Ух ты! (гет)

Невысокая — едва достающая рулькой на затылке, свернутой из косички, до верха спинки самого обыкновенного стула — но очень важная дама. Важность просто-таки сочилась из неё, несмотря на то, что ее уши, похожие по форме на тополиные листья, размером с ладонь взрослого мужчины, слегка раскачивались в такт шагам. Она цокала по травертину плиток пола. Цокать, кстати, было очень удобно, ребятки расстарались и сработали "суровой секретарше" главъегеря новые башмачки драконьей кожи, с каблучками из клыков, драконьих же. На день рожденья — и как только узнали?

Шаги гулко разносились по залу центрального фойе управления контроля за магическими существами Забайкальского округа Дальневосточного региона. А на одной из стен, справа от нашей важной дамы, как раз и находилась подробная трёхмерная карта округа. Большого, надо сказать, района: с запада Байкал, с востока граница от Албазино и на север примерно до Нижнего Кутанаха, ну а на юге Семиозерье и, собственно, Китай и Монголия. Причём карта была правильной. А это значит, что деревья на ней раскачиваются на ветру, сбрасывая падающий на них снег, реки, текущие летом, спрятались под лёд, как и озёра. Пара флажков двигались по карте, показывая егерей на маршруте. Работа егеря не имеет нормированного времени. Ребятки трудятся посменно, круглые сутки на территории кто-нибудь есть. Конечно, зима вносит, как говорится, свои коррективы. Правда, и егерей нынче не хватает. Серёжка вот в больнице. У-у, злодюги , и принесло же их! Все беды с Запада, ага. Правда, и Модестина родом с этого самого Запада, но...

Да, она хорошо помнила, как жила в большом замке в Англии, где было много таких, как она. Сама Модестина была совсем кроха, родившаяся в этом же замке, и жила с мамой, которую тогдашний хозяин замка подобрал из сожжённого поместья.

А потом, на каком-то конгрессе, посвящённом исследованию драконов, её вместе с мамой подарили высокой, худой даме-профессору, в знак чего-то там. И кто бы сказал домовикам в те времена, куда и почему их отдают? А уж мнение спросить... Так Модестина с мамой оказались в Москве, в Волковом переулке, в квартире, из окна которой было видно зоопарк. Звери, сидящие в клетках этого зоопарка, очень интересовали юную эльфу домуху, как забавно называла её новая хозяйка. Эти звери многое могли бы рассказать, да кто их спросит-то? И кто поймёт?

А потом начались странные события, когда маглы, вооружённые своими огнеплюйными палками, взялись убивать друг друга, и две эльфы-домухи, в страхе округлив глазищи, выглядывали в окна на всякий шум.

А ещё позже к хозяйке пришли важные господа, которые называли себя "товарищи". Товарищ Бокий предложил Божене Владлетовне, с удовольствием наблюдавшей за перипетиями революционного бардака и откровенно высказывавшей свою симпатию молодой Советской власти, профессорство в новой школе советской магии. Ударный рабочий отряд парапсихологов — как звучит, а! Правда, с приходом Еремея Салазарова на пост министра магии отряд переименовали в школу пролетарской магии. И для выравнивания возможностей получения магического образования для магов-пролетариев эта школа уехала за Урал. Вроде как в Омск.

А годом позже в дом хозяйки наведался гость, некий Павел Германович Злобынин, коллега Божены Владлетовны, профессор зельеварения из означенной школы. Модестина помнила, с каким страхом смотрела её уже немолодая мама на этого человека, вещающего о свободе для всех, включая домовиков. А на замечание, что приличным эльфам пролетарского происхождения неприлично отзываться на имена типа Фифи или Кики, он предложил хозяйке переименовать своих подопечных, как-нибудь поприличней. Вот Божена, не страдавшая отсутствием чувства юмора, и назвала их с мамой Гликерией и Модестиной, приписав отчества, чтобы всё уже было как положено — Павловны. Странно, но гость, похоже, немного обиделся.

Потом добрая хозяйка умерла. Мама подала ей вечерний чай, а Модестина принесла почту. Там были какие-то открытки и приглашение на семинариум в Китеж. Но главное, что захватило все мысли хозяйки, это то письмо. Судя по штемпелю, из Франции. Хозяйка даже изобразила несколько танцевальных па. Нет, не подумайте чего, никаких неприличностей, всё очень пристойно и элегантно. И ночью умерла, лёжа в постели, прижимая к груди письмо и улыбаясь. Потом были похороны, на которые пришло очень много важных людей и даже сам министр — молоденький!

Пришла дама в военной форме и с белыми волосами. Пахло от дамы лютым зверем, но Модестина, как и её мама, сразу поняла — это новая хозяйка. Она недолго пробыла в доме, прошлась по комнатам, постояла у портрета старой хозяйки, в библиотеке провела рукой по корешкам книг ее авторства. Взяла с полки и полистала одну из старых книжек, которую очень любила Божена, ещё с детства. После, обратившись к домухам, всё это время подглядывавшим за ней из-за портьер, сказала: "Я уезжаю, думаю, надолго. Девушки, присмотрите за домом". И ушла.

А потом была война и страшный вой сирен, и опять толпы маглов, с их дудками-пулеплюйками. И чего им мирно не живётся? А когда где-то рядом, как сказал позже сосед-домовой, бухнула "бомбышша", то от тряски и грохота, две маленькие эльфы забились под кресло и плакали, сидя в обнимку, до утра.

Вернулась новая хозяйка и предложила домухам ехать с ней. Они согласились. Ехали поездом — интересно! И ещё две недели на перекладных. То ступа, то метла, а ведь не май. Оказалось, что их новая страна та-акая огроменная! А в Посьете, на Дальнем Востоке новую хозяйку поселили в небольшую квартирку, в доме на две семьи. Соседом Анны Богумиловны был какой то чин, при часах и в круглых очках. Он-то и намекнул хозяйке, что в советской стране как-то неправильно держать домовых эльфов: "Они что же, крепостные? Им необходимо дать свободу". Модестина помнила, как пожилая мама в панике, со слезами, мелко тряся головой, просила не гнать их. Но она, Модестина, вдруг поняла тогда, что это нужно для хозяйки Ани, и решилась. Помнила и то чувство паники и бессилия при одной только мысли о каких-нибудь носках или шапке. Но Модестина старалась быть храброй, как её хозяйка Аня. Она шагнула на трясущихся ногах и пролепетала: "Можно, я попробую побыть свободной?" — с каждым звуком, выдавленным из горла, всё сильнее втягивая голову в плечи. И хотя получилось невнятно и не с первого раза, но добрая хозяйка поняла её. Она взяла Модюшку за плечи и сказала: "Конечно, можно".

Модестина помнила, с каким ужасом смотрела на неё мама. А назавтра Анна Богумиловна взяла Модестину с собой. Они отправились в город, который назывался Находка, и там зашли к портному, у которого Анна заказала платье своей "племяннице из деревни", а ещё к обувщику — и у Модестины на ножках оказались чудные по красоте сандалии. Дома Модестина, стоя у зеркала в светло-зелёном в жёлтый горошек платье, в зелёных гольфах и сандалиях, плакала, не зная, от счастья или от горя. Одно она понимала — жизнь прежней уже не будет. А через месяц на "страшное" согласилась и мама. Правда, она оставила себе одеждой пусть и старую, но белую, чистую и накрахмаленную наволочку с кружевной каймой. Зато розовые шерстяные носки и меховые чуни ей очень нравились. Она долго крутилась у зеркала, зачем-то внимательно разглядывая подошвы своих обуток.

А потом в их дом — они с мамой оставались у Ани, потому что "так ведь веселей, правда?" — пришёл мужчина. Он был... ну прямо квадратный, в плечах поперёк себя шире. И моряк. И что делать-то, он остался ночевать! А примерно через месяц Модестина с крайним удивлением, увидела странную картину. Смущённая Аня стояла перед Вовой и срывающимся голосом, покраснев, что называется, до корней волос рассказывала любимому правду о себе. "Да ладно, ты чего", — буркнул Вова. И тогда Аня достала из потайного кармашка домашнего халата палочку. Сначала из буфета, с верхней полки, вылетели бутылка с молоком, коробка с гречишной мукой и три гусиных яйца. Мука высыпалась прямо в воздух, над столом. В муку, так же в воздухе, вылилось молоко и яйца. Всё это, так и вися над столом, стало смешиваться в тесто, которое начало делиться на части, на глазах превращаясь в блины, почти перед носом у Владимира Степаныча — а он почти невозмутимыми, лишь слегка округлившимися глазами смотрел на это действо. Тут же из корзины у буфета взмыли в воздух капуста, лук и морковь, и стали шустро, но аккуратно крошиться мелкой соломкой. После овощи сами смешались в воздухе, при этом одновременно обжариваясь в подоспевшем ароматном подсолнечном масле. А когда овощное месиво само завернулось в блины, и те зашкворчали, слегка сплющиваясь и покрываясь прожаренной корочкой, Вова таки открыл рот. Уже через пару минут на стол, перед сражённым зрелищем Вовой, встал прилетевший разнос с горкой фаршированных блинов. А рядом квадратный штоф со слегка мутноватой жидкостью.

— Ух ты... — наконец-то выговорил всё-таки сражённый моряк.

— Извини, мяса нет, — проговорила Аня.

— Ух ты, й-йё... а-а... — он махнул рукой, сграбастал так и стоящую перед ним Аннушку: — Всё одно люблю, а это всё, ну магия твоя... — он покрутил пятернёй перед собой, — штука, наверное, тоже полезная, только вопрос... а у вас, магов-то, чего, свадьбы-то как, бывают хоть?

А потом Модестине пришлось всё-таки попрощаться с милой Аней. Нет, её не выгнали. Просто по магам Приморья прошлась драконья оспа. Не сказать, чтобы сильно, но вот в дальневосточном отделе стражи из шести заболевших двое умерли, и оба из архива. Старики уже. Вот и попросил кто-то из управления Анну — предложить Модестине поработать в архиве. Благо Модестина, да и мама, стараниями Божены были грамотными. Как Модестина тогда трусила, жуть. Она просто пряталась за Анну и боялась выйти из-за неё, а уж посмотреть в глаза главе стражи, товарищу Костюшко Игнату Натановичу... Но ничего, Анна её как-то уговорила и успокоила. А начальник стражей даже комнатку ей выделил, с окошком. Пусть и в подвале, а своя. И уже через месяц освоившаяся на новом месте Модестина только радовала начальницу архива, Начетникову Августину Савельевну, уже старую волшебницу из дворян, а потому даму очень строгих правил, до чопорности.

А потом, через пару лет Модестина отправилась по архивной надобности в Дальневосточный комиссариат по контролю за магическими существами. И вот, так же, как сейчас, она шла по большому фойе, только у неё не было туфель, и она шлёпала по каменному полу своими растоптанными сандалиями. И вдруг — бац! Карта. Карта всего Дальневосточного региона, простор. К тому же тогда был сентябрь, и буйство красок просто приворожило Модестину. Чувство восторга обрушилось на маленькое существо с силой падающего из-под облаков дракона. Что-то похожее Модестина испытала, когда увидела летучий корабль "Южный Ветер". Она разглядывала блестящие нити рек, яркие в осенней листве сопки и мрачные в своих тенях ущелья и распадки, ощетинившиеся острыми пиками елей, перламутровые кляксы озёр, отражавших светлое осеннее небо.

— Нравится? — она не сразу поняла, что обращаются к ней. Медленно повернувшись, она подняла большущие, отчаянно-зелёные глаза, полные ещё не прошедшего восторга. И увидела перед собой мага средних лет, худощавого, но, судя по рукам, сильного. Одетого в военные пятнистые штаны, старого кроя гимнастёрку с короткими рукавами и жилетку-безрукавку из какого то меха. Приятное лицо незнакомца было узким, с правильными чертами, но глаза чуть раскосые. Волосы тёмные, стрижены по-военному коротко.

— Ты вроде архивист из стражи, так? — спросил незнакомец.

— Да, — Модестина кивнула головой.

— А я Страга Илья, Парни меня главъегерем зовут, — сказал Илья Олегович.

— Ой, а я вас знаю, в заметке читала, в "Вестнике", — проговорила она, улыбаясь.

— Ясно, а ты к нам чего, по работе? — спросил Страга.

— Ага, а где у вас архив? — спросила она.

— Там, — Страга показал рукой куда-то дальше по коридору, — лифт, тебе на два этажа вниз.

— Спасибо, — она наклонила голову.

— Да на здоровье, — он тоже кивнул.

А потом она долго не могла спать по ночам. Карта Дальнего Востока и Прибайкалья всплывала перед ней всякий раз, когда она гасила магический светильник. Темнота ночи расцвечивалась всеми цветами, известными Модестине. Карта звала и красовалась перед ней в ночной тьме. Карта трансформировалась в её воображении, во что-то вообще невероятное и прекрасное, непрерывно меняя палитру и форму. И тогда Модестина поняла, что хочет видеть её каждый день. Набравшись смелости, Модестина пришла к начальнице архива и всё рассказала. И как ни странно, Августина Савельевна не разозлилась и дала добро на перевод. Прилетев в комиссариат по контролю за магическими существами, Модестина пошла в "кадры", где ей сказали, что вакансий нет — на архив. А вот секретарша у Ильи Олеговича к декабрю уходит, рожать собралась. Постояв у карты с полчасика и набравшись храбрости, Модестина отправилась искать начальника над егерями. А к декабрю с подписанным прошением стояла у стойки кадровика. Правда, в апреле следующего года район поделили на два:, Забайкалье и Приамурье. Оказалось, Сибирь и Дальний Восток получили кучу переселенцев из магов — просто города и сёла страны активно электрифицировались, а магам комфортнее там, где нет этого самого электричества. А посему на Дальнем Востоке народу магического стало больше, и министерство решило увеличив штат егерей и усложнить структуру лесоохраны.

А потом у Костика проявился дар магии, и он стал парить по ночам, во сне. И маленькое, но храброе существо согласилось посидеть с ребёнком. Они сдружились с шебутным мальчишкой и часто играли как приятели. "Свистать всех наверх!" — кричал юный пират и Модя, с повязкой на одном глазу, бросалась на стайку ночниц с бананом, изображавшим саблю. Те же, весело хохоча, падали "замертво", в "обморок" и сдавались на милость победителя, продолжая хихикать. Не раз Модя и Костик получали на орехи от сурового отца, когда устраивали салочки в большом зале фойе лесоохраны, бегая и по потолку, и по стенам, топоча и мешая работать главному начальнику. Модестина помнила, как Костик поступал в Китеж. Её взяли посмотреть на церемонию, и она встретила там маму и Анну, вокруг которых, размахивая руками, словно в полете, бегал старший сын Волковых, Антошка. Модестина и мама с Аней долго сидели в "Хромом знахаре" и говорили, говорили. А когда у Серёжки, сына нового главъегеря, начал пробуждаться дар магии, то стали меняться ножки, показывая, что Серёжка — морф. В семье Страг иногда такое бывало, раз в несколько поколений. И когда Модя с этим вихрем во плоти гоняли друг друга по управлению в салочки, суровый главъегерь часто стоял, подперев косяк приёмной и с удовольствием наблюдал за весёлой кутерьмой. После школы, проработав полгода егерем, Сергей нашёл в лесу на скале чёс индрика. Причём индрик старый уже и нашерсть рога сходила не только остью, но и расщепами. Сергей взял две щепы и, свезя их в Китеж, заказал Моде две дивные заколки, резные и намагиченные до предела. И теперь маленькое и уже пожилое существо не устает. А ведь, Серёжка, похоже дружит с девочкой...

А потом появились эти, "штрыгги злючии". Как Модя перепугалась, когда стрелка поползла от "на службе" до "нападение" и наконец показала "смертельная опасность". Она сидела и плакала, не понимая, кто и зачем напал на её Серёжку. У какого гада могла подняться рука на весёлого и бесшабашного, но доброго и заботливого парня? Теперь он, вот уже два месяца, в больнице, он уже выздоравливает, и вроде всё хорошо. Но сердце маленького существа — оно большое...

Шаги, спокойные и уверенные. Тихий, но сильный, когда надо, голос. Маленькое существо повернуло лицо с отчаянно-зелёными глазами к Косте:

— Костя, тут почта тебе, — сказала Модестина, покачивая на маленьких ручках стопку газет и конвертов, на которых лежала "поленница" свитков с разными печатями.

— Давай, — сказал он, беря увесистую стопку. Модестина наконец уселась на свой стул на подставце. В фойе кто-то хлопнул дверью, заговорил, затопал. Начинался обычный гомон рабочего дня Забайкальского округа лесоохраны, управления надзора за магическими существами.

За приоткрытой дверью начальничьего кабинета Константин Ильич, неразборчиво бубня что-то типа "пум-бум-бурум-пурум", шелестел, перебирая бумаги: "Ух ты, эт чего?.. Ого, в прессу вляпались". Он держал в руках небольшой журнал в полдюжины листов с обложкой в четверть разворота газеты. На обложке "красовались" оторванные руки и ноги, слабо шевелившиеся в отсветах пламени, а вверху кровавыми буквами было выведено название: "Правда с пристрастием".

"Дорогие читатели, как выяснил наш специальный корреспондент через закрытые источники, наше министерство опять пытается скрыть от нас с вами страшную правду. Правду о недостаточно эффективной работе нашей, так называемой, стражи. Они совершенно не ловят шмыгней и не пасут пикси. А тем временем нашу Родину прямо-таки наводнили всякие там прожиратели смерти. Они затеяли целый ряд наикровавейших жертвоприношений. Узнали же наши "доблестные" стражи об этой банде, лишь когда им об этих животопырах подсказали их зарубежные, видимо, более ответственные коллеги. Но не всё так плохо в родном Отечестве, есть, да, есть ещё смелые и талантливые. И вот наша редакция узнаёт из закрытых, но достоверных источников, близких к министерству, что в бой с супостатами вступил не умудрённый годами службы геройский страж, а молодой совсем ещё маг, несущий службу в лесоохране. Работающий на ниве сохранения наших магических природных богатств. И вот этот молодой, но очень талантливый маг в одиночку схватился в страшной и кровавой сече без правил и благородства с четырьмя тёмными магами, не дав им совершить очередное зло. Конечно, о сем действе мы знаем лишь в общих чертах, так как подробности засекречены в интересах следствия. Но редакция нашего журнала обещает нашим читателям, что мы добудем вам правду, и если будет нужно, то и с пристрастием. Пока же мы хотели бы раскрыть для нашего читателя самого храбреца с разных сторон, для этого мы приведём вам главу "Беличьей книги "Служилых родов", ещё царских времён, лишь с небольшими дополнениями. Ведь как оказалось, Сергей Константинович Страга является представителем славного мажеского рода. Его род довольно древний, но при этом никогда не обретался в столицах. Когда-то, в четырнадцатом веке, когда наконец маги Руси собрались в относительно организованное сообщество, был принят и устав магической стражи. Тогда и пришёл в стражу некий Фрол Тагилыч, маг с Урал-Камня, роду угорского, но женатый на угличской красавице Феофании, и по требованию её родителей крещёный в православие. Силен был Фрол и как маг, и руки силой налиты. Неграмотен вот только. Ну да стражу грамота не в первую очередь нужна... Так на Урал-Камне, где некоторое количество русских уже проживало, встала и застава магической стражи на берегу Истока, там, где ныне озёра.

Кто и когда назвал уральского стража Страгой — неведомо, такие вещи в летописях почему-то не записывались. Только прозвище закрепилось и стало родовым именем. В конце пятнадцатого века родился у уже пожилого мага, стража Дионисия Жалыча Страги поздний сын, названый Спиридоном. Он оказался полусилком. Отец в ярости велел выбросить ребёнка, мать слегла — ведь такая новость, в те времена и в мажеской семье, была настоящей трагедией. Но старший брат мальчика, Аким Страга, будучи уже взрослым и очень одарённым магом, спас братишку от гнева отца. Аким помог младшему брату сойтись с просталями. И к семнадцати годам Спиридон вполне оказался способен вести собственное дело. Поначалу сам охотился, позже сколотил артель, а потом стал скупать меха и возить на Москву. Сын Спиридона, Кузьма или его внук Лука назвались Строгановыми — не суть, оба рода долго жили рядом. Строгановы богатели на товарах сибирского пути. Страги тоже не бедствовали, контролируя провоз магических товаров. Особенно товары магического Ситаня.

Но пришло время, царь Иоанн Васильевич взял Казань, Астрахань, разбил при Молодях Дивлета I Гирея, и решил, что ежели его бабка Софья суть императрица, то и он не прост... и решил двинуться на восток, беря под себя бывшие ордынские земли.

С движением на восток в Сибирь государства российского застава магической стражи тоже двигалась навстречу солнцу. Обосновавшись в конце концов на Амуре, на месте старого городка князя Даурова-Албазы, в построенном казаками остроге, названном Албазинским. После череды тяжёлых боёв с маньчжурами за обладание северным берегом Амура и собственно Албазинскую крепость московское посольство во главе с графом Головиным Фёдором Алексеевичем, с которым прибыл и головной дьяк посольского приказа магического Собора Даниил Димитрович Берлагович, принимает решение об оставлении острога и признании окрестных земель ничейными. При этом принадлежность Приамурья Китаю не утверждается. Но по своей горячности казаки, а с ними и Иван Кузьмич Страга, считают это решение позорным. После ссоры с посольским дьяком Страга отправляет доклад о происшедшем в приказ стражи, но из Китежа приходит однозначный ответ, подтверждающий решения посольства. В ярости Иван Кузьмич покидает службу. И, забрав семью, уводит её на реку Шилку, где и ставит подворье, отгородившись от государевых людишек.

Долгое время Страги жили, так сказать, на вольных хлебах, на берегах Амура. Хотя ходили они и в другие земли. При этом помня лучшие годы службы, не забывали и казаковать. Защищая, как возможно, земли, которые считали российскими. Постепенно в Приамурье складывается магическая община в несколько семей, образовав небольшой посёлок в лесу, в одной из петель реки Шилки. Сами Страги продолжали бродить по Амуру, поставив с полдюжины малых подворий, продолжая поддерживать связь и с шилкинскими, и с байкальской общиной, в которой к тому времени сложилась своя розмысловая изба зверознавства и зельеварства.

Лишь с приходом в устье Амура судна "Байкал" под командованием Невельского Геннадия Ивановича, русские на Амуре поняли, что империя не оставляет эти земли. А после основания Николаевского поста, вставшего в устье Амура, стало окончательно ясно, что Россия пришла в эти места надолго и считает их своими.

На "Байкале" присутствовал маг, это был кок, служивший ещё батюшке капитана Геннадия Ивановича. И этот-то маг приметил странного юношу в прибрежных зарослях. Странность этого молодого человека состояла в строении ног и манере крайне быстро двигаться в лесу — прыжками, как некий "кенгур", о котором Всеволод Родзевич читал в английском научном журнале, благо на Байкале была вполне приличная библиотека, стараниями офицеров, увлечённых наукой. Хоть и маглы. Молодым чудом оказался некий Илья Провович Страга, Выяснилось, что раз в три или четыре поколения в его роду рождается маг-морф, способный изменять себя усилием воли. Вот Илья и пользовался даром, изменяя при необходимости ноги для быстрого бега, или руки, или и то и другое. Юноша семнадцати лет, он был сухощав и невелик ростом, и вообще выглядел младше своего возраста. Чернявый, со слегка раскосыми глазами, он походил на представителя местных племён, поскольку матушка Ильи, именем Аньхчол, была из нивхов. Жил Илья с дедом Игнатом. Родители и старшие братья погибли, попав в засаду.

В то время, как и сейчас, маньчжуры и иные гости с юга ходили на северный берег Амура, на охоту за Корнем... Царский Корень известен давно, попадается редко, а целебные и иные магические свойства его таковы, что даже маглы признают его высочайшую ценность. В магическом же целительстве женьшень не имеет себе равных при исцелении почти всех угнетающих проклятий. Вот на банду охотников за корнем и нарвалась семья Ильи Страги. А поскольку к тому времени в этих местах множество мелких и крупных банд уже пропало, то один из приамурских Ванов послал с бандой Ракшаса. Ракшасы — магические существа, созданные в незапамятные времена. Причём не сохранилось ни места их создания, ни имени создателя. Ясно только, что создавали их для боя или охраны. Не оставляет сомнения и величайшее мастерство мага, который смог совместить зверя и человека так искусно, что границы между ними и не углядеть. Засада на семью Страг была поставлена мастерски. Средний из братьев погиб мгновенно, лишь на пару секунд притормозив атакующего тигролюда, но эти секунды дали старшему возможность нанести удар. Францискатро — заклинание, наносящее раны, похожие на раны от топора, просто отрубило одну из рук чудовища, но разъярённый зверолюд будто и не обратил на это внимания. Рана не повлияла на его скорость и мощь. Отец юноши успел только сбить сына ударом воздуха с берега в воду. При этом нечеловеческая скорость ракшаса позволила ему дотянуться до юноши — и лишь кончиком клинка он пропорол бедро парня, но задел артерию. Молодой человек в пылу драки не заметил раны и, вскочив, на мелководье по пояс в воде, ударил заклятьем по врагу, сильно опалив ему спину, после чего с удивлением посмотрел на свои ноги, не желавшие держать хозяина, и осел в воду, а через минуту умер от кровопотери. Страга-старший ударил ракшаса заклятием иссушения и тут же увидел, как его собственные руки упали в траву к его ногам. Упав на спину, он ещё увидел, как его жена Аньхчол в прыжке, сама насаживаясь на клинки ракшаса, вогнала свою волшебную палочку в его сердце, на ходу выкрикивая заклятье воспламенения. Ракшас был убит ценой жизни почти всей семьи. Остались младший сын Илья и его дед, который и вырастил мальчика.

При том, что Илья остался почти сиротой, он не стал диким и безграмотным, дед старался вовсю. Было и домашнее обучение, и академическое, хотя он и не поступал в школу. По достижении нужного возраста мальчик отправился обучаться на Байкал-море, в лабораторию известного звероведа, зельевара и окклюменолога, Дормидонта Евлампиевича Разумовского, который к тому времени создавал новую школу волшебства, на базе лаборатории, выросшей из старой розмысловой избы. Там же Илья познакомился и с преподававшей в то время звероведение Боженой Владлетовной Нечейной.

Родзевич, договорившись с Невельским, "уговорил" местного поработать проводником, и почти шесть лет Илья Страга работает в экспедиции. После чего отправляется с отрядом в несколько человек — офицер и четверо матросов — по берегу Амура и дальше в Нерчинск, где молодой маг получает приглашение поступить в корпус стражей. Илья отказывается, мотивируя отказ словом, которое дал деду. После короткого согласования с заинтересованными лицами в магическом конгрессе Страге было предложено место в новом отделе по контролю за магическими существами, и Илья согласился.

Там же, в Нерчинске, Илья познакомился с Дарьей Никитичной Костюшко. Род Костюшко, по семейной легенде, происходил от самого Кощея, правда, по женской линии. Известно, что у Кощея осталась дочь Елена, похоже, её мать была гречанкой. А позже, уже на переломе веков Дарья Никитична Страга, работала в байкальской лаборатории, при ней же и окончательно была сформирована школа общей магии, которая работает и по сей день. В семье Ильи и Дарьи родились два брата, Кирилл и Олег. Кирилл встретил революцию в штыки и эмигрировал, а Олег остался и после изгнания японских оккупантов в 1924 году вернулся в "контроль", при нём и прижился термин "егерь".

Сам же Илья Провович Страга погиб в 1900 году, во время восстания боксёров (Ихэтуаней), при сопровождении отряда казаков, выводящих русскую христианскую миссию с территории Китая. Во время прорыва из Маньчжурии к русской армии, чистившей КВЖД, отряд попал в засаду, в которой, помимо повстанцев, была и семья ракшасов. Оставшись прикрывать отступление отряда, Илья Провович и его молодой напарник Фёдор Мяутин вступили в схватку с преследователями. Ракшасов удалось отогнать, но Страга получил незаживающие раны от когтей. Донести Илью к целителям не успели. Молодой же маг Мяутин решил оправдать фамилию и принял обряд лака. По иронии судьбы, именно та семья ракшасов, которая принесла гибель стольким Страга, после разгрома Квантунской армии и освобождения Китая от японцев во Второй мировой войне, перешла границу Советского Союза и подала прошение на поселение. Прошение рассматривал Илья Олегович Страга, старший комиссар по делам магических существ, главъегерь, дед Сергея Константиновича Страги.

Кстати, в конце августа 1945 года, при захвате штаба японской квантунской армии погиб Фёдор Игнатович Мяутин, принявший революцию и переживший все невзгоды дальневосточной стороны, оставивший большую семью — четыре сына и дочь. В составе штурмовой роты, при прорыве обороны штаба Квантунской армии, Фёдор Игнатович встретился лицом к лицу с одним из японских штабных офицеров, у которого оказалось девять хвостов. Коты и лисы не ладили никогда. Увы, поединок оборотней оказался последним в жизни Мяутина, мастерство боя кицуне оказалось непревзойдённым. Кино Фокуси ненадолго пережил своего врага. Сеппуку.

В 1954 году родился Константин Ильич Страга, а в 1985 году — Сергей Константинович. В своё время он поступил в Китежское училище и, закончив его, уехал домой в Приамурье. Работает егерем в Сохондинском заповеднике. И да, он морф".

* * *

— Хм, — раздался голос из-за приоткрытой двери, — и не особо наврали.

Маленькое существо расслабленно вздохнуло. Переволновалась с чего-то.