов, жеребят кентавров, младшую сестру банши и мелких волчат-оборотней, все они были — ну, относительно — людьми, бахамут же был чем-то совершенно иным, но при этом вписывался в их мир полностью, без остатка. “Он точно разумен, — подумал я. — Нас собрали, чтобы мы как-то на него подействовали, все вместе, он слишком силен". Но в чем была его сила, я так и не понял.

Толпа молчала. Ядвига Петровна размахивала телефоном — мне показалось, в такт какой-то песне. Я не был до конца уверен, но решил, что всем известное “Баюшки-баю”, наудачу подхватил ритм, начал раскачиваться и гудеть под нос без слов. Рома покосился на меня, на Ядвигу, обреченно выдохнул и тоже загудел. На нас начали оглядываться, Ядвига Петровна одобрительно закивала, и через несколько минут весь народ на платформе слаженно покачивался и гудел “Баюшки-баю” себе под нос. Было в этом что-то гипнотическое, сонное: мерный гул и покачивание, будто перед носом бахамута медленно колебался гигантский мобиль.

И это сработало. Бахамут недоуменно смотрел на нас слезящимися глазами, затем начал ворочаться на рельсах, укладываясь на бок, как ребенок. Мы качались и гудели колыбельную долгие полчаса, пока он не закрыл глаза. Я сам еле стоял на ногах, хотелось спать, а мир вокруг казался каким-то нереальным.

Ядвига Петровна подняла руку, и все замолчали.

— Всем спасибо, можно расходиться.

— А дальше? — спросил я у Романа тихо.

— Оборотни помогут унести, наши люди в метро все уберут и закроют.

— Я пойду?

— Ага, — Роман не отрываясь смотрел на бахамута. — Жалко его, да? Маленький такой.

— Жалко, — но представлять взрослого бахамута мне было страшновато. — Слушай, а откуда он вообще здесь? Мифология же не та.

Рома тихо рассмеялся:

— От верблюда! Мы тебя не смущали — вампиры, единорог, Баба-яга, — а бахамуту ты удивляешься. Ну даешь!

Я отвернулся. Притворяться обиженным было глупо, он был прав: их присутствие в нашем мире меня ничуть не смущало. Но я все-таки сделал вид, что расстроен, и засунул нос глубже в шарф.

Идти наверх по выключенному эскалатору сил пока не было, поэтому я рассматривал спешащих мимо меня людей: кивал знакомым, исподволь разглядывал незнакомцев. Неважно, кем они были на самом деле, они были людьми. Они собрались вместе, чтобы помочь ребенку. Я еще раз посмотрел на бахамута. Он тяжело вздыхал во сне, сжимая и разжимая когти на передних лапах, задние подрагивали, хвост беспокойно дергался. Какие сны ему снились? Я прикрыл глаза. Если бы было можно, я бы упал спать рядом. Мне показалось, он теплый и мягкий. Меня вдруг снова начало знобить.

Платформа быстро пустела. Остались оборотни, пара десятков, Медведь был за главного. Ядвига Петровна тихо давала им указания, и они шустро расстилали на полу сеть из одеял. На левом краю платформы, за их спинами, стояла девушка в красном пальто. Она стояла прямо на краю, покачиваясь на носках.

Я схватил Романа за плечо, он поморщился и сбросил мою руку:

— Что?..

— Ты видишь? Она сейчас упадет! — у меня перехватило дыхание.

— Кто? Где?

— На краю, видишь? Упадет же, ее током ударит.

Он сам схватил меня за плечо — первый раз за все время.

— Там никого нет. Рельс отключен! — но я уже не слышал, а бежал к краю платформы.

Это она. Она хочется согреться, она упадет на рельсы и ее ударит током. Прожарит до самых костей. И все закончится. Это неправильно. В этот раз меня никто не просил о помощи, я бросился спасать сам.

Я почувствовал, что запнулся и уже не бегу, а лечу к краю. Перед глазами мелькнула красная ткань, я попытался ухватить ее пальцами, но они прошли сквозь воздух. Ее не было, не существовало. Сзади кто-то закричал. Через мгновение я вывалился с края грудью прямо на рельсы. Что-то хрустнуло, во рту появился вкус крови.

Я не мог пошевелиться и даже дышать, меня будто накрыло тяжелым одеялом, а сверху еще и придавило кирпичами. Но долго лежать не пришлось, кто-то осторожно поднимал меня на платформу, передавая с рук на руки. Еще секунду спустя я лежал на полу и смотрел в потолок, вокруг меня суетились люди, я не мог разобрать лиц.

— Осторожнее, осторожнее!

— Ребра сломаны, два справа. Открытый перелом голени.

— Скорую вызвали?

— Едут, я с ним поеду.

— Ребенок не проснулся?

— Спит.

— Зачем он прыгнул, не было же никого?

— Морок у него был. Звонки чудились, девушка мертвая приходила. За ней и прыгнул, наверное.

— Морок?

— Точно. Не было ничего. Ни звонков, ни визитов. Мы проверили. Умерла она давно.

Голоса утешали, успокаивали, журили, пока один, женский, не добавил жестко:

— Все закончилось. Сто лет жить будешь.

Бахамут тоненько засвистел во сне. Где-то вдалеке раздался телефонный звонок. Я закрыл глаза.