Специалист по неприятностям (джен)

«А Джеффри, черти бы его побрали, был не так уж и неправ» — мрачно размышлял Андерсон, сидя c кружкой пива в «Джимми».

Перемены в жизни Хэнка Андерсона происходили так стремительно, что пора было признать — уверенность Фаулера, что Коннор каким-то образом избавит Хэнка от дурных привычек, начинала выглядеть до отвращения правдоподобно. Сначала Хэнку пришлось отказаться от того, чтобы пить дома. И даже не потому, что Коннор с упорством сломанного автомата повторял, что алкоголь вреден для его здоровья, а потому, что за всеми этими занудными нотациями ощущалось искреннее беспокойство, а заставлять парня нервничать было как-то... неприятно, что ли. Если в ответ на очередное заявление о том, какое разрушительное действие алкоголь оказывает на сердце, печень и сосуды, Хэнк пытался отшутиться в стиле «ну и замечательно, надо же от чего-то умереть», не понимающий подобных шуток Коннор начинал грузиться и расстраиваться так, как будто бы в его воображении Андерсон уже лежал при смерти. Кончилось это тем, что Хэнк махнул на все рукой и решил, что пить он будет в «Джимми», где никто не станет провожать каждую выпитую кружку напряжённым взглядом, а дома не будет держать ничего крепче безалкогольного пива. Подумаешь, всего-то на полгода... Однако оказалось, что посиделки в баре тоже потеряли свою прелесть. Вот сейчас Хэнк сидел за своим любимым столиком, смотрел бейсбольный матч по телевизору над стойкой и всем существом чувствовал, что ему хочется быть дома, с Коном и Сумо.

«К черту» — сказал себе Хэнк, отставил от себя полупустую кружку, встал и пошёл к выходу. Привычку чертыхаться Андерсон приобрёл тоже из-за Коннора, которого явно смущала его прежняя манера выражаться. Оно и понятно, потому что, если Хэнку нужно было каждый день иметь дело с нариками, сутенерами, гопотой и своими коллегами из Департамента полиции Детройта, которые матерились даже больше нариков и гопоты, то Коннор большую часть жизни разговаривал с людьми совсем другого сорта. Андерсон догадывался, что психологи и психиатры из Мичиганского психиатрического центра или люди вроде Дженнифер Митчелл никогда не станут выражаться, как его коллеги, и не только на работе, но и в неформальной обстановке. Коннор, правда, никогда не делал Хэнку замечаний, явно полагая, что указывать взрослому мужчине, как ему разговаривать, будет недопустимо, но Хэнк как-то сам начал бессознательно подстраиваться под мальчишку. В участке он продолжал материться точно так же, как обычно, но в домашней жизни начал как-то незаметно для себя использовать все больше эвфемизмов вроде «задолбался», «пофигу», «достало» и так далее.

И если раньше ужин Хэнка чаще всего состоял из бургеров, китайской лапши из службы доставки или пиццы, то с тех пор, как в доме появился Коннор, Хэнк переключился на нормальную еду. Коннор любил готовить — жарил мясо, тушил овощи, даже пытался угощать Андерсона какими-то дико полезными салатами — и жрать всякую дрянь, когда дома его все время ждал горячий ужин, было странно. Хэнк смущался, говорил, что это не дело и что надо готовить хотя бы по очереди, но его кулинарные таланты не простирались дальше жареной картошки и яичницы. К тому же, большую часть времени он приходил с работы слишком поздно и, по правде говоря, был слишком вымотан, чтобы приниматься за готовку. Коннор в присущей ему обстоятельной манере объяснил, что идея Андерсона готовить по очереди совершенно не рациональна. И, немного подумав, добавил, что Андерсону не нужно беспокоиться, так как ему совершенно не трудно заниматься готовкой каждый день. Это дополнение выбило у Хэнка почву из-под ног, заставив его сдаться. Дженнифер Митчелл, посещавшая их каждые два дня, утверждала, что Коннор стремительно развивает эмпатию. Нельзя сказать, чтобы он начал понимать чужие чувства так же, как другие люди, но, во всяком случае, он прилагал заметные усилия, чтобы понять, что чувствует Хэнк Андерсон, а вслед за этим начал обращать внимание и на эмоции других людей.

— Сегодня я была расстроена из-за того, что моя машина сломалась. И, представь себе, Коннор это заметил! Он впервые за все это время обратил внимание на то, что у меня плохое настроение. И спросил у меня, что меня беспокоит. Это потрясающе! — сказала Дженнифер, стоя на крыльце Хэнка и затягиваясь сигаретой с видом триумфатора, въезжающего в покоренный город. — Это первый раз на моей памяти, когда он почувствовал, что меня что-то расстроило, и попытался меня как-то поддержать.

— Неправда, он и раньше проявлял сочувствие, — сумрачно сказал Хэнк. Дженнифер ему очень нравилась (в последние недели он все чаще думал, что она нравится ему даже больше, чем следует), но ему было досадно, что иногда она говорит о парне так, как будто он какое-то совсем уже бесчувственное бревно.

Дженнифер улыбнулась, явно догадавшись, о чем он думает.

-Нет, Хэнк, ты меня, наверное, не понял. Коннор очень хороший и очень воспитанный юноша. Но у него в голове как бы работает программа, которая говорит ему, что, если кто-нибудь упоминает про какие-то проблемы, нужно посочувствовать. По сути, это ритуал, в который можно вообще не вкладывать какие-то эмоции. Вроде того, чтобы при встрече спрашивать знакомых, «Как дела?». Это не то же самое, что самому заинтересоваться тем, что чувствует какой-то другой человек, задать ему вопрос и захотеть чем-то помочь, — Дженнифер заправила вьющуюся каштановую прядь за ухо и задумчиво сказала — Знаешь, я думаю, что смена обстановки пошла Коннору на пользу. Когда он лежал в стационаре, его окружали люди, которые очень хорошо понимали тонкости его состояния и в любой ситуации старались к нему приспособиться. И это, с одной стороны, было разумно, но с другой — это не оставляло ему поля для развития. Чтобы меняться, всем нам нужно, чтобы жизнь бросала нам какой-то вызов. Если этот вызов слишком сложный, мы ломаемся, но если вызов слишком слабый, то он просто не заставит нас меняться и расти.

— А я, выходит, вызов, который жизнь бросает Коннору?..

— Ты. Твой дом. Новый стиль жизни, совершенно не похожий на все то, к чему он привык... С тобой ему достаточно комфортно, чтобы он не переутомлялся и не нервничал, пытаясь приспособиться к новым условиям, но в то же время, его жизнь достаточно непредсказуема, чтобы не становиться _чересчур_ комфортной.

— Звучит неплохо, — хмыкнул Хэнк. И мысленно спросил себя, содержится ли в рассуждениях Дженнифер намёк на него самого. В душе он должен был признать, что, если он действительно был «вызовом, который вынуждал Коннора меняться», то и Коннор оказался тем же самым для него. И дело было даже в том, что он стал меньше пить, не мучился бессонницей или даже начал правильно питаться (если, разумеется, закрыть глаза на те галлоны кофе и коробки пончиков, которые он по привычке поглощал на службе), но и в самой окраске жизни, в непривычном ощущении осмысленности всей той раздражающей, однообразной бытовухи, которая раньше казалась Хэнку, скорее, прилагающимся к жизни неприятным бременем, а на поверку оказалось самой жизнью. С некоторых пор Хэнк с удивлением отметил, что теперь ему даже _нравилось_ гулять с Сумо, стричь газон и даже (Иисусе...) ездить за покупками в ближайший супермаркет — просто потому, что в компании Коннора все эти дела внезапно обретали смысл.

Раньше Хэнк гулял с Сумо из чувства долга, просто потому, что, хотя пес вполне способен был сделать все свои дела во дворе за домом, Хэнку не хватало совести лишать пса необходимого ему движения. И Хэнк тащился с сенбернаром в парк примерно в том же настроении, в котором выезжал на место преступления. Все задолбало, ничего не хочется, но «надо» — значит «надо». С появлением Коннора эти прогулки неожиданно превратились в лучшую часть дня. Хэнк даже избавился от привычки ворчать и жаловаться на усталость или на погоду, собираясь на прогулку, потому что Коннор, постоянно выжидавший случая как-нибудь позаботиться о нем, тут же с энтузиазмом заявлял, что Андресону совершенно не обязательно идти с ними, и он вполне может остаться дома и отдохнуть, пока Коннор будет выгуливать Сумо. А такой вариант Андерсону категорически не нравился, причём даже не потому, что он боялся отпускать Коннора на прогулки одного. Конечно, сам по себе парень представлял собой крайне заманчивую цель для любого агрессивного придурка, но присутствие Сумо способно было эффективно остудить энтузиазм любой шпаны. Для друзей Хэнка сенбернар не представлял никакой угрозы, если, конечно, не считать риска быть зализанным до смерти или же быть раздавленной тяжелой тушей, решившей умоститься на диване, но никому из чужих людей Андерсон бы не посоветовал его дразнить. Так что в общем-то можно было со спокойной совестью отправить Коннора с Сумо в ближайший парк или на набережную, а самому остаться дома и валяться на диване, но, во-первых, в глубине души Хэнк постоянно беспокоился за Коннора, даже тогда, когда разумных поводов для беспокойства не было, а во-вторых — Хэнку просто нравилось проводить время вместе с ним. В первый же раз, оставшись дома в одиночестве, пока Коннор гулял с Сумо, Хэнк обнаружил, что скучает и нетерпеливо дожидается их возвращения, то и дело ловя себя на попытках представить, где они сейчас находятся и что делают. После этого случая Хэнк всякий раз шёл с ними, и со временем заметил, что ему даже не нужно перебарывать себя, чтобы тащиться на прогулку после многочасовой рабочей смены.

Не то чтобы они много разговаривали во время этих прогулок. Иногда на Коннора внезапно и беспричинно находило желание донимать Андерсона самыми абсурдными вопросами, но большую часть времени он просто шагал рядом, явно не испытывая никакой неловкости от долгого молчания. В этом, пожалуй, заключалось важное отличие между Коннором и всеми прочими людьми. Андерсон привык думать, что люди любят компанию, только когда хотят общаться или вообще как-то взаимодействовать друг с другом, а когда человек занят собственными мыслями, слушает музыку или о чем-нибудь мечтает, он должен хотеть остаться в одиночестве. Но Коннору, похоже, нравился сам факт его присутствия, ему не надо было разговаривать с Андерсоном, чтобы получать удовольствие от его общества. Первое время Хэнк не понимал, почему парень притаскивает свой ноутбук в гостиную, чтобы работать рядом со включённым телевизором вместо того, чтобы остаться в своей комнате. В конце концов, заметив, что Андерсон всякий раз убавляет звук и то и дело косится в его сторону, Коннор напрягся и спросил :

-Я вам мешаю, да?..

-Да уж, скорее, это я тебе мешаю, — крякнул Андерсон. — Как тебе вообще удается на чем-нибудь сосредоточиться при таком шуме?

— Мне нормально, — моментально успокоившись, заверил Коннор, и снова уткнулся в монитор. И так всегда. Что бы ни делал Коннор — читал книгу, выполнял какие-то свои учебные задания, или просто искал что-нибудь в интернете, он предпочитал делать это поблизости от Андерсона. А когда тот засиживался перед телевизором допоздна, Кон тоже продолжал сидеть в гостиной, даже если уже откровенно клевал носом. В свою комнату он уходил только после того, как Хэнк ложился спать. Андерсон пришел к выводу, что парню просто нравится ощущение человеческого присутствия — или, если быть точным, ему нравилось присутствие Андерсона. И Хэнку это даже льстило.

Но, пожалуй, хуже всего в этой новой жизни было то, что одни перемены, как лавина, тащили за собой другие перемены, и остановить или просто проконтролировать этот процесс не было никакой возможности.

— ...Вам нравится миссис Митчелл? — спросил Коннор в один из солнечных воскресных дней, когда они шли по набережной, спустив с поводка Сумо, и Хэнк в кои-то веки чувствовал, что выходной может быть настоящим выходным, а не томительным, пустым отрезком времени между двумя рабочими неделями.

Вопросы Коннора всегда были достаточно внезапными — он мог, к примеру, светским тоном поинтересоваться, как изготавливают синтетический наркотик, который обычно называли «красным льдом», или внезапно заинтересоваться подобранным на дорогу флайером с рекламой стриптиз-клуба «Эдем», — но иногда его вопросы просто били все рекорды по способности выбить собеседника из колеи.

— Господи, блядь, боже, Коннор!.. — закашлялся Хэнк, не зная, куда деться от неловкости и бессильного негодования. — О чем ты только думаешь!

Наверное, все-таки не стоило отучать парня предварять подобные подкаты фразой «Можно задать вам личный вопрос?». Это, конечно, звучало предельно тупо, но зато давало хоть немного времени, чтобы морально подготовиться.

— Я обратил внимание на то, что вы тщательнее одеваетесь в те дни, когда она бывает у нас дома. Кроме того, в последнее время вы начали связывать волосы в хвост и немного укоротили бороду.

— Просто решил немного привести себя в порядок. Или ты действительно считаешь, что человек может надеть чистую рубашку только потому, что он пытается привлечь внимание какой-то женщины? — язвительно поинтересовался Хэнк.

Коннор внимательно посмотрел на него. А потом в уголках его губ наметилась едва заметная улыбка.

-Вообще-то, мой вопрос звучал достаточно нейтрально. Я просто спросил, «нравится ли вам миссис Митчелл». Вы могли ответить, что она хороший соцработник или интересный собеседник. Но, судя по вашей реакции, моё первоначальное предположение было верным.

— Никогда не думал о карьере детектива?.. — огрызнулся Андерсон, вытаскивая сигарету. Впрочем, всерьёз злиться на Коннора у него никогда не получалось.

— Нет, — со всей серьёзностью ответил Коннор. — Но я думаю, с начала октября у меня будет дистанционная работа в Киберлайф.

Сначала Андерсон подумал, что над восприятием сарказма и намеков Коннору еще работать и работать — и только потом до него в полной мере дошёл смысл его слов.

-Погоди. Киберлайф?.. Ты что, действительно подал заявку на работу в Киберлайф? — остановившись, спросил он. Как человек, далёкий от любых технических вопросов, Хэнк знал о разроаботках «Киберлайф» не так уж много. Но даже его познаний было достаточно для того, чтобы знать, что почти все программное обеспечение, которое используется на любых компьютерах и телефонах, создано именно там. У корпорации просто не было сколько-нибудь серьёзных конкурентов в области IT. Работа в Киберлайф — это звучало круто. Даже с точки зрения такого «чайника», как Хэнк.

— Заявку я посылал еще четыре месяца назад. А сейчас я получил положительный ответ.

— Ого! Так ты, выходит, чёртов компьютерный гений?.. — спросил Андерсон со смесью удивления и какой-то совершенно идиотской гордости, как будто бы заслуги Коннора каким-то образом касались и его. — Что же ты раньше не сказал!

Коннор смотрел на него непонимающе и даже несколько встревоженно.

— Но я же говорил, что программирую, — напомнил он смущенно. Видимо, решил, что у Хэнка старческий маразм, и он не в состоянии удержать в памяти даже самые простые вещи.

Андерсон хмыкнул.

-Да кто из твоих сверстников сейчас не программирует... Но заниматься этим для собственного удовольствия — это одно, а делать что-нибудь такое, чтобы тебя взяли на работу в Киберлайф — это, знаешь ли, совсем другое дело! Думаю, что это надо как-нибудь отметить. Хочешь куда-нибудь сходить? Или лучше отпраздновать дома?

— Думаю, лучше дома, — сказал Коннор. А потом, что-то прикинув про себя, самым что ни на есть естественным тоном спросил — Вы бы хотели позвать миссис Митчелл?..

Хэнк почувствовал желание найти какую-нибудь твердую поверхность и как следует побиться об неё головой.

-Мы вроде отмечаем не мою новую работу, а твою, — хмуро напомнил он. — Так что кого приглашать на свой праздник — решать тебе.

— Тогда я приглашу миссис Митчелл, — пройдя еще несколько шагов, сообщил Коннор. — Уверен, что вам будет приятно.

Хэнк чуть не взвыл.

— Мне «будет очень приятно», если ты не будешь озвучивать все эти свои... домыслы в её присутствии, — угрюмо сказал он.

— Конечно, нет, — со всей серьёзностью заверил тот.

Андерсон так привык к особенностям Коннора, что относился к ним, как к должному. Его больше не напрягала не излишне правильная речь, ни инфантильность парня, ни его проблемы с восприятием любых иносказаний. Это даже не казалось Андерсону признаком болезни — это было просто частью его личности, тем, что придавало парню уникальности и делало его самим собой. Единственной особенностью Коннора, которая реально напрягала Хэнка, был его необъяснимый страх прикосновений.

То, что Коннора напрягают любые тактильные контакты, Хэнк узнал случайно. Собственно, у него никогда и не было особых поводов прикасаться к Коннору — тот давно вышел из того возраста, когда дети все время липнут к взрослым, а дружеских фамильярных жестов, вроде хлопанья друг друга по плечу, Хэнк и сам не переваривал, так что долгое время — кажется, несколько месяцев после появления Коннора у него дома — Андерсон даже не подозревал, что парень не переносил чужих прикосновений. Даже Дженнифер ни разу не упомянула про эту деталь — наверное, настолько к ней привыкла, что ей даже не приходило в голову, что Андерсон может этого не знать. Но однажды, когда они шли из магазина, выезжающий с парковки супермаркета автомобиль двигался прямо в сторону о чем-то замечтавшегося Коннора, и Хэнк, успев здорово испугаться, схватил Коннора за локоть и резко втащил с дороги на бордюр. И тут же пожалел об этом. Коннор выглядел шокированным и напуганным — причем не из-за грозившей ему опасности, а из-за жеста Андерсона. То есть Хэнк, наверное, тоже почувствовал бы себя не в своей тарелке, если бы кто-то внезапно выдернул его из его размышлений, резко схватив за руку, но тут было другое. В глазах Коннора читалась паника. Хэнк несколько раз извинился, объясняя, что он просто испугался, что машина собьёт Коннора, и тот ответил, что все в порядке, но по его ставшим неживыми, «деревянными» движениями и напряжённым мышцам было совершенно очевидно, что все совершенно не в порядке. В машине Андерсона Коннор сидел в такой же напряжённой позе, которую Хэнк не видел с того дня, как они с Дженнифер возили его в отделение полиции, чтобы заполнить все необходимые бумаги. Коннор сидел, как неживой — спина прямая, руки на коленях — и смотрел прямо перед собой.

Андерсон искоса поглядывал на парня и все больше убеждался в том, что случившийся на парковке эпизод имел для Коннора гораздо большее значение, чем он пытался показать.

— Коннор, мне нужно знать. Ты испугался, потому что это было слишком _неожиданно_, или ты в принципе не любишь, когда тебя кто-то трогает?

Коннор долго молчал. Он всегда замыкался и молчал, когда тема разговора заставляла его нервничать, и дожидаться от него какого-то ответа в таких случаях было быссмысленно. Хэнк совсем было решил, что ответа не будет и на этот раз, но, к его удивлению, спустя примерно полминуты Коннор все-таки ответил на вопрос.

— Я не люблю физических контактов, — деревянным голосом произнес он.

— Понятно, — сказал Хэнк, стараясь, чтобы голос звучал так же ровно и спокойно, как если бы Конноро сообщил ему, что он не любит апельсины. — Слушай, а вот когда мы ходим в этот супермаркет... там иногда бывает полно народа... кто-нибудь тебя толкает, кто-то просто протискивается мимо. Это тебе тоже неприятно? — спросил он, чувствуя себя мудаком и безнадежным эгоистом, который даже ни разу не задумался, каково Коннору сопровождать его в таких поездках. Дженнифер сказала, что Коннор не любит незнакомые места и большие скопления людей, но Хэнк как-то ни разу не задумался об этом, таская мальчишку в супермаркет. Впрочем, вплоть до сегодняшнего дня, ему казалось, что Коннору нравится ходить с ним за покупками.

После его вопроса Коннор глубоко задумался.

— Не знаю, — сказал он в конце концов, и в его голосе звучало удивление, как будто бы он только что заметил что-то необычное. — Обычно, если вокруг меня много людей, мне очень некомфортно. Но мне нравится ходить куда-то вместе с вами. Когда я с вами, я почти не замечаю, что вокруг полно других людей.

— Можешь пообещать, что ты предупредишь меня, если тебе что-нибудь будет неприятно? — хмуро спросил Хэнк. — Я, знаешь ли, не самый чуткий человек на свете. Если ты будешь молчать, то я, скорее всего, просто не замечу, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке.

— Это неправда, — возмутился Коннор. От негодования его тревога слегка отступила, даже поза стала более естественной. — Вы очень даже чуткий человек.

— Ну ладно, ладно, — отмахнулся Андерсон. Привычка Коннора уверять Андерсона в его достоинствах представлялась Хэнку такой же необъяснимой, как постоянная тревога парня за его здоровье. — Я это сказал не для того, чтобы послушать комплименты. Просто сразу говори, если что-то будет не так, как надо, хорошо?..

В августе, когда Коннор только поселился в его доме, Хэнк сказал бы, что «полгода» — это очень долгий срок. Но после Рождества, когда до Дня рождения Коннора оставалось всего две недели, Андерсон внезапно обнаружил, что эти полгода промелькнули как-то слишком быстро.

Новая квартира была светлой и пустой. С точки зрения Андерсона, она выглядела вполне прилично. Во всяком случае, при слове «социальное жилье» Хэнку обычно представлялось что-то более обшарпанное и унылое. А в будущей квартире Коннора все было очень даже хорошо. Недорогая, но удобная и вполне приличная мебель. Светлые, свежеокрашенные стены и большие окна. Разумеется, сейчас квартира выглядела пустой и совершенно безличной, но, когда Коннор немного обживется в ней, здесь может быть даже уютно. Дженнифер наверняка поможет парню обустроиться. Да Хэнк и сам готов был сделать все, что будет нужно.

— Ну как тебе?.. — поинтересовался Хэнк, интереса ради заглянув на кухню, в ванную и даже в крошечный санузел. В отличие от него, Коннор как вошел, так и стоял посреди комнаты, следя за перемещениями Андерсона необычно отстраненным взглядом. Его поза выдавала напряжение.

— Мы должны подписать бумаги? — голос звучал механически, с каким-то скрежетом, как неисправный автомат.

— Только если тебя устраивает этот вариант. Но, как по мне, эта квартира выглядит вполне прилично.

— Да, — все так же машинально согласился Коннор. — Я должен переехать сюда сразу после дня рождения?

Хэнк обернулся и пристально посмотрел на Коннора. Вот оно что... Андерсон сдавленно вздохнул, в очередной раз чувствуя себя паскудным эгоистом. Самого Хэнка в семнадцать лет безудержно тянуло на всякие авантюры, но Коннор — совсем другое дело. Он только успел привыкнуть к дому Хэнка, а теперь ему показывают новую квартиру и ставят перед фактом, что он должен собрать свои вещи и поселиться здесь. Хэнку очень хотелось как-то успокоить Коннора — подойти ближе, может, даже погладить его по голове, как совсем маленького мальчика — но парень не любил чужих прикосновений, поэтому Хэнк остался стоять на месте и просто сказал :

-Начнем с того, что ты никому ничего не должен. Учитывая твою... ситуацию, муниципалитет обязан предоставить тебе жилье, но это ничего не значит. Ты можешь подписать бумаги, получить свою квартиру, а переехать потом, когда будешь готов. Я тебя не гоню. Можешь пока остаться у меня, а сюда переберешься, когда сам захочешь.

Хэнк рассчитывал, что теперь парень успокоится, но Коннор продолжал смотреть все так же напряженно.

-А если я... вообще… не захочу? — почти беззвучно спросил он.

«Захочешь, — мысленно ответил ему Хэнк, глядя на замершего посреди гостиной Коннора с какой-то непонятной нежностью. — Ты почти взрослый парень, Кон. Конечно, не совсем обычный парень, это да, — но рано или поздно тебе обязательно _захочется_ начать самостоятельную жизнь. И когда это все-таки произойдет, я буду по тебе скучать».

— Коннор, пойми, пожалуйста, одну важную вещь, — очень серьёзно сказал он. — Когда тебе выделят квартиру, у тебя будет возможность съехать и начать самостоятельную жизнь в любой момент, когда ты этого захочешь. Но ты можешь оставаться у меня столько, сколько пожелаешь. Полгода, год, пять лет... да хоть всю жизнь. Я буду только рад.

Лицо Коннора просветлело.

— Спасибо, — сказал он. Когда он неуверенно направился к нему — шаг, а потом еще один — Хэнк до последнего не верил в то, что правильно понимает, что собирается делать Коннор. Только когда тот практически уткнулся в подбородок Андерсона лбом, Хэнк, наконец, поверил, что ему не померещилось, и, подняв разом ставшие чужими руки, осторожно обнял парня. Коннор громко вздохнул и, качнувшись вперед, положил голову Андерсону на плечо, крепко вцепившись пальцами в пальто на спине лейтенанта.

«Офигеть» — подумал Хэнк. Если бы кто-нибудь сказал ему, что Коннор, неизменно напрягавшийся, если Хэнк или Дженнифер случайно задевали его руку, забирая у него тарелку или кружку с кофе, может быть способен на _объятие_, Хэнк ни за что бы в это не поверил. Чуть помедлив, Андерсон все-таки сделал то, что еще несколько минут назад казалось совершенно невозможным, и ласково погладил Коннора по мягким волосам.

— Ну ладно, Кон, я рад, что мы со всем разобрались. Поехали домой.