Питер Блад и его испанцы (джен)

Нападение на Барбадос.

Прежде чем переходить к истории с доном Диего, чрезвычайно важной для всего сюжета «Одиссеи», необходимо сделать ремарку о психологическом настрое Блада во время всех этих событий. Нападение испанцев на Барбадос — не только двигатель всего сюжета, но и первое представление испанцев в качестве врагов.

Трудно поверить, чтобы люди, как бы низко они ни пали, могли дойти до таких пределов жестокости и разврата. Гнусная картина, развернувшаяся перед Бладом, заставила его побледнеть, и он поспешил выбраться из этого ада.

В захваченном городе Блад спас от изнасилования девушку, заколов ее преследователя. Отсутствие практики и вообще правильных физических упражнений в течение пары лет никак не сказалось на его мастерстве фехтовальщика, что довольно странно. Убийство он снабдил комментарием в своем фирменном стиле: «Надеюсь, что вы подготовлены для встречи со своим создателем?» К сожалению, авторский текст умалчивает, был ли сделан комментарий на испанском или на английском и кому вообще предназначался. Вряд ли спасенной девушке — Блад через секунду разговаривает с ней достаточно грубо. Однако однозначно можно сказать, что Блад уже вполне владеет собой и достаточно бодр, чтобы острить и красоваться. Однако эта ситуация его проняла, ибо он мысленно возвращается к ней, чтобы набраться решимости для осуществления своего плана с доном Диего.

Дон Диего.

Взаимодействие новоявленного капитана Блада с доном Диего де Эспиноса начинается с разговора в каюте. С самого начала этой беседы Блад имел конкретную цель — принудить испанца к сотрудничеству в обмен на жизнь и свободу. Поэтому все, что он говорит и делает, надо рассматривать с этих позиций.

— А дальше, — ответил капитан Блад, если согласиться со званием, которое он сам себе присвоил, — как человек гуманный я должен выразить сожаление, что вы не умерли от нанесенного вам удара. Ведь это означает, что вам придется испытать все неприятности, связанные с необходимостью умирать снова.

Нет никаких оснований полагать, что он действительно собирался воплотить в жизнь такой сценарий. Вообще все его дальнейшее поведение указывает, что на убийство военнопленных он не способен в принципе, потому что это противоречит его представлениям о гуманизме. Хотя угрожать этим он может, как и применением пыток, на что тоже никогда не решится, о чем ему даже испанцы не устают напоминать.

Обещанного Бладом сценария «любезно перешагнуть через борт» не могло быть в принципе, хотя ссадить испанцев в шлюпку с минимальным запасом еды и воды он вполне мог, и, наверное, так и поступил бы, если бы они с доном Диего не пришли бы к соглашению. Здесь важно, что испанцы сами напали на Барбадос, чем в принципе заслужили считаться в глазах Блада «мерзавцами», если бы он напал на них, а они оборонялись, то его этические представления потребовали бы проконтролировать их дальнейшую судьбу («Золото Санта-Марии»).

Так что перед испанцем Блад показушничает своей ироничной вежливостью и напускным цинизмом, стремясь принудить того к сотрудничеству. Только не на того напал. С доном Диего у Блада случился ценностно-этический конфликт и здесь необходимо сделать пояснение.

В чем вообще заключаются ценностные ориентации самого Блада? Он их излагает в «Хрониках» капитану Макартни:

Первый, основной долг каждого человека — это долг перед самим собой, перед собственной совестью и честью, а не перед должностью, и остаться верным этому долгу, одновременно нарушая данное вами слово, нельзя!

Как видим, здорового макиавеллизма Бладу не завезли от слова совсем; в его представлении хороший поданный, служащий своей стране — не суть важно, гражданская его служба или военная — должен быть в первую очередь хорошим человеком, то есть руководствоваться понятиями личной совести и чести. Верность данному слову является фундаментом, без которого не может быть выстроена верность своей стране. Отсюда следует и обратное — человек, верный своей стране, обязательно будет верен своему слову.

Отсюда выводится вот это потрясающее умозаключение, которым Блад опровергает первые подозрения в адрес дона Диего:

…нелепо подозревать его в чём-либо, ибо он доказал свою честность, открыто заявив о своём согласии скорее умереть, чем взять на себя какие-либо обязательства, несовместимые с его честью.

Однако у дона Диего оказались совершенно иные ценностные ориентации, и он тоже сам их изложил прямым текстом:

Неужели ты мог допустить, что я оставлю в ваших грязных лапах прекрасный корабль, на котором вы сражались бы с испанцами? Можете меня убить, но я умру с сознанием выполненного долга. Не пройдёт и часа, как всех вас закуют в кандалы, а «Синко Льягас» будет возвращён Испании.

Дон Диего не рассматривает свой поступок как предательство или клятвопреступление (обвинения, которые ему бросает в ярости Блад и которые, в принципе, мимо кассы, ибо тут максимум грязная военная хитрость). И как вообще чисто технически можно предать своего врага? Предают друзей, доверившихся добровольно, а не захватчиков, вырвавших обещание в содействии угрозой причинения смерти тебе и твоему сыну.

Как бы то ни было, Блад натурально в ярости, не столько от последствий предательства дона Диего, сколько от самого этого факта. Он вообще, как видно и в других ситуациях, обладает специфическим идеализмом и очень не любит ошибаться. Тем не менее, чтобы осуществить задуманный им план, ему все еще требуется морально себя докрутить:

Позже Блад признавался, что на мгновение его разум возмутился против выработанного им жестокого плана. И для того чтобы прогнать это чувство, он вызвал в себе воспоминание о злодействах испанцев в Бриджтауне. Он припомнил побледневшее личико Мэри Трэйл, когда она в ужасе спасалась от насильника-головореза, которого он убил; он вспомнил и другие, не поддающиеся описанию картины этого кошмарного дня, и это укрепило угасавшую в нем твердость.

Хотя Блад в итоге выкрутился из этой передряги блестяще, все равно эта история с семейством Эспиноса была для него очень неприятна. Во-первых, исхода в виде смерти дона Диего он не предполагал и не планировал, во-вторых, он прекрасно осознавал, что у брата и сына покойного будут все основания устроить ему личную вендетту, как в итоге и произошло.

Тем не менее, вопрос «что делать с испанцами» для Блада даже не стоял, хотя совет по этому поводу все же состоялся. На совете от команды Блада поступали рацпредложения избавиться от испанцев, аргументировав это тем, что «нет свидетелей — нет проблемы». Хотя Блад, на секундочку, засветил перед доном Мигелем не только свою физиономию, но и свой будущий официальный псевдоним (дон Педро Санге), как и «происхождение» (остров Барбадос), так что докопаться до истины адмиралу не составило бы труда в любом случае. Так что никакой подлинной необходимости убивать испанцев не было, однако, вместо того, чтобы указать на это, Блад пускается в туманные разговоры о гуманности, после чего продавливает свою волю. Данная сцена, с одной стороны, демонстрирует его как человека принципиального (причем один из его принципов — не убивать пленных), с другой — демонстрирует его окончательно сложившийся статус капитана. И в общем наличествует в романе для того, чтобы Блад покрасовался, нежели реально поднимает проблему сложного этического выбора.

Примечательно, что дон Эстебан еще несколько раз упоминается в книге — он плавает вместе со своим дядей, доном Мигелем, однако куда-то исчезает до финального столкновения адмирала и Блада. Причем это логически никак не объясняется, похоже, автору просто не было интересно развитие этого конфликта, поскольку Эстебан даже спустя пару лет не тянул на достойного противника для Блада, в отличие от того же дона Мигеля. (Ну, насколько вообще персонажи этой вселенной могут тягаться с Бладом, у него же ни одного более-менее серьезного противника так и не было).

Блад и сам не считал дона Мигеля своим врагом, о чем свидетельствует их последний разговор: «не гоняйтесь за мной. Думаю, что я приношу вам только несчастье». Подобное поведение для него не исключение, а скорее правило, исключая убитого в бою Левасера, всех остальных врагов Блада можно разделить на две категории: пафосно им отпущенных с назидательными речами и пафосно им преданными правосудию с назидательными речами. Так что здесь он испанца никак не выделяет, хотя досталось ему куда меньше обидных замечаний, чем менее достойным личностям.