Эхо любви (гет)

I see trees of green… red roses too

I see em bloom… for me and for you

And I think to myself… what a wonderful world…

Алиса так и не стала нейрохирургом. И виновником этого, без сомнения, был Сергей Михайлович. Если бы не его лекции, Алиса никогда бы не заинтересовалась феноменом соулмейтов с точки зрения медицины. Сейчас бы уже оперировала вовсю, воевала с шовинистически настроенными коллегами и пыталась выбить у главврача новое оборудование. Наверное. Со временем прошлая мечта казалась все нелепее. Какая нейрохирургия, когда у Алисы в подчинении исследовательский центр, у нее лекции по всему миру и спонсоры снабжают всем необходимым по первому требованию. И Сергея Михайловича винить в этом низко. Его уже два года как нет в живых.

Но та лекция — первая, ознакомительная — навсегда покорила сердце Алисы. Она слушала старого профессора словно пятилетняя девчонка, а не третьекурсница медвуза. Он говорил о метках, о нервных импульсах, о схожести мозговой активности нареченных, о специфике отрицания и принятия метки. И говорил настолько увлеченно, давал примеры из жизни, вдохновлял историями… Однокурсники Алисы потом еще несколько дней говорили только о той лекции.

Метки к этому времени были у всех, только не все их показывали. Алиса стеснялась, врала. Метка у нее появилась только в конце третьего курса, и именно тогда она заявилась к Сергею Михайловичу за советом. Хотя какой там совет? Ей просто было очень страшно. Хотелось то встать в позу и орать «не нужен мне этот Данила», то бегать по улицам и спрашивать у любого парня — не Данила ли он.

Сергей Михайлович заведовал небольшим исследовательским центром. Алиса начала там подрабатывать почти сразу. Работала с интересом, с удовольствием, буквально жила своими исследованиями. Впоследствии именно они и стали основой для расширения дела Сергея Михайловича. Алиса изучала «проблемные» метки.

Метка могла появиться в любом возрасте. Было несколько случаев у практически новорожденных младенцев, появлялись имена суженых и после сорока лет. До того, как соулмейты встретятся лично, метка ничем не отличалась от обычной татуировки. Жутко больно при появлении, ноет еще пару дней, а потом обычный нательный рисунок. После происходит активация, и суженые вынуждены либо страдать, либо жить долго и счастливо. И далеко не все были согласны на последний вариант. Чаще всего причиной проблем считались однополые отношения. Женщины еще как-то договаривались, а вот мужчины, особенно русские, вставали в позу и идти на контакт с «педиком» отказывались.

Сергей Михайлович как раз был таким несчастным. У него черные буквы чуть повыше локтя, и имя это однозначно мужское. Алиса никогда не видела этого мужчину, но мстительно желала ему страдать. Главная проблема «активированной» метки — болезненность измен. Занятия сексом с посторонним требуют изрядной доли обезболивающего. А если соулмейты попадаются настолько упрямые, что даже разговаривать друг с другом не хотят, то пусть привыкают к бессоннице, головной боли, слабому иммунитету и еще куче мелких проблем со здоровьем. Сергей Михайлович гомофобом точно не был. Им был, по всей видимости, его соулмейт. Хотя Алиса не спрашивала.

Случаи, конечно, бывали разные. Сложнее всего было как раз с упрямыми гетеросексуалами, даже пришлось разрабатывать специальную систему, обеспечивая таким людям если не персональное «долго и счастливо», то как минимум «безболезненно и дружно». Работает у Алисы один психолог, вот он уж мастер делать друзей из самых непримиримых гомофобов. Дружба — это уже неплохо. Дружба позволяет нормально жить. Но иногда попадались такие пары, где не каждый психолог за десять лет разберется. Ходят к Алисе одни… несчастные. Пьяный паренек на машине сбил девушку с ребенком. Метка тогда-то и активировалась. Ребенок умер, и теперь девчонка и видеть парня не желает. Вот и ходят они печальной процессией на еженедельные сеансы психолога. И жить вместе не могут, и друг без друга тоже не получается.

Историй в духе шекспировский трагедий за десять лет работы у Алисы накопилось изрядно. Тут тебе и бывшие враги, и своенравные барышни, и разница в положении. Кого-то удавалось склеить в приличную пару. Весьма гармоничную и счастливую, как оказалось. С кем-то работала Алиса, подбирая медикаменты. Блокировать влияние метки — это посложнее, чем примириться со своей вынужденно нетрадиционной ориентацией. Тут все индивидуально.

И это в мире, где все ежедневно видели, насколько гармоничными складываются нареченные пары. Посмотришь со стороны — ведь небо и земля, ничего общего. А живут так, будто без слов друг друга понимают. Будто за несколько месяцев совместной жизни они не только дзен постигли, но и какие-то космические знания приобрели. Но Алиса уже не особенно верила в то, что всем метки приносят только радость. Пусть таких людей и меньше, но они есть. Есть пары, которые имеют реальные причины не быть вместе. Не хотят ломать себя, не хотят рушить гармонию. И Алиса их понимала.

Возможно потому что сама Алиса своего Данилу так и не встретила. Искала, конечно. Полно специальных форумов, где люди свои метки публикуют. К выпуску из медицинского окончательно расстроилась, замуж вышла. Вася хороший был, понятный. Учился на год старше, специализация — нейрохирургия. Алиса жалела, что у него нет ее имени на лодыжке. Он тоже жалел, потому что там как раз был мужчина. Они общались. Семьями. Две женщины, не нашедшие своих соулмейтов, и два мужчины, подопытные самой Алисы. В итоге она же свой брак и разрушила. Вася же все ее исследования читал. И по проблемным меткам, и по нормальным. Всю матчасть оттуда изучил вдоль и поперек.

Пары соулмейтов в среднем меньше болеют, живут дольше, чаще чувствуют себя счастливыми, да и отношения в семье у них практически идеальные. Если притерлись, попривыкли, договорились, то очень хорошо живут. Всегда обнаруживается, что они словно созданы друг для друга, причем в мелочах каких-то, в бытовухе. Ну и в сексе. Наверное, самое частое откровение, которое слышала Алиса: у соулмейтов самый крутой секс. Идеальный.

Ну не мог Вася после такой-то рекламы не попробовать. Суженный его — тоже врач, хоть и кардиолог — ожидаемо согласился. И в итоге две женщины, так и не нашедшие своих соулмейтов, грустно пили водку без мужей. Однополые браки вынужденно даже в России разрешили, только мало кто рисковал играть шумные свадьбы. Василий со своим тоже не играли. По-тихому расписались и переехали из Москвы в Питер. Говорят, там отношение к таким чуть получше. Алиса только вздыхала.

С другой стороны — может и хорошо, что все так вышло? А то встретила бы свою пару, и тогда виноватой была бы она. А тут — покинутая, брошенная, можно хотя бы страдать с полной самоотдачей. Можно даже вдвоем с Олесей. Они теперь с ней соратницы по несчастью, их мужья от них сбежали.

На самом деле Алиса особо не страдала. Времени не было. Строили новое здание, расширяли исследования, готовили новые препараты и методики. Консультировали психологов, отправляя их в другие города. Вскоре даже открыли вариант брачного агентства, упростив поиск вторых половинок. Сергей Михайлович шутил на эту тему. Говорил, что они тут и лечат, и калечат, и замуж выдают. Алисе все еще нравилась ее работа и она подумывала родить ребенка для себя.

Статистика вещала, что только одна пара из ста не находила друг друга. Но тут есть два уточнения. Во-первых, в сборе статистических данных участвовали только благополучные жители планеты. Неблагополучных не опрашивали. Тем более никто не мог сказать, каков точный процент среди диких племен Африки, где у некоторых метка появляется даже не именем, а рисунком. Во-вторых, эта цифра вообще была выведена искусственно.

Метки появляются в разное время. Возраст у суженых может быть разным. Кто-то находит половинку в свои шестнадцать, кто-то в пятьдесят. Алиса знала столько разных примеров, что больше ждать не хотела. Выходить замуж не собиралась, уж слишком болезненным было прошлое расставание, но вот ребенок от нее никуда не денется как минимум до шестнадцати.

А потом умер Сергей Михайлович. Смерть наставника Алиса переживала тяжелее, чем неудачный брак, поэтому стало как-то не до детей.

* * *

Осень выдалась ненормально теплой. Деревья стояли уже полностью голыми, а снега не было и в помине. Алисе нравилось после работы ходить домой пешком. Можно было проехать на маршрутке, или взять такси, как она обычно и поступала зимой, но сейчас в этом не было нужды. Если срезать дорогу через дворы, идти было всего двадцать минут. Можно зайти в супермаркет, купить что-нибудь вкусненькое, посидеть на лавочке в сквере около дома. Мысли о том, что стоит все же родить себе ребенка, вновь появились. Ей тридцать пять лет — неприлично много. Здоровье у нее, конечно, почти идеальное, но из чаши бессмертия она точно не пила.

С этими мыслями она зашла в квартиру и принялась распаковывать покупки. Овощи, фрукты, йогурт на завтрак. Звонок в дверь немало ее удивил. Многоквартирный дом был одним из тех, что перестраивали на месте бывших пятиэтажек. Именно этот дом был из разряда дорогих, не только с подземной парковкой, но еще и с консьержем на входе. Друзья звонят заранее, посторонних здесь нет… возникла паническая мысль, что она топит соседей, и Алиса почти побежала к двери, шлепая босыми ногами по полу. Она широко распахнула дверь, ожидая обвинения в текущих трубах или еще чем-нибудь, но соседей за дверью не было.

Пареньку было не больше восемнадцати, совсем мальчишка. Взгляд упрямый такой, взрослый, но от этого он казался еще большим ребенком. Высокий очень, совсем тощий. Сразу видно: резкий скачок роста, с парнями такое бывает. Волосы темные, челка в глаза лезет, щеки впалые, и губы пухлые, из-за них он казался особенно молодым.

— Здравствуйте, — низким, совсем мужским голосом сказал паренек. — Я — Данила Горцов. У меня ваше имя.

И он протягивает руку, демонстрируя надпись чуть пониже локтя. Алиса пораженно смотрит на свое имя, на мальчишку, снова на надпись. Дверь захлопывает неожиданно даже для себя.

Мысли о том, что это какая-то ошибка возникают сразу. Сколько ему? Да он же совсем ребенок, наверняка и школу не закончил. И что с ним делать? Воспитывать? В школу за ручку водить? Или это такой ответ вселенной на ее желание завести ребенка? Вроде как вот, держи, сразу постарше, пеленки стирать не надо. Алиса сделала несколько кругов по просторному коридору, прежде чем вернулась к двери. Реакция у нее получилась уж слишком ненормальной. Надо ж хоть впустить его. Чаем напоить. Парнишка-то не виноват, что ему досталась суженая, годящаяся ему в матери.

Но все равно Алиса сначала посмотрела в глазок. Данила сел прямо на пол, по-детски обняв колени. Алиса тут же разозлилась. Придумал тоже! Уселся на холодный бетон! Вот застудит себе все, и что потом? И тут же подумала, что именно он застудит. Смешок получился почти истерический. Не позволив себе снова запаниковать, Алиса открыла дверь:

— Не сиди на бетоне. Проходи. Ты чай черный пьешь, или зеленый?

— Зеленый, — ответил он, вставая.

В простой куртке, джинсах, за спиной — рюкзак. Он нерешительно зашел в квартиру, аккуратно снял кроссовки и нерешительно замер. Алиса мотнула головой в сторону кухни.

Она сама высоким ростом похвастаться не могла. Маленькая, худенькая, фигура почти мальчишеская. В свои тридцать пять она стандартно казалась моложе своего возраста, но на девочку-подростка все же не тянула. Минимум ей можно дать двадцать пять. Морщин у нее не было лишь потому что Олеся — врач-косметолог, подругу пичкает различными кремами и масками, как бабушка пирожками. Да и наследственность у нее превосходная, что мама ее, что бабушка, тоже поздно старели.

— Сколько лет тебе, Данила? — вздохнула она, садясь на высокий кухонный табурет.

— Семнадцать, — спокойно ответил он. — В январе будет восемнадцать. Я в одиннадцатом классе учусь.

— Ну, а мне тридцать пять, — сразу перешла к сути проблемы Алиса.

Паренек посмотрел на нее так серьезно, что Алиса даже смутилась.

— Я знаю. У вас на сайте база соулмейтов. И на каждого — короткая информация. Я вас позавчера нашел.

Алиса вздохнула. Наверное, ожидал найти милую шестнадцатилетнюю школьницу, а нашел взрослую тетю. Данила же снял куртку и аккуратно повесил ее на спинку стула. Так метку на руке было особенно заметно. Алиса вздохнула. Есть, конечно, маленькая вероятность, что где-то по миру бродит еще один Данила Горцов с ее именем на теле, но за всю свою долгую практику Алиса не встречала подобные «двойные» пары.

— У меня метка еще в пять лет появилась, — сказал Данила. — А потом я вас много раз по телевизору видел, все думал: та вы Алиса, или нет…

— Маловат ты еще, — вздохнула она, насыпая заварку в чайник.

— Это пройдет, — уверенно сказал он. — Если у нас есть имена друг друга, это ведь что-то значит? Я понимаю… я для вас, наверное, ребенок… но я подумал, что должен к вам прийти. Ну, чтобы вы не думали, что меня вообще нет.

Алиса посмотрела на парня с уже большим интересом. Почему-то, смотря на него, вспоминалось Некрасовское «Однажды в студеную зимнюю пору…». Мальчишка был похож на маленького мужичка. Не в смысле роста, уж не коротышке-Алисе рассуждать о росте. Его внешность была ему немного не по размеру. То, как он говорил, как двигался, больше подходило бы такому хрестоматийному деревенскому мужику: чтобы косая сажень в плечах и руками подковы гнул.

— Как зашел-то сюда? — не смогла сдержать улыбки она.

— Метку показал, объяснил все консьержу. Я, наверное, выгляжу достаточно безобидно, поэтому меня пропустили, — и он улыбнулся.

Говорил он совсем как взрослый, а вот улыбался по-мальчишески открыто, задорно. Ребенок. И за что ей такое чудо? Алиса залила заварку кипятком, достала чайные пары — она любила красивую посуду даже в повседневности, выставила на стол вазочку с халвой. И только затем снова села напротив Данилы. Она совершенно не представляла, что с ним делать и о чем с ним говорить. А вот мальчишка оказался сообразительнее. Он начал рассказывать о себе с такой непосредственностью, что Алиса не могла не удивиться.

— Мои родители погибли, когда мне было пять. Воспитывает меня дедушка, он военный врач в отставке. Я планирую поступать в политехнический. Хочу быть инженером-конструктором. У меня высокие баллы пробных экзаменов, думаю, получится поступить на бюджет.

Он много говорил. Сбивался иногда, но не молчал. Чай выпил залпом, как водки хлебнул. Потом достал из кармана куртки небольшую фигурку. Искусно вырезанная из дерева шкатулка с розой на крышке.

— Это вам. Не знаю, любите ли вы настоящие цветы, и вдруг у вас аллергия, а эту я сам сделал.

— Сам? — искренне удивилась Алиса.

— Мне нравится по дереву вырезать, — смущенно признался Данила.

* * *

С тех пор он приходил к ней почти каждый день. Не давал носить тяжелые пакеты, с трогательной настойчивостью забирая их у нее. Приходил в исследовательский центр, открывал двери и следовал за ней по пятам как приклеенный. Она сначала нервничала, а потом привыкла. Они не говорили больше о метках, не обсуждали их взаимоотношения, не заводили разговоров о будущем. Наступила зима, Данила принес ей домой настоящую ель, нарядил ее дешевыми пластиковыми игрушками и украсил мишурой. После старого Нового Года сам же ее разобрал и отнес в мусорку.

Починил в ее квартире все, что нуждалось в починке, заменил лампочки, прочистил канализацию. Как-то пришел с дрелью и повесил ей на стену весь тот десяток картин, что раньше стояли у дивана. Паренек оказался крайне хозяйственным. И руки у него растут из правильного места, не то что у некоторых нейрохирургов.

В январе получил права. Ездил он на старых жигулях, но машина была чистенькой, ухоженной. Возил до дома с работы. С утра никогда не приходил — учился в первую смену, сразу после обеда ходил на какие-то курсы. Алиса все отправляла его домой, пусть бы общался с ровесниками, но Данила оказался упрямым. Заботился о ней настолько упорно и трогательно, что весь медперсонал ее медицинского центра смотрел на парнишку с искренним умилением.

Поступил на бюджет. Летом Алиса, робея как школьница, познакомилась с дедом Данила. Игнат Петрович и внешне походил на военного врача. Строгий — жуть. Даже повидав за свою карьеру самых разных людей, Алиса чувствовала себя сущей девчонкой. Словно ей снова шестнадцать лет и ее поймали за воровством яблок с чужой дачи.

— Фиии, — протянул Игнат Петрович при встрече. — Я думал, там взрослая женщина, а тут девчонка совсем. Ты вообще кушаешь? Худая-то какая.

Данила засмеялся, а Алиса покраснела еще больше. Она давно знала эту свою особенность: уверенная в себе тридцатипятилетняя женщина она только на работе. Наедине с собой ей и правда лет двадцать. Робела, боялась, переживала. И как не бояться, если практически весь ее жизненный опыт как раз на работе и остался. С пациентами она разговаривала как врач, с коллегами и вовсе все было просто, а вне медицины что она умела? Только что захлопывать дверь перед лицом семнадцатилетнего пацана.

Летом Горцовы жили на даче. Коренные москвичи, пусть и не из богатых. Аккуратный домик, ровные ряды грядок, самодельная теплица из старых оконных рам. Они жили как-то упорядоченно, крепко, словно в другом веке. Все у них строилось и делалось на века, даже общались они так. Будто со дня первого знакомства знали, что до конца жизни будут с этим человеком дружить.

С сентября Данила начал учиться. Получал стипендию, устроился на работу. Покраснел, когда Алиса спросила куда это он устроился. Муж на час. Хохотала она долго, сама не зная, что в этом смешного. Впрочем, Данила вообще был ненормально рукастый для своего возраста. В ее квартире теперь ни одна дверь не скрипела, что уж говорить о чем-то более серьезном.

Алиса начала смотреть на него иначе. Сложно видеть мальчишку в таком, как Данила. Надежный, как скала. Как воплощение самого слова «мужчина». Тут уже думаешь не о возрасте, а о нем самом. Не сказать, что он взрослый не по годам, вовсе нет. Он обожает фильмы про супергероев, хоккей и любит рассказывать, как ловко он договорился с учителями в универе. Мальчишка. И говорит совсем как парни его возраста. На дедушкиных жигулях нарисован серый волк. Детский сад — подумала она, когда увидела. Но это его отношение к жизни, оно подкупало.

При этом с того памятного дня, когда он просто появился у Алисы под дверью, разговор о метках так и не случился. Кто они друг другу? Алиса не могла ответить на вопрос. Они почти никогда не касались друг друга, всегда держали приличное расстояние, даже пакеты Алиса передавала ему не из рук в руки, а поставив на лавку. Но при этом жутко хотелось иногда его коснуться.

Он начал отращивать бороду. Сначала смотрелось нелепо, а потом получилась аккуратная такая бородка, она делала его старше. Алиса знала, что друзья теперь зовут его просто Борода. Это веселило. Потрогать бороду хотелось особенно сильно. Ей никогда не нравились мужчины с растительностью на лице, а тут просто мания какая-то проснулась. Да и шла она ему. Он был таким… мужчиной, что именно ему шло. К весне Алиса уже и не могла вспомнить, как он выглядел раньше.

Снег сошел как-то быстро. В начале апреля в городе было сухо и пусто, но деревья еще не спешили зеленеть. Температура стандартно держалась где-то в районе нуля, но в воздухе пахло весной, и Данила провожал Алису пешком, а не вез на машине. В магазин не заходили. Просто брели дальней дорогой, чтобы по аллеям и освещенным улицам. Молчали. Молчали как-то уютно, по-домашнему, что Алиса всю дорогу улыбалась. Ловила на себе странные взгляды Данилы и думала, что он очень милый все же. Особенно с бородой. Так и их разница в возрасте почти в глаза не бросается. Видно, конечно, что Алиса старше. Но уже не на восемнадцать лет.

Поздоровались с консьержем — в последний год они менялись непозволительно часто, поднялись до лифта. Алиса на ходу расстегивала пальто, снимала с головы платок. Подъезд отапливался, и сейчас здесь слишком жарко. Лифт подъехал сразу. Зашли, Алиса устало прислонилась к стене. Металлические стенки отражали все не хуже зеркала, но сейчас были изрядно заляпаны.

— Устала, — призналась она. — Ноги гудят. Давно так много не ходила.

Данила вдруг подошел к ней близко-близко. Алиса пораженно замерла, настороженно разглядывая паренька, а тот вдруг глубоко вздохнул, крепко обнял ее за талию — Алиса от удивления приоткрыла рот — и Данила ее поцеловал. Борода немного кололась, от него пахло древесным парфюмом и весной, и Алисе словно снова было семнадцать лет.

Сумочка глухо упала на пол, Алиса привстала на носочки, обняла парня за шею и взъерошила ладонью снова отросшие волосы. Целовался он немного неумело, что волновало еще сильнее. Лифт тихо звякнул, приехав на нужный этаж, двери открылись, и только тогда Данила прервал поцелуй. Он тяжело дышал, а сам покраснел. Алиса широко улыбнулась и с удовольствием приложила ладонь к его щеке. Этот юношеский стеснительный румянец в соседстве с бородой казался и трогательным и забавным одновременно. Почему-то стало легко и весело, словно и правда вернулась в свои восемнадцать. Словно не нужно думать о всяких серьезных вещах, и уж тем более — о разнице в возрасте. Поэтому Алиса потянула Данилу к себе, целуя уже сама. Нужно же ему учиться когда-то.

* * *

Алиса налила себе еще водки в стопку и вилкой подцепила с тарелки кусочек колбасы салями. Они с Олесей чокнулись, одинаковыми движениями опрокинули в себя крепкий напиток и так же синхронно закусили, морщась.

— И что, — уточнила Олеся, — Ты теперь в лифте целуешься? Не старовата ли для этого, а?

Алиса затравленно посмотрела на подругу:

— Ты уже много выпила? Давай вот ты на время забудешь, сколько тебе лет, и уж тем более — сколько мне.

— Да легко, — махнула рукой Олеся. — В душе мне всегда восемнадцать.

Алиса отломила кусочек чесночной булки — свежей и пахучей — и несколько угрюмо призналась:

— Я, Олесь, влюбилась. Совсем как в семнадцать. Когда не о свадьбе думаешь, и даже не о сексе. Я, Олесь, хочу просто целоваться. И обниматься. И слушать его. Такой бред временами говорит, а я слушаю его, слушаю. С ума сошла, наверное?

— Да брось ты! — возмутилась Олеся. — Это же классно. Мало кто может себе позволить вот так влюбляться. По-настоящему, без меркантильных планов и каких-то ожиданий.

— Думаешь? — неуверенно спросила Алиса. — А я вот сомневаюсь. Мне ведь тридцать семь лет. Тридцать семь. А у меня до сих пор нет детей. А он сам — ребенок. И как быть? Сказать ему: давай-ка сначала по-быстрому займемся кое-чем важным, а потом уже будем дальше романтично влюбляться? Он-то не виноват, что у меня мало времени.

Олеся, сама врач, закатила глаза и разлила водку по стопкам:

— Ты же прекрасно знаешь, что с современной медициной возраст уже не имеет значение. И в пятьдесят рожают.

— Ну и куда мне в пятьдесят ребенок? В таком возрасте уже внуков нянчить нужно, а я детей буду? — возмутилась Алиса, поднимая стопку.

Олеся сев ровнее, торжественно произнесла:

— За детей!

Алиса кивнула и выпила вслед за подругой. В голове уже шумело. Приятно так шумело, совсем как после долгих поцелуев с Данилой. С того поцелуя в лифте все еще больше запуталось. Жуткая смесь подростковой влюбленности и взрослых отношений. Целуются в лифте, потом смотрят какой-то дурацкий супергеройский фильм в обнимку на ее диване. Вместе за покупками ходят и готовят вместе. И дома он у нее давно уже хозяин, только что ночует по-прежнему у деда. И за полторы недели их по-настоящему романтичных отношений руки с талии ни разу не убрал. То ли боится, то ли еще не знает, что можно не только обнимать.

Алиса чувствовала себя коварной соблазнительницей, но своего суженого изучила насколько позволяет одежда. Волосы у него мягкие, легко пушатся. А на щеке, справа, едва заметный тонкий шрам. Его сложно заметить, зато легко ощутить подушечками пальцев. За год он сильно возмужал. Уже не казался таким тощим, стремительно росли мышцы, он выглядел все взрослее. Плечи — широкие, совсем мужские — было очень приятно обнимать. Когда он обнимает — она словно разом попадает в место, где совершенно безопасно. Странное чувство. Последний раз Алиса чувствовала себя так в детстве, когда папа нес домой на руках.

— Я как Алла Пугачева, — вздохнула Алиса, — У меня будет неприлично молодой муж. И мужем он мне станет не скоро, потому что сама я все же ему это предложить не рискну.

Олеся улыбнулась. По-доброму так, как только она умела — словно взглядом обнимает. Навидавшись за свою карьеру немало однополых пар, Алиса все четче понимала: жаль, что у нее на руке не имя Олеси. Раньше было жаль. Сейчас уже не так. Несмотря на все сомнения и проблемы, Данила прочно укоренялся в жизни Алисы. И он, и его дед, и их дача, где Алиса могла вообще ничего не делать, и даже фильмы про супергероев начали нравиться. Ну любит мальчик Железного Человека с Бэтмэном, ну и Парацельс с ним. Как говорят медики-атеисты — Да храни тебя Гиппократ.

Он и сам был как супергерой. Русский такой, почти былинный. Без спецэффектов и лишних проблем, поэтому особенно приятный. Ну зачем нормальной, современной женщине нужен защитник человечества? Ножи в квартире наточены, дверцы в шкафу починены, а с дачи Горцовы привозят картошку, лук и морковь — вот где главные суперспособности современного мужчины. Вымирающий вид: настоящий мужик. Только что лет ему всего девятнадцать.

— Слушай, ему уже девятнадцать, — задумчиво произнесла Алиса.

— Совсем большой стал? — не выдержала, расхохоталась Олеся.

Алиса чертыхнулась, махнула на подругу рукой. Но в чем-то она права. Взрослеет мальчишка. Полтора года они знакомы уже, а будто сто лет его знает.

* * *

Он приглашал ее на свидания. Алиса пригрозила — чтобы никаких дорогих ресторанов. А то кто их знает, этих молодых парней, еще решит спустить всю стипендию на ненужные понты. Данила проявлял фантазию. Возил в зоопарк, на рыбалку, в театр. На представлении симфонического оркестра уснул, поганец. Но старался.

И отношения их замерли на каком-то моменте, который даже смущал Алису. Все так же обнимались на диване. Все так же целовались. И все так же Данила не переходил какие-то неназванные границы, а Алиса по-девчачьи боялась спросить, почему взрослый парень не делает никаких пошлых намеков.

В начале июня поехали на дачу без Игната Петровича. Данила ловко поливал грядки, своего часа ждало замаринованное мясо, Алиса пыталась испечь хлеб по рецепту деда Данилы. Готовила она неплохо, разве что возиться с тестом не любила. Вот только хлеб они из города купить забыли, а Игнат Петрович его и вовсе никогда не покупал: все пек сам. В холодильнике остывало Советское шампанское. Алиса слабый алкоголь не любила. На медицинском вообще быстро учатся правильно пить водку. Но Данила зачем-то купил этот извечный символ выпускных балов и планировал вечером распить под шашлык. Алиса смущалась, как девчонка: неужто после шампанского будет традиционное для подростков продолжение?

В дачном домике был добротный теплый чердак с двуспальной кроватью. Кровать старая, Горцовы ее явно чинили: две ножки у нее были чуть грубее, да и по цвету отличались. Зато не скрипит. В доме у Горцовых вообще ничего не скрипит и не ломается, даже дачные кровати.

Отличная погода выгнала их на открытую незастекленную веранду. На грубоватый деревянный стол взамен потертой клеенки постелили льняную скатерть. По чуть желтоватому полотну были вышиты огромные красные маки. Горцовы говорили — бабушка Данилы была знатной мастерицей, ее творения до сих пор не закончились. Алиса про себя размышляла, сколько бы такая скатерка стоила в магазине. Выходило неприлично много. А у них она на даче поверх грубых досок лежит.

Хлеб получился совсем как у Игната Петровича: пышный, ароматный. Только немного пресноватый, но с шашлыком должно быть незаметно. Данила готовил мясо, мангал стоял прямо около веранды, а Алиса вынесла наружу старый проигрыватель. У Горцевых было немало пластинок, попадались и современные — эти покупал уже Данила. Хранили их на даче, благо поселок охраняемый, некоторые здесь и зимой живут. Алиса с удивлением обнаружила на полке старую американскую пластинку Эллы Фицджеральд и ее колдовской голос зазвучал в сумраке.

— Давай зажжем свечи, — предложил Данила.

Алиса едва сдержала улыбку. Кажется, у кого-то сегодня действительно будет секс. Она хорошо ориентировалась в дачном домике. Три простые свечи, домашние, какие продаются в хозяйственных магазинах, заняли свое место в советском канделябре. Пока готовилась последняя партия шашлыков, Алиса включила свет под козырьком бани — с веранды ее не было видно из-за старых яблонь и кустов рябины. Отсюда казалось, что ветки деревьев таинственно подсвечиваются в полутьме.

Она вынесла из кухни картофель, что загодя испекли в духовке, нарезанные овощи и любимый салат Данилы — вечная селедка под шубой, ужас любого диетолога. И ко всему этому Советское шампанское. Алиса не смогла сдержать улыбку, осматривая стол. Красота.

Говорили об отпуске. Алиса была и в Турции, тюленила на пляже, и в Италии, дотошно обходила все туристические места, и много где еще. И все это ей не особенно нравилось. Но Данила относился к отдыху как-то иначе. В июле собирались ехать на Алтай. Он с горящими глазами рассказывал о каких-то горах и озерах, мечтал поймать особую рыбу и вдоволь нагуляться в лесах. Так Алиса еще не отдыхала, поэтому энтузиазм Данилы частично переняла.

Ополовинили и бутылку шампанского. Пузырьки в бокалах уже осели, Алиса хорошо если сделала пару глотков. Зато шашлык удался. Данила разбирал каждую порцию отдельно. Пожирнее забирал себе, постные кусочки заботливо перекладывал на тарелку Алисы. И это тоже умиляло. Кто еще будет так заботиться?

Закончив с шашлыком, он выложил в мангал пару сосновых бревнышек, исключительно ради огня. Теперь бревна уже догорали. Эллу Фицджеральд сменил Луи Армстронг, но его почти заглушали другие звуки. Где-то вдали гуляли шумной толпой, оттуда доносились радостные возгласы, а с другой стороны дачи громко стрекотали сверчки. Армстронг затянул одну из известнейших своих песен «What a wonderful world». День был чудесным, и песня была сейчас особенно к месту.

А Данила волновался. Это было так заметно, что у Алисы сердце щемило от нежности: какой он все-таки замечательный. Ну подумаешь, маленький. Зато самый лучший. Он встал со стула, едва его не опрокинув, стремительно покраснел, снова веселя Алису юношеским румянцем в соседстве с бородой, достал из кармана потертых джинс коробочку и Алиса пораженно замерла.

— Ты… ты выйдешь за меня? — голос у него дрогнул, тугую крышку коробки он раскрыл далеко не сразу.

Алиса закусила губу, стараясь не засмеяться в голос, но все же не сдержалась. Она смеялась не над ним, а над собой. Она уже представила, что ее молодой кавалер ее собирается коварно соблазнить. А он с кольцом на коленях сидит. Она, все еще смеясь, не в силах остановится, съехала со стула на пол, обняла Данилу и они вместе неуклюже повалились на деревянные доски.

— Ты не обижайся, — все еще хихикала Алиса. — Я не из-за тебя смеюсь, а из-за себя. Конечно, я согласна. Кольцо не потерял?

Данила привстал на локтях, перевернулся на бок, демонстрируя коробочку с кольцом. Алиса лежала на спине. Она забрала коробку, открыла ее и внимательно рассмотрела колечко. Не прям обручальное, но явно старое. И камушек есть. Зелененький.

— Моя бабушка была из дворянского рода, — когда Данила говорил, его дыхание щекотало ухо, — Это остатки былой роскоши. Дед сказал, что вполне сойдет за голливудское кольцо с бриллиантом.

— Это изумруд?

— Вроде да.

Алиса все еще улыбалась. Она вытащила колечко из коробки и протянула его Даниле:

— Наденешь?

Одной рукой ему это было делать не особенно удобно, но парень справился. Алиса подняла руку вверх, к потолку. На полу было гораздо темнее, свечи давали мало света, но камушек слабо поблескивал. В голове возникла неуместная мысль: а не считает ли ее добропорядочный Данила, что секс до свадьбы под запретом? Решив, что хватит уже строить из себя семнадцатилетнюю девицу, Алиса чуть перевернулась, обхватила Данилу за шею и поцеловала. Тот как всегда нежно обнимал за талию. Но этот вечер был слишком прекрасен, да и Алиса себе все уже придумала, поэтому она перетащила ладонь теперь уже жениха пониже. И сама потянула его футболку вверх. Ну сколько можно уже, честное слово? Ей-то не семнадцать.

* * *

Глеб у них родился через два года. Свадьбу сыграли скромную, на десяток гостей. Алиса не хотела шума, Данила не желал брать деньги деда на шикарное торжество. Осенью он принес домой детскую кроватку, которую сделал сам. Алиса, так и не поднявшая с ним разговор о детях, в очередной раз подивилась своему молодому мужу. Так тонко и романтично показать свое желание завести ребенка — это еще уметь надо. Тогда не выдержала, совсем по-бабски разревелась, уж слишком растрогал ее этот поступок. Но забеременеть получилось не сразу, кроватка долго ждала своего часа.

За зиму Данила смастерил еще высокий стульчик. Алиса пораженно опускала и поднимала стеночку на детской кроватке, поражаясь мастерству. За весну к кроватке и стульчику добавился детский низкий столик с парой табуреток. Пока что они стояли в ее кабинете, ждали своего часа. А когда Алиса наконец услышала от врача долгожданные новости, ее кабинет Данила сам переделал в детскую. Он хотел девочку. Алиса твердо знала, что будет мальчик. Такой же мастеровитый и хозяйственный, как его отец.

С Глебом Данила возился много. В детской было много игрушек, и Алиса сама не могла сказать наверняка, кому она их покупает — Даниле или Глебу. Оба одинаково увлеченно ползали по полу, строили крепости из кубиков, играли пластиковыми Суперменами и яркими машинками.

На выпускном у Данилы только его в толпе поздравляющих ждала жена с ребенком. Но он и так выделялся на сцене. Даже в добротном костюме — Алиса сама выбирала, без него — он был каким-то земным, но не из этого времени. Было отчетливо видно, что он уж точно после выпуска не пропадет. И работу быстро нашел. Ему лет-то всего-ничего, а его сорокалетние мужики по имени-отчеству. Алиса сама себе завидовала. Маленьким он теперь казался только когда играл с сыном и смотрел очередной супергеройский фильм.

Надю никто не планировал. Алиса уже считала, что ей теперь только внуков ждать, а тут такой сюрприз. Данила уже работал старшим инженером, зарабатывал почти как она — директор целого научного центра, — что позволило Алисе передать часть дел заместителю и с восторгом играть с дочерью в куклы. Наверное, она тоже так и не повзрослела, потому что Данила, принося домой очередную яркую коробку, вручал ее не столько дочери, сколько жене.

А «what a wonderful world» у Алисы с тех самых пор стоит на звонке для Данилы. Мир ведь действительно прекрасен, если рядом есть нужный человек.