Ух ты! (гет)

Невысокая — едва достающая рулькой на затылке, свернутой из косички, до верха спинки самого обыкновенного стула — но очень важная дама. Важность просто-таки сочилась из неё, несмотря на то, что ее уши, похожие по форме на тополиные листья, размером с ладонь взрослого мужчины, слегка раскачивались в такт шагам. Она цокала по травертину плиток пола. Цокать, кстати, было очень удобно, ребятки расстарались и сработали "суровой секретарше" главъегеря новые башмачки драконьей кожи, с каблучками из клыков, драконьих же. На день рожденья — и как только узнали?

Шаги гулко разносились по залу центрального фойе управления контроля за магическими существами Забайкальского округа Дальневосточного региона. А на одной из стен, справа от нашей важной дамы, как раз и находилась подробная трёхмерная карта округа. Большого, надо сказать, района: с запада Байкал, с востока граница от Албазино и на север примерно до Нижнего Кутанаха, ну а на юге Семиозерье и, собственно, Китай и Монголия. Причём карта была правильной. А это значит, что деревья на ней раскачиваются на ветру, сбрасывая падающий на них снег, реки, текущие летом, спрятались под лёд, как и озёра. Пара флажков двигались по карте, показывая егерей на маршруте. Работа егеря не имеет нормированного времени. Ребятки трудятся посменно, круглые сутки на территории кто-нибудь есть. Конечно, зима вносит, как говорится, свои коррективы. Правда, и егерей нынче не хватает. Серёжка вот в больнице. У-у, злодюги , и принесло же их! Все беды с Запада, ага. Правда, и Модестина родом с этого самого Запада, но...

Да, она хорошо помнила, как жила в большом замке в Англии, где было много таких, как она. Сама Модестина была совсем кроха, родившаяся в этом же замке, и жила с мамой, которую тогдашний хозяин замка подобрал из сожжённого поместья.

А потом, на каком-то конгрессе, посвящённом исследованию драконов, её вместе с мамой подарили высокой, худой даме-профессору, в знак чего-то там. И кто бы сказал домовикам в те времена, куда и почему их отдают? А уж мнение спросить... Так Модестина с мамой оказались в Москве, в Волковом переулке, в квартире, из окна которой было видно зоопарк. Звери, сидящие в клетках этого зоопарка, очень интересовали юную эльфу домуху, как забавно называла её новая хозяйка. Эти звери многое могли бы рассказать, да кто их спросит-то? И кто поймёт?

А потом начались странные события, когда маглы, вооружённые своими огнеплюйными палками, взялись убивать друг друга, и две эльфы-домухи, в страхе округлив глазищи, выглядывали в окна на всякий шум.

А ещё позже к хозяйке пришли важные господа, которые называли себя "товарищи". Товарищ Бокий предложил Божене Владлетовне, с удовольствием наблюдавшей за перипетиями революционного бардака и откровенно высказывавшей свою симпатию молодой Советской власти, профессорство в новой школе советской магии. Ударный рабочий отряд парапсихологов — как звучит, а! Правда, с приходом Еремея Салазарова на пост министра магии отряд переименовали в школу пролетарской магии. И для выравнивания возможностей получения магического образования для магов-пролетариев эта школа уехала за Урал. Вроде как в Омск.

А годом позже в дом хозяйки наведался гость, некий Павел Германович Злобынин, коллега Божены Владлетовны, профессор зельеварения из означенной школы. Модестина помнила, с каким страхом смотрела её уже немолодая мама на этого человека, вещающего о свободе для всех, включая домовиков. А на замечание, что приличным эльфам пролетарского происхождения неприлично отзываться на имена типа Фифи или Кики, он предложил хозяйке переименовать своих подопечных, как-нибудь поприличней. Вот Божена, не страдавшая отсутствием чувства юмора, и назвала их с мамой Гликерией и Модестиной, приписав отчества, чтобы всё уже было как положено — Павловны. Странно, но гость, похоже, немного обиделся.

Потом добрая хозяйка умерла. Мама подала ей вечерний чай, а Модестина принесла почту. Там были какие-то открытки и приглашение на семинариум в Китеж. Но главное, что захватило все мысли хозяйки, это то письмо. Судя по штемпелю, из Франции. Хозяйка даже изобразила несколько танцевальных па. Нет, не подумайте чего, никаких неприличностей, всё очень пристойно и элегантно. И ночью умерла, лёжа в постели, прижимая к груди письмо и улыбаясь. Потом были похороны, на которые пришло очень много важных людей и даже сам министр — молоденький!

Пришла дама в военной форме и с белыми волосами. Пахло от дамы лютым зверем, но Модестина, как и её мама, сразу поняла — это новая хозяйка. Она недолго пробыла в доме, прошлась по комнатам, постояла у портрета старой хозяйки, в библиотеке провела рукой по корешкам книг ее авторства. Взяла с полки и полистала одну из старых книжек, которую очень любила Божена, ещё с детства. После, обратившись к домухам, всё это время подглядывавшим за ней из-за портьер, сказала: "Я уезжаю, думаю, надолго. Девушки, присмотрите за домом". И ушла.

А потом была война и страшный вой сирен, и опять толпы маглов, с их дудками-пулеплюйками. И чего им мирно не живётся? А когда где-то рядом, как сказал позже сосед-домовой, бухнула "бомбышша", то от тряски и грохота, две маленькие эльфы забились под кресло и плакали, сидя в обнимку, до утра.

Вернулась новая хозяйка и предложила домухам ехать с ней. Они согласились. Ехали поездом — интересно! И ещё две недели на перекладных. То ступа, то метла, а ведь не май. Оказалось, что их новая страна та-акая огроменная! А в Посьете, на Дальнем Востоке новую хозяйку поселили в небольшую квартирку, в доме на две семьи. Соседом Анны Богумиловны был какой то чин, при часах и в круглых очках. Он-то и намекнул хозяйке, что в советской стране как-то неправильно держать домовых эльфов: "Они что же, крепостные? Им необходимо дать свободу". Модестина помнила, как пожилая мама в панике, со слезами, мелко тряся головой, просила не гнать их. Но она, Модестина, вдруг поняла тогда, что это нужно для хозяйки Ани, и решилась. Помнила и то чувство паники и бессилия при одной только мысли о каких-нибудь носках или шапке. Но Модестина старалась быть храброй, как её хозяйка Аня. Она шагнула на трясущихся ногах и пролепетала: "Можно, я попробую побыть свободной?" — с каждым звуком, выдавленным из горла, всё сильнее втягивая голову в плечи. И хотя получилось невнятно и не с первого раза, но добрая хозяйка поняла её. Она взяла Модюшку за плечи и сказала: "Конечно, можно".

Модестина помнила, с каким ужасом смотрела на неё мама. А назавтра Анна Богумиловна взяла Модестину с собой. Они отправились в город, который назывался Находка, и там зашли к портному, у которого Анна заказала платье своей "племяннице из деревни", а ещё к обувщику — и у Модестины на ножках оказались чудные по красоте сандалии. Дома Модестина, стоя у зеркала в светло-зелёном в жёлтый горошек платье, в зелёных гольфах и сандалиях, плакала, не зная, от счастья или от горя. Одно она понимала — жизнь прежней уже не будет. А через месяц на "страшное" согласилась и мама. Правда, она оставила себе одеждой пусть и старую, но белую, чистую и накрахмаленную наволочку с кружевной каймой. Зато розовые шерстяные носки и меховые чуни ей очень нравились. Она долго крутилась у зеркала, зачем-то внимательно разглядывая подошвы своих обуток.

А потом в их дом — они с мамой оставались у Ани, потому что "так ведь веселей, правда?" — пришёл мужчина. Он был... ну прямо квадратный, в плечах поперёк себя шире. И моряк. И что делать-то, он остался ночевать! А примерно через месяц Модестина с крайним удивлением, увидела странную картину. Смущённая Аня стояла перед Вовой и срывающимся голосом, покраснев, что называется, до корней волос рассказывала любимому правду о себе. "Да ладно, ты чего", — буркнул Вова. И тогда Аня достала из потайного кармашка домашнего халата палочку. Сначала из буфета, с верхней полки, вылетели бутылка с молоком, коробка с гречишной мукой и три гусиных яйца. Мука высыпалась прямо в воздух, над столом. В муку, так же в воздухе, вылилось молоко и яйца. Всё это, так и вися над столом, стало смешиваться в тесто, которое начало делиться на части, на глазах превращаясь в блины, почти перед носом у Владимира Степаныча — а он почти невозмутимыми, лишь слегка округлившимися глазами смотрел на это действо. Тут же из корзины у буфета взмыли в воздух капуста, лук и морковь, и стали шустро, но аккуратно крошиться мелкой соломкой. После овощи сами смешались в воздухе, при этом одновременно обжариваясь в подоспевшем ароматном подсолнечном масле. А когда овощное месиво само завернулось в блины, и те зашкворчали, слегка сплющиваясь и покрываясь прожаренной корочкой, Вова таки открыл рот. Уже через пару минут на стол, перед сражённым зрелищем Вовой, встал прилетевший разнос с горкой фаршированных блинов. А рядом квадратный штоф со слегка мутноватой жидкостью.

— Ух ты... — наконец-то выговорил всё-таки сражённый моряк.

— Извини, мяса нет, — проговорила Аня.

— Ух ты, й-йё... а-а... — он махнул рукой, сграбастал так и стоящую перед ним Аннушку: — Всё одно люблю, а это всё, ну магия твоя... — он покрутил пятернёй перед собой, — штука, наверное, тоже полезная, только вопрос... а у вас, магов-то, чего, свадьбы-то как, бывают хоть?

А потом Модестине пришлось всё-таки попрощаться с милой Аней. Нет, её не выгнали. Просто по магам Приморья прошлась драконья оспа. Не сказать, чтобы сильно, но вот в дальневосточном отделе стражи из шести заболевших двое умерли, и оба из архива. Старики уже. Вот и попросил кто-то из управления Анну — предложить Модестине поработать в архиве. Благо Модестина, да и мама, стараниями Божены были грамотными. Как Модестина тогда трусила, жуть. Она просто пряталась за Анну и боялась выйти из-за неё, а уж посмотреть в глаза главе стражи, товарищу Костюшко Игнату Натановичу... Но ничего, Анна её как-то уговорила и успокоила. А начальник стражей даже комнатку ей выделил, с окошком. Пусть и в подвале, а своя. И уже через месяц освоившаяся на новом месте Модестина только радовала начальницу архива, Начетникову Августину Савельевну, уже старую волшебницу из дворян, а потому даму очень строгих правил, до чопорности.

А потом, через пару лет Модестина отправилась по архивной надобности в Дальневосточный комиссариат по контролю за магическими существами. И вот, так же, как сейчас, она шла по большому фойе, только у неё не было туфель, и она шлёпала по каменному полу своими растоптанными сандалиями. И вдруг — бац! Карта. Карта всего Дальневосточного региона, простор. К тому же тогда был сентябрь, и буйство красок просто приворожило Модестину. Чувство восторга обрушилось на маленькое существо с силой падающего из-под облаков дракона. Что-то похожее Модестина испытала, когда увидела летучий корабль "Южный Ветер". Она разглядывала блестящие нити рек, яркие в осенней листве сопки и мрачные в своих тенях ущелья и распадки, ощетинившиеся острыми пиками елей, перламутровые кляксы озёр, отражавших светлое осеннее небо.

— Нравится? — она не сразу поняла, что обращаются к ней. Медленно повернувшись, она подняла большущие, отчаянно-зелёные глаза, полные ещё не прошедшего восторга. И увидела перед собой мага средних лет, худощавого, но, судя по рукам, сильного. Одетого в военные пятнистые штаны, старого кроя гимнастёрку с короткими рукавами и жилетку-безрукавку из какого то меха. Приятное лицо незнакомца было узким, с правильными чертами, но глаза чуть раскосые. Волосы тёмные, стрижены по-военному коротко.

— Ты вроде архивист из стражи, так? — спросил незнакомец.

— Да, — Модестина кивнула головой.

— А я Страга Илья, Парни меня главъегерем зовут, — сказал Илья Олегович.

— Ой, а я вас знаю, в заметке читала, в "Вестнике", — проговорила она, улыбаясь.

— Ясно, а ты к нам чего, по работе? — спросил Страга.

— Ага, а где у вас архив? — спросила она.

— Там, — Страга показал рукой куда-то дальше по коридору, — лифт, тебе на два этажа вниз.

— Спасибо, — она наклонила голову.

— Да на здоровье, — он тоже кивнул.

А потом она долго не могла спать по ночам. Карта Дальнего Востока и Прибайкалья всплывала перед ней всякий раз, когда она гасила магический светильник. Темнота ночи расцвечивалась всеми цветами, известными Модестине. Карта звала и красовалась перед ней в ночной тьме. Карта трансформировалась в её воображении, во что-то вообще невероятное и прекрасное, непрерывно меняя палитру и форму. И тогда Модестина поняла, что хочет видеть её каждый день. Набравшись смелости, Модестина пришла к начальнице архива и всё рассказала. И как ни странно, Августина Савельевна не разозлилась и дала добро на перевод. Прилетев в комиссариат по контролю за магическими существами, Модестина пошла в "кадры", где ей сказали, что вакансий нет — на архив. А вот секретарша у Ильи Олеговича к декабрю уходит, рожать собралась. Постояв у карты с полчасика и набравшись храбрости, Модестина отправилась искать начальника над егерями. А к декабрю с подписанным прошением стояла у стойки кадровика. Правда, в апреле следующего года район поделили на два:, Забайкалье и Приамурье. Оказалось, Сибирь и Дальний Восток получили кучу переселенцев из магов — просто города и сёла страны активно электрифицировались, а магам комфортнее там, где нет этого самого электричества. А посему на Дальнем Востоке народу магического стало больше, и министерство решило увеличив штат егерей и усложнить структуру лесоохраны.

А потом у Костика проявился дар магии, и он стал парить по ночам, во сне. И маленькое, но храброе существо согласилось посидеть с ребёнком. Они сдружились с шебутным мальчишкой и часто играли как приятели. "Свистать всех наверх!" — кричал юный пират и Модя, с повязкой на одном глазу, бросалась на стайку ночниц с бананом, изображавшим саблю. Те же, весело хохоча, падали "замертво", в "обморок" и сдавались на милость победителя, продолжая хихикать. Не раз Модя и Костик получали на орехи от сурового отца, когда устраивали салочки в большом зале фойе лесоохраны, бегая и по потолку, и по стенам, топоча и мешая работать главному начальнику. Модестина помнила, как Костик поступал в Китеж. Её взяли посмотреть на церемонию, и она встретила там маму и Анну, вокруг которых, размахивая руками, словно в полете, бегал старший сын Волковых, Антошка. Модестина и мама с Аней долго сидели в "Хромом знахаре" и говорили, говорили. А когда у Серёжки, сына нового главъегеря, начал пробуждаться дар магии, то стали меняться ножки, показывая, что Серёжка — морф. В семье Страг иногда такое бывало, раз в несколько поколений. И когда Модя с этим вихрем во плоти гоняли друг друга по управлению в салочки, суровый главъегерь часто стоял, подперев косяк приёмной и с удовольствием наблюдал за весёлой кутерьмой. После школы, проработав полгода егерем, Сергей нашёл в лесу на скале чёс индрика. Причём индрик старый уже и нашерсть рога сходила не только остью, но и расщепами. Сергей взял две щепы и, свезя их в Китеж, заказал Моде две дивные заколки, резные и намагиченные до предела. И теперь маленькое и уже пожилое существо не устает. А ведь, Серёжка, похоже дружит с девочкой...

А потом появились эти, "штрыгги злючии". Как Модя перепугалась, когда стрелка поползла от "на службе" до "нападение" и наконец показала "смертельная опасность". Она сидела и плакала, не понимая, кто и зачем напал на её Серёжку. У какого гада могла подняться рука на весёлого и бесшабашного, но доброго и заботливого парня? Теперь он, вот уже два месяца, в больнице, он уже выздоравливает, и вроде всё хорошо. Но сердце маленького существа — оно большое...

Шаги, спокойные и уверенные. Тихий, но сильный, когда надо, голос. Маленькое существо повернуло лицо с отчаянно-зелёными глазами к Косте:

— Костя, тут почта тебе, — сказала Модестина, покачивая на маленьких ручках стопку газет и конвертов, на которых лежала "поленница" свитков с разными печатями.

— Давай, — сказал он, беря увесистую стопку. Модестина наконец уселась на свой стул на подставце. В фойе кто-то хлопнул дверью, заговорил, затопал. Начинался обычный гомон рабочего дня Забайкальского округа лесоохраны, управления надзора за магическими существами.

За приоткрытой дверью начальничьего кабинета Константин Ильич, неразборчиво бубня что-то типа "пум-бум-бурум-пурум", шелестел, перебирая бумаги: "Ух ты, эт чего?.. Ого, в прессу вляпались". Он держал в руках небольшой журнал в полдюжины листов с обложкой в четверть разворота газеты. На обложке "красовались" оторванные руки и ноги, слабо шевелившиеся в отсветах пламени, а вверху кровавыми буквами было выведено название: "Правда с пристрастием".