Черти любят пиар (джен)

Я не представляю, где я нахожусь и сколько времени прошло. Может, часы? Месяцы или годы? Секунды? Это какое-то другое измерение, и время здесь измеряется в длине кошачьих жизней и квартальных отчетах? Я не уверен ни в чем и точно знаю лишь то, что ощущаю себя отвратно, прескверно, противно и попросту убито. Но, по крайней мере, это значит, что у меня есть тело. Ну, или хотя бы его верхняя часть, поскольку ног я особо не чувствовал.

Сумев на секунду позабыть об ужасной головной боли, которая не просто путала мысли, а буквально завязывала их узлами со сноровкой заядлого моряка, я представил себе такую сценку, непроизвольно смешав болезненное настоящее и довольно пресное, но тоже не особо приятное прошлое: я просыпаюсь утром без желания вставать на работу, а мне уже звонят, мне буквально названивают, спрашивая, почему я опоздал. А я в ответ так радостно отвечаю: «А чёрт пойми, где я, но здесь темно и я умер!» И смеюсь, смеюсь, пока звучат короткие гудки…

Впрочем, это уже не столь важно. С трудом сумев открыть глаза, я приподнял голову, пытаясь понять, где я нахожусь, а после поднялся с холодного каменного пола, краем сознания понимая, что моё изумление возрастает с каждой секундой. Это было какое-то абсолютно фантасмагоричное видение, созданное моим больным разумом — я не видел другого объяснения тому, что находился в длинном узком коридоре, который был едва ощутимо освещён чем-то вдали, а стены… Стены были покрыты безумными, словно подсвеченными изнутри узорами с постоянно повторяющимися элементами в виде адского пламени, всевозможных пыток и… бутылок вина, абсента и текилы?

Коридор освещён… но чем? Что это? Свет в конце туннеля, который не упомянул за всю жизнь ни разу лишь немой или прожжённый веган (если честно, я уверен, что у них вообще ничего святого нет)? Не желая больше оставаться на одном месте, я угрюмо направился в сторону неизвестного источника освещения, едва сумев сделать пару шагов и не упасть обратно. Голова болела безумно, во рту словно открыли без моего ведома мини-филиал Сахары, дикая тошнота мешала хотя бы подумать о еде, но от голода безумно сводило желудок.

Может, это и есть Ад? Эта мысль мелькнула в моем мозгу на долю секунды, но больше не желала его покидать. Вдруг это действительно так? Я на самом деле здесь страдаю, буквально схожу с ума от безумно разукрашенных стен, а свет всё не приближается и не приближается…

В какой-то момент мне дико захотелось заплакать. Я уже мысленно начал просить прощения у всех, кого мог случайно обидеть, у своих родителей — за то, что вырос таким недотёпой, у всех прохожих, которых случайно задевал сумкой — хотя, честно сказать, как-то и не особо я их запоминал…

Через пять минут я перебрал уже всех, кого только мог, в глубине души надеясь, что это поможет, и даже дошёл до той симпатичной актрисы, извиняясь за то, что я делал с её фотографией в свои 14 лет — ну, может, помните, той, она ещё снималась в…

Тут я услышал шаги и, обернувшись, увидел сияние, сопровождающее чей-то силуэт, приближающийся ко мне. Мне стало безумно страшно — сердце буквально до обжигающей боли забилось в грудной клетке, желудок свело новым приступом тошноты, а головная боль сжала виски стальным обручем с новой силой.

Но тут обладатель силуэта приблизился ко мне — я не мог разглядеть его, поскольку свет бил мне прямо в лицо, и, чуть помедлив, заговорил:

—…а чего ты делаешь в этом коридоре, парень? Выход на улицу ж там, — склонив голову набок, он протянул мне ладонь, тихо хмыкнув. — Мы тебя ищем, ищем.… Домой тебе пора.

По-идиотски улыбнувшись, я лишь кивнул и от испытанного облегчения потерял сознание.