Полусвет (джен)

Примечания:

Борщевик отыскал идеальный способ отдыхать. Смена деятельност — это, в общем-то, тоже отдых. Эээ, как бы, да, "Терранец" пишется, я его не бросил и бросать не планирую. А эту незапланированную историю я выкатываю совершенно спонтанно и, что называется, по наитию. Историй фейских альянсов на фикбуке пруд пруди. Так почему бы не написать ещё одну?

Спасибо всем, кто ткнет в публичную бету. Ваша помощь бесценна.

---

Основной административный корпус оказался ветхим трёхэтажным особняком. Мрачная готика и элементы позднего барокко соседствовали здесь, оттеняя друг друга и навевая смертную скуку. По белым колоннам и по перекошенным в крике женским лицам одинаково мирно и лениво ползли виноград и потемневшие лозы диких роз. Розы росли здесь повсюду. И чем ближе Залго и притихшие студентки приближались нестройным табором к темной громаде особняка и к заболоченному, заросшему тиной фонтану перед ним, тем больше вокруг было этих проклятых розовых кустов. Буйные, наглые, колючие. Темные. Отцветшие. Залго заозиралась, пропуская вперёд каких-то буйно раскрашенных пирсингованных девиц. Это место напоминало заброшенный парк. Аллеи и статуи, одичавшие розы и белые скамейки скрадывал ревниво туман, но Залго успела разглядеть как далеко-далеко позади, в тени деревьев, бледные люди в черном суетятся вокруг карет. И как роют землю копытом нетерпеливо колдовские черные кони.

Залго зябко повела плечами. Здесь, в окрестностях школы, туман заметно крепчал, но был как-то мягче и благожелательнее, что ли. И вел себя скорее как радушный хозяин, встречающий гостей, а не так, как в лесу. В лесу туман был стражем, ревнивым и опасным безумцем. Охотником, ищущим жертву. Там, но не здесь. Здесь он мягко касался бледных лиц пробирающихся по аллее гуськом девиц. Обволакивал парковые статуи и силуэты фонтанов. Вплетал свои невесомые клочья в гривы черных колдовских коней и выжидал. Залго ещё раз обернулась: бледные люди в черном выгружали из карет чемоданы, а со свинцового неба лился безжизненный, тусклый свет. Чтобы рассеяться и растаять. Вяло изумившись своим ассоциациям, Залго стащила с плечей пушистую белую шаль, не глядя свернула в тугой моток кистей и вязанной шерсти и сунула подмышку. Проворно перебирающая чуть справа своими паучьими конечностями толстушка решительным движением подобрала многочисленные кремовые оборки и юбки и поравнялась с Залго. Какое-то время они шагали рядом молча, слушая чей-то сбивчивый трёп сзади и вялые, усталые голоса где-то впереди. Туман поглощал звуки. Было тепло, но сыро.

— Это. Упырица права. Мне тоже здесь не по душе, — подала голос толстушка. И её паучьи глаза, все четыре пары и тот, что во лбу, взволнованно и влажно заискрились в туманном полумраке. Полуарахнид успела заплести свои блестящие черные волосы в два тугих оданго, — не то, чтобы я хорошо разбиралась в садовых растениях. Но здесь плохая земля. И чем ближе к корпусам — тем хуже. Понимаешь?

— Не понимаю, — честно призналась Залго, энергично шагая по аллее. Под ногами, на стыках вычурной, но безнадежно обветшавшей плитки, колосились клевер и полынь, пучки каких-то трав и плоские, лакированные будто, венчики подорожника, — жирная земля, хороший чернозём.

— Нет, — линфейская ведьма-арахнид понизила голос, судорожно комкая рюши и банты. И поминутно оглядываясь, — очень плохая земля. Мне кажется, будто я иду по кладбищу, Залго. Я же могу называть тебя Залго?

— Можешь, — согласилась ведьма, подумав, ссутулив плечи, напряжённо разглядывая плиты под ногами и запустив руки в карманы джинсов, — если напомнишь своё собственное имя.

— Каллизия Траа́дис, — мрачно бросила девушка. И её бледные, пухлые щёки порозовели, — не смотри так, мои родители обожали традесканции. Сколько себя помню, в нашем доме всегда было полно каллизий.

— Каллизия — это травянистое растение семейства коммелиновых. Характерны ползучие, реже прямостоячие стебли. Название рода происходит от слова, которое переводится как «красота», — тонко улыбнулась Залго и насмешливо покосилась на помрачневшую и заметно сникшую Каллизию, — я могу называть тебя Кали?

— Это можно, — подумав, согласилась девица и нехотя усмехнулась, — интересно, остальные чувствуют это?

— Ты о чём? О земле? Сомневаюсь.

— Не о земле. Такое ощущение, будто на твоей шее затягивается петля…

— О, это моё привычное состояние последние полтора года, — любезно и ядовито отозвалась Залго, — добро пожаловать в серый мир скучных людей, милая.

— Я неверно выразилась, — голос Кали охрип от волнения, — понимаешь, сам туман, сам воздух. Он затхлый и с привкусом распада, сладковатый и… Я, может, и ведьма, но меня не радует то, что я ощущаю, Залго. Я…

— Недостаточно темная для этого места? — улыбнулась Залго и насмешливо приподняла белые брови.

— Недостаточно ведьма, — плечи Кали поникли, — недостаточно фея.

— В «Полусвет» других не берут, — пожала плечами Залго, шагая рядом и поглядывая, как феи затравленно озираются и жмутся друг к другу, а ведьмы нарочито громко и визгливо переругиваются в густеющем тумане, — оглянись. Серые тени в мутном тумане. Как ты думаешь, почему в твоей линфейской школе цветочных няш не было никого, кто ощутимо выбивался бы из общей массы? А когда такой феномен возник — система исторгла тебя как инородное тело. Линфея — не Алфея. Тебе ещё повезло.

— Алфея — лучшая школа для фей, — заметно напряглась Кали, — что значит «тебе ещё повезло»?

— От наших милых няш пахнет безобразной бабской травлей, — почти пропела Залго, мельком кивая на бредущих сзади фей, гнусно улыбаясь и состроив карикатурно-скорбную физиономию.

Но остро блеснула серо-голубыми радужками и почти выплюнула:

— Двуличных безмозглых дурочек и прокуренных шмар с повадками диванных вахтёров хватает и в Алфее, милая. Быть гнидой — отнюдь не прерогатива ведьм. Феи тоже умеют быть редкостной дрянью. Другое дело, что мерзят куда тише и изобретательнее. Зачастую, совершенно не осознавая, что как бы действительно мерзят. Розовые крылышки в радужных блестках — это ещё не признак святости. Это — всего-навсего отражение магических способностей. И не более.

— Ты отрицаешь воздействие нашей магии и нашего характера друг на друга?! — полуарахнид выглядела сбитой с толку.

— Я отрицаю безмозглый фатум и чёрно-белое деление мира, — ровно отозвалась ведьма и пнула, проходя, камень. Плоский серый осколок, дробно отскакивая от старинных плит, улетел куда-то в колючие заросли, — я — то, чем я хочу быть. Женщина живёт ту жизнь, которую придумала себе сама. Я не обязана упиваться чужим страхом, даже несмотря на то, что чую его ярче и лучше, чем гончая, взявшая след.

— Да ты философ, — ведьма-арахнид задумалась, глядя куда-то вдаль, поджав губы и перебирая шустро багрово-пятнистыми паучьими конечностями, — скажи, ты веришь в Дракона?

— Как сказать, — Залго поморщилась, — у меня есть знакомые, сладкая троица крашенных сучек с повадками портовых шмар. Они в него верили. О, да. Как в того, кого можно ограбить, скажем так. Пытались разжиться моей семейной реликвией. Думали, что в ней заключён божественный огонь самого Дракона.

— Реликвией? — не поняла Кали, — но я ничего не ощущаю…

— Потому что книга в багаже, — отмахнулась Залго, — кровоточащий гримуар, поднимающий нежить. Магии Дракона там — одна единственная охранная печать, камень-чешуйка. Такое… Аккуратно мерцающая с окованной медью обложки безделица. Без неё книга натурально так сведёт с ума. Мощная дрянь, слишком мощная, чтобы почитывать ее перед сном, знаешь ли…

— И ты притащила эту гадость в школу?! О чем ты вообще думала, это же опасно, это… — Кали мутно побелела и качнулась.

— А что ещё ты прикажешь мне делать? Я — её последний и единственный хранитель, — желчно отозвалась Залго и зябко повела плечами.

Колючая арка из живых лоз и кое-где проступающего мутного мрамора неумолимо приближалась. Залго уже могла разглядеть сеть трещин и истекающие бурыми потоками скорбные лица замерших повсюду крылатых дев. Их сложенные в молитвенном жесте руки и эти рыдающие бурой ржавчиной мраморные лица дышали чем угодно, но не молитвенным предстоянием. Залго ещё раз зябко повела плечами, пытаясь избавиться от липкого мерзкого ощущения, будто коснулась прилично подгнившего мертвеца. Смрадный, приторный запашок местной магии всерьёз отличался от агрессивного, зашкаливающего фона Облачной Башни. Темная живая жадная магия Облачной была понятна — и нейтральна. Ей не было дела до крикливых наглых фриков, которые год за годом наводняли школу, строя друг другу подлянки и упиваясь безобразной бабской грызнёй. Но «Полусвет», он был куда тише, тише и опаснее. Чем-то нездоровым и жутким дышала сама почва, сам туман, сам мрамор иссякшего фонтана. И Залго ощущала, как непроизвольно шевелятся от страха ее волосы, а тело покрывается гусиной кожей.

— Плохая земля, — сварливо проворчала Кали и до белизны в костяшках скомкала свои пушистые оборки и кремовые банты, придерживая подол.

— Никому больше этого не говори…

— Что?!

— Начнется паника. Паника ни к чему, — медленно и раздельно сообщила Залго и подняла глаза. В её серо-голубых радужках было тускло и мертво.

— Ведьма страхов не хочет множить чей-то страх? — недоверчиво заломила одну бровь ведьма-арахнид.

— Не хочу захлебнуться в нём, — нехотя призналась Залго и отвела глаза, — выбирать в любом случае не из чего. Подумай сама, кому ещё кишка не тонка обучать странный сброд вроде нас с тобой?

— Звучит разумно, — пожевав губами, согласилась Кали.

— Юные леди, разбиваемся на пары! — высокий, властный голос пронесся над аллеями заросшего парка.

Залго вытянула шею и успела разглядеть впереди, под буйно разросшейся аркой, строго, даже, пожалуй, чопорно одетую статную пожилую ведьму. Её старомодное чёрное платье тускло мерцало. Приглядевшись, Залго поняла, что вычурные черные кружева дамы буквально кишат лениво перебирающими лапками белыми пауками самых разных форм и размеров. На кружевном чепце ведьмы, угрожающе подняв переднюю пару лап, покачивался из стороны в сторону, как в диковинном танце, пушистый паук-птицеед.

Кто-то пронзительно завизжал, а толпа стихийно отступила назад. Крики и гул голосов смешались. Сзади кто-то кому-то оттоптал ноги, феи и ведьмы с возмущенным ропотом зашевелились, наступая на носа туфель и сапог сзади стоящих. Кто-то вытягивал шеи, силясь разглядеть причину сутолоки, юные дарования бестолково ругались и толкались. И напоминали они в этот момент не студенток магической школы, а толпу крикливых базарных баб.

Залго страдальчески поморщилась и ментально потянулась к рыдающей где-то впереди девчонке, аккуратно забирая её страх. Старая добрая фобия с привкусом бесконтрольной панической атаки пробирала и потряхивала напряжённые мышцы. Залго согнулась пополам, зажмурилась и упёрлась ладонями в колени, терпеливо дожидаясь, когда явление прекратится. Фею уже кто-то поил зельями. Нелюбезно кривясь, над её взволнованно щебечущими подругами уверенно комиссарила та самая пожилая ведьма. А белоснежный птицеед уже дремал на её шелковом шейном платке. Как какая-нибудь вычурная, пушистая брошь.

— А ты, я смотрю, альтруист, — насмешливо заметил над ухом знакомый красивый альт.

Залго медленно подняла глаза, всё ещё упираясь ладонями в колени. Над ней, насмешливо склонясь и спрятав руки за спину, подрагивала уголками бледных губ недавняя знакомая, бледная упырица в серой майке. Чёрное каре её прилично взлохматилось и отяжелело от сырости. Бледно-розовые глаза смотрели весело и ясно.

— Стигма, — напомнила дрампирша и сухо пощелкала перед носом оцепеневшей Кали пальцами, — не спать, милая. Не спать. Нам ещё предстоят распределение и ужин в теплой компании педагогов и местного студенчества.

— Распре… Что? Убери от моего лица свои клешни! — не выдержала Кали, смахнув с щеки узкую, бледную руку упырицы, — зачем ты это делаешь?!

— Щёчки забавные, — с покаянным вздохом театрально призналась Стигма, сложив руки на своей костлявой груди и сокрушенно качая головой, — прости, милая, ничего с собой не могу сделать. Ты такая мягкая и уютная, так и хочется потискать…

Линфейская ведьма задохнулась от возмущения. Залго не нашла что возразить на такое и с опаской отошла чуть левее. Чтобы, в случае чего, не оказаться в зоне поражения, так сказать.

— Какие же вы скучные, — закатила глаза Стигма и фыркнула, — не косплей рака, ведьма, я не кусаюсь. Точнее… кусаюсь, но ты явно не в моём вкусе.

— Это радует, — пробормотала Залго, успокаивающе накрывая ладонью кремово-кружевное плечо багровой от возмущения Кали.

Ведьма-арахнид в ответ благодарно накрыла её узкую, сухую ладонь своей — мягкой и пухлой. И с вызовом уставилась в лицо упырице. Всеми своими пятью глазами.

— Вы такие милые, — фыркнула в кулак упырица, — честное слово, я в восторге. Надеюсь, нас распределят на один факультет…

— Разве здесь несколько факультетов? — изумился кто-то за спиной Залго, — Ида, ты слышала?

— Несколько?

— Вы чё, ку-ку?

— Сама ты ку-ку, говорят же тебе: несколько…

— Нет, не слышала…

— Попрошу минутку внимания, — высокий, властный голос, усиленный магией, поплыл над толпой. Ни просящим, ни старческим он не казался. Пожилая ведьма обвела притихших девушек цепким жёстким взглядом и позволила себе вежливую, ироничную улыбку, — меня все слышат? Отлично. Если мы наконец-то решили проблему с врождёнными фобиями и с иными досадными мелочами, позвольте приветствовать вас от лица нашей школы. Моё имя — Квадра Найтсайд. Также меня называют словосочетаниями «госпожа инспектор» и «мадам Найтсайд». Я являюсь проректором по воспитательной работе. Рада приветствовать вас в этой старинной женской школе магии. Всё, что вы видите вокруг себя, — парк лес и эти древние корпуса, — всё это является историческим памятником и охраняемым объектом магического наследия измерения Магикс. Не вы избрали «Полусвет». «Полусвет» избрал вас. И счёл достойными войти в его туманы и дышать его тайнами…

— Что-то как-то не очень звучит, — свистяще шепнул кто-то сзади под несмелые смешки, — как минимум — угрожающе… Они когда в последний раз занимались здесь ремонтом, здесь вообще есть садовник? Или розы обзавелись давно зачатками разума и сожрали его уже к чертовой матери?

— …Вас нашли и привезли сюда из самых разных школ магии. И отныне вы имеете уникальную возможность учиться там, где не смеют находиться другие, куда более суеверные и слабые духом феи и ведьмы, — пожилая ведьма иронично скривила уголок рта, демонстрируя, как именно относится к суевериям и слабостям. И снисходительно улыбнулась, не сводя темного неподвижного взгляда с настороженно подобравшейся и притихшей упырицы, — при поступлении вы и ваши родные подписывали документы. Среди них был договор. Школа не несёт ответственности за вас и не гарантирует вашу безопасность в том случае, если вы нарушите один из пунктов устава нашей древней школы. Устав един для всех: и для студентов, и для педагогов. И нарушение его неизбежно влечет за собой… последствия. Необратимые последствия.

По толпе прошёлся ропот голосов. Залго видела в глазах фей и ведьм панику, страх, возмущение, терпеливое внимание и неприкрытое злорадство. Пожилая ведьма терпеливо переждала, когда шум утихнет. Успокаивающе опустила ладонь поверх шейного платка. И аккуратно погладила пару раз оживленно перебирающего лапами тканевые складки белоснежного паука-птицееда:

— Всякий, желающий учиться в стенах «Полусвета», обязан знать наш устав. Каждая строка, каждое слово, каждый символ должны врезаться в ваше «я» незаживающей раной. Ведь только правила — и их строгое соблюдение — отделяют нас от того, что скрывают поросшие лесом руины Старого Мира. Дикие Земли — место особое, не вполне оправившееся от древней катастрофы, предшествовавшей тому, что мы привыкли называть нашей цивилизацией. И, для вашей же безопасности, вам стоит уяснить для себя важнейшее из правил: никаких хождений по коридорам и, тем более, по территории после отбоя. В одиннадцать часов магическим образом запираются все замки́. И горе вам, если дежурные помощники инспектора найдут вас не в ваших постелях в столь поздний час!

— Нас что, ещё и проверять ходить будут? — взвился кто-то из ведьм.

— Назовитесь, — потребовала госпожа инспектор, с долей отвращения разглядывая рваную черную майку и размалеванную слоями косметики конопатую физиономию ведьмы.

Ведьмочка скривилась и недовольно сморщила свой вздёрнутый конопатый носик. Залго с интересом воззрилась на неё. И там было на что посмотреть. Ведьмочка носила на голове очень своеобразную причёску: хлористо-зеленые кислотного цвета иглы, как у заправского панка. От волос девицы стойко несло дешевым пивом и крепким моряцким табаком. Пирсинг и украшающие запястья цепи дробно сияли при каждом её движении. Девчонка уверенно расправила свои узкие плечи и с вызовом бросила в лицо госпоже Найтсайд:

— Ида Маар.

— Ида Маар может письменно изложить своё недовольство. В прошении об отчислении, составленном на имя ректора, — снисходительно улыбнулась старая ведьма, но её пронзительные темные глаза не улыбались. Они хищно и глумливо изучали съёжившуюся костлявую фигурку студентки. Ида отшатнулась, но глаз не опустила, прожигая инспектора затравленным ненавидящим взглядом. Найтсайд понимающе оскалилась и обманчиво тихо сообщила, — о, забыла сообщить, отчисление из «Полусвета» — это волчий билет для работодателей любого из обитаемых миров магического измерения.

— А… поступить? Поступить больше никуда не выйдет разве? — донеслось откуда-то слева.

— Нет, как я уже говорила, отчисление из «Полусвета» — несмываемое клеймо на всю жизнь, — спокойно покачала головой инспектор.

— Как и поступление в него, — не вполне разборчиво пробормотала Залго, глядя себе под ноги и рассеянно кивая, — кажется, мы действительно неплохо так вляпались.

— Кроме того должна сообщить, что лес, окружающий территорию школы, является запретной территорией. Всегда. И в любое время дня и ночи, — ведьма-инспектор обвела притихших девушек долгим, въедливым взглядом, — любые попытки выбраться за ограду караются отчислением.

— Там водятся оборотни? — с истерическими нотками в голосе взвизгнул кто-то из фей.

— Там водятся пауки, — невозмутимо оборвала её госпожа инспектор. И немолодое, но всё ещё красивое и слишком бледное лицо ее сурово заледенело, — и, клянусь исподними перьями Темного Феникса, я более чем в состоянии видеть их глазами.

Девушки взволнованно зашептались, а сзади кто-то тихо, зло выругался.

— Также довожу до вашего сведения, что в школе имеет место система взысканий. Любые дисциплинарные нарушения лёгкой и средней тяжести караются принудительными работами, — мадам Найтсайд обвела толпу насмешливым, желчным взглядом, — физическим трудом на благо общества. Без использования магии. Труд облагораживает разумных существ, юные леди.

Залго и Кали переглянулись, а Стигма Черный Вереск непонимающе нахмурилась.

— Прямо сейчас мы пересечем эту арку, — усиленный магией голос старой ведьмы неторопливо, чуть нараспев и снисходительно плыл над толпой, — и войдём под своды нашей старинной школы. Прежде чем приступить к праздничному ужину, вы пройдете распределение. Камни-Хранители определят ваш дальнейший путь и распределят на один из четырех факультетов. Кстати. Во избежание необоснованных жалоб и нытья должна вас предупредить: сменить факультет невозможно. А сейчас разбейтесь на пары и следуйте за мной…

Толпа взволнованно зашевелилась, сдержанно шумя и нехотя выстраиваясь в единую цепь. Залго и Кали, не сговариваясь, втянулись в общий поток как пара. Залго, не глядя, подала линфейской ведьме локоть. И та молча повисла на нём. Мимо проплывали одичавшие и разросшиеся буйно кусты, кое-где виднелись скорбные статуи, крылатые и бескрылые. Залго шагала под руку с притихшей Кали, а туман вокруг будто бы редел и отступал. Смеркалось. Обогнув грязный и зловонный, заросший илом фонтан и жутковатую статую справляющего нужду купидона, инспектор уверенно повела озирающееся девчачье воинство по одной из аллей. В сторону административного корпуса. Рыжие глазницы окон моргали и подрагивали где-то впереди, в подступающей мраке. Откуда-то повеяло болотом, топкой трясиной и затхлостью склепов. Ветер, пришедший с юго-запада, гнал прочь клочья тумана и дышал липким смрадом. Залго видела как морщат носы феи и зубоскалят зло ведьмы, а небо темнеет. И над шпилями вычурных башенок особняка плывут тяжко свинцовые тучи. Миновав зачем-то

тускло подсвеченный парадный вход и ряды мраморных изваяний, инспектор обогнула административный корпус и уверенно повела девушек за него.

Здесь туман всё ещё стлался и клубился, но было значительно теплее. Повсюду, теряясь в осенних сумерках, мутно белели статуи и надгробья. Целый лес надгробий. Он утопал в тумане, а над туманом тревожно качали ветвями старые клёны, древние дубы и тёмные вязы. Где-то далеко, по ту сторону кладбища, приветливо, глазасто и зорко горели огни — окна каких-то строений.

— Это же… Это же кладбище… — вырвалось у кого-то, — мы будем жить на кладбище?

— Юные леди! Минутку внимания! — на ходу оборачиваясь, скомандовала госпожа инспектор и, с видимой гордостью в голосе, широким царственным жестом обвела лес надгробий и плачущих ангелов, — перед вами — уникальный ансамбль, пожалуй, единственный в своём роде. Вы можете видеть здесь десятки, сотни уникальнейших статуй и старинных склепов разных эпох. Это не просто кладбище. Это место, которое служит последним приютом для каждого, кто связан с нашей старинной школой. Здесь традиционно покоится прах педагогов и студентов «Полусвета»…

— Жесть какая… — донёсся до слуха Залго задушенный шепот откуда-то справа.

—… И где бы вы ни были, где бы ни окончили дни свои, ваш прах непременно доставят сюда, чтобы он разделил последний приют с теми, кто был прежде нас. Кто жил и учился, учил и любил в этих стенах, смотрел в это небо, бродил вечерами в этом тумане, — невозмутимо продолжала госпожа инспектор, — в глубине кладбища находится хижина смотрителя. Наш смотритель и бессменный могильщик «Полусвета» — Рэйярт Горм — не любит досужих гостей и лишнего шума. Поэтому я искренне надеюсь на вашу сознательность. Далее, за кладбищем, вы можете видеть сотни горящих окон. Это — окна четырёх факультетских общежитий. Каждое утро вам предстоит совершать короткий переход через кладбище — ибо в общем зале административного корпуса находится общая трапезная.

— А если я не хочу есть? — бойко выкрикнул кто-то из толпы. И обступившие инспектора девушки одобрительно зароптали, — что тогда?

— Это ваше право, — надменно развела руками госпожа инспектор, — но приём пищи — обязательное мероприятие. Прогулы и опоздания без уважительной причины являются серьёзным нарушением распорядка нашей древней школы. Вы не обязаны есть, но присутствовать на обедах, завтраках и ужинах обязаны. Таковы правила. Таков наш устав.

Толпа загудела, как растревоженный улей. Залго обернулась и наткнулась взглядом на взволнованное смуглое личико и на обрамляющие его бесконтрольно меняющие цвет кудри. Эри. Эри Что-то Там. Своей странной шевелюрой фея стойко напоминала крашеного пуделя. Почувствовав, видимо, этот пристальный взгляд, феечка оживленно закивала Залго. И на смуглом, миловидном личике тонко и чисто вспыхнули россыпи золотых звезд. Они то тускнели, то несмело разгорались, подсвечивая подвижное славное личико феи своим теплым мягким светом.

Залго невпопад кивнула и отвернулась. Толпа наконец-то нехотя зашевелилась, снова выстраиваясь по парам. И тронулась с места. Медленно следуя за госпожой инспектором. Пожилая ведьма миновала густые заросли сирени и пожарную лестницу, обогнула одну из вычурных башенок. Впереди распахнулись тяжёлые окованные сталью двери. И в кладбищенский мрак ударил мощный поток горячего охристо-рыжего света.

Госпожа инспектор дождалась, пока все войдут вовнутрь. И знаком велела девушкам обступить себя. Залго в общем потоке вошла в малый зал, озираясь. Это место напоминало нутро волшебной шкатулки. Приглушённые, пастельные пластины, кость и цветная керамика украшали стены и потолок. А черный пол тускло отражал стоящих на нём людей и не вполне людей. Высоко вверх уходила по спирали резная винтовая лестница, напоминающая скелет невиданной твари. Золотисто мерцали защитными рунами черные стены под цветными пластинами. А с керамических, с костяных, со слюдяных и с мраморных чешуек этих смотрели сотни рисунков, выведенных кистью неведомого художника. Пучки диких трав и лаконичные пасторальные картины. Пауки и тропические бабочки. Очертания магических существ и профили людей. Парусные корабли и люди в карнавальных масках.

Залго с любопытством заозиралась, запрокинув голову и всматриваясь в очертания лестницы и темные недра далекого свода. Кали коснулась её руки и сумрачно кивнула куда-то себе через плечо. Залго покосилась в том же направлении. И едва удержала себя от жгучего желания присвистнуть. Всю стену занимал собой белый костяной барельеф, изображающий танцующую в одиночестве среди свечей невесту. Руки невесты обнимали пустоту, а изящная тонкая шея ее зачем-то была украшена тугой повязкой и пушистым цветочным венком. И в ворохе костяных цветов, торчащих во все стороны, Залго безошибочно опознала цветущий чеснок.

— Я буду вызывать вас по списку, а вы — откликаться, — ведьма щёлкнула авторучкой и сверилась со списком, — Эридия Анж.

— Здесь? — неуверенно вытянула шею смуглая Эри и её бледно-розовые локоны приобрели нежно-голубой оттенок. Отчего она стала смутно напоминать крашенного пуделя.

Кто-то злорадно заржал. Студентки сдержанно шумели и толкались, обступая невозмутимо сверяющуюся со списком мадам Найтсайд.

— Сибби Араи.

— Я!

— Алькатра Бейль.

— Здесь.

— Лира Вард.

— Здесь я.

— Варда Вертер.

— На месте… — негромко отозвалась какая-то высокая спортивно сложенная, жилистая фея. Её зачёсанные назад иссиня-черные волосы её были заплетены в толстую, длинную косу. И Залго была готова поклясться, что коса эта лениво извивалась сама собой, в такт мыслям владелицы. Как хвост огромной, хищной кошки.

— Гарма Гермингерн.

— Присутствует.

— Гера Гермингерн.

— Здесь!

— Почему она не закрывает двери? — шепнула Эри, с опаской косясь на распахнутые настежь двери и клочок кладбищенского пейзажа в пелене густого тумана, — мне как-то жутко, девочки…

— Кто-то мог отстать и заблудиться, — негромко отозвалась Залго, сверля взглядом список в руках госпожи Найтсайд, — так будет легче найти нас.

— Ида Маар.

— Я, — нехотя отозвался кто-то в толпе.

— Изида Нокс.

— Здесь.

— Охра Озар.

— Присутствует.

— Пегги Прайм.

— Здесь.

— Мэг Пиррс.

— Здесь.

— Мерривальд Ри.

— Здесь.

— Схола Роббраш.

— Здесь.

— Неужели нам теперь всегда придется ходить через это ужасное кладбище? — горько прошептала Эри, прижимая руки к груди. А её локоны побелели, — я… Я боюсь этих статуй.

— Это всего лишь куски старого мрамора, — флегматично пожала плечами Залго, — бояться их глупо. Они не проклянут и не подставят. И у них нет пищеварительной системы, чтобы сожрать и переварить тебя.

— Ты умеешь успокоить, Залго Саарт, — поджал губы фея.

— Залго Саарт.

— Всегда пожалуйста, фея цветов и чего-то там, — снисходительно отозвалась Залго, выдавив кривую ухмылку, — любой каприз за ваши деньги…

— Залго Саарт! Где Залго Саарт?! — строго обвела взглядом толпу мадам Найтсайд. И в её звучном голосе на какой-то безумный миг Залго послышались ярость и страх.

— Я здесь, — сообщила Залго, подняв руку.

Госпожа инспектор окинула её быстрым, бдительным взглядом и вернулась к списку, энергично отмечая в нем присутствующих, — Каллизия Траа́дис.

— Здесь, — пробасила нехотя толстушка-арахнид, поблескивая своими алыми глазами, всеми пятью.

— Кто бы мог подумать, что я буду жить на кладбище?! — весело трещала за спиной какая-то неряшливая рыжая фея в малиновой клетчатой рубахе навыпуск и в потёртых ковбойских штанах, — напишу тётушке, вот будет хохма. Представляешь? Я — и на кладбище! Я!

— Люди говорят, нам выдадут форму, — возникшая невесть откуда упырица сложила руку на плечо Залго и плотоядно прищурилась, разглядывая то её, то оживленно жестикулирующих фей, — форменные платья, форменные чулки, форменные ночные рубашки, собственно, всё. Даже нижнее бельё. Своя одежда вроде как запрещена в стенах «Полусвета».

— Бельё-то им чем не угодило? — вспылила Кали, её паучьи конечности пружинисто дрогнули, сокращаясь. Отчего со стороны показалось, что Кали присела и резко встала. Как качнулась, — ну уж нет, панталоны не отдам. Мне их шили на заказ.

Стигма беззвучно, но крайне ехидно оскалилась, поглядывая на вытянувшиеся лица вокруг стоящих фей и ведьм.

— Да лжет она, — не выдержал кто-то, — больше слушайте всякого, ага.

— Вообще-то речь была только про ночные рубашки и форму. Я сама слышала. И ещё по какие-то накидки вроде плащей. С факультетской символикой, кажется.

— Не плащ, а тряпка с капюшоном. Ни рукавов, ни пуговиц. И кружева по краю.

— Черные. Как на гробах.

Залго не ответила. Она неподвижно смотрела, как госпожа инспектор отмечает последнее имя в списке, а входные двери нехотя закрываются сами собой, с грохотом и с надсадными, протяжными скрипами. Дальняя стена дрогнула, и костяной барельеф с невестой и свечами разошелся в стороны, а за ним обнаружились ещё створки, стеклянные и абсолютно черные, украшенные тонкими белыми узорами. Створки также разошлись в стороны с мелодичным звоном. И по особняку разнесся чопорный старинный мотив. Под дрожь клавесинов и пение скрипок госпожа инспектор повела притихших девушек мимо мраморной лестницы, мимо статуй и темных дверей.

Где-то впереди широко распахнулись тяжёлые, окованные черным металлом дверные створки. И до слуха Залго донёсся многоголосый гул. Сумрачный и гулкий трапезный зал оказался местом неприветливым и мрачным. Повсюду висели тронутые временем знамёна и древние, порядков выцветшие гобелены. Полотнища эти изображали сцены охоты и сцены сражений. А освещало зал тусклое голубое пламя сотен светильников. Залго вытянула шею, вглядываясь в очертания преподавательского стола у дальней стены, длинного и широкого, убранного тёмно-серой скатертью. Столы факультетов кто-то очень странный, видимо, в шутку, разместил так, что они образовывывали собой незаконченный на углах серый ромб. А в центре этого ромба, прямо из древних камней, тянулись четыре менгира. Как четыре выщербденных белых зуба.

Повсюду, за факультетскими столами, на черных скамейках, рядами, сидели студентки. Их одинаковые пышные

черные платья, воротники-стойки и белые кружевные накидки делали их безликой массой, похожими друг на друга живыми фарфоровыми куклами из коллекции какого-то гениального безумца. Голову каждой украшали тонкая, как дым, черная вуаль и россыпи бледных цветов: мелкие розы, не вянущие, живые и опасно пахнущие защитной магией. Госпожа инспектор уверенно повела спотыкающихся, отчаянно озирающихся и притихших девушек в просвет между столов. К менгирам. Охранные камни приветствовали мадам Найтсайд нестройным звоном. А на каменной плоти каждого кроваво проступил какой-то знак. Залго нахмурилась. Эти истекающие кровью круглые рисунки напоминали символическое обозначение четырех фаз луны.

— Лунный цикл, — донёсся до напряжённого слуха Залго чей-то свистящий шопот.

— Новолуние, последняя четверть, полнолуние, первая четверть, — как эхо откликнулась над ухом Стигма Черный Вереск, — магия крови. В этих камнях гуляет эхо древней волшбы. Меня потряхивает от её фона, настолько она мощная. Кажется, сейчас снова начнут вызывать по одному.

Залго кивнула, наблюдая, как мадам Найтсайд действительно вызывает студенток по списку. Девушки выходили вперёд по очереди, очередная первокурсница вставала в кольцо Камней-Хранителей. И один из них густо покрывался кровавой сетью трещин. Стол факультета приветствовал шагающую к нему как во сне счастливицу жидкими хлопками. И она занимала свободное место.

Как успела заметить Залго, серые скатерти пустых факультетских столов украшали черные символы лунных фаз. По залу сновали те, кого Залго изначально ошибочно приняла за людей. При ближайшем рассмотрении фигуры в черном оказались жутковатыми тряпичными куклами. Под тканью смутно угадывались очертания вполне человеческих тел, но тряпичные лица этих существ украшали только глаза-пуговицы. Как чья-то нелепая шутка, незрячие и яркие, они притягивали взгляд и необъяснимо отталкивали. Залго терпеливо дождалась своей очереди, посозерцала как истекает кровью менгир с символом Новолуния и под жидкие хлопки неторопливо заняла пустующее место за подходящим факультетским столом. Слуги-куклы сновали по залу, разнося дымящиеся подносы со всевозможной снедью, а на столах нехотя, сами собой, материализовывались столовые приборы. А с ними — и пыльные зеленые бутылки, хитро оплетенные и явно очень старые.

— Странный способ распределять на факультеты, а? — Кали уселась рядом, поглядывая, как последние студентки спешат к факультетским столам, а госпожа инспектор занимает своё место за преподавательским столом, по правую руку от пустого ректорского кресла.

Залго кивнула, отложила вилку и настороженно уставилась на стол преподавателей. Ректор действительно отсутствовал. Не происходило ровным счётом ничего из того, что обычно бывает на банкетах в честь начала учебного года. Ничего: ни приветственной речи, ни оваций, ни поздравлений в адрес студентов. По вытянувшим лицам фей и ведьм Залго определила, что вопиющую странность происходящего обнаружили даже самые пустоголовые из них. Какая-то рыжая одноглазая девица с черной повязкой через поллица налила вина и негромко бросила через плечо:

— Новенькие, после ужина не расходимся. Сегодня вы получаете у кастелянши форму и постельные принадлежности.

— А завтра никак? — подала голос Стигма, энергично накладывая себе в тарелку что-то с большого подноса. Что-то, отдаленно напоминающее картофельное пюре с зеленью и с чем-то щупольцеобразным.

— Спать тоже завтра будешь? — фыркнул кто-то, размеренно работая ножом и вилкой.

— Разве постели мы должны застилать сами? — подала голос одна из фей, — а как же магия?

— Один из пунктов устава: никакой бытовой магии. Всё вручную, — нехотя призналась одноглазая девица и отпила вина, возвращаясь к содержимому своей тарелки.

— На этих, — какая-то барышня неприязненно покосилась на снующих по залу тряпичных слуг, — тоже не надейтесь. Этим тварям запрещено покидать административный корпус. Между нами говоря, это даже к лучшему. И, кстати. Вам лучше не знать, что у них под тряпками.

— Опилки? Вата? Что ещё может быть под тряпками у здоровенной тряпичной куклы? — оттирая салфеткой с белой футболки винное пятно, мельком подняла свои чуть раскосые темные глаза одна из фей. Её длинная черная коса лениво извивалась за спиной, как большая, плетёная змея.

Студентки в одинаковых черных платьях переглянулись и одна с многозначительным громким кашлем отодвинула подальше от себя тарелку.

— Что, вспомнила, что у сладких мальчиков под рубашечками? — гнусно осклабилась её соседка, пихая её в бок локтём, — расскажи свежему мясцу, что́ под тряпками у наших красавцев.

— Лотти, будь человеком, не порть людям аппетит, — устало поправила очки какая-то девушка, украдкой читающая под столом пухлый «Альманах демонолога» за 1876 год. Её длинные тёмно-лиловые волосы темнели к концам, мерцая и переливаясь мириадами иллюзорных звездных искр — не все способны как ты, я извиняюсь, скотски жрать, одной рукой вскрывая чей-то гроб, а другой запихивая в себя шаверму.

Кто-то ехидно и мстительно захихикал. Шуршание и звон посуды усилились. Где-то кто-то болтал. Педагоги, игнорируя сдержанно общающихся студентов, негромко переговаривались, пили и поглощали ужин. Залго, нехотя ворочая содержимое тарелки, подняла глаза и прошлась взглядом по столу преподавателей. Мужчины, женщины, старики. Одетые в той же старомодной манере, что и студентки. Расшитые серебром черные камзолы, тусклые кружевные вуали и

примерно одинаковый мутный м чахоточно-бледный оттенок лиц, нездоровый, если не сказать хуже. Залго обвела взглядом ужинающих студенток и с сомнением прикусила губу: новоприбывшие выбивались из этой блеклой апатичной человеческой массы, как яркие цветовые пятна на тусклых и серых акварелях неведомого художника.

— Столько магии крови, это немыслимо, — пробормотала Стигма, пригубив вино и сосредоточенно разглядывая медленно тускнеющие менгиры. Их каменная поверхность, как губка, поглощала пролитую кровь, а сами символы тускнели, превращаясь в обычные рисунки, нацарапанные на бледно-серых камнях. Розовые глаза упырицы остро и настороженно поблескивали. Ярко очерченные длинными, темными и невероятно густыми ресницами, — я нигде и никогда не видела ничего подобного.

— Что вообще общего у фаз луны и магии крови? — с любопытством поглядывая по сторонам, спросила какая-то фея. Её светло русые кудряшки и белый сарафан мерцали в призрачном свете магических светильников. Что-то зазвенело, кто-то, ругаясь, шарахнулся в сторону, студентки оживились. Залго ткнула вилкой в тарелку и покосилась влево: кто-то собирал со стола осколки бокала, поспешно плавя стекло в ладонях и скатывая в грязно-бурый, полупрозрачный комок.

— А это разве не бытовые чары? Это же… — донёсся до Залго тревожный шёпот.

— Нет.

— А что значат…

— Действительно. Что общего у фаз луны и крови?

— Цикл. Циркуляция крови в организме напрямую зависит от фаз луны, — какая-то старшекурсница, смуглая и статная, не глядя взяла салфетку, промакнула разлитое вино и разочарованно поскребла её ногтём, избавляя мятую белую ткань от бурого пятна. Вино испарялось с салфетки и со скатерти, частично осыпаясь на стол тонким, рыхлым порошком, — именно поэтому лучшие маги крови — женщины. Сам наш организм — наше оружие. Чему вообще вас учили в ваших мирах?

Кто-то из фей поперхнулся и закашлялся, мучительно давясь вином и воздухом. Её друзья встревоженно захлопали её по спине, со смесью отвращения и возмущения поглядывая на окружающих и на безмолвно застывшие посреди трапезной Камни-Хранители.

— Твою мать, я же ем… — обречённо выдохнул кто-то, швырнув вилку в тарелку и с дребезжанием отодвигая её подальше.

— Это не смешно, — вырвалось у Кали.

И Залго кивнула, препарируя вилкой содержимое тарелки. Да, это не смешно. Совсем. Неудивительно, что в «Полусвет» не берут парней. Неприятная тема, и это ещё мягко сказано. Но выбирать, кажется, не из чего. Праздничный ужин закончился на удивление мирно и быстро. Поглядывая, как расходятся студентки и преподаватели, а безмолвные служители собирают посуду и грязные скатерти, Залго дождалась, когда охрипшая от командных окриков одноглазая старшекурсница соберёт всех разбредающихся новичков.

— Итак, я являюсь комендантом общежития нашего сестринства, и поэтому именно я сегодня буду вашим гидом по территории школы, — единственный глаз этой огненно-рыжей и статной девушки поблескивал мрачной, ядовитой зеленью. Фея она или ведьма, понять было невозможно, — мы посетим кастеляншу и заберём ваши постельные принадлежности, типовые полотенца и вашу форму…

— Полотенца?! — взвился кто-то, — но это маразм!

— А так же нижнее бельё, — невозмутимо продолжила рыжая. Опалив совершенно дьявольским взглядом резко захлебнувшуюся воздухом и с ужасом схватившуюся за горло фею, — все предметы гардероба и постельные принадлежности снабжены мощными защитными чарами. Пробить их можно, но сложно. Для этого необходим минимум полезных знаний по всем предметам, изучаемым на первых курсах. И определенная гибкость ума, не без этого.

— Зачем? — собственный голос показался Залго глухим, сиплым и какими-то чужим, — зачем такие меры предосторожности?

— Элементарная защита от дурочек с полными карманами тротила, — любезно оскалилась рыжая. А её единственный глаз с интересом зашарил по жилистой долговязой фигуре ведьмы кошмаров, — администрация школы ценит своё время и человеческие ресурсы. И не желает случайных смертей. А они неизбежны, если запереть в одном месте столь разномастный, фриковатый и самоуверенный сброд.

Стайка фей и ведьм возмущённо зароптала. Презрительно игнорируя нарастающий шум и гул голосов, старшекурсница тряхнула своими огненно-рыжими кудрями и невозмутимо сообщила:

— Феи и ведьмы не должны учиться вместе. Это чревато последствиями. И, дабы избежать этих самых последствий, «Полусвет» жёстко ограничивает возможности своих учениц, даруя безвозмездно между тем, ценнейшие, уникальнейшие знания.

Притихшие студентки переглянулись и во все глаза уставились на неё. Одноглазая комендантша иронично заломила правую, разбитую шрамом медно-рыжую бровь:

— Также, должна вас обрадовать. В школе существует негласное правило: первый курс трогать нельзя. До тех пор, пока он не нападает первым. Со своей собственной грызнёй упражняйтесь сколько влезет, но Дракон вас сохрани от попыток напинать старшакам.

— Даже так… А что будет с тем из старшекурсников, кто напинает нам? — подала голос недавняя фея в малиновой клетчатой рубахе и в ковбойских штанах.

— Негласное разбирательство комендантов четырёх сестринств. И тёмная, — жутко оскалилась комендантша, — коменданты — нейтральная сторона любого внутришкольного конфликта. И, поверьте, лучше не привлекать лишний раз наше внимание.

— А межфакультетские войны? Бывают? — несмело подал кто-то голос.

— «Полусвет» учит единству. Как кровь единым потоком циркулирует внутри человека, так и мы, единые и неделимые, идём разными путями к одной цели, — наставительно воздела палец к потолку комендантша. А единственный глаз её осветило мрачное веселье, — но, к счастью, всегда найдутся изобретательные кретины, разбавляющие наши серые, скучные будни своими безобразными склоками и массовыми дуэлями. Забудь слово «факультет», девочка. Это слово для преподавателей. Мы называем факультеты сестринствами. И вы должны крепко вбить это понятие в свои хорошенькие головки. Сёстры ссорятся и мирятся, но перед лицом большой беды сестра не оставит сестру.

Залго зябко повела плечами, скрипя кожаным шипованным топом. И этот скрип в наступившей тишине прозвучал почти кощунственно. Потемневший недобрый взгляд комендантши остановился на лице Залго:

— Забудьте, кем вы были раньше. Феи, ведьмы, хакеры, шаманки и базарные прорицатели остались там, за пеленой тумана, за оградой, во внешнем мире. Вы — новые существа. Кровь «Полусвета», горячая, живительная влага, омывающая эти древние камни. И «Полусвет» жесток к тем, кто не чтит его законы.

— Говорят, инспекторша упоминала о каких-то «дежурных помощниках». Это, что, такая порода стукачей? — бойко, но тоненько выкрикнул кто-то из толпы. И толпа поддержала бестолковым хихиканьем.

Комендант помрачнела:

— Дежурные помощники избираются лично госпожой ректором из числа студентов, педагогов и выпускников нашей старинной школы. Они имеют всю полноту власти помощника проректора по воспитательной работе. И шефствует над ними старший дежурный помощник — наш школьный могильщик. Поверьте моему опыту, вы не хотите иметь проблем ни с ним, ни с его подчинёнными. Дежурные помощники — над нашей крысиной вознёй. Если ваши склоки дойдут до них — они дойдут и до мадам Найтсайд. И тогда абсолютно точно полетят головы. Ибо устав един для всех.

* * *

Он плыл во мраке, в мутной осенней водице. Он? Скорее оно. У мертвецов нет пола. У мертвецов, у сломанных кукол для утех. И у месива, расфасованного по разным пакетам. Пакетам, что плывут по воле волн в чужой мутной реке. Олли нырнул поглубже, слабо улыбаясь призрачными губами. И глядя, как его останки уносит течение. Как жадные стайки рыбок терзают на дне то, что некогда было его кишечником. Их цветовые пятна изумительно гармонировали с растушеванной акварельной синевой речного дна.

— Эри! Эри, ты слышишь меня?

Эри? Не Эри. Нет. Олли. Так тебя звала мама, очень давно, в другой жизни. До того как тебя лишили всего. Имени. Прошлого. Родных. До того как тебя обратили. Неполностью, нелепо, странно. До того как тебя сделали куклой. Трэллом. Сломанной безвольной куклой в чужих руках. Олли вынырнул и поплыл над водой. Хмурый ночной пейзаж освящал диск спадающей луны. Осенней луны чужого мира, дикого края теней и древних руин. Олли. Настоящее ли это имя, Олли? Ты сменил столько имён и легенд. Ты был хорошим рабом, Олли. Слабой тенью, которая выжила несмотря ни на что. И теперь тебя нет. Тебя сломали совсем и сложили в разные пакеты. Чёрные, шуршащие пакеты для мусора. Тебя спустили на воду поздней ночью. И теперь ты плывёшь в темноте и не знаешь, что дальше. Ведь смерти тоже нет.

— Эридия! Проснись! Эри!

Расширенные зрачки феи, заполнившие минутой ранее весь глаз, сузились до привычных размеров. И она кулем осела по стене, на пыльное серое ковровое покрытие. Жадно хватая воздух и растирая сердце. Боль осатаневшим чащобным зверем терзала клок плоти и бестолково билась о ребра. Проморгавшись, девушка обнаружила над собой сидящую на корточках, посреди коридора однокурсницу. В серо-голубых глазах странной девушки с ирокезом плескались вполне человеческая тревога и непонимание. Залго. Странная-странная ведьма с Солярии. Зачесанный на бок изжелта-белый ирокез местами топорщился и кудрявился, отчего вид у ведьмы был крайне забавный. Фея смущённо улыбнулась, таращась куда-то в её шипованный кожаный топ. И локоны Эри тотчас же приобрели густой коралловый оттенок.

— Мне показалось… — ведьма запнулась, нервно ворочая между пальцев пеструю зажигалку. И быстрым движением закинула её в нагрудный карман. После чего вцепилась в плечи слабо пискнувшей феи. Поднимая на ноги и как-то слишком бережно отряхивая. Как вещь. Редкую, хрупкую, коллекционную, как кусок фарфора с головой, с ногами, и руками, — давно это с тобой?

— Ты! Ведьма! Она ничего не обязана тебе говорить. Пойдем отсюда, Эри! — гневно перебила её высокая, спортивно сложенная брюнетка. Воинственно принимая боевую стойку.

Толстая иссиня-черная коса её угрожающе удлинилась и с глухим скрежетом обернулась жгутом-косицей рыжеватого металла. Варда, фея чего-то там. Одна из случайных знакомых и соседка по комнате. Эри покорно кивнула, хватаясь за энергично протянутую жилистую руку и с извиняющейся бледной улыбкой пряча глаза. Под тяжёлым и внимательным взглядом ведьмы.

— Понимаю, — ведьма наконец-то отпустила плечо Эри. И сухо цыкнула сквозь зубы, критически разглядывая ощетинившуюся, подобравшуюся Варду и её ржавую железную косу, уже стойко напоминающую хвост скорпиона, кстати, — ещё увидимся. Смотри за своим сокровищем внимательнее, детка. Я ведь однажды и украсть могу…

— Ты совсем поехавшая? — подозрительно сузила чуть раскосые, темные глаза Варда.

— Шучу, шучу, — примирительно подняла руки ведьма и гнусно осклабилась, подмигивая вздрогнувшей всем телом Эри, — хотя… В каждой шутке есть доля шутки, не так ли, фея?

* * *

— Это было похоже на припадок, — Кали бродила по комнате, выгуливая новую ночную рубашку и задевая своими паучьими конечностями претенциозные белые тумбочки и стоящие на них предметы, — честно, я было подумала, что эта Эри вот-вот умрёт.

Залго не ответила. Комната, ключи от которой выдали им троим, представляла собой сумрачное помещение с огромным окном, выходящим на тёмное туманное кладбище. Белые лёгкие тюли и черные шторы в пол буквально фонили от магии. Залго осторожно погладила тяжёлый черный бархат и нахмурилась: на самой сетчатке, остро и стремительно, отпечаталась череда образов. Раскинувшаяся на сорванных с гардин шторах и страстно лобызающаяся парочка. Стремительно чахнущие, гниющие и умирающие в высокой вазе дикие розы. Истошный вопль, безобразно застывший в кровавой пене нерабочего фонтана голый женский труп с разорванным горлом, мотки потрохов, лениво шевелящихся в мутной воде и стеклянные глаза, изумлённо глядящие в свинцово-серое небо. Залго порывисто отшатнулась от шторы и, пытаясь отдышаться, перевела дикий взгляд на мирно разбирающих чемоданы соседок.

— Кажется, я начинаю понимать, почему здесь не пользуются бытовыми чарами, — ведьма-арахнид прокрутилась вокруг своей оси, любуясь тем, как колоколом раздувается расшитая бантами, кружевами и оборками ночная рубашка, — да тут защитные чары — как на доспехах Звездных Бродяг. Вот, честно. Вы когда-нибудь видели Звездных Бродяг?

— Нет…

— Может, фею так скрутило от того, что повсюду слишком много защитной магии?

— Не думаю, — отозвалась Залго, занимая собственную кровать и с интересом опуская-поднимая черный полог и обходя её по кругу. Резные белые столбики украшали сложные узоры и неизвестные защитные руны, — когда я подошла, она бредила и металась. А её глаза были черными. Как у насекомого. Впервые вижу такую реакцию на защитную магию. Если, конечно, это она, а не что-то другое…

— Опять фей ковыряешь? Не надоело ещё? — насмешливо протянула Стигма, взбивая подушку и пытаясь запихнуть её в свой просторный дубовый гроб.

Изнутри гроб был обит алым шелком и празднично благоухал хвоей и мандаринами. Этот хвойно-мандариновый аромат, казалось пропитал уже всё в комнате. Залго не возражала. Причудливый запах неизвестных духов дарил смутное ощущение праздника и чуда.

Заметив выражение лица Залго, Стигма отчего-то смутилась и пробормотала:

— Мне нравятся земные праздники, но особенно — этот. Смутное ощущение чуда ожидания чуда. И детства. Не то чтобы у меня не было детства… Просто… оно никогда не было нормальным. Ничто и никогда не было нормальным, понимаешь?

— Ну… Ты ж дрампир, вампир, питающийся вампирами, — пожала плечами Залго и рухнула в кресло, сминая своим весом кружевной белый чехол, — и… Фея. Фея крови. Неудивительно, что твоя жизнь отличалась от жизни скучного обывателя одного из миров измерения Магикс.

— Прости за бестактный вопрос, — ведьма-арахнид шмыгнула носом и порывисто обернулась, почти снеся висящее на стене овальное зеркало в вычурной черной раме, — у тебя есть семья?

— Да. Его звали Джеком. И он был лучшим охотник на вампиров из всех, что я знала, — голос Стигмы дрогнул и потускнел. И она отвернулась к окну, стаскивая майку и облачаясь в ночную рубашку. Её ломанные, какие-то нарочито рубленные движения выглядели органично и как-то правильно в тусклом, затхлом полумраке комнаты. Мутный белый рожок какого-то светильника потрескивал от магии и изредка моргал, — отец был достойным человеком и прирожденным охотником. Он научил меня всему, что я знаю. И я благодарна ему.

— Он был магом? — Залго заложила ногу за ногу и вяло качнула ногой в воздухе.

— Нет. Он был стрелком. И подрывником. Отличным бойцом, отличным лидером и наставником, — Стигма избавилась от джинсов и, не глядя, запихала их в шкаф, — а вы? Кто ваши родные?

— Я приёмная, — нехотя призналась Кали, мерцая своими нечеловеческими алыми глазами и уперев руки в бедра, — мама умерла родами, удочерили дядя и тётя. Своих детей у них не было. Кто биологический отец — а пёс его знает. Воспитывали-то меня люди. А что насчёт тебя, Залго?

— О, я даже затрудняюсь, что тебе ответить. Мои родители — настолько легендарные существа, что я всю жизнь про них только и слышала, что они «очень заняты», — закатила глаза Залго и отмахнулась, развалившись в кресле, — ни трагедий, ни мрачных тайн длиною в жизнь, детство — как детство. Бабушка — солярийская фея сновидений и благих предзнаменований. Её руки пахли солнцем и мёдом, а в доме всегда было много лесных птиц. Детство… Много солнца, дом на окраине леса. Захаживающий по воскресеньям на чай пожилой травник с повадками столичного ловеласа. Не представляю, в кого я вообще такая.

— Нда, загадка, — задумчиво отозвалась Стигма, внимательнее разглядывая лицо равнодушно качающей ногой Залго, — и никаких странностей?

— Я сильнее, когда светит луна. Любая луна. Любого мира. Лунный свет усиливает мои способности, — пожала острыми плечами Залго, — но при этом я не являюсь лунной ведьмой.

— Видимо, в роду у тебя был кто-то с предрасположенностью к лунной магии. Вот она и срабатывает на автомате. Оберегает, — Кали шумно забралась к себе на кровать и пару раз пружинисто попрыгала на перинах, совершенно по-детски сияя от восторга, — я читала, что такое иногда бывает. В старинных магических кланах.

— Может быть, — Залго встала и прошлась по комнате, — я, честно говоря, не отрицаю такую возможность. Гримуар-то тёмный, и он — семейная реликвия…

Раздался глухой стук в дверь. И в комнату заглянула сутулая кареглазая девица в форменном черном платье. Её густые, собранные в конский хвост, каштановые волосы красновато блеснули в неярком свете ночника. На шее девушки красовался белоснежный шейный платок, заколотый какой-то паукообразный черной брошью. Брошь лениво пошевелила мохнатыми лапами и неторопливо перебралась на раскрытую ладонь девушки. Оказавшись живым тарантулом. Паук неподвижно воззрился на онемевших от неожиданности студентов. И настороженно замер, изредка перебирая лапами.

— Траа́дис, Саарт, Черный Вереск. Все на месте? — старшекурсница заглянула в список.

— Все.

— Все здесь…

— Доброй ночи. Санузел и ванная в конце коридора. Учитывая, что вы только приехали, советую поторопиться и занять их вовремя. Через полчаса отбой. Приду — проверю, все ли на месте. Вопросы есть?

— Да. Вы и есть дежурный помощник?

— Один из, — старшекурсница энергично поправила белый шейный платок и окинула студенток цепким, но равнодушным взглядом, — это всё?

— Эээ, да…

— Отбой через полчаса. Не опаздываем, — старшекурсница почтительно ссадила тарантула себе на плечо и сухо отрапортовала, покидая комнату, — госпожа инспектор, комната номер одиннадцать, второй этаж. Предполагаю, что хорошо бы обновить контур заклятий, он нестабилен, кое-где есть разрывы…

Дождавшись момента, когда старшекурсница уйдет достаточно далеко, Кали зябко повела плечами и призналась:

— Если честно, меня смущает их тотальный контроль. Неужто в этих условиях вообще возможны дуэли?

Залго пожала плечами и рухнула, не раздеваясь, на свою кровать, поверх душистого, белоснежного и рыхлого, на пышные подушки, пахнущие мятой и свежестью. Не хотелось ни двигаться, ни говорить, ни думать. Немного подумав, ведьма перекатилась на бок и выудила из тумбочки телефон. Пискнули тихо кнопки. И равнодушно мерцающий дисплей показал время: без двадцати одиннадцать. Пять непринятых вызовов два часа назад. И абсолютное отсутствие подключения. Как к мобильной сети, так и к галонету.