Сага о благородных ворах (гет)

Её крик услышали другие люди, все, кто был рядом. И сводный брат, и одноклассники, и учитель, пытавшийся вести скучный урок истории. Класс взорвался диким, первобытным хохотом, от которого Никс, наконец-то, проснулась. Опустив взгляд в пол, он пальцами потёрла уголки глаз, чувствуя, что у неё горят шея и лицо, но уже не от пламени Зверя, а от стыда.

— Макграт, — учитель постучал указкой по столу, призывая класс к молчанию. — Если тебе так скучно, отоспись у директора.

— А-а… ммм, — она пыталась что-то сказать в свою защиту, но её язык всё ещё спал.

— Заодно останешься после уроков. Там и выспишься.

Стиснув зубы, Никс неслышно выругалась. В голове гудело, тело ныло после бессонной ночи, в глаза будто дунули горстью песка. Всю прошедшую ночь она не появлялась дома. Не хотела возвращаться. Ушла, чтобы позлить мать, чтобы взбесить отчима, чтобы заставить этих двоих понервничать и отправиться на её поиски. Она бы не пришла в школу, если бы не бесплатная еда в столовой и не желание хоть чем-то занять себя до вечера. Вечером она, наверное, снова пойдёт в круглосуточное кафе, где снова будет рисовать или неумело писать коротенькие стишки.

Как так вышло, что теперь она не могла вернуться домой? Никс не могла дать точного ответа на этот вопрос. Все её обиды, накопленные за месяц счастливой семейной жизни в Сиэтле, взяли над ней верх, выплеснулись жестокими словами в адрес матери, гнали её подальше от дома, под проливной дождь, в холод и слякоть ночи. Месяц назад она переехала в ненавистный ей город, месяц назад познакомилась со своим отчимом и сводным братом, месяц назад мать предала всё то, что Никс считала святым и нерушимым. Мама вышла замуж. Мама так просто смирилась со смертью папы и вышла замуж. И теперь, должно быть, мама страшно счастлива оттого, что месяц назад вышла замуж.

Никс посмотрела на своего сводного брата, из-за чего он тут же отвёл взгляд. Его звали Джулиан Купер, и в этой школе, в которую теперь вынуждена ходить Никс, Джулиан был довольно популярным парнем. Он был вежливым, приветливым, отзывчивым, никому не отказывал в помощи, хорошо учился и планировал поступить в Гарвард. У него было много друзей, он всегда вёл себя непринуждённо в незнакомой компании, к тому же, он симпатичный, что делало его предметом воздыхания девушек. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на него — длинные кудрявые волосы. Они каштановые, отдававшие золотистым цветом, если на них попадало солнце. У него низкие брови, хитрый, насмешливый взгляд, тонкие губы, на которых часто играла фальшивая улыбка. Он высокий, худощавый, всегда аккуратный, всегда правильный, всегда искусственный. Люди любили Джулиана. Никс в сердцах желала ему смерти.

Отведя взгляд от Джулиана, Никс попыталась сосредоточиться на уроке. Школа для неё всегда была чем-то утомительным, бесполезным, ненужным. За прошедший месяц Никс ни с кем не подружилась, да ей и не хотелось вторгаться в сплочённый, давно сформировавшийся коллектив. Она бы и не появлялась на занятиях, если бы не училась в одной школе с пронырливым Джулианом, который сообщал матери о каждом прогуле Никс.

Милый и приветливый на людях, этот человек срывался с цепи, оставаясь наедине с Никс. Он был вежлив с ней в школе, пытался проявлять заботу при родителях дома, он изо всех сил изображал счастье и улыбался столько, что у него явно болела челюсть. Но, стоило им остаться вдвоём, как каждое слово Джулиана превращалось в сарказм, злую иронию или леденящий холод. Даже после короткого разговора Никс была до того взвинчена, что не могла больше ни на чём сосредоточиться. У неё не получалось рисовать, не получалось читать, не получалось слушать музыку. Никс всякий раз чувствовала себя круглой дурой, и единственное, чего ей хотелось — стать бесчувственным роботом без души, сердца, эмоций.

Никс опустила взгляд на свою тетрадь. Поначалу она пыталась писать лекцию, и это быстро её усыпило. Взяв ручку, она попыталась сделать набросок на чистом листе в клетку. Ей снова приснился кошмар. Кошмар до того реальный, что Никс какое-то время не могла сориентироваться, а её мозг не мог отличить сон от яви. Это мучило её уже три года. С того самого дня, когда Никс увидела мёртвого, бледного отца в гробу, когда уронила прозрачную слезу на его щёку, когда в последний раз сжала белые, ледяные руки. Никс не видела, как гроб опускают в землю. Она вцепилась в руки матери и рыдала до тех пор, пока не обессилела и погрузилась в тяжёлый, мучительный сон.

В кошмаре папа вернулся к ней. У него всегда была лёгкая походка, даже в те дни, когда рак сжирал изнутри его лёгкие, но во сне папа шагал тяжело, с трудом переставляя негнущиеся ноги. Каждое движение как будто отдавалось судорогой во всём теле. Он был бледен, как мел, бескровен, его кожа покрылась жёлтыми пятнами, глазные яблоки вылезли из орбит. Красивый при жизни, он был страшен после неё. Но, что Никс запомнила яснее всего, так это глаза папы. Никс помнила, что они были серыми, словно грозовые тучи. Во сне они были призрачно белыми, полными сверхъестественного, потустороннего света.

И папа… танцевал. Его руки, неповоротливые из-за трупного окоченения, двигались и оглушительно щёлкали в суставах. Его вдруг ноги стали такими подвижными и так изящно двигались, как никогда при жизни. Из его мёртвых, изъеденных раком лёгких, вырвался оглушительный предсмертный хрип. Никс проснулась от собственного крика, когда папа схватил её за руку и попытался увлечь в свою страшную, отвратительную пляску смерти.

Сегодня ей приснился Зверь. Никс не знала, откуда пришёл в её подсознание этот образ всемогущего существа, способного сжечь этот чёртов мир. Он начал сниться Никс задолго до нового замужества мамы, и всякий раз он что-то говорил, а она не могла услышать. Единственное, что она знала об этом существе — его имя.

Вздохнув, Никс ручкой вывела изгиб бровей, бешеные, светящиеся в вечном пламени глаза. Зверь. Никс рисовала его не в первый раз, но ей так ни разу и не удалось в точности передать его лицо. Оно было прекрасным в своём чудовищном гневе, мудрым в бездумной ярости, страшным и таким дьявольски притягательным. Никс почти любила Зверя. Ей и самой хотелось разрушить до основания эту чёртову планету.

Никс рисовала как можно тише, прикрывая рукой тетрадь. Рисуя Зверя, она вспоминала маму, отчима Ральфа, вспоминала, как они целуются, как сюсюкаются друг с другом, как мама постоянно велела ей замолчать и даже не собиралась вникать в суть её проблем. За месяц жизни в новом доме Никс впервые ощутила, что такое бессилие. Её не слушали, её старались не замечать, на неё не обращали внимание. Единственным человеком, с которым она общалась регулярно, был Джулиан. Старые друзья её забыли, новых она не завела, но зато у неё появился враг, рядом с которым Никс хотя бы не чувствовала, как её душит одиночество.

Урок закончился. Последний на сегодня. Никс закрыла тетрадь, убрала её в школьную сумку и поспешила выйти из класса. Ей не хотелось лишний час торчать в школе, не хотелось видеть одноклассников, не хотелось возвращаться домой. Ей было тяжело и больно, она устала, и единственное, чего она сейчас действительно хотела — найти высотный дом, встать на край крыши и сделать шаг в пропасть.

— Эй, Никс.

Она не хотела останавливаться, да и не сделала бы этого, если бы Джулиан не обогнал её и не преградил ей путь.

— Чего?

— Ну и куда ты на этот раз?

— Не твоё дело.

— Верно, — он едва заметно улыбнулся ей, хитро сощурил взгляд. — И дело не моё, и мне плевать. Но отец с Джанет беспокоятся, обзванивают соседей, полицию, больницы. А это раздражает.

— Ну и?

— Отправляйся домой. Это будет единственным правильным решением.

— Ага, — Никс обошла Джулиана, едва сдерживаясь, чтобы не толкнуть его плечом. — Бегу.

— Не хочешь домой? Могу предложить тебе свою машину, — он хмыкнул. — Должно быть, страшно спать в круглосуточном кафе.

Никс в гневе стиснула зубы.

— Как я догадался? — он вновь улыбнулся одной из своих фальшивых улыбок. — Ну, это не так важно. Важнее согласна ты или нет. Скажи «пожалуйста», и я отдам тебе ключи.

Он держал ключи на раскрытой ладони перед лицом Никс, точно игрушку перед невнимательным ребёнком. Никс посмотрела в глаза парню и почти сразу же отвела взгляд. Единственным человеком, взгляд которого она могла выдержать, была мама, ко всем остальным Никс испытывала либо враждебность, либо страх, либо отвращение. Мама же вызывала в Никс бешенство.

Ей нужна была машина. Ей хотелось закрыться в тёплой, удобной машине, лечь на заднее сидение и проспать всю ночь в тишине, тепле и покое. Но принять помощь от Джулиана, от человека, которого она взаимно терпеть не может… Никс презрительно скосила взгляд в сторону.

— Вижу, ты домой тоже не торопишься, — сквозь зубы процедила она. — Могу предложить тебе круглосуточное кафе. Скажи «пойдём», и я покажу тебе хорошее место.

Никс обошла парня и вышла из школы. Вновь, оставшись наедине с собой, она почувствовала себя круглой дурой. Он прав. Тысячу и тысячу раз прав. Никс вела себя, как ребёнок. Как злой никому не нужный маленький ребёнок, у которого украли папу.

Сколько она ещё сможет не появляться дома? Этой ночью Никс держалась на одной лишь злости, от которой из-за усталости и кошмаров остались одни угли. Она шла прочь от школы, едва переставляя негнущиеся ноги, глядя на несущиеся автомобили вдалеке. Никс думала, что если бы сейчас её сбила машина, она бы не стала подавать на водителя в суд. Она была бы ему благодарна.

Никс ускорила шаг. Она чувствовала, что за ней наблюдали, и это ощущение отозвалось странным, почти приятным ударом сердца. Это беспокойство появилось сразу после знакомства с Джулианом и проявлялось даже когда девушка была совершенно спокойна. Поначалу Никс связывала это предчувствие со стрессом и расшатанными нервами, а после начала прислушиваться к своим ощущениям. Она была как раз в том возрасте, когда подросток уже не верит в Зубную Фею и Санта-Клауса, но всё ещё допускает существование сверхъестественного.

Она обернулась и увидела едущий за ней на приличном расстоянии серебристый автомобиль Джулиана.

От одного взгляда на уютную, тёплую и безопасную машину, Никс почувствовала в своём истлевшем сердце новый источник топлива. В ней взыграла гордость человека, который осознавал свою неправоту. Только из гордости Никс ни за что не могла согласиться на заманчивое предложение, вернуться домой и выслушать нравоучения отчима и бесконечные упрёки мамаши. Джулиан торжествовал бы. Этого Никс тоже не могла допустить.

Поправив сумку на плече, она ускорила шаг и настолько быстро, насколько позволяло ноющее от усталости тело, спустилась на ближайшую станцию метро. Метро в Сиэтле грязное, здесь царили либо тошнотворно-зелёные цвета, либо болезненно-жёлтые, либо больнично-белые. Эти раздражающие цвета отражались на лицах людей и превращали их, сонных и усталых, в поднятых из могил трупов. Никс ненавидела метро, ненавидела автобусы, ненавидела находиться в толпе. В такие моменты она остро чувствовала своё беспредельное одиночество. Вокруг так много людей, все они тёплые, живые, со своими проблемами, эмоциями, страхами. А она одна, ей некуда пойти, некому её выслушать, некому обнять её и придать ей сил пережить ещё один чёртов день.

Подойдя к жёлтой линии на перроне, Никс изо всех сил уговаривала себя не броситься под поезд.

— Боже мой, боже мой! — воскликнул стоявший рядом с Никс человек. — Как, оказывается, здесь холодно! — он похлопал себя по плечам. — Ясно, почему Зверь не совался под землю. Он там мёрз!

Никс скосила на него взгляд. Рядом не было людей, незнакомец обращался, очевидно, к ней, но она не знала, что нужно говорить или делать. Краем глаза она увидела у незнакомца изящную, лакированную трость и длинный плащ из чёрного бархата. На улице было не настолько холодно, чтобы так одеваться. Даже Никс была в рубашке, джинсах и кроссовках. Ночью, когда станет совсем холодно, она пожалеет о своей лёгкой одежде.

Он говорил о Звере. Никс тряхнула головой. Нет. Должно быть, незнакомец очень религиозный человек, и сейчас он вспомнил одно из имён Дьявола.

— А вам не холодно, мисс? — спросил он, громко стукнув тростью по плитке пола.

— Нет.

— О, как нагло вы лжёте, — он улыбнулся. — Мисс, я за версту почувствовал леденящий холод в вашем сердце.

Никс нахмурилась и скосила взгляд в сторону. Она полагала, что если на сумасшедших не обращать внимания, то они быстро потеряют интерес и отстанут. А если этого не произойдёт? Никс со всей силы сжала ключи в кармане джинсов. Если этот психопат на неё нападёт, она либо бросит в него ключи, либо воткнёт остриё ему в глаз. Никс уже прицеливалась. Она, конечно, хотела умереть, но не готова была отдать свою жизнь первому встречному.

— Дорогая, — вновь обратился к Никс незнакомец. — Сыграем в смерть?

Никс незаметно сделала шаг в сторону, ещё один и ещё, после чего сорвалась с места.

Незнакомец громко стукнул тростью, и от места удара по полу растеклась густая, всепоглощающая тьма. Тьма поглотила станцию метрополитена, поглотила рельсы, поглотила людей и даже эскалатор, к которому бросилась Никс. Девушка остановилась, замерла в неудобной, практически комичной позе на одной ноге. Под ней, над ней и вокруг неё была тьма, из которой едва проглядывали бисеринки редких, далёких звёзд.

Никс не догадалась даже закричать. Она просто остолбенела, не дышала, все её чувства будто бы притупились, и даже сердце словно перестало биться.

— Я же сказал, — твёрже, без прежних манерности и жеманства произнёс незнакомец. — Мы играем в смерть.

Никс обернулась, боясь даже моргнуть. Незнакомец улыбался, хитро прищурив взгляд. Только сейчас Никс разглядела на нём чёрную маску, закрывающую верхнюю половину лица, только сейчас поняла, что одет этот человек не просто элегантно, а слишком элегантно. Чёрный цилиндр широкими полями, длинный бархатный подбитый алым плащ, белоснежная рубашка, белые шёлковые перчатки, начищенные до блеска чёрные ботинки и трость. Длинная, тяжёлая трость, которая сама по себе представляла грозное оружие, в руках этого человека творила чудеса.

Никс вскрикнула, когда звенящую тишину прорезал гудок приближающегося поезда. Он ехал по пустоте, спокойно преодолевая абсолютное ничто. Свет его огней растворялся в бесконечном космическом мраке. Поезд остановился перед Никс и незнакомцем, двери вагонов раскрылись, точно пасти голодных хищников, и внутри горел отвратительный золотой свет, из-за которого люди становились похожи на мертвецов на ранней стадии разложения.

— Прокатимся? — спросил незнакомец. — Вы же не хотите остаться в таком ужасном месте?

Тростью едва касаясь пола он прошёл в вагон. Никс не слышала звука его шагов, не видела пола под ногами мужчины. Лишь шипел и рычал поезд, и гулко билось в её груди очнувшееся от шока сердце. Никс хотела что-то сказать, но с губ сорвался только глухой стон.

Медленно, невыносимо медленно, с оглушительным шипением двери стали закрываться. Дёрнувшись, Никс вбежала в поезд. Как только она оказалась внутри тёплого, светлого и пустого вагона, двери за ней закрылись, точно капкан.