Пересмотреть приоритеты (гет)

Хогвартс стал для него настоящим домом, к тому же второй год в школе прошел даже лучше предыдущего. Том довольно быстро понял, что на маглорожденных смотрят свысока, поэтому, когда его спрашивали о родителях, он либо направлял разговор в другое русло, либо настоятельно подчеркивал, что его происхождение до сих пор неизвестно — он вполне мог оказаться чистокровным.

На Слизерине все так сильно зависели от положения в обществе своих семей, количества денег на счету в Гринготтсе, от того, сколько поколений насчитывала родословная. Это выглядело откровенно жалко. Они так гордились своим наследием, но совершенно не были его достойны. Слишком глупы, слишком ограничены. Так зависимы от чужого одобрения.

Но, по крайней мере, глупыми людьми было легко манипулировать. Безупречные манеры, отличные оценки, вовремя продемонстрированная улыбка — этого было достаточно, чтобы получить расположение большинства из них. И это было так просто.

Да, второй учебный год прошел лучше, но это, казалось, лишь ускорило его окончание. Не успел он оглянуться, как снова сидел в поезде, увозившем его все дальше от Хогвартса — в приют, где он больше не мог колдовать, если не хотел, чтобы его отчислили. Школа оставалась единственным местом, где он мог изучать магию, единственным местом, где на него не смотрели с презрением, отвращением или страхом (вполне оправданным) за то лишь, что он был волшебником. Он не мог рисковать исключением.

Все лето Том старался не выходить из своей комнаты. Приютские дети слишком сильно боялись его, чтобы побеспокоить. Что ж, его это устраивало. Миссис Коул заглядывала либо сообщить, что пришло время поесть, либо попытаться вытащить его на воскресную службу. Иногда он даже соглашался, если воспитательнице было что предложить взамен.

Он стремился свести к минимуму любое общение, и, когда малфоевский филин принес письмо с предложением встретиться в Косом переулке, Том был готов его проигнорировать. Он предпочитал совершать покупки в одиночестве: ему не нужны были ни помощь, ни компания. Однако он не был бы настоящим слизеринцем, если бы не понимал, как важно поддерживать общение со своими школьными приятелями. Глупы они или нет, они были богаты и легковерны и пока оправдывали потраченные на них усилия.

В Косой переулок Том отправился очень рано: он не собирался покупать подержанные мантии в обществе этих напыщенных идиотов. Выделенных школой денег не хватало на новые, но он всегда очень тщательно выбирал те, что выглядели наиболее аккуратно. На факультете было полно высокомерных снобов, и он не мог позволить им думать, будто они стоят выше него.

Он все еще ничего не знал о своей семье — к сожалению, имени матери было недостаточно, чтобы отыскать ее родственников. Однако за каникулы он успел расспросить миссис Коул. Его назвали Томом, в честь отца, и Марволо, в честь деда, — вот и все, что удалось узнать. Ну что ж, он попробует извлечь из этих сведений все возможное: для начала стоит покопаться в школьном архиве по прибытии в Хогвартс. Там должно что-то найтись. Он сумеет доказать, что он не грязнокровка, как считали многие его сверстники, что он больше других достоин изучать магию. Сам-то он, разумеется, знал, что магия принадлежит ему по праву, но были нужны доказательства, чтобы никто не посмел усомниться.

Несмотря на деньги своих родителей, на которые его однокурсники могли получить практически все, что хотели, и положение, что давали их фамилии, у них не было власти. Истинной власти, которую они не способны были оценить. Том всегда знал, что он другой. У него была эта власть, был контроль, и он умело ими пользовался. И не важно, что остальные были богаче или происходили из древних семей. Он был сильнее.

После покупки мантий и пополнения запаса ингредиентов Том направился во «Флориш и Блоттс». Не было никакой необходимости выискивать школьных товарищей в этой толпе — они сами найдут его рано или поздно. И в самом деле, когда он снимал с полки последний по списку учебник, то услышал, как кто-то окликнул его со спины.

— Том!

Он обернулся и заметил между книжных стеллажей Малфоя, Лестрейнджа, Эйвери и Мальсибера.

— Мы думали, ты уже не придешь. Мы ждали тебя у входа.

Малфой, болтающийся в ожидании кого-то, — картина сама по себе маловероятная, но Том воздержался от высказываний на этот счет.

— Я здесь уже несколько часов.

— Мм, ладно. Мы как раз зашли за учебниками.

Том кивнул и указал на книги, которые уже держал в руках.

Перед тем, как покинуть магазин, он заглянул в секцию Темных Искусств. Выбор литературы здесь был ограничен, но на этих стеллажах все еще было много интересного. Он сгрузил стопку учебников на пол, снял с полки книгу о правомерности применения темной магии и углубился в чтение. Через несколько минут появился Малфой с полным комплектом учебников.

— Можем идти?

— Можете идти, если хотите, — Том даже не поднял глаз.

Как ни странно, его приятели не двинулись с места. С тех пор как Том помог Малфою разобраться с проклятием, вызывавшим острые головные боли, тот практически постоянно стремился составить ему компанию. Мальсибер и Лестрейндж — вечные спутники Малфоя — недолго думая, последовали его примеру. Через какое-то время к ним присоединился и Эйвери: просто стал постоянно садиться рядом и, в конце концов, это вошло в привычку.

В приюте «друзья» были совершенно ни к чему. В Хогвартсе Том тоже не стремился заводить компанию, но это порой приносило пользу.

— Я могу купить ее, если хочешь, — предложил Малфой несколько минут спустя, и Том недовольно поморщился.

Конечно, книга ему нравилась, но выделенных школой средств явно не хватало на что-то сверх стандартного списка. И, даже если для самого Малфоя пара галлеонов ничего и не значила, Том вовсе не хотел быть чем-то ему обязан.

— Нет.

Послышался разочарованный вздох, но Том и не подумал отложить книгу. Ему было все равно. Они могли уйти в любую минуту: он никого не удерживал насильно. Едва ли то была его вина, что эти болваны не способны были управлять своими ногами без того, чтобы кто-нибудь указывал им, куда идти. Поэтому он продолжал читать, не слишком заботясь о своих нетерпеливых спутниках или о времени, пока…

— Эй, парень! Ты, с книгой! — на него смотрел дородный мужчина в форме работника магазина. Том вопросительно взглянул в ответ, ожидая продолжения.

— Какая-то леди только что купила тебе книгу, которую ты держишь в руках. Можешь взять ее.

— Простите?

— Какая-то леди, — повторил человек, медленно, растягивая каждое слово, будто говорил с идиотом, — купила тебе, — он указал на Тома, — эту книгу, — теперь он показывал на фолиант в его руках.

— Можешь оставить себе. Книга твоя.

Пока что Том решил закрыть глаза на ту наглость и бесцеремонность, с которой обращался к нему этот человек.

— Кто?

Мужчина раздосадованно вздохнул:

— Пышные волосы, миниатюрная такая… Только вышла. Просто… книга твоя, ясно тебе?

Он что-то еще пробормотал себе под нос, но Том уже не слушал. Ноги сами понесли его к выходу из магазина — обратно в Косой переулок. Он огляделся. «Пышные волосы» и «миниатюрная» — не самое исчерпывающее описание, но этого оказалось достаточно. Девушка с непослушной копной волос прокладывала себе путь вниз по улице. Том узнал ее.

Кажется, в прошлом году он сравнил ее волосы с собачьей шерстью.

— Профессор Грейнджер! — он устремился за ней.

Профессор Грейнджер, а это действительно была она, обернулась и в замешательстве посмотрела на него, как будто не ожидала, что он и в самом деле за ней последует.

— Профессор Грейнджер, вы купили мне книгу, — он не спрашивал, но то затруднение, с которым он выдавливал из себя слова, придавало вопросительную интонацию.

Она переминалась с ноги на ногу и старалась не встречаться с ним взглядом.

— Да, Том. Купила. Мне показалось, она тебе понравилась.

— Книга и правда отличная, но… зачем вы это сделали?— вопрос прозвучал почти обвинительно.

Он потребовал бы от нее объяснений, если бы мог, но это выходило за рамки приличий.

— Я же сказала: ты выглядел так, будто она тебя по-настоящему заинтересовала. Считай это вкладом в свое обучение и постарайся не подвести меня, — ее тон внезапно стал более легкомысленным, как если бы она шутила, но он чувствовал исходящее от нее напряжение. Том был уверен, что и профессор ощущала его собственное беспокойство.

— Спасибо, — неуверенно выдавил он из себя, окончательно сбитый с толку, прежде чем развернуться и быстро уйти.

* * *

Ту ночь в приюте Том просидел с книгой в руках с таким видом, словно пытался решить невероятно сложную головоломку, и, казалось, что если он отложит фолиант в сторону, то обязательно потеряет нить своих рассуждений. Он осторожно водил пальцами по корешку, листал книгу, пробегая глазами страницы, но мысли были слишком далеко, и он не мог разобрать ни одной проклятой строчки.

Зачем Грейнджер купила ему книгу? Ведь та не касалась ее предмета, и, вообще, ему не нужна была помощь.

«Быть может, она просто пожалела тебя?» — нашептывал ему внутренний голос.

Том почувствовал, как желудок судорожно сжимается от отвращения. Он ненавидел жалость. Не нуждался в ней, вовсе не хотел, чтобы его жалели. Он мог позаботиться о себе самостоятельно. Сиротский приют — не то место, где о тебе сильно беспокоятся, он испытал это на себе сполна. И все же, он был лучше своих сверстников, превосходил их во всем. Ему не нужна была жалость. Не нужна была помощь.

«Может, это был просто подарок?» — подсказал знакомый шепот.

Как правило, одного только слова «подарок» хватало, чтобы вызвать у Тома брезгливость: каждое Рождество люди стремились осчастливить приютских детей своими подарками, желая показаться добропорядочными и пристойными членами общества. Каждая из семей, с которыми миссис Коул вынуждала его познакомиться, отказывалась усыновлять его, оставляя гнить в этом приюте. Но они всегда оставляли «подарки», как будто от этого становилось лучше. Словно оставленный ему игрушечный грузовик мог каким-то образом заставить забыть о том, что он жил на чертовой помойке для детей.

Однажды они все пожалеют об этом.

Но это был не игрушечный грузовик — тот не выдерживал и секунды сравнения с книгой в его руках. Он получил ее не из жалости или сочувствия. Никто не снял ее с полки магазина игрушек с мыслью: «Замечательно подойдет для маленького мальчика». Грейнджер купила ее просто потому, что книга ему понравилась. Не потому что должна была или хотела казаться лучше в глазах окружающих.

Но что ей нужно было взамен? Когда Слагхорн был обходителен со своими студентами, он хотел заполучить их для своей коллекции; Малфой был любезен, когда хотел показать свое превосходство — так или иначе, причина находилась всегда.

Тому претила сама мысль о том, чтобы оказаться у кого-то в долгу. Но, опять же, не похоже, чтобы Грейнджер чего-то от него хотела. Все было так нелепо, бессмысленно; и больше всего беспокоило то, что он никак не мог понять ее мотивов. Профессор так спешно покинула магазин, что он едва ли мог узнать, кто купил ему книгу. Тогда как она собиралась этим воспользоваться, если бы он даже не узнал, кого благодарить? Стоило отметить, что он никогда не выражал благодарность сверх необходимого — ничего, выходящего за рамки простой вежливости. Все выглядело так, будто она и вправду всего лишь хотела, чтобы он получил книгу.

В негодовании Том оттолкнул назойливые мысли. Он ничего не просил у профессора, так что ей было нечего с него требовать. Теперь это его книга. И, прежде чем он снова оказался в Хогвартс-экспрессе, Том успел прочесть ее от корки до корки не меньше четырех раз.

* * *

Учебный год начинался вполне обыкновенно. Занятия шли своим чередом, и за пару месяцев не выдалось ничего примечательного. Том спускался на обед после Заклинаний; в коридорах, как и всегда, было шумно: студенты обменивались последними новостями. По большей части, он не обращал внимания на всю эту бессмысленную болтовню: его не сильно волновали квиддич или очередная сплетня о пятикурсниках, пойманных целующимися в чулане для метел. Однако, когда Мелани Лавгуд — четверокурсница с Рейвенкло — в разговоре с Малфоем упомянула профессора Защиты, Том замедлил шаг. По словам Мелани, которая толком ничего и не знала, но уже успела нахвататься слухов, на уроке Грейнджер произошло нечто поистине ужасающее.

Часом позже Том заходил в класс Защиты от Темных Искусств, и ему сразу же бросился в глаза массивный платяной шкаф у дальней стены. Оттуда доносился тихий рокот. Это интриговало: Грейнджер еще ни разу не использовала на занятиях живых существ. Другие студенты, казалось, ничего не замечали, продолжая вполголоса переговариваться, но только до тех пор, пока шкаф не содрогнулся от мощного удара. Полкласса подпрыгнуло со своих мест. Том оглянулся на профессора — та подавила легкую усмешку.

— Вижу, некоторые из вас наконец обратили внимание на нашего гостя. Сегодня он поможет нам с практикой. Есть предположения, что внутри?

Студенты, на удивление, оказались довольно близки к истине, хотя одни их бестолковые ответы и сменялись еще более бредовыми: от маловероятного «пойманный в ловушку полтергейст» (если бы поймать полтергейста было так просто, они бы уже дано избавились от Пивза) до откровенно нелепого «взбесившийся домовой эльф» (того не раздумывая убили бы, а не оставили в запертом шкафу пугать детей). Лучше бы они молчали.

— Весьма изобретательно, но неверно. Внутри находится боггарт. Кто-нибудь может дать определение?

Одна из слизеринок неуверенно подняла руку, тогда как Тому этот термин был незнаком. Ее ответ, на его взгляд слишком поверхностный, был краток: привидение, которое превращается в то, чего вы боитесь больше всего.

— Отлично, но разве это все, на что он способен?

Это подозрительно напоминало вопрос с подвохом, но часть студентов начала неуверенно озираться по сторонам в надежде, что кто-нибудь все-таки знает.

— Это и правда все. Боггарт не может причинить вам физический вред, только испугать. Должно быть, вы спрашиваете себя: зачем тогда я посвящаю целое занятие привидению, которое не представляет большой опасности? Как уже было сказано, боггарт превращается в то, чего вы боитесь больше всего, если точнее, принимает форму вашего самого сильного страха. Теперь давайте кое-что проясним: страх вовсе не враг вам, но из-за малоприятной для человека природы он часто воспринимается ошибочно. Страх — это, в некотором смысле, дар. Он защищает нас, оберегает, предупреждает об опасности, что, согласитесь, не так уж плохо. Страх помогает выжить. Трудности начинаются, когда мы поддаемся панике, позволяем страху управлять нами. Научиться контролировать боггарта — значит подчинить свой страх. Способность сохранять разум ясным, не терять голову в минуту опасности может однажды спасти вам жизнь. Именно этому и будет посвящен наш сегодняшний урок.

Такое видение страха восхищало: не досадная помеха, но инструмент. Взять неприятное, давящее, гнетущее чувство и найти ему столь прагматичное применение.

Грейнджер посвятила несколько минут рассказу о природе боггартов и продемонстрировала применяющееся против них заклинание Риддикулус, после чего возвела непроницаемый магический барьер, разделивший класс на две части. Теперь у каждого ученика была возможность справиться с боггартом лично: без свидетелей, но под непосредственным наблюдением профессора.

Обычно Том первым вызывался опробовать новые чары: ему нравилась практика, и он не упускал случая потренировать свои навыки. Но сегодня он колебался. Один за другим студенты проходили сквозь барьер, чтобы столкнуться с боггартом в обличии своего худшего кошмара. Что происходило за этой темной, не пропускающей ни звука стеной? Том не знал, и все глубже прорастало в нем беспокойство. Одни после встречи с боггартом выглядели уверенно, так, будто ничего и не случилось, другие же выходили сильно побледневшими, руки их нервно подрагивали, а кожа блестела от пота. Вне всяких сомнений, он не хотел бы оказаться на их месте.

Тем не менее, он должен был через это пройти, должен был знать, с чем может столкнуться. Том снова и снова напоминал себе, что боггарт не причинит ему вреда, лишь постарается напугать. «Страх — это дар», — сказала профессор Грейнджер; и с этой мыслью он заставил себя оторваться от стула и пройти через барьер. Профессор выжидающе посмотрела на него — пыталась понять, можно ли выпустить боггарта — но Том не отрывал взгляда от платяного шкафа. Один взмах ее палочки — и дверца распахнулась.

Если бы только он знал, что увидит, было бы легче, спокойнее. Он смог бы подготовиться. Том никогда не любил неизвестность и терпеть не мог чувствовать себя уязвимым. «Это не причинит тебе боль. Не причинит тебе боль. Не причинит тебе боль», — лихорадочно бились его мысли, пока привидение перед ним разрывалось между тысячью пугающих образов.

Когда боггарт наконец принял форму, Том почувствовал, как кровь стынет в жилах. Он не мог пошевелиться, не мог отвести взгляда от открывшейся ему жуткой картины. «Это не причинит тебе боль». Что ж, профессор была права: то, что находилось пред ним, было уже ни на что не способно.

С пола на него смотрели его собственные безжизненные глаза, стеклянные и потухшие. Боггарт принял вид его мертвого тела, болезненно бледная кожа которого — Том был уверен — была холодна, как лед. Но он бы ни за что на свете не прикоснулся к ней.

Он был мертв. Мертв, как и его мать. Он так ни разу и не видел ее — Меропа умерла сразу, как родила его. Умерла. Умерла, как и двое приютских детей, что не смогли пережить случившуюся в Лондоне пару лет назад вспышку кори. Миссис Коул запретила выходить из комнат, пока выносили тела, но он знал. Знал, что они умерли. Умерли.

Том словно прирос к полу. Он не мог двинуться с места, не мог перестать смотреть на свое бездыханное тело. Мертв. Он был мертв и должен был умереть сейчас. И не оставалось другого выхода: он не хотел умирать, но уже был мертв, и…

Щелчок пальцев у лица — и животный ужас, сковавший его, начал отступать.

— Посмотри на меня, — Том обернулся на голос и чуть не столкнулся с профессором Грейнджер, наклонившейся к нему, — Тебе здесь ничего не угрожает. Это всего лишь боггарт, он не причинит тебе вреда. Ты помнишь, что нужно делать, ты справишься. Мы оба знаем, что ты сможешь. Ты управляешь страхом, не он тобой. Давай, разберись с ним.

Том прикрыл глаза и глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки. Он не умер. Это всего-навсего боггарт. Всего лишь боггарт, тогда как он — волшебник. И, да, он мог с ним разобраться. Том открыл глаза и покрепче сжал палочку — он больше не поддастся страху. Он снова взглянул на боггарта, не позволяя панике во второй раз завладеть им.

Теперь нужно было придумать что-то «смешное», что угодно, только бы заклинание сработало. Первое, что пришло в голову, — заменить свое мертвое тело на чужое, но это вызвало бы ненужные вопросы. Поразмыслив немного, Том остановился на тряпичной кукле, в которую Эми Бенсон играла, когда ему было лет семь. Он помнил, как разрезал ту дурацкую игрушку ножницами из набора для творчества, как визжала Эми, обнаружив, что набивка превратилась в настоящие кишки.

Да, это подойдет.

Том направил палочку на боггарта и представил выражение лица Эми, когда та нашла свою глупую куклу.

— Риддикулус.

Если бы он не смотрел так пристально, точно пропустил бы тот миг, когда мертвенно-бледная кожа начала превращаться в ткань, волосы — менять цвет и скручиваться жесткими волокнами, которые затем стали похожи на ярко-красную пряжу. Стеклянные глаза сменились пуговицами, столь же безжизненными, но уже не такими зловещими.

У него получилось. Профессор Грейнджер ободрила его, вывела из оцепенения, и, да… помогла ему. Но с боггартом он справился сам, сам подчинил свой страх.

* * *

Тем вечером в общей гостиной Слизерина все только и говорили, что о боггарте (Том был уверен, что и на остальных факультетах тоже). Обычно эти обсуждения мало его волновали: мнения однокурсников были ему безразличны. Но сегодня, вслушиваясь в обрывки разговоров, он отметил одну особенность: Грейнджер никому больше не помогла.

— Эйвери, что она сказала, когда тебе не удалось справиться с боггартом?

Эйвери неожиданно смутился, но Тому неважно было, что тот не смог выполнить задание. Он хотел услышать ответ на вопрос.

— Она сказала, здесь нет ничего страшного: чары трудные, но со временем у меня получится.

Эйвери продолжал говорить, но Том уже потерял к нему интерес. «Мы оба знаем, что ты сможешь»,— вот что она сказала ему. Но только ему — не Эйвери и, насколько он мог судить, никому другому. Она знала, что он не такой, как все — особенный.

Не раздумывая больше, подчиняясь какому-то непонятному наваждению, Том поднялся и вышел из гостиной. Он был не вполне уверен, что знает, зачем направляется к ее кабинету: казалось, невидимые нити тянут его за собой. Он должен был ее увидеть. Грейнджер знала, что он особенный. Доказала это.

До сегодняшнего дня только он один понимал всю свою исключительность. Да, Слагхорн считал его ярким, одаренным, талантливым, но упускал суть. Выдающиеся способности были даны ему уж точно не для того, чтобы этот тщеславный старикашка сделал его жемчужиной своей коллекции. А Грейнджер понимала, но, в очередной раз признавая его таланты, не ждала ничего взамен. Хотела, чтобы он добился успеха, потому что знала (как и он сам): так было ему предназначено.

Том остановился в паре коридоров от ее кабинета: он вел себя совершенно нелепо. Обычно все его действия были тщательно продуманы, на любой случай у него всегда имелся четкий план, но теперь — только смутное представление. Он был в смятении оттого еще, что именно Грейнджер, пусть и непреднамеренно, стала причиной его растерянности. Что он собирался сказать ей? Нет. Что он должен был сказать? Он все еще помнил, какое впечатление произвели на Дамблдора его необдуманные слова.

Поблагодарить ее? «Спасибо, что выполняете свою работу». Нет, это просто смешно. Но все же необходимо было что-то сказать ей, сделать что-нибудь.

Он наконец тронулся с места и, когда уже оказался прямо перед дверью ее кабинета, постучал. Ответа не последовало. Том знал, что профессор иногда не обращала внимания на стук или же просто его не слышала, но все же не был уверен, что Грейнджер у себя. Он нерешительно повернул ручку.

Дверь была заперта.

Он нахмурился: кто вообще станет запирать свой кабинет? Никто из профессоров так не поступал. Их комнаты были надежно защищены и скрыты от посторонних глаз; хранить личные вещи в рабочем кабинете по меньшей мере глупо, и запирать его нет никакой необходимости.

Том оглядел коридор — пусто. Прекрасно. Движимый любопытством, он достал палочку.

— Алохомора, — замок щелкнул, и Том искривил губы в довольной усмешке.

Первым, что он увидел, когда вошел, были книги. Все стены в кабинете были увешаны книжными полками. От пола и до самого потолка громоздились потертые старинные фолианты. Даже там, где у Меррисот раньше висели портреты, у Грейнджер были книги — она использовала каждый сантиметр стены, чтобы уместить как можно больше полок. Так, безусловно, гораздо лучше: портреты слишком много болтают.

Книги были расставлены в строго определенном порядке: сначала распределены по жанрам, затем по авторам, а те, в свою очередь, отсортированы по алфавиту и году издания. Профессор непременно заметит, если он возьмет хоть одну, да даже если поменяет пару книг местами.

Только Том принялся рассматривать очередной фолиант, как вдруг что-то его отвлекло. Прямо перед ним, с одной из полок (а точнее из-за нее), послышался глухой удар, и книги попадали друг на друга. Том достал палочку — может, там еще один боггарт (Грейнджер ведь говорила, что они любят селиться в темных местах). Но тут раздался другой звук.

— Мя-я-яу!

Заскрежетали когти. Еще удар, а затем — новый душераздирающий вопль.

Том усмехнулся. Похоже, он только что нашел вход в ее комнаты, пусть и не знал пока, как его открыть. И у Грейнджер есть кошка. В кабинете не было ничего ценного — профессор запирала его, чтобы кто-нибудь по ошибке не выпустил ее питомца, услышав эти отчаянные вопли. Или же она действительно что-то скрывала. Не стоило исключать такую возможность.

С башни донесся бой часов — дольше оставаться было нельзя. Он еще успеет здесь все осмотреть. Сейчас профессор ему симпатизировала, в этом Том был уверен, но он потеряет ее расположение, если она застанет его в кабинете, когда он так беззастенчиво сюда вломился.

Книги, запертые и потайные двери, орущие коты — все это здорово отвлекало. Но что, в конце концов, он собирался сделать? Разумный ответ — ничего. Надо было уходить, и немедленно, если только он не хотел, чтобы Грейнджер его поймала. И если он дождется ее появления, весь разговор сведется к размеру наказания, которое он получит за то, что влез в кабинет преподавателя. Однако какая-то непреодолимая сила продолжала удерживать его на месте, и Том знал: даже если он и уйдет сейчас, то все равно не избавится от этого странного ощущения.

Однажды на Трансфигурации Мальсибер целых двадцать минут пытался объяснить Лонгботтому, как превратить спичку в иголку. Дамблдор тогда оставил ему на парте лимонную дольку, поощрив тем самым его старания (совсем уж жалкие, по правде говоря).

Тому лимонные дольки не подходили совершенно: нельзя наколдовать еду из ничего, а красть дольки у Дамблдора — не лучшая идея (придется потратить так много усилий, что это исказило бы весь его первоначальный замысел), и это не говоря уже о том, что Грейнджер не настолько глупа — уж в этом он не сомневался — чтобы съесть нечто, неизвестным образом появившееся у нее на столе, только лишь потому, что с виду оно напоминает сладости. Но можно было воспользоваться идеей: оставить для Грейнджер подарок в знак благодарности.

Том вспомнил о книге, что прочитал летом после первого курса, книге о необычных способах общения. В ней говорилось о языке цветов, и о том, как с их помощью выразить то, чего сам человек сказать не в силах. Можно было, не боясь последствий, оставить послание без единого слова: каждый цветок соответствовал определенному значению. Все было бы просто идеально, если бы не романтический подтекст, но его можно было обойти.

Профессор подарила ему книгу, он — оставит ей цветок. Они будут в расчете. Грейнджер должна догадаться: она умна, уж точно умнее Дамблдора.

Том взмахнул палочкой, создавая подсолнух. Признательность. Благодарность.

Покидая кабинет, он знал: профессор обязательно разгадает значение цветка.