Путь обреченных (джен)

Кассади сражалась на арене уже более полугода и за это время расправилась не менее чем с двумя дюжинами противниц. Ее ни разу серьезно не ранили — сказывалась военная сноровка, полученная ею на родине.

Она родилась на Иберийском полуострове, близ реки Эбро. Как и многие женщины ее народа, Кассади участвовала в войнах против соседних племен с тринадцати лет — с той поры, как к ней пришли первые крови. Она сражалась и против римлян, когда те вторглись в ее страну, попала в плен и, благодаря прекрасному сложению, силе и ловкости, была направлена в гладиаторскую школу. К тому времени ей исполнилось тридцать лет. В прошлой жизни, когда она еще была свободным человеком, у нее была семья — супруг и трое сыновей, которых она видела в последний раз перед тем, как отправится на ту злополучную битву. Кассади старалась никогда не думать о них. Только по ночам она иногда позволяла себе мысленно переноситься к Эбро, где у крыльца их дома резвилось трое маленьких рыжеволосых мальчишек. Наутро на ее щеках появлялись светлые дорожки слез. Но к тому моменту, когда она оказывалась на тренировочном дворе и брала в руки меч, лицо ее было непроницаемым и спокойным. Кассади не знала, живы ли ее дети, но молилась только об одном: если им суждено попасть в руки римлян, пусть боги тотчас ниспошлют на них вечный сон смерти.

На арене Кассади неизменно пользовалась большой популярностью у публики. Ее подтянутая фигура, огненные волосы, характерное кельтское лицо с правильными резкими чертами и незаурядная для женщины сила в одночасье сделали ее знаменитой. После первых месяцев на арене Рабеций поручил ей обучение других гладиатрис. Кассади исправно тренировала подопечных, и под ее началом из неловких и дрожащих рабынь со временем получались довольно искусные убийцы. Впрочем, это не имело никакого значения — рано или поздно они все проходили через Ворота смерти* (арка в древнеримском цирке, через которую уносили трупы с арены — примеч. автора), прямиком в преисподнюю. У каждой, согласно национальным поверьям, был свой ад, но Кассади думала, что, где бы они в конце концов ни очутились после того, как их глаза закроются навеки, вряд ли им доведется открыть их в более жестоком мире. Она знала, что придет и ее черед пройти через эти ворота. Гладиаторам редко даровали свободу, гладиатрисам не даровали ее почти никогда. Рано или поздно Рабеций выпустит ее сражаться с дикими животными — зрители обожают смотреть, как их «любимчики» оказываются в смертельной опасности. Кассади думала об этом без страха: пребывание на арене научило ее относиться к смерти как к неизбежности и освобождению.

Иногда она любила представлять, как все обитатели школы Рабеция — живые мертвецы в клетках — захватывают оружие и поднимают бунт, который перекидывается на другие школы и распространяется по всей Италии. Один за другим падут римские легионы, сгорят в безжалостном огне консулы, сенаторы, цезари, оставив после себя лишь память о злодеяниях Вечного города против остального человечества…

Но эти фантазии далеко не шли. Если уж ничего не получилось у Спартака, блестящего прозорливого полководца, то все эти мысли — не более чем пустые мечты.

* * *

За два месяца, минувших с того дня, как Кассади спасла юную Дагмар, школа пополнилась новыми гладиатрисами. Рабецию нужно было восполнять потери. Он пытался искать сноровистых и готовых к арене женщин среди военнопленных, но удача перестала улыбаться ему. Приходилось довольствоваться малым. Рабеций был не в восторге. Женские бои были на пике популярности, и спрос на гладиатрис бил ключом. Ланиста был зол от того, что лишился дорогостоящей собственности на проклятые Либералии. Если бы не эти празднества, он бы озолотился на бесстрашных кельтках. Без новых толковых гладиатрис торговля живым товаром застопорилась. В его руках оказывались преимущественно слабые и бестолковые молодые девицы, никогда не державшие в руках ни меча, ни ножа. Кассади толком не успевала научить их фехтованию, поскольку Рабеций торопился поскорее выпустить рабынь на арену. Обыкновенно это заканчивалось быстрой и свирепой резней, приводившей хозяина в еще больший гнев. В конце концов он стал выпускать новых гладиатрис в качестве андабатов* (гладиаторы, сражавшиеся вслепую. — примеч. автора). Эти юмористические выступления очень нравились зрителям, и спрос на таких смертников был довольно высок. Особого мастерства андабатам не требовалось, что существенно облегчало Рабецию ведение дел.

В один из рядовых дней он привез в школу новую гладиатрису. Приобрел он ее почти за бесценок, столковавшись с другим ланистой за смешные деньги. Новоприбывшая была дакиянкой, судя по иссиня-черным длинным волосам и загорелой коже. Кассади услышала из разговора Рабеция с приятелем, что она — беглая рабыня, убившая свою хозяйку. Смертная казнь, полагавшаяся в таких случаях, была заменена ей службой гладиатрисой. На вид новоприбывшей было около тридцати лет.

Кассади рассматривала ее прекрасно сложенную фигуру с длинными ногами, тонкой талией и довольно красивой шеей, тонкое лицо, яркие, синие, необычного разреза глаза. Она не выглядела слабой — скорее наоборот, в опущенных по швам руках чувствовалось напряжение и сила. Кассади заинтересовалась. Это было что-то новое.

Дакиянка не казалась ни напуганной, ни растерянной. В ее глазах читалась странная смесь горечи и вызова. Она не смотрела на Рабеция, который привел ее в школу и поручил заботам Кассади.

Та препроводила гладиатрису в камеру.

— Как тебя зовут?

— Данарис, — ответила дакиянка, не поворачивая головы. Голос у нее был грудной и низкий.

Кассади всмотрелась в ее лицо.

— Это правда — то, что говорил о тебе Рабеций?

По-прежнему глядя перед собой, дакиянка кивнула.

— Тогда мне особенно жаль, что ты оказалась здесь. Не буду лгать — тебе осталось недолго.

Алые губы Данарис скривились в усмешке.

— Это именно то, чего я жду, — сказала она. Синие глаза метнули искру.

— Ты ждешь смерти? — негромко спросила Кассади.

Дакиянка повернулась к ней.

— Хочешь сказать, что ты не ждешь ее?

Кассади подняла брови. Ей стало не по себе от того, что незнакомка попала по самому больному месту.

— Я хочу сказать, что Рабеций выпустит тебя на арену через несколько недель, — сухо сказала кельтка. — Советую провести это время в тренировках. И тогда, быть может, ты пробудешь с нами немного дольше.

Данарис ответила ей той же кривой усмешкой.

— При жизни нам не добиться свободы. Она придет только вместе со смертью. А раз так — стоит ли бежать от нее?

По спине Кассади отчего-то пробежали мурашки.

— Дело твое, — бросила она, стараясь говорить как можно равнодушнее. — Если тебе так не терпится умереть, я не стану тебя отговаривать. Только вот...

Она запнулась.

— Обычно людям все-таки хочется жить.

Дакиянка покачала головой.

— Да. Отчего бы мне не пожить? Я была рабыней, а теперь стала гладиатрисой. Прекрасное повышение! Нужно пользоваться моментом.

— Это хорошо, что у тебя есть чувство юмора, — отозвалась Кассади.

— Незаменимое качество для счастливцев, оказавшихся на арене цирка?

— Можно и так сказать.

Данарис снова усмехнулась.