Демоны без ангелов (джен)

— Ну что ты, малыш? — демон Луций на правах старшего приобнял плачущего ангела. — Что с тобой?

— Я не справился, — прошептал ангел, и его щуплые плечи вновь задрожали. — Опять.

Все понятно. Очередная заблудшая душа свернула не в ту сторону. Младшенький всегда очень из-за этого расстраивается. Демон откинул полы кожаного плаща и присел рядом. Песок был еще теплым, а волны неспешно накатывали на берег, опасливо огибая подошвы черных ботинок.

— Ох, Сиель, разве стоит из-за этого плакать? — Луций вытер мокрые глаза брата — слезы ангела жгли руки. — Если бы я плакал из-за каждого попавшегося мне праведника, я бы затопил Преисподнюю, честное слово.

— Я так старался, — ангел всхлипнул. — Я раскрашивал его рассветы, я тащил его к океану и в горы, делал чай слаще, дождь теплее, попутчиков интереснее, находил красивую музыку, целый плейлист собрал, куда он мне теперь?

И он вновь заплакал.

— Отдай мне, — предложил Луций, глядя, как последние лучи солнца растворяются в синеве океана, и Сиель не заметил опасного пламени, сверкнувшего в глазах демона. — Тебе он действительно ни к чему.

— Почему они так поступают? — ангел опустил голову на колени Луция и уставился невидящим взглядом в темнеющую даль. — Почему? Чего им не хватает? Вокруг них столько красоты, столько яркой, восхитительной жизни. Почему они выбирают алчность, зависть, гордыню, месть, умерщвление? Почему они выбирают мрак? Откуда он берется, если вокруг столько прекрасного?

— Чужая душа — потемки, — демон хмыкнул, оценив собственный афоризм, и успокаивающе опустил ладонь на золотистую макушку брата. — Мрак, он не снаружи, малыш, он внутри. Сидит, таится. Красотой его не вытравишь.

Ангел проплакал до утра, а с первыми лучами солнца всхлипнул в последний раз, выпрямился, вытер рукавом покрасневшие глаза, полез в карман куртки и после долгих поисков — Луций уже заподозрил наличие в кармане у младшего дюжины параллельных миров — достал на свет крошечный серебристый плеер и протянул брату.

— Супер, — отозвался демон, пряча плеер в задний карман узких брюк. — А это тебе, — на его ладони появилась кружка с какао и блюдце с крошечными зефирками. — Твои любимые.

— Спасибо, — робко заулыбался Сиель.

— Пустяки, — подмигнул демон. — Ну, с новым днем, что ли?

— Ага, — глаза ангела лучились теплом.

— Запомни, малыш, — Луций невесомым поцелуем коснулся лба брата, — если они идут другим путем, они не стоят твоих слез.

Он поднялся, отряхнул полы плаща от песка, чертыхаясь, распутал наушники и, махнув ангелу подаренным плеером, неспешно отправился вдоль кромки прибоя.

Сиель помахал ему вслед. На лбу мелкого, там, где губы демона коснулись кожи, розовел свежий ожог. Неопасный. Завтра пройдет. Зато теперь Луций знал, кто виновен в слезах брата. А уж он постарается, чтобы этот смертный достался именно ему и горько пожалел о собственном выборе.

Еще ни одна тварь, смертная или бессмертная, не ушла от кары старшего брата.

Я закрываю тонированные дверцы и включаю верхний душ. Горячий — до озноба и мгновенно запотевших стекол. Прижавшись лбом к теплому стеклу, чувствую, как по шее и спине барабанит кипяток. Стать бы водой, скатиться горячими каплями вниз и исчезнуть в сливном отверстии. Нет, не могу. Не имею права.

Уже восьмое новолуние — в самую темную ночь — я неизменно переступаю порог Его дома.

Мои походы в душ не вызывают вопросов — для встречи с Хозяином нужно подготовиться. Хотя я, в общем-то, готов заранее — вымыт, выбрит и должным образом растянут. Но эти полчаса в запотевшей душевой — моя передышка, мой промежуточный пункт, мое Чистилище, дающее возможность в очередной раз смириться с неизбежным.

— Время! — жилистый охранник в кожаной набедренной повязке равнодушно смотрит мимо меня, пока я выбираюсь из душа и слабо обтираюсь полотенцем — все равно успею обсохнуть, пока будем идти по бесконечным жарким коридорам.

Почти всегда подо мной зажигают сотни черных свечей — адово пламя. Остальной сценарий по обстоятельствам и настроению Хозяина. Он любит плеть и жесткие соития. Лечить тело и унимать боль запрещено Договором, поэтому остается лишь терпеть и подчиняться. И снова терпеть. И опять подчиняться.

Скоро. Скоро все закончится.

* * *

Первый утренний автобус везет меня обратно в город. Через три часа на работу. Работа временная — я здесь ненадолго. В этом мире я курьер — развожу по организациям документы. Надменные взгляды, брезгливо поджатые губы и вечное недовольство — не вовремя зашел, не все бумаги привез, не там припарковался, не дождался очередного документа. Везде сквозит печать Хозяина, но на все это у меня уже иммунитет. На кого его нет, так это на Него.

* * *

Уже ставшие привычными восемь остановок за город — к его особняку. Сегодня последний раз — тринадцатый.

Хозяин как всегда ждет меня в своих покоях. Стоит мне появиться, он отворачивается от камина и направляется ко мне. Полы его шелкового халата распахиваются, обнажая мускулистое тело. Он красив, но злая похоть, пылающая в его зрачках адским пламенем, вгоняет в дрожь.

Сегодня он создал двойника и предвкушает двойную порцию ощущений. Я тоже. По-своему. Зато, похоже, свечей сегодня не будет, и, наверное, это хорошая новость…

А на рассвете я предстаю перед ним в главном зале.

— Прими свой истинный облик! — сводчатые потолки дробят эхом его могучий голос.

Я расслабляюсь, ощущая, как меняется кожа, как заживают раны и синяки, как расправляется за спиной пара белоснежных крыльев.

— Ты выполнил условия, — произносит Хозяин. — Это делает тебе честь, Светлый. Что ж, Договор исполнен! Ступай, тебя ждут.

Слуга жестом указывает путь. От волнения у меня перехватывает дыхание, и я неуверенным шагом иду вслед за провожатым.

Брат стоит посреди каминного зала, непонимающе оглядываясь по сторонам.

— Камиль! — я кидаюсь к нему.

— Тамиель? Что… Что здесь происходит?

— Все хорошо, — я не могу сдержать слез. — Теперь все хорошо. Боже, как я рад тебя видеть.

Я готов вечно держать его в объятиях, но он напряженно отстраняется.

— Тами, я ведь погиб? — он вглядывается в мое лицо. — Я помню это, помню битву. Так объясни мне, — он снова оглядывает зал, — что все это значит?

— Только то, — сквозь слезы шепчу я, — что ты снова жив.

— Каким образом? — он все больше беспокоится и говорит все громче. — Почему мы здесь, Тами? Я знаю, чей это дом!

— Я тоже знаю, — касаюсь его щеки. — Но это был единственный способ.

Камиль резко выпрямляется и торопится к выходу:

— Я не могу больше здесь находиться!

— Камиль, подожди!

Нас никто не задерживает. В конце концов, Договор исполнен, стороны претензий не имеют.

Я нагоняю его уже на улице.

— Брат!

Он резко разворачивается:

— Что значит «единственный способ»? Как ты мог обратиться к... Бог ты мой, как это вообще возможно? Почему ты не пошел к нашим?!

— Я пошел! — почти кричу я.

— И что? — вторит он мне.

Слезы душат, и мне невероятно трудно произнести это:

— Они сказали — на все воля Создателя, сказали смириться и славить Его, — от кома в горле больно дышать. — Они не стали слушать. Я не мог смириться, брат, прости, — бессильно утыкаюсь ему в грудь.

— А как теперь я смогу смириться с тем, — от его тона спину продирает ознобом, — что мой брат возлег с Темным?

Я растерянно поднимаю на него глаза.

— Это лишь тело, Камиль. Только тело. Малая плата за то, чтобы мой брат снова жил. Я готов отдать больше.

— Я не могу принять такую плату, брат, — он холодно отстраняется и поднимает взгляд кверху.

С небес в сияющем ореоле спускаются две фигуры.

— Мама! Папа! — поднимаюсь им навстречу.

Они с нежностью протягивают руки. Не ко мне, к Камилю. Радуются его возвращению. Но взор их увядает, стоит им взглянуть на меня. Глаза мамы полны слез, взгляд отца — укоризны.

— Тамиель, — суровый отеческий голос заставляет вытянуться в струнку. — Ты подвел нас…

— Нет, отец! Все не так...

— Не перебивай меня, падший! Наш путь — в служении Создателю и борьбе с Темными. Ты преступил черту.

— Да, отец, — я смиренно опускаюсь на колени. — Но я сделал это во имя любви, во имя жизни. Внутри я все тот же. Я всегда буду чтить Свет и навеки остаюсь твоим сыном.

— Отныне у меня только один сын! — молот его слов вбивает душу в стылую землю.

— Вы принимаете мой дар, но отвергаете меня? — я осмеливаюсь взглянуть им в глаза.

— Твой брат жив. Сие свершилось, и мы не можем отказать ему в этом праве. Но ты… Пасть так низко…

Отец тверд, мать прячет потухший взор, Камиль беспечно отворачивается, глядя наверх — там, в туманной дали, его уже с нетерпением ждут.

* * *

Вечная ночь окутывает вершину. Звезды разговаривают с астрологами и помогают морякам. Но для меня они молчат. Звездный свет бьется в клетке немигающих глаз, с закостеневших крыльев осыпается пепел. У подножия Великой Горы сменяются века, а я все вопрошаю безмолвные небеса:

— За что?!

На затылок опускается тяжелая ладонь. Я вздрагиваю. Не раз эта рука касалась моего тела в момент действия Договора. Превращаясь в когтистую лапу, она ломала крылья, рвала в клочья кожу.

Жжет.

— Черт бы их побрал, принципиальных, — вздыхает Он. — Идем, мальчик.

Снег крупными хлопьями неспешно засыпает тропинку и чужие следы. Два следа. Такие разные вначале, они постепенно становятся чем-то схожи.

В снежной пурге затихает голос:

— В приемном зале мне как раз не хватает Стража, и вот что я подумал…

Снегу, в общем-то, все равно…