Под кожей (гет)

Раздражённо фыркнув, Гермиона остервенело воткнула иголку в неумело натянутое полотно и тут же отложила вышивку в сторону. Она совершенно не понимала, зачем вообще подписалась на эту авантюру: она ведь не верила, что это сработает. Гневно посопев для порядку, Гермиона снова взяла в руки ещё совершенно чистую канву и, вытащив иголку, принялась отсчитывать от центральной пометки необходимое количество крестиков. Руки немного дрожали от досады, и ей приходилось несколько раз начинать с начала. Раздражение в груди вспыхнуло с новой силой: она обещала Полумне, что попробует, совершит этот дурацкий обряд, а та всегда видит, соврали ей или же сказали правду, так что отвертеться точно не получится. Придется вышивать.

Когда договор с Луной был заключен, Гермиона при ней тут же купила обычный маггловский набор для вышивания в ближайшем книжном магазине, добившись лишь одобрительного кивка. Она даже не смотрела на картинку тогда, хватая первый попавшийся набор, который криво лежал. А взяла его во второй раз в руки, как и обещала, в сочельник, когда все гадают, когда духи особенно благосклонны к смертным и готовы указать им путь. И вот сейчас перед Гермионой на схеме раскинулась чёрно-белая роза, которая в готовом виде должна была принять приторный чайный оттенок. Закатив глаза, Гермиона мысленно посетовала на свою надсмехающуюся над ней «удачливость»: из огромного выбора различных вышивок взять самый банальный и распространенный рисунок, который даже по цвету ей не нравился, что уж говорить о сюжете, — такое могло произойти только с ней. Впрочем, если бы Гермиона не выпендривалась, долго доказывая, что идея Полумны — полнейший бред, и выбрала бы вышивку нормально, а не ближайшую и то от злости, возможно и рисунок был бы интересным, и смог бы на время отвлечь Гермиону от тяжёлых печальных дум.

Еле переборов искушение взмахом палочки превратить эту чёртову розу во что-то более-менее приличное — Луна сказала, что обряд не приемлет стороннего вмешательства, возможна только лишь та магия, которая идёт от сердца, — Гермиона заставила себя, наконец, воткнуть иголку в нужное место и, закрепив первым стежком нитку, начать.

Вскоре монотонное занятие успокоило Гермиону, заставив привести свои мысли в порядок. Злость на Полумну начала потихоньку проходить — та хотела ей лишь добра, — Гермиона была сама виновата: довела друзей до того, что они стали ей советовать уже даже старинные обряды, надеясь хоть так помочь Гермионе найти свою вторую половинку.

Ожидаемое раздражение не появилось, и Гермиона лишь вздохнула, делая очередной на ее взгляд бесполезный стежок. Прошло уже пять лет с тех пор, как она рассталась с Роном, и Гермиона чувствовала, что потихоньку начала уже жалеть о содеянном. Тогда она была точно уверена, что не сможет уживаться с этим человеком. Они хотели от жизни разного и прекрасно понимали, что совершенно не подходят друг другу. Но были вместе, несмотря ни на что, в чем-то были даже счастливы, крепко держась друг за друга, пока Гермиона не сказала: «Стоп!» — и не разорвала их затянувшееся на два года притворство о счастливой семейной жизни. Благо расписаться они не успели — Гермиона просила повременить, чем очень раздражала Молли, но Рон не настаивал, видимо тоже ощущая некоторые сомнения, за что Гермиона была очень ему благодарна. Разошлись они легко, не без боли, но и без взаимных обид. Общаться не перестали, только некоторые темы в диалогах с того момента попали под негласное, но всем известное табу. Гермиона ушла в работу и какое-то время была очень даже счастлива, пока не поняла, что осталась совершенно одна. Гарри с Джинни родили дочь, Джеймс так вырос, что уже умело летал на метле, Рон со своей супругой воспитывали двухлетнюю Розу, а Гермиона…

Чертыхнувшись, она засунула уколотый палец в рот, желая слюной остановить набухшую каплю крови. Имя дочери Рона вызвало совсем не те ассоциации, которые ожидалось, и Гермиона вновь с ненавистью уставилась на моментально опостылевшую ей вышивку. Возможно, если бы тогда не был сделан этот, перевернувший всю ее жизнь с ног на голову выбор расстаться, сейчас Гермиона не вышивала бы, чтобы привязать к себе суженого, а качала бы на руках уже свою Розу.

Отбросив уже надоевшие мысли, от одиночества вечно шастающие по кругу, Гермиона задумалась о сути обряда. Звучало все как-то просто: в сочельник целиком вышить одну небольшую (или большую, тут как успеешь) картинку, которая якобы пришьет этими нитями твою душу к душе твоего суженого. Знакомы вы или нет, значения не имело, но если обряд был совершен, рано или поздно «жених» нашелся бы сам, придя по связующей вас картине, найдя тебя хоть на другом краю света. Звучало чересчур бредово, но Гермиона обещала выкопавшей этот обряд откуда-то из старых книг Полумне, что обязательно попробует, и выбора не было.

Наконец вытащив палец изо рта и бросив тоскливый взгляд в окно, Гермиона снова повернулась к вышивке. Хотелось гулять. На улице было на удивление сказочно: непривычная для Лондона погода порадовала всех в предпраздничный день, устлав все вокруг крупными снежными хлопьями. Настоящая сказка, ожившая на миг. А Гермиона дома. Одна. Вышивает.

Нахмурившись, она в сердцах чересчур сильно воткнула иголку в канву, вновь уколов палец, и вдруг обомлела. На треть готовая роза перед ней вдруг стала окрашиваться в алый. Кроваво-красный цвет, сливающийся с цветом ее собственной крови. Отшатнувшись, Гермиона чуть не выронила иголку, наблюдая, как краснеет прямо в руках, привязанная к ней нитка. Казалось, кровь пропитала собой каждый клочок вышивки, оставив лишь девственно-белой канву. Роза тут же приняла агрессивные очертания, казалось, она дышала вдруг наполнившей ее магией.

Гермиона недоверчиво сжимала пяльца, рассматривая свою работу. Там, где цвета изначально менялись, и алый цвет немного менял оттенки, словно она ранее вышивала по схеме именно этой самой кровавой нитью. По коже побежали мурашки. Гермиона осторожно сделала стежок, но ничего не почувствовала: вышивка была словно такой же, только цвет изменился, став куда более страшным. Зародились сомнения: а что, если вышивка действительно сработает? Что если и правда найдется мужчина, который будет привязан к ней таким образом навсегда? Гермиона постаралась отбросить эти мысли, но словно бы дышащая канва в ее руках не давала сосредоточиться, заставляя сомневаться в своей адекватности.

Абстрагировавшись, Гермиона засунула иголку под стежки и обрезала красную нитку. Затаив дыхание взяла новую желтоватого оттенка, как в наборе, не представляя, какая мешанина получится из цветов, и, закрепив на иголке, решительно воткнула ее в канву. От места прокола будто бы разлилась кровь, тут же окрашивая нитку в нужный красный, и Гермиона почувствовала, как по ее рукам течет нечто тягучее и горячее. Испуганно осмотрев руки, она убедилась, что ей кажется, но все же со страхом вновь взялась за набор.

С каждым новым стежком Гермиона убеждалась, что Полумна не соврала. Это действительно была магия: древняя, полузабытая, но невероятно мощная магия, которая уничтожит любого, кто бросит обряд на полпути. Чувство страха и ожидания подстегивало, и Гермиона взялась за рукоделие с новой силой, уже ни на что не отвлекаясь. В голове крутились мысли о мужчине, которого она таким образом обрекает. Ведь у него может быть семья. Дети. Что, если этой своей дурацкой выходкой она испортит кому-то жизнь?

Гермиона дрожала от ужаса и нетерпения.

Вышивка в ее руках дышала, как живая, роняя капли крови каждый раз, когда Гермиона прокалывала иголкой канву. Время уходило — до полуночи оставалось не так много времени, и Гермиона торопилась, желая поскорее закончить обряд. Ведь неизвестно, какое проклятье падёт на нее, если она сойдёт с пути даже в силу того, что просто не успеет закончить работу. Древней магии плевать на такие мелочи, ей важен сам факт: да или нет.

Вскоре Гермиона уже совсем привыкла к необычности своей вышивки, теперь даже отметив, что такой цвет ей начинает даже нравиться. Роза выходила не такой, как в многочисленных маггловский наборах с красными розами, нет. Цвета были куда более глубокими, насыщенными, они переливались, затягивали, придавали розе что-то такое неуловимо-притягательное, что она казалось великолепной. Живой.

Последний стежок Гермиона сделала за полчаса до полуночи, облегчённо выдохнув: успела. Руки дрожали от долгого и непривычного занятия, шея болела, а все тело затекло от сидения в неудобной позе. Роза была идеальной. Казалось нитки сами выравнивались и вставали на свои места, доводя красоту работы до какого-то абсолюта. Гермиона улыбнулась. Теперь, когда роза была готова, она была довольна своей работой. Даже если суженый не найдется, такая красота несомненно украсит ее пустоватый дом. Возможно, она потом даже ещё что-то вышьет, только уже без всякой магии.

В ожидании полуночи, Гермиона отправилась на кухню, достала бутылку красного вина, нарезала сыр и вернулась обратно в кресло, даже не захватив бокала. Она давно уже научилась пить прямо из бутылки, не растрачиваясь на манеры в своем одиночестве.

Роза стояла на столе, как безмолвный собеседник, наблюдая за происходящим. Гермиона чувствовала себя глупо, но послушно сидела рядом, молча потягивая вино и в ответ наблюдая за переливами кровавых лепестков в свете зажженной свечи.

Оставалось уже несколько минут, когда Гермиона поняла: ее сердце гулко бьётся от страха и ожидания, она действительно верит, что в полночь что-то произойдет, и пути назад не будет. В темноте верилось во все это сильнее, и Гермиона не рискнула зажигать свет. Лишь топила свою обеспокоенность в вине, совершенно забыв об уже подветрившемся сыре.

Часы пробили полночь, и наступила оглушающая тишина. Гермионе показалось, что роза сверкнула как-то по-особому и затаила дыхание, но ничего не почувствовала. Все вокруг осталось таким же, даже никакой магической волны не было, что убедило бы Гермиону: сработало.

Выждав несколько минут, Гермиона раздражённо поднялась, чтобы отнести пустую бутылку в мусорку и включила свет, развеивая сомнения. Зря она занималась подобной ерундой. Злость на себя переполнила ее с головой. Гермиона чуть не разбила бутылку — так сильно она поставила ее на пол рядом с мусорным ведром.

В дверь позвонили.

Бутылка упала, издав жалобный гулкий звук, и покатилась по холодному кафелю.

Гермиона прислушалась. Она была уверена, что ей показалось.

В дверь позвонили снова.

Вздрогнув и тут же нащупав в кармане палочку, Гермиона направилась к двери и выглянула в глазок. Лицо ее удивлённо вытянулось, но она тем не менее открыла дверь.

— Что ты здесь делаешь, Драко? Сегодня же выходной, мы не дежурим, — голос ее прозвучал как-то жалко и слишком устало.

Драко оглянулся, шагнул внутрь, заставив Гермиону ошеломленно отпрыгнуть, и уверенно закрыл за собой дверь. Потом так же молча под пристальным взглядом снял пальто и принялся расстёгивать черную рубашку. Гермиона охнула: такого она точно не ожидала от Малфоя.

Расстегнув пуговицы до половины, он откинул полу рубашки, потянув за воротник, и обнажил левую часть груди. Гермиона остолбенела. На его коже в районе сердца отчётливо отпечаталось свежее и до боли знакомое кроваво-красное изображение.

— Гермиона, — тихо позвал Драко, привлекая ее внимание, — твоя роза у меня под кожей.

В последний раз оглядевшись вокруг и убедившись, что все именно так, как он задумал, Драко удовлетворённо кивнул и облегчённо выдохнул, вытерев со лба испарину. Подготовка заняла у него все утро, и он вымотался, но все же остался доволен тем, чего достиг. Было немного страшно, но он очень надеялся, что вечно отрешенная и совершенно неприступная Гермиона все же согласится пойти сегодня с ним. Всё-таки она ему должна, и в счёт долга он попросит ее лишь об одном: о небольшом свидании в канун Рождества.

Драко улыбнулся собственным мыслям. Не зря он так долго искал и добивался момента, чтобы в определенной ситуации помочь Гермионе, сделав ее своей должницей. Он давно понял, что нормальные методы на нее, увы, не действуют, и пришлось как-то исхитряться и выдумывать другие способы позвать ее на свидание. И вот сегодня он, наконец, испытает свой шанс на полную.

Они работали вместе в больнице святого Мунго. Кем-то вроде врачей скорой помощи, вылетая на неотложные вызовы, когда больной не мог добраться до клиники сам, или же ему требовалось срочное медицинское вмешательство. Работа была очень сложная, и за первые пять лет выжала из Драко все соки, но он не уходил, понимая, что иначе потеряет единственную ниточку, пока ещё связывающую его с Гермионой Грейнджер. И он терпел ещё целых два года, каждый день желая уйти, основать свой собственный магазин с лекарствами первой помощи, которые по его задумке должны были быть у каждого волшебника в доме и на работе, а ещё, желательно, в сумке, которую маг всегда носит с собой. Тогда бы их работа намного упростилась, но он ждал. Целых два года, грезя о лекарственном магазине, он продолжал работать, как черт, только потому, что там была Гермиона. Он пытался добиться ее расположения, но она никак не реагировала на его притязания, кажется, даже не замечала их, будучи полностью собранной и сухо-деловой в рабочей обстановке. Никто и ничто не волновало ее помимо пациентов.

Но Драко не сдавался. В перерывах между сменами он оформлял документы, составлял зелья, искал поставщиков, медленно но верно воплощая свою мечту в жизнь. И тихо грезил о Гермионе, которую полюбил за несколько лет их совместной работы. Его в Мунго направили в качестве «искупления» грехов, она же пришла по собственной воле. Их поставили в одну смену, резонно рассудив, что Гермиона сможет сдержать дурной нрав Драко Малфоя, поможет ему исправиться, и, на удивление, этот, казавшийся тогда дурацким, план сработал. Сработал даже чересчур хорошо, так, что Драко и Гермиона уже семь лет горбатились бок о бок, спасая всех подряд, и лучших сотрудников в местной скорой помощи было не найти. Они понимали друг друга с полуслова, выучив не только каждый жест друг друга, но и мимику. Любое выражение лица осматривающей пациента Гермионы говорило Драко о том, что именно из лекарств или заклинаний потребуется, ещё до того, как сама Гермиона озвучивала предварительный диагноз. Они были командой. Слаженной, отлично сработавшейся, самой результативной командой в истории Мунго. И Драко любил это в ней. Гермиона всегда добивалась лучшего, что бы ни делала. Она всегда была лучшей во всем, за что бралась, кроме одного: в ее личной жизни было так пусто, что сердце Драко каждый раз сжималось от боли, когда он представлял, как ей одиноко. Гермиона после расставания с Роном словно окружила себя неприступным коконом, заковав себя в своем одиночестве так, что даже сама не понимала, какой вред себе наносит. Всех, кто испытывал к ней хоть какие-то чувства, она отвергала, не задумываясь, даже не замечая их чувств. Она так и не заметила этих чувств и в Драко. Она была всегда одна, всегда выглядела самодостаточно и независимо, но Драко представлял, скольких сил стоило Гермионе держаться. Вскоре к ней перестали даже подходить, чтобы познакомиться: все поняли, что мисс Грейнджер никому и никогда не ответит взаимностью.

Сердце привычно защемило от боли, как всякий раз, когда он думал о Гермионе, и Драко, поморщившись, потёр грудь в том месте. Боль не прошла, только защипало куда сильнее и как-то реальнее. Он нахмурился, расстегивая рубашку, чтобы убедить себя, что не могло глупое влюбленное сердце прожечь дыру в его груди, вызвав уже до одури сильное жжение. Ткань рубашки выскользнула из его тут же ослабевших рук, стоило ему взглянуть. В районе сердца появился сделанный, как на канве, белый стежок, тут же превратившийся в одинокий, дико выглядящий на коже, крестик.

Драко моргнул.

Наваждение не спало, и маленький крестик быстро оброс мелкой гаммой рядом возникающих один за одним стежков. Грудь покраснела в том месте от раздражения, а боль стала практически невыносимой. Не растерявшись, Драко опытной рукой вынул палочку и пробормотал несколько целительских заклинаний, намереваясь залечить странное явление на груди. Но ничего не происходило, только один за другим на его раздражённой коже появлялись белые крестики. Драко взвыл от досады, когда понял, что магией это не остановить. Он почти беспрерывно бормотал заклинания, выпил несколько зелий, но ничего не помогало. Ему необходимо было обратиться за помощью, но он не доверился бы никому, кроме Гермионы, а сегодняшний день он хотел провести совсем не так, пусть и в ее компании.

Взвыв от очередного укола, тут же сопровожденного ощущением протянутой через кожу нитки и завершенного следующим уколом, Драко с трудом добрался до кухни и плеснул себе немного виски, тут же делая несколько жадных глотков. Обезболивающие не помогали, однако небольшое количество пряного напитка немного притупило боль. Драко тяжело опустился на стул, крепко сжав гранёный бокал в руке, уставившись на янтарную жидкость, которая, как ему показалось, вдруг немного окрасилась в красный. Он испуганно пригляделся, но увидел, что это лишь отражение, и облегчённо выдохнул. Потом осознал, отражение чего он заметил, и вновь уставился на свою грудь. Непонятное белое пятно на коже стало красным от проступившей крови в местах креплений нити. От нового прокола вниз по груди потекла густая капля, а следующий стежок был ярко-алым, словно нитку протянули через эту каплю.

Драко выругался. Все его планы на сегодня канули в никуда, вся его подготовка романтического ужина, все договоренности на день теперь не имели значения только потому, что с ним происходило что-то непонятное, и на его груди само собой вышивалось нечто, используя его кожу, как канву, а кровь, как основной цвет ниток. Остаток виски в бокале не смог заглушить боль, но хотя бы она стала терпимой. Ровно до того момента, как на груди появился новый стежок, тут же невидимой рукой превращенный в окровавленный крестик.

Драко выронил бокал, чуть не потеряв сознание от волной нахлынувшей боли. В голове вспыхнуло какое-то смутное воспоминание, связанное с Запретной секцией в библиотеке Хогвартса. Он помнил, что было в тех книгах нечто подобное происходящему с ним, но боль не давала сосредоточиться, выматывая все силы и вымывая мысли.

По груди стекали горячие капли, пачкая одежду, но Драко было все равно: он пытался вспомнить, пытался понять, что же с ним происходит. От очередного стежка перед его глазами возник образ Гермионы, низко склонившейся над чем-то в руках. Лицо ее было сосредоточено, между бровей залегла вертикальная складка, а губы что-то беззвучно шептали, отсчитывая…

Гермиона вышивала.

Он как заворожённый смотрел, как она поднесла иголку к канве, и тут же ощутил боль укола, после чего она мягко потянула нитку, вызвав жутчайшее ощущение на груди, и Драко вспомнил. Вспомнил, где читал такое, понял, что с ним происходит, и вдруг резко успокоился. На его иссушенных болью и частыми вздохами губах заиграла победная улыбка. Было немного обидно, что Гермиона одним старинным обрядом разрушила все его планы, но теперь она точно не сможет от него отмахнуться. Ведь она собственноручно пришила к себе его сердце.

Теперь кровоточащая грудь не казалась Драко такой уж ужасной проблемой, потому что он знал: если Гермиона закончит вышивать до полуночи, а он сможет вынести этот обряд, то все будет не зря. Возможно не сразу, но они, наконец, будут вместе, и пусть это не стоило тех капель крови, которых ещё немало будет пролито ради этого, но Драко готов был заплатить эту цену не только ради себя, но и ради Гермионы.

С трудом заставив себя подняться, он доковылял до ванной комнаты, ежесекундно морщась, разделся и, включив горячую воду, влез в пока ещё холодную ванну. Кожу защипало, а пальцы на ногах непроизвольно сжались от резкого перепада температуры, но Драко не дернулся. Он знал: горячая вода поможет. Она ослабит его боль и облегчит ожидание. Главное, чтобы Гермиона не бросила вышивать, иначе… Иначе она этого не переживет, а он — вместе с ней.

Через несколько часов, когда Драко уже сбился со счета, в который раз он взмахом палочки заставляет воду обратно согреться, он, наконец, понял, что же именно, расцветает у него на груди. Алая роза, как символ истинной любви, теперь связывала их души. Судя по рисунку, ждать оставалось недолго, и Драко терпеливо стал смотреть, как раз за разом протыкается его кожа, кровью окрашивающая воду в красный. Казалось, он купается в крови, но Драко было наплевать, главное, что теперь Гермиона будет, наконец, с ним.

Когда последний стежок был сделан, роза на его груди вдруг зашипела и вспыхнула алым светом, но практически моментально погасла, вдруг превратившись из жуткой вышивки в обычную цветную татуировку. Драко коснулся искалеченной кожи, но не почувствовал ничего: ни боли, ни швов, ни шрамов — лишь рисунок на теле, да окровавленная ванна выдавали, что с ним это все действительно произошло. И ещё пока тихое, но все нарастающее чувство беспокойства от того, что он что-то не сделал.

Драко сразу понял, что от него требуется, и тут же принял душ и переоделся. Рубашку выбрал черную, чтобы не пугать, если вдруг что-то пойдет не так, и кровь снова проступит у него на груди. Быстро собрался и вышел за порог. Осознание того, что он точно не знает, где конкретно живёт Гермиона, пришло не сразу, и Драко, полностью доверившись тянущему чувству внутри, будто стрелой указывавшему ему путь, зажмурился и, понятия не имея, где сейчас окажется, крутанулся на месте.

Перед его взором возникла черная деревянная дверь, рядом с которой Драко обнаружил звонок. Мелодия, раздавшаяся внутри квартиры, была еле слышна, но Драко терпеливо ждал, перекатываясь с пятки на носок, стараясь скрыть свое волнение. Возбуждение и страх охватывали все его естество: а что, если он ошибся?

Драко позвонил в дверь ещё раз, и на этот раз за дверью послышались тихие шаги. На пороге появилась испуганно сжимающая палочку Гермиона, и Драко на доли секунд потерял дар речи, глядя на нее и осознавая: вот теперь все точно будет хорошо. Если она его не выгонит прямо сейчас.

Он, совсем не слыша, что Гермиона говорила, просто зашёл внутрь, боясь не успеть, и, скинув пальто, принялся лихорадочно расстёгивать ворот рубашки. В глазах Гермионы сквозили растерянность и страх, но Драко не обращал на это внимания: он торопился, желая поскорее показать ей свое сердце, обнажить душу и, убирая мешающую ему черную ткань, наконец, выдохнул и мягко произнес:

— Гермиона, твоя роза у меня под кожей.

Примечания:

Вот теперь точно все:)