Под кожей (гет)

В последний раз оглядевшись вокруг и убедившись, что все именно так, как он задумал, Драко удовлетворённо кивнул и облегчённо выдохнул, вытерев со лба испарину. Подготовка заняла у него все утро, и он вымотался, но все же остался доволен тем, чего достиг. Было немного страшно, но он очень надеялся, что вечно отрешенная и совершенно неприступная Гермиона все же согласится пойти сегодня с ним. Всё-таки она ему должна, и в счёт долга он попросит ее лишь об одном: о небольшом свидании в канун Рождества.

Драко улыбнулся собственным мыслям. Не зря он так долго искал и добивался момента, чтобы в определенной ситуации помочь Гермионе, сделав ее своей должницей. Он давно понял, что нормальные методы на нее, увы, не действуют, и пришлось как-то исхитряться и выдумывать другие способы позвать ее на свидание. И вот сегодня он, наконец, испытает свой шанс на полную.

Они работали вместе в больнице святого Мунго. Кем-то вроде врачей скорой помощи, вылетая на неотложные вызовы, когда больной не мог добраться до клиники сам, или же ему требовалось срочное медицинское вмешательство. Работа была очень сложная, и за первые пять лет выжала из Драко все соки, но он не уходил, понимая, что иначе потеряет единственную ниточку, пока ещё связывающую его с Гермионой Грейнджер. И он терпел ещё целых два года, каждый день желая уйти, основать свой собственный магазин с лекарствами первой помощи, которые по его задумке должны были быть у каждого волшебника в доме и на работе, а ещё, желательно, в сумке, которую маг всегда носит с собой. Тогда бы их работа намного упростилась, но он ждал. Целых два года, грезя о лекарственном магазине, он продолжал работать, как черт, только потому, что там была Гермиона. Он пытался добиться ее расположения, но она никак не реагировала на его притязания, кажется, даже не замечала их, будучи полностью собранной и сухо-деловой в рабочей обстановке. Никто и ничто не волновало ее помимо пациентов.

Но Драко не сдавался. В перерывах между сменами он оформлял документы, составлял зелья, искал поставщиков, медленно но верно воплощая свою мечту в жизнь. И тихо грезил о Гермионе, которую полюбил за несколько лет их совместной работы. Его в Мунго направили в качестве «искупления» грехов, она же пришла по собственной воле. Их поставили в одну смену, резонно рассудив, что Гермиона сможет сдержать дурной нрав Драко Малфоя, поможет ему исправиться, и, на удивление, этот, казавшийся тогда дурацким, план сработал. Сработал даже чересчур хорошо, так, что Драко и Гермиона уже семь лет горбатились бок о бок, спасая всех подряд, и лучших сотрудников в местной скорой помощи было не найти. Они понимали друг друга с полуслова, выучив не только каждый жест друг друга, но и мимику. Любое выражение лица осматривающей пациента Гермионы говорило Драко о том, что именно из лекарств или заклинаний потребуется, ещё до того, как сама Гермиона озвучивала предварительный диагноз. Они были командой. Слаженной, отлично сработавшейся, самой результативной командой в истории Мунго. И Драко любил это в ней. Гермиона всегда добивалась лучшего, что бы ни делала. Она всегда была лучшей во всем, за что бралась, кроме одного: в ее личной жизни было так пусто, что сердце Драко каждый раз сжималось от боли, когда он представлял, как ей одиноко. Гермиона после расставания с Роном словно окружила себя неприступным коконом, заковав себя в своем одиночестве так, что даже сама не понимала, какой вред себе наносит. Всех, кто испытывал к ней хоть какие-то чувства, она отвергала, не задумываясь, даже не замечая их чувств. Она так и не заметила этих чувств и в Драко. Она была всегда одна, всегда выглядела самодостаточно и независимо, но Драко представлял, скольких сил стоило Гермионе держаться. Вскоре к ней перестали даже подходить, чтобы познакомиться: все поняли, что мисс Грейнджер никому и никогда не ответит взаимностью.

Сердце привычно защемило от боли, как всякий раз, когда он думал о Гермионе, и Драко, поморщившись, потёр грудь в том месте. Боль не прошла, только защипало куда сильнее и как-то реальнее. Он нахмурился, расстегивая рубашку, чтобы убедить себя, что не могло глупое влюбленное сердце прожечь дыру в его груди, вызвав уже до одури сильное жжение. Ткань рубашки выскользнула из его тут же ослабевших рук, стоило ему взглянуть. В районе сердца появился сделанный, как на канве, белый стежок, тут же превратившийся в одинокий, дико выглядящий на коже, крестик.

Драко моргнул.

Наваждение не спало, и маленький крестик быстро оброс мелкой гаммой рядом возникающих один за одним стежков. Грудь покраснела в том месте от раздражения, а боль стала практически невыносимой. Не растерявшись, Драко опытной рукой вынул палочку и пробормотал несколько целительских заклинаний, намереваясь залечить странное явление на груди. Но ничего не происходило, только один за другим на его раздражённой коже появлялись белые крестики. Драко взвыл от досады, когда понял, что магией это не остановить. Он почти беспрерывно бормотал заклинания, выпил несколько зелий, но ничего не помогало. Ему необходимо было обратиться за помощью, но он не доверился бы никому, кроме Гермионы, а сегодняшний день он хотел провести совсем не так, пусть и в ее компании.

Взвыв от очередного укола, тут же сопровожденного ощущением протянутой через кожу нитки и завершенного следующим уколом, Драко с трудом добрался до кухни и плеснул себе немного виски, тут же делая несколько жадных глотков. Обезболивающие не помогали, однако небольшое количество пряного напитка немного притупило боль. Драко тяжело опустился на стул, крепко сжав гранёный бокал в руке, уставившись на янтарную жидкость, которая, как ему показалось, вдруг немного окрасилась в красный. Он испуганно пригляделся, но увидел, что это лишь отражение, и облегчённо выдохнул. Потом осознал, отражение чего он заметил, и вновь уставился на свою грудь. Непонятное белое пятно на коже стало красным от проступившей крови в местах креплений нити. От нового прокола вниз по груди потекла густая капля, а следующий стежок был ярко-алым, словно нитку протянули через эту каплю.

Драко выругался. Все его планы на сегодня канули в никуда, вся его подготовка романтического ужина, все договоренности на день теперь не имели значения только потому, что с ним происходило что-то непонятное, и на его груди само собой вышивалось нечто, используя его кожу, как канву, а кровь, как основной цвет ниток. Остаток виски в бокале не смог заглушить боль, но хотя бы она стала терпимой. Ровно до того момента, как на груди появился новый стежок, тут же невидимой рукой превращенный в окровавленный крестик.

Драко выронил бокал, чуть не потеряв сознание от волной нахлынувшей боли. В голове вспыхнуло какое-то смутное воспоминание, связанное с Запретной секцией в библиотеке Хогвартса. Он помнил, что было в тех книгах нечто подобное происходящему с ним, но боль не давала сосредоточиться, выматывая все силы и вымывая мысли.

По груди стекали горячие капли, пачкая одежду, но Драко было все равно: он пытался вспомнить, пытался понять, что же с ним происходит. От очередного стежка перед его глазами возник образ Гермионы, низко склонившейся над чем-то в руках. Лицо ее было сосредоточено, между бровей залегла вертикальная складка, а губы что-то беззвучно шептали, отсчитывая…

Гермиона вышивала.

Он как заворожённый смотрел, как она поднесла иголку к канве, и тут же ощутил боль укола, после чего она мягко потянула нитку, вызвав жутчайшее ощущение на груди, и Драко вспомнил. Вспомнил, где читал такое, понял, что с ним происходит, и вдруг резко успокоился. На его иссушенных болью и частыми вздохами губах заиграла победная улыбка. Было немного обидно, что Гермиона одним старинным обрядом разрушила все его планы, но теперь она точно не сможет от него отмахнуться. Ведь она собственноручно пришила к себе его сердце.

Теперь кровоточащая грудь не казалась Драко такой уж ужасной проблемой, потому что он знал: если Гермиона закончит вышивать до полуночи, а он сможет вынести этот обряд, то все будет не зря. Возможно не сразу, но они, наконец, будут вместе, и пусть это не стоило тех капель крови, которых ещё немало будет пролито ради этого, но Драко готов был заплатить эту цену не только ради себя, но и ради Гермионы.

С трудом заставив себя подняться, он доковылял до ванной комнаты, ежесекундно морщась, разделся и, включив горячую воду, влез в пока ещё холодную ванну. Кожу защипало, а пальцы на ногах непроизвольно сжались от резкого перепада температуры, но Драко не дернулся. Он знал: горячая вода поможет. Она ослабит его боль и облегчит ожидание. Главное, чтобы Гермиона не бросила вышивать, иначе… Иначе она этого не переживет, а он — вместе с ней.

Через несколько часов, когда Драко уже сбился со счета, в который раз он взмахом палочки заставляет воду обратно согреться, он, наконец, понял, что же именно, расцветает у него на груди. Алая роза, как символ истинной любви, теперь связывала их души. Судя по рисунку, ждать оставалось недолго, и Драко терпеливо стал смотреть, как раз за разом протыкается его кожа, кровью окрашивающая воду в красный. Казалось, он купается в крови, но Драко было наплевать, главное, что теперь Гермиона будет, наконец, с ним.

Когда последний стежок был сделан, роза на его груди вдруг зашипела и вспыхнула алым светом, но практически моментально погасла, вдруг превратившись из жуткой вышивки в обычную цветную татуировку. Драко коснулся искалеченной кожи, но не почувствовал ничего: ни боли, ни швов, ни шрамов — лишь рисунок на теле, да окровавленная ванна выдавали, что с ним это все действительно произошло. И ещё пока тихое, но все нарастающее чувство беспокойства от того, что он что-то не сделал.

Драко сразу понял, что от него требуется, и тут же принял душ и переоделся. Рубашку выбрал черную, чтобы не пугать, если вдруг что-то пойдет не так, и кровь снова проступит у него на груди. Быстро собрался и вышел за порог. Осознание того, что он точно не знает, где конкретно живёт Гермиона, пришло не сразу, и Драко, полностью доверившись тянущему чувству внутри, будто стрелой указывавшему ему путь, зажмурился и, понятия не имея, где сейчас окажется, крутанулся на месте.

Перед его взором возникла черная деревянная дверь, рядом с которой Драко обнаружил звонок. Мелодия, раздавшаяся внутри квартиры, была еле слышна, но Драко терпеливо ждал, перекатываясь с пятки на носок, стараясь скрыть свое волнение. Возбуждение и страх охватывали все его естество: а что, если он ошибся?

Драко позвонил в дверь ещё раз, и на этот раз за дверью послышались тихие шаги. На пороге появилась испуганно сжимающая палочку Гермиона, и Драко на доли секунд потерял дар речи, глядя на нее и осознавая: вот теперь все точно будет хорошо. Если она его не выгонит прямо сейчас.

Он, совсем не слыша, что Гермиона говорила, просто зашёл внутрь, боясь не успеть, и, скинув пальто, принялся лихорадочно расстёгивать ворот рубашки. В глазах Гермионы сквозили растерянность и страх, но Драко не обращал на это внимания: он торопился, желая поскорее показать ей свое сердце, обнажить душу и, убирая мешающую ему черную ткань, наконец, выдохнул и мягко произнес:

— Гермиона, твоя роза у меня под кожей.

Примечания:

Вот теперь точно все:)