Тысяча бумажных журавликов (джен)

Белые одежды цепляются за него из последних сил.

Старый костюм, который Сузаку носил ещё в бытность Седьмым рыцарем, пристаёт к телу намертво. Ткань словно въедается в его кожу. Глупо получилось, на самом деле: он навестил собственную могилу и, поддавшись ностальгии, напялил на себя одеяние, которое давно ему не принадлежит. А теперь, похоже, оно не хочет его отпускать.

Кажется, белые одежды понимают, что Сузаку сейчас не костюм — что он лицо своё, своё прежнее имя, всю свою суть сдирает спешно и беспощадно. Сдирает так, словно боится передумать, словно у него ещё есть дорога назад.

Белые одежды будто знают всё и пытаются его остановить.

Сузаку нетерпеливо дёргает за ткань, и та с надрывным звуком расползается по шву, наконец освобождая его из мёртвой хватки. Он переступает с ноги на ногу, выпутываясь из костюма окончательно, и отбрасывает неопрятный белёсый ком куда-то в угол. Если задуматься, это в своём роде тоже похороны.

Настоящие же похороны начнутся завтра.

Костюм Зеро ждёт его на кровати, раскинув руки в добродушном жесте — посмотришь мельком, и кажется, словно приглашает к объятиям. На самом деле, очень в духе Зеро: много пафоса и чудаковатости, слишком вычурно и, определенно, совершенно неискренне. Наверняка ведь представляет, как задушит его этим миленьким платочком.

От костюма несёт кровью и смрадом тысяч разлагающихся трупов. Сузаку морщится, но всё равно протягивает к нему ладонь. «Ты и сам не лучше», — напоминает он себе с жёсткой ухмылкой. На его счету тоже хватает жертв.

Когда Сузаку продевает ногу в штанину, он убеждается: ненавистный костюм верен своей лживой сути. Своенравная ткань выскальзывает из пальцев и жалобно трещит, когда Сузаку тянет её вверх. Да, размерчик явно неподходящий.

«Мне и самому это не по душе», — мрачно думает он, всё же застёгивая брюки. Будь у него право выбора, Сузаку бы отказался от этой кошмарной роли и не колебался бы ни секунды. Но права выбора нет и не предвидится, так что он бормочет под нос ругательства и завязывает на шее дурацкий белый платочек.

Костюм Зеро, на самом деле, отвратительнее некуда. Сузаку искренне не понимает, как Лелуш всё это носил: вещи слишком неудобные и тесные, слишком крикливые, слишком чужие. Такие же чужие, как и образ «защитника справедливости», который Зеро слепил на скорую руку. Защитника, который и не существовал никогда на самом деле.

— У тебя ужасный вкус, Лелуш, — бурчит Сузаку себе под нос, разглядывая дурацкий плащ и пытаясь понять, как пристегнуть этот кошмар к основному одеянию. Несмотря на то, как тихо обронена эта фраза, в ответ на неё все же раздается тихий смешок.

Сузаку поднимает голову, и Лелуш улыбается ему одними уголками губ — слишком легко и безмятежно для человека, которого завтра не станет.

— Привыкай, Зеро, — беспечно произносит он, делая два шага вперёд и протягивая Сузаку нелепую чёрную маску. Тот морщит нос, но всё же хватается за гладкий пластик. Никто из них не произносит больше ни слова: пути назад давно нет.

Лелуш внимательно смотрит ему в глаза, и в его взгляде Сузаку видит любопытство, благодарность — и почему-то облегчение.

Белые одежды, так небрежно им сброшенные, немым укором лежат в углу.