Демоны без ангелов (джен)

Я закрываю тонированные дверцы и включаю верхний душ. Горячий — до озноба и мгновенно запотевших стекол. Прижавшись лбом к теплому стеклу, чувствую, как по шее и спине барабанит кипяток. Стать бы водой, скатиться горячими каплями вниз и исчезнуть в сливном отверстии. Нет, не могу. Не имею права.

Уже восьмое новолуние — в самую темную ночь — я неизменно переступаю порог Его дома.

Мои походы в душ не вызывают вопросов — для встречи с Хозяином нужно подготовиться. Хотя я, в общем-то, готов заранее — вымыт, выбрит и должным образом растянут. Но эти полчаса в запотевшей душевой — моя передышка, мой промежуточный пункт, мое Чистилище, дающее возможность в очередной раз смириться с неизбежным.

— Время! — жилистый охранник в кожаной набедренной повязке равнодушно смотрит мимо меня, пока я выбираюсь из душа и слабо обтираюсь полотенцем — все равно успею обсохнуть, пока будем идти по бесконечным жарким коридорам.

Почти всегда подо мной зажигают сотни черных свечей — адово пламя. Остальной сценарий по обстоятельствам и настроению Хозяина. Он любит плеть и жесткие соития. Лечить тело и унимать боль запрещено Договором, поэтому остается лишь терпеть и подчиняться. И снова терпеть. И опять подчиняться.

Скоро. Скоро все закончится.

* * *

Первый утренний автобус везет меня обратно в город. Через три часа на работу. Работа временная — я здесь ненадолго. В этом мире я курьер — развожу по организациям документы. Надменные взгляды, брезгливо поджатые губы и вечное недовольство — не вовремя зашел, не все бумаги привез, не там припарковался, не дождался очередного документа. Везде сквозит печать Хозяина, но на все это у меня уже иммунитет. На кого его нет, так это на Него.

* * *

Уже ставшие привычными восемь остановок за город — к его особняку. Сегодня последний раз — тринадцатый.

Хозяин как всегда ждет меня в своих покоях. Стоит мне появиться, он отворачивается от камина и направляется ко мне. Полы его шелкового халата распахиваются, обнажая мускулистое тело. Он красив, но злая похоть, пылающая в его зрачках адским пламенем, вгоняет в дрожь.

Сегодня он создал двойника и предвкушает двойную порцию ощущений. Я тоже. По-своему. Зато, похоже, свечей сегодня не будет, и, наверное, это хорошая новость…

А на рассвете я предстаю перед ним в главном зале.

— Прими свой истинный облик! — сводчатые потолки дробят эхом его могучий голос.

Я расслабляюсь, ощущая, как меняется кожа, как заживают раны и синяки, как расправляется за спиной пара белоснежных крыльев.

— Ты выполнил условия, — произносит Хозяин. — Это делает тебе честь, Светлый. Что ж, Договор исполнен! Ступай, тебя ждут.

Слуга жестом указывает путь. От волнения у меня перехватывает дыхание, и я неуверенным шагом иду вслед за провожатым.

Брат стоит посреди каминного зала, непонимающе оглядываясь по сторонам.

— Камиль! — я кидаюсь к нему.

— Тамиель? Что… Что здесь происходит?

— Все хорошо, — я не могу сдержать слез. — Теперь все хорошо. Боже, как я рад тебя видеть.

Я готов вечно держать его в объятиях, но он напряженно отстраняется.

— Тами, я ведь погиб? — он вглядывается в мое лицо. — Я помню это, помню битву. Так объясни мне, — он снова оглядывает зал, — что все это значит?

— Только то, — сквозь слезы шепчу я, — что ты снова жив.

— Каким образом? — он все больше беспокоится и говорит все громче. — Почему мы здесь, Тами? Я знаю, чей это дом!

— Я тоже знаю, — касаюсь его щеки. — Но это был единственный способ.

Камиль резко выпрямляется и торопится к выходу:

— Я не могу больше здесь находиться!

— Камиль, подожди!

Нас никто не задерживает. В конце концов, Договор исполнен, стороны претензий не имеют.

Я нагоняю его уже на улице.

— Брат!

Он резко разворачивается:

— Что значит «единственный способ»? Как ты мог обратиться к... Бог ты мой, как это вообще возможно? Почему ты не пошел к нашим?!

— Я пошел! — почти кричу я.

— И что? — вторит он мне.

Слезы душат, и мне невероятно трудно произнести это:

— Они сказали — на все воля Создателя, сказали смириться и славить Его, — от кома в горле больно дышать. — Они не стали слушать. Я не мог смириться, брат, прости, — бессильно утыкаюсь ему в грудь.

— А как теперь я смогу смириться с тем, — от его тона спину продирает ознобом, — что мой брат возлег с Темным?

Я растерянно поднимаю на него глаза.

— Это лишь тело, Камиль. Только тело. Малая плата за то, чтобы мой брат снова жил. Я готов отдать больше.

— Я не могу принять такую плату, брат, — он холодно отстраняется и поднимает взгляд кверху.

С небес в сияющем ореоле спускаются две фигуры.

— Мама! Папа! — поднимаюсь им навстречу.

Они с нежностью протягивают руки. Не ко мне, к Камилю. Радуются его возвращению. Но взор их увядает, стоит им взглянуть на меня. Глаза мамы полны слез, взгляд отца — укоризны.

— Тамиель, — суровый отеческий голос заставляет вытянуться в струнку. — Ты подвел нас…

— Нет, отец! Все не так...

— Не перебивай меня, падший! Наш путь — в служении Создателю и борьбе с Темными. Ты преступил черту.

— Да, отец, — я смиренно опускаюсь на колени. — Но я сделал это во имя любви, во имя жизни. Внутри я все тот же. Я всегда буду чтить Свет и навеки остаюсь твоим сыном.

— Отныне у меня только один сын! — молот его слов вбивает душу в стылую землю.

— Вы принимаете мой дар, но отвергаете меня? — я осмеливаюсь взглянуть им в глаза.

— Твой брат жив. Сие свершилось, и мы не можем отказать ему в этом праве. Но ты… Пасть так низко…

Отец тверд, мать прячет потухший взор, Камиль беспечно отворачивается, глядя наверх — там, в туманной дали, его уже с нетерпением ждут.

* * *

Вечная ночь окутывает вершину. Звезды разговаривают с астрологами и помогают морякам. Но для меня они молчат. Звездный свет бьется в клетке немигающих глаз, с закостеневших крыльев осыпается пепел. У подножия Великой Горы сменяются века, а я все вопрошаю безмолвные небеса:

— За что?!

На затылок опускается тяжелая ладонь. Я вздрагиваю. Не раз эта рука касалась моего тела в момент действия Договора. Превращаясь в когтистую лапу, она ломала крылья, рвала в клочья кожу.

Жжет.

— Черт бы их побрал, принципиальных, — вздыхает Он. — Идем, мальчик.

Снег крупными хлопьями неспешно засыпает тропинку и чужие следы. Два следа. Такие разные вначале, они постепенно становятся чем-то схожи.

В снежной пурге затихает голос:

— В приемном зале мне как раз не хватает Стража, и вот что я подумал…

Снегу, в общем-то, все равно…