Нагэки (гет)

* * *

Прошел месяц. Теперь исчезли все сомнения. Нагэки могла сказать наверняка, что носит под сердцем ребенка от когда-то любимого человека. Около пятидесяти лет продолжалась их тайная связь. Ей казалось, что они знали друг друга, но теперь, когда с ее доверием так жестоко сыграли, она не была уверена, что он не умалчивал о чем-то большем, чем она и Момоку но джосэй предполагают.

До сих пор единственным человеком, кто знал о ее неудачных отношениях с покинувшим Готей 13 капитаном пятого отряда и ее беременности, был Акон. От него эти вещи было скрыть невозможно, тем более, что, когда признаки стали очевидны, он сам догадался о будущем ребенке. Акон не давил, зная, что Нагэки сама способна решить, что ей лучше делать. Самое рациональное, что пришло ему на ум в этой ситуации, не позволять узнать о будущем ребенке никому в НИИ, пока не придет время. В том, что Нагэки не станет держать в секрете, хотя бы от шинигами, занимающих лидирующие посты в Сейретее, существование наследника предателя Айзена Соуске, он не сомневался.

Время пришло. Нагэки, настроенная серьезно и полностью уверенная в том, что она скажет, направилась к своему капитану с конкретной целью, которую во что бы то ни стало хотелось бы достигнуть.

— Ну и почему ты решила отвлечь меня от дел, Мотидзуки? — раздраженно спросил Куротсучи Маюри. Ему на ум как раз пришла интересная гипотеза, которую он мог использовать в проведении эксперимента, а появление нежелательной персоны не позволяло осуществить задуманное.

Нагэки была невозмутима. Она прямо смотрела на капитана, и, казалось, ничто не было способно вывести ее из колеи, что выводило из себя Маюри еще больше.

— Прошу меня простить, Куротсучи-тайчо, но вас может заинтересовать то, что я скажу, — начала она. Увидев, что капитан действительно проявил интерес к ее словам, Нагэки продолжила: — У меня были отношения с предателем Айзеном Соуске, и я вынашиваю от него ребенка. С вашей помощью я хотела бы донести до капитанов Готей 13 свои мысли по этому поводу. Если, по вашему мнению, эта новость достойна обсуждения, то можно уделить ей время, если нет, возвращайтесь к своим привычным занятиям и простите меня за то, что отняла ваше время.

Куротсучи-тайчо ненадолго умолк: услышанное его поразило. Он не ожидал, что обыкновенный разговор с подчиненной, как он был убежден, на элементарную тему, возможно, даже не стоящую внимания, будет касаться этого вопроса.

— Так ты была шлюхой предателя, — заключил Маюри.

— Я думаю, вам не нужно объяснять значение этого слова. Если вы считаете в порядке вещей называть так свое детище, к созданию которого и я приложила руку, — Нагэки со злобой посмотрела на капитана и с сочувствием на Нему, стоящую рядом с ним, — я ничего не имею против (мало ли у вас какие извращенные пристрастия), но я с уверенностью могу заявить, что делила постель с одним мужчиной на протяжении долгого времени. Простите меня за грубость заранее, Маюри-сама.

Сейчас Мотидзуки Нагэки была больше похожа на дикую кошку, показавшую острые клыки. Зеленые глаза гневно сияли. Ее кодекс чести не позволял так просто сносить обиды, даже если это будет стоить ей жизни, и не имело значения, кто именно их нанес. Она молчала, когда была обыкновенной смертной, живя по устоям общества, где слово женщины стоило меньше, чем слово мужчины, но после своей смерти в мире живых, она дала себе обещание, что больше никогда не оставит безнаказанным настолько ужасное оскорбление.

Куротсучи Маюри впал в бешенство. Он не привык сносить подобное пренебрежение. Нагэки никогда не позволяла себе подобной грубости, направленной на него, даже когда он был третьим офицером двенадцатого отряда, а сейчас ее слова звучали так, будто она стоит выше его. Он уже был готов занести руку для удара. Даже сам вид уверенной несломленной подчиненной унижал его достоинство и злил до такой степени, что он чуть ли не скрежетал зубами.

«Тебе нужно еще раз попросить прощения и быть как можно убедительней, если ты не хочешь попрощаться со своим местом, и, возможно, жизнью и ребенком, Нагэки», — отрезвляющий голос Момоку но джосэй раздался в сознании. Мотидзуки даже не заметила, что ее рука покоилась на рукояти зампакто. Она вздохнула, понимая, что перегнула палку. Ее капитан не из тех, кто так просто отступится и забудет нанесенное оскорбление. Если бы она была одна, она бы могла пойти на смерть, но сейчас ей необходимо заботиться о крошечном человеке, пока что совершенно беззащитным и зависимым от нее.

— Куротсучи-тайчо, я была груба и не должна была позволять себе подобного к вам обращения. Вы говорите как здравомыслящий человек в этой ситуации. В свое оправдание могу сказать лишь то, что мне долгое время врали, и правду я узнала наравне с другими. Я все еще не могу прийти в себя из-за того, что меня использовали, поэтому сорвалась на вас, за что и искренне раскаиваюсь. Я готова понести наказание за свою несдержанность.

Капитана успокоили скорее не слова второго офицера, а понимание, что после того, как он избавится от сотрудника, единожды оступившегося, ему придется искать замену, которая не сможет соответствовать его предпочтениям. Проблематично будет найти достойного человека с должным запасом умений и навыков, когда нынешние рекруты Готей 13 настолько до безобразности глупы, что приходится беспокоиться о будущем Сейрейтея. Его гнев может принести убытки, к которым он не был готов. Более того, извинения второго офицера Мотидзуки звучали искренне, поэтому можно закрыть глаза на ее несдержанность, но только сейчас.

— Это будет первый и последний раз, когда ты остаешься безнаказанной, Мотидзуки. Если допустишь еще одну оплошность, я избавлюсь от тебя.

— Слушаюсь, капитан, — Нагэки склонила голову в поклоне, осознавая необходимость идти против собственной гордости.

— Я объявлю капитанам о твоей просьбе. Будь готова к тому, что пойдешь со мной на совет.

— Да, Куротсучи-тайчо. Спасибо вам и простите меня за то, что отняла ваше время и позволила неуважительное отношение к вам и вашему званию.

Разговор был завершен. Капитан кивнул и быстро удалился. Уходя, он обратился к своему творению с нескрываемым пренебрежением:

— Пошли, Нему.

— Да, Маюри-сама, — тут же отозвалась Седьмая Спящая и, придерживаясь дистанции в несколько шагов, последовала за ним.

* * *

«Все закончится быстро», — уверяла себя Нагэки, чтобы сохранить спокойствие. Идти на ковер к капитанам Готей было страшно. Это верхушка иерархии, сильнейшие шинигами. Вполне естественно чувствовать их силу и склоняться перед ней. Она всегда общалась с ними только по отдельности и то не со всеми.

Из-за ограниченности капитана одиннадцатого отряда она была солидарна с Куротсучи Маюри и старалась обходить Зараки десятой дорогой. Главнокомандующего она видела настолько редко, что он казался ей какой-то таинственной, даже фантастической фигурой. Он никогда не влиял на ее жизнь, а его имя было на слуху, только когда дело доходило до вооруженного конфликта. Капитан второго отряда казалась Нагэки, ориентируясь на сведения, что она получила, девушкой, верной своим принципам, не умеющей работать в команде и совершенно бесконтактной. Мотидзуки предполагала, что нейтралитета в принятии решения будут придерживаться капитаны четвертого и седьмого отрядов. Кенпачи Зараки вряд ли решит, что данный созыв — это небесполезное сотрясание воздуха. Он скорее может склониться на ее сторону, предвкушая сражение с ее ребенком, учитывая силу его отца. Насчет того, что решит ее собственный капитан и молодой Хитсугая Тоширо, она не знала, но полагала, что Куротсучи-тайчо захочет устранить ребенка, припомнив Нагэки ее несдержанность, а уникум отвергнет насилие. Второй офицер Мотидзуки была уверена, что сможет найти защиту у своего бывшего капитана, с которым она все еще находилась в хороших отношениях, а за ним потянется его друг Укитаке, прослывший защитником женщин и детей вплоть до такой степени, что отказывался сражаться с ними. Насчет Кучики Бьякуя она таила странную надежду, что он помнит, как она терпела его несдержанность и дерзость в ее нечастые визиты в особняк Кучики вместе с Кьёраку-тайчо, и постарается показать, насколько он вырос, приняв правильное решение. От него Нагэки готова услышать любое решение, даже если оно будет не в ее пользу, главное, чтобы оно было рационально объяснимо.

Судьба двух людей зависела от происходящего на совете капитанов, который, пока новый Совет 46 еще не до конца сформировался после того, как его прошлых участников уничтожил Айзен Соуске, Ичимару Гин и Тоусен Канамэ, являлся единственной вертикалью власти.

Стоя у двери позади капитана, Нагэки до побеления сжала пальцы в кулак. Ногти оставили следы полумесяца на ладонях. Болевые ощущения должны были помочь ей не терять голову. Она должна успокоиться. Когда Куротсучи-тайчо вошел, приказав сопровождавшей их Нему ожидать его, Мотидзуки Нагэки обреченно подумала: «Будь, что будет» и последовала за ним.

Созыв капитанов был неполон: отсутствовали капитаны, предавшие Готей 13, которым все еще не нашли замену, и, похоже, опаздывал никогда не отличавшийся пунктуальностью Кенпачи Зараки. Однако все же на Нагэки произвело сильное впечатление появление стольких сильных людей в одном месте. Куротсучи Маюри уже занял свое место среди остальных, а она все еще стояла на пороге. «Как глупо. Соберись», — заклинало собственное существо. Случайно блуждающий взгляд наткнулся на лицо ее бывшего капитана. Он всем своим видом показывал, что ей нечего бояться, что придавало сил. Она уверенной походкой прошла в центр комнаты, в нескольких десятках метров от главнокомандующего. Теперь Нагэки была полностью готова к противостоянию, если его будет невозможно избежать.

Ямамото Генрюсай Шигекуни попросил назваться и описать, какова причина прихода и почему она достойна внимания капитанов Готей 13. Куротсучи Маюри ничего не объяснил, лишь выявил желание собрать совет, на котором должна будет выступить его подчиненная с примечательной новостью. Ямамото-тайчо было любопытно услышать, в чем, собственно говоря, дело, поэтому он решил выполнить просьбу капитана двенадцатого отряда, хотя и не до конца был уверен, что эта проблема обязует присутствия стольких людей и что ее не может сам решить капитан отряда. Свое мнение он высказал сразу, на что Маюри неоднозначно ответил, что старому капитану, может быть, интересно узнать что-то новое об одном из предателей, о чем ни он, ни еще кто-либо не слышали.

— Меня зовут Мотидзуки Нагэки. Я второй офицер двенадцатого отряда и один из заместителей директора НИИ. Приветствую всех капитанов и спасибо, что тратите на меня свое время, — представилась девушка, поклонившись в первую очередь главнокомандующему напротив нее.

Получше рассмотрев его, Нагэки усомнилась в своей затее, предвидя, как поступит Ямамото, услышав от нее сведения, касающиеся личной жизни Айзена Соуске, но отступать было поздно. Она начала это дело, она его и закончит.

— То, что я хотела бы обсудить, не затрагивает мою профессиональную деятельность. Я более пятидесяти лет имела отношения с Айзеном Соуске, не зная, что он замышляет, и от него у меня будет ребенок. Я знаю, что я рассказываю о своем грязном белье, но мне показалось разумным сообщить, что я была близко знакома с предателем, — второй офицер говорила спокойным тоном, как будто она делала доклад о чем-то совершенно обыденном, что вызвало у Кьёраку чувство гордости за то, что девушка, которую он знал еще рядовой, так сильно выросла. Но гордость быстро сменилась сочувствием. У него появилась веская причина ненавидеть Айзена. Этот человек причинил женщине боль, а Нагэки, хоть и старалась показать себя сильной, но, как ему не понаслышке известно, была весьма ранимым человеком.

Реакция остальных капитанов была неоднозначной. Генрюсай Шигекуни Ямамото понял, что его ожидания не оправдались, но все же сразу осознал, что возможно нашелся способ утихомирить хотя бы одного из беглецов, угрожая жизнью покинутой возлюбленной и ребенка. Укитаке был удивлен, даже не ожидая, что о подобных отношениях не пошли слухи. Он был готов поспорить, что любой шинигами, у кого бы он ни спросил, никогда бы не подумал, что подобный дуэт, если учесть располагающую к себе маску Айзена и серьезность закрытой Мотидзуки, вообще мог существовать. Маюри в предвкушении серьезных баталий в решении вопроса хитро улыбался. Бьякуя и Тоширо невозмутимо смотрели на докладчицу. Они оба понимали серьезность проблемы, но не считали, что стоит принимать кардинальные решения, способные навредить матери и ребенку. Унохана сочувствовала Нагэки, но не могла решить, каковым был бы лучший выход из положения, и хотела понять это по ходу обсуждения. Комамура стойко был при мнении, что стоит защитить нуждающуюся в этом. Так, по крайней мере, поступил бы Тоусен. Пускай тот и оступился, но не дать в обиду будущую мать было бы действительно правильным.

— Я не считаю, что ребенок предателя должен существовать, — первой нарушила тишину непоколебимая Сой-Фон. — Он может стать на сторону своего отца.

Нагэки предчувствовала, что подобное изречение может быть произнесено, поэтому моментально пошла в контрнаступление. Она должна защитить своего ребенка от любой угрозы.

— Если вы будете тыкать в лицо происхождением, презирать и всячески выказывать свою ненависть, то да, ребенок переметнется на сторону, где его не будут недолюбливать. Если вам необходим пример, чтобы легче представить последствия такого отношения, могу его предъявить. Как я помню, Руконгай достаточно суеверен и дети с седыми волосами там считаются приносящими несчастье. Возьмем одного такого ребенка, чтобы вам было легче воспринимать. Можете представить, чтобы далеко не ходить, Хитсугаю Тоширо. Надеюсь, вы, Хитсугая-тайчо, простите мне, что взяла вас в качестве примера, — с легкой улыбкой обратилась она к юноше, которого было так сложно воспринимать выше себя по социальному статусу.

— Больше не называй меня ребенком, — недовольно пробурчал капитан десятого отряда, скрестив руки на груди.

— Можно ли сократить объяснение? Думаю, что другие капитаны впоследствии хотели бы задать вопросы, — улыбнулась Унохана. Почему-то Нагэки не переставала чувствовать от этой улыбки угрозу.

— Ты этим хочешь завуалированно сказать, что тебе не интересно, Унохана? Не волнуйся, моя подчиненная обладает навыком доходчиво и кратко объяснять, чего она хочет. А тот, до кого даже так ничего не дойдет, как раз сейчас отсутствует, — Маюри показал рукой на дверь, в которую тут же ворвался Кенпачи. — О, я, похоже, накликал еще одно тупоголовое создание.

— Заткнись, Куротсучи, — огрызнулся капитан одиннадцатого отряда, занимая свое место.

Ученый хотел было что-то ответить, но главнокомандующий оборвал любую возможность говорить не по делу:

— Надеюсь, когда все собрались, мы можем продолжить.

Нагэки приняла это за приглашение закончить прерванное объяснение:

— Так вот. Сейчас перед собой вы видите молодого человека, который может вести за собой людей и на которого можно равняться. А теперь представьте его полную противоположность. Эгоистичную лживую личность. Она своей силой несет опасность. Таким бы мог стать Хитсугая Тоширо, если бы у него не было товарищей и родных. Среда способна создавать человека. Поэтому если не хотите, чтобы мой ребенок пошел за его отцом, не нужно самим склонять его на неверный путь.

Капитан десятого отряда стоял мрачнее тучи, чувствуя себя образцом для исследования, что никак не вязалось с его самолюбием.

— Я не понял, что вообще нужно, и россказни этой девки мне не помогли. Кто-нибудь объяснит, какого черта она хочет? — громогласно заявил Кенпачи, когда Нагэки закончила свою речь.

— О чем я и говорил. Ты совершенно не умеешь слушать, — высказался Куротсучи-тайчо.

— Тогда объясни по-нормальному, — резко ответил Зараки.

— Избавь меня от этого.

— Речь идет о ребенке Мотидзуки Нагэки от Айзена. Совет капитанов должен решить, что делать с ним и его матерью, — подсказала Унохана.

— Раз такое дело, то может вырасти мой будущий соперник. Кажись, он будет сильный. Возможно, я захочу видеть его в своем отряде. Однозначно, ребенок будет жить, — сразу высказал свое мнение Кенпачи.

— Дураки никогда ничего не усложняют, — тихо сказал Маюри, услышав комментарий своего не самого блещущего умом коллеги.

Тем временем, как проходила эта беседа, зародилась и вторая.

— Нагэки, почему ты в пример привела именно Хитсугаю-тайчо? У меня волосы такого же цвета, — поинтересовался капитан тринадцатого отряда.

— В его происхождении я больше уверена, чем в вашем, Укитаке-тайчо. Однако человек для примера не имеет особого значения. Я лишь хотела, чтобы все смогли представить, что я имею в виду, — пожала плечами Нагэки.

— С этим не поспоришь, Укитаке, — улыбнулся Кьёраку своему другу.

— Я все еще здесь. Хватит уже меня обсуждать, мы не для этого собрались, — вспылил юнец.

— А что ты скажешь насчет наследственности, Мотидзуки? Если Айзен предал Общество Душ, то ребенок тоже может это сделать, — не унималась Сой-Фон.

Она считала, что большинство капитанов просто не понимают, что ребенок Айзена Соуске может нести угрозу, которую лучше всего было устранить, пока она, точно болезнь, не разрослась до вселенских масштабов. Капитан второго отряда существовала желанием защитить мир от Айзена, способного принести, если уже не принес, множество жертв ради своей туманной цели.

Нагэки саркастически улыбнулась. Она не думала, что услышит настолько ограниченного вопроса.

— Простите, Сой-Фон-тайчо, но Вам следовало внимательнее следить за нашем миром и миром живых. Исследователи давно уже доказали, что влияние на детей наследственности преувеличена. Если, конечно, как я говорила, никто не будет ежеминутно говорить моему ребенку, — она говорила, делая особый акцент на «моем ребенке», — с пренебрежением об его родителе. Все зависит от воспитания. Однако если вы хотите еще поговорить о наследственности, обратите внимание на мать ребенка, стоящую перед вами. На моем счету есть жертвы, но только на благо науки. А если вам и сейчас нужен пример, то давайте вспомним о представителе одной из знатных семей. Я о Цунаяширо Токенада. Он был в Готейе 13, когда я еще служила при восьмом отряде. Его происхождение и, должно быть, благородное воспитание не помешало ему убить нескольких своих соратников и жену только потому, что это ему заблагорассудилось. Как видите, и в семьях, служащими эталоном благочестия для простолюдинов, находятся настоящие ублюдки. Только если бы мой ребенок сделал то, что сделал он, его бы казнили, а Токенаду сослали, оставив в живых, пренебрегая тем, что закон обязан существовать для всех, а не ослабевать, когда речь идет о благородном сословии. Я предполагаю, что это решение не сыграет на пользу в будущем.

Нагэки помнила этого человека. Он показался ей настолько омерзительным, что она готова была морщить нос от отвращения и избегать его общества, тем более что Момоку но Джосэй подсказывала ей, что этот человек опасен, а с ее интуицией стоит считаться.

Осудить мужчину, пропавшего из виду, не мог ни один из капитанов, не обладая сведениями. Искать его без веской причины — гиблое дело. А если слова этой девушки не обладают должной силой и являются обыкновенным осуждением в адрес невиновного, то действительно необдуманно охотиться за ним из-за простого предостережения от подстилки предателя.

— Он был мужем подруги Тоусена, — с горечью, скорее для себя, чем для других произнес Комамура Саджин.

Сочувствующий взгляд Мотидзуки ненадолго замер на его лице. Когда-то ее волновало существование подобных ему людей с песьими головами. У нее было столько вариантов оправдания их происхождения, что, когда она узнала истину от самого капитана восьмого отряда, была разочарована, ибо ответ показался ей чересчур простым. Только сейчас Нагэки осознала, что не только она была предана. Комамура потерял друга, а лейтенант Хинамори — любимого капитана. И понимание того, что чья-то потеря была такая же, как ее, помогло Нагэки не чувствовать себя настолько одинокой в своем горе.

— А как насчет предательства? Где гарантии, что ты не осталась в Обществе Душ ради какого-то поручения Айзена? — Сой-Фон была раздражена насмешкой, отражавшейся в зеленых глазах. Ей совершенно не нравилось, что какой-то офицер относился к ней с пренебрежением, и она хотела задавить Нагэки вопросами и обвинениями, предвкушая, что та не выдержит допроса и сдастся ее воле.

— Почему он не забрал тебя с собой, если ты вынашиваешь его ребенка? — спросил Бьякуя Кучики, до этого внимательно слушавший всех, бравших слово на собрании.

Нагэки проигнорировала слова Сой-Фон, думая, что куда важнее было ответить на вопрос мальчугана, так выросшего за время их первой встречи. Стряхнув с себя паутину ностальгии, Мотидзуки стала серьезной:

— Айзен Соуске не знает о его существовании. Я думаю, дальше вы хотите меня спросить: последовала бы я за ним, если бы Айзен позвал меня с собой, Кучики-тайчо?

Бьякуя согласился, замечая, что ни один мускул на лице Нагэки не дрогнул, когда она озвучивала его предполагаемый вопрос:

— Так и есть.

Капитаны напряглись. От ответа зависело, какое решение стоит принять в отношении матери и ребенка. Нагэки и сама это понимала. Лишь только главнокомандующий сохранял невозмутимость. Ему было все равно, он уже принял решение.

— Я бы не пошла за ним. Скорее всего, он понимал это, поэтому и не предложил мне следовать за ним. Любое неудачное вмешательство приведет к хаосу. Всем мирам повезет, если последствий такого влияния получится избежать без колоссальных потерь. Глупо надеяться, что все образуется. Лучше всего готовиться к худшему. Я бы могла объяснить это Соуске, но не думаю, что он стал бы меня слушать. Как видите, я не имею влияния на него, и он мне никогда не доверял, — Нагэки говорила решительно. Сомнений не было, лишь сохранялась уверенность в том, что ее догадка была правильной.

Ее позиция была тверда. Если у кого-то были сомнения, то теперь они исчезли. Кто-то мог переменить сторону, кто-то ревностно хранил свою непреклонность. Различия сторон никогда не избежать в конфликте. Недаром Сократ был уверен, что в споре рождается истина.

— Если ни у кого из капитанов больше нет вопросов, то мы можем приступить к закрытому голосованию. Второй офицер Мотидзуки, можешь быть свободна. Тебя оповестят о нашем решении, — уведомил Генрюсай Шигекуни Ямамото, выдержав необходимую паузу, в ходе которой хранилось напряженное молчание.

Нагэки поклонилась и бесшумно скрылась за дверью. То, что было необходимо, произнесено. Ей остается только ждать, насколько бы это ни было тяжело, в особенности сейчас, когда решается судьба ее и ребенка. Положив руку на живот, она мысленно пообещала себе, что защитит это маленькое существо от всего, что может причинить ему боль, даже если придется идти против всего сущего.

Это зависит от нее.

* * *

Капитаны молчали, ожидая, когда Ямамото-тайчо изъявит свое желание взять ситуацию в свои руки. По большому счету именно от него зависело, как повернутся события. Его мнение стоило больше, чем голос всех капитанов вместе взятых. Кьёраку это не особо нравилось, но также он понимал, что со стариком спорить не стоит.

— Я не хочу проводить дебатов. Каждый капитан выскажет свое мнение. После этого я оглашу приговор, — нарушил тишину главнокомандующий.

— Значит, Яма-джи решил побыть демократом. Удивительное дело, — отметил Кьёраку Шунсуй, взявшись за край соломенной шляпы и пряча за ней свою улыбку.

Его мало кто услышал, ведь, дождавшись дозволения Ямамото, Сой-Фон перешла к выполнению указания. Она ждала этого, поэтому ощущала что-то наподобие наслаждения. Наконец она сможет отыграться и перед глазами перестанет возникать образ нахальной улыбки на лице ученой.

— Я не верю словам Мотидзуки Нагэки. Она тайно следует приказам Айзена. Мотидзуки должна быть уничтожена, как и ее ребенок, как только будет доказана ее причастность.

— Дурачьё, — пробормотал Маюри.

Он не сильно хорошо знал Нагэки, но понимал принципы, которым она следует. Ее недостаток и достоинство в том, что она не любит врать и делает это только в исключительных случаях. Конечно, за Нагэки может вестись слежка, только вряд ли за все время наблюдений разведчики смогут найти что-то компрометирующее. Куротсучи злорадно усмехнулся, предвкушая, какое разочарование будет на лице у нахальной шумной женщины, с таким мастерством поставленной на место его подчиненной.

— Не думаю, что второй офицер Мотидзуки причастна к делам Айзена Соуске. Без доказательств нельзя говорить о ее виновности. Эту женщину обманули даже больше, чем нас. Ни она, ни ее ребенок не опасны для Общества Душ. Их даже можно использовать в своих целях, если, конечно, Айзен Соуске не решит, что слова о беременности Мотидзуки Нагэки не являются обыкновенной провокацией, — проговорила капитан четвертого отряда Унохана Рецу с мягкой улыбкой.

На ее комментарий Сой-Фон, полностью убежденная в своей правоте, негодующе хмыкнула.

— Я придерживаюсь мнения Уноханы Рецу. Если Мотидзуки Нагэки виновна, я хотел бы видеть доказательства. Однако я думаю, что в них нет нужды. Меня убедили заключительные слова второго офицера Мотидзуки. Она не нарушила ни одного из законов Сейретея, — сказал Кучики Бьякуя сразу после слов своей коллеги.

Он считал, что принял верное решение. Его не заботило настолько далекое прошлое, где он был вспыльчивым ребенком. То время давно прошло. Он стал мужчиной и научился все взвешивать, прежде чем высказывать свое мнение.

После Кучики Бьякуи заговорил капитан седьмого отряда:

— Я знал, как поступить, еще когда офицер Мотидзуки сказала нам о своем положении. Чего стоит должность капитана, если я причиню вред матери и ее малышу? Пока я здесь, Мотидзуки Нагэки может не беспокоиться. Я считаю своим долгом защитить ее. Я верю ее словам.

«Ограниченный мужлан. Его принципы могут навредить Обществу Душ, когда обнаружится, что та женщина причастна», — с остервенением подумала Сой-Фон, услышав комментарий Комамуры. Собрание еще не закончилось, но три капитана утверждают о невиновности пришедшей с повинной. Сой-Фон считала, что ее приход является каким-то отвлекающим маневром. Возможно, отсутствие капитанов в своих отрядах приведет к тому, что к ним вновь заявятся вторженцы, но на этот раз не прозвучит сигнал тревоги. Она бы несильно удивилась, если бы это произошло, даже обличила остальных в их некомпетентности и излишней доверчивости.

Будто очнувшись, Кьёраку виновато улыбнулся:

— О, неужели настала моя очередь? Извините-извините, я задумался о своем, — после этого лицо его перестало казаться таким жизнерадостным, как раньше. — Я знаю Нагэки-чан с тех пор, как был ее капитаном. Она очень ответственна и честна настолько, что скажет правду, даже если она кому-то придется не по душе. Не думаю, что она бы соврала на собрании капитанов. Ее посыл вполне очевиден. Если бы Айзен не был предателем, она бы не стала афишировать их связь и сделала это только для того, чтобы не было никакой недоговоренности. Я согласен с предыдущим капитаном и присоединяюсь к его словам. Нагэки-чан и ее ребенок будут под моей опекой.

Кьёраку не сомневался, что сдержит свое слово. Это не был вызов Яма-джи или кому-то еще, просто решение, хорошо обдуманное и взвешенное решение. А все-таки чего он стоит, если позволит обижать ту, кто нуждается в защите? Или же куда глобальнее: чего стоит каждый из них?..

— Я не считаю, что эта проблема достойна того, чтобы о ней говорили на собрании капитанов. Какое кому дело, что кто-то с кем-то имел связь? Какая разница от кого ребенок этой женщины? Пускай она выполняет свои обязанности, пока есть на это возможность, а потом занимается воспитанием своего ребенка, — озвучил свои мысли молодой капитан десятого отряда, безразлично посмотрев впереди себя на место, где когда-то стояла Мотидзуки Нагэки.

— А я вообще не понимаю: нахрена я здесь еще торчу? Я же сказал, что пускай живут и женщина, и ребенок. Какая разница, кто у нее родится. Он меня знатно повеселит, когда подрастет. Я сильно разочаруюсь, если этот шкет будет слабаком, — даже без тени сомнения сказал Кенпачи Зараки.

Настала очередь Куротсучи Маюри высказать свою точку зрения.

— Я вообще не заинтересован в беременности моей подчиненной. Мне придется возложить на плечи себя и Акона часть ее обязанностей, но, судя по всему, я должен смириться, ведь голосов «за», куда больше, чем «против». Я даже слегка разочарован услышать такое единодушие, — он развел руками, словно артист на сцене.

Настаивать на том, чтобы избавились от ребенка Мотидзуки, было не только бесполезно, но и чревато. Два капитана прямо заявили, что не дадут причинить вред ни матери, ни ребенку. К тому же было очевидно, что Укитаке Джуширо поступит так же. Это ведь как раз в его стиле. Маюри начинал скучать. Ему даже не придало воодушевления то, что он оказался прав в своем предположении.

— Я никогда не мог позволить обидеть мать и дитя. Сейчас ничего не изменилось, — просто ответил миролюбивый Укитаке-тайчо, высказыванием своих убеждений поставив точку.

Сой-Фон не нравилось, что она осталась в меньшинстве и надеялась, что окончательные слова Ямамото Генрюсая Шигекуни будут благоразумны.

Вот и все. Капитаны сказали, что считали нужным. Теперь пришло время главнокомандующему поставить окончательный вердикт.

— Хорошо. Ни Мотидзуки Нагэки, ни ее ребенку ничего не будет грозить. Она будет продолжать служить в двенадцатом отряде на своем прежнем месте, пока не придет время. Об отце своего ребенка она должна молчать. Также о нем будут молчать и остальные капитаны. Чтобы убедиться в ее верности, за ней несколько недель будут пристально наблюдать, — стукнув посохом, объявил Ямамото, завершая собрание: — А теперь можете разойтись. Все свободны.

Его суждение удовлетворило всех.

Капитаны со спокойной совестью вышли из помещения.

* * *

Кьёраку догнал Маюри и изложил ему свою просьбу:

— Слушай, Куротсучи. Я сам ей скажу о решение совета.

Маюри ответил:

— Делай, что хочешь. Только не соверши опрометчивую ошибку и не сообщи ей, сколько времени за ней будет вестись слежка. Не хотелось бы разочаровать дурачьё второго отряда. Пускай полностью насладится своим провалом.

Это единственное увеселение, которое он сможет получить от сложившейся ситуации.

— Не нужно быть таким жестоким, Маюри. Сой-Фон-тайчо только старается на благо Готей 13, — дружелюбно сказал ему Шунсуй.

— И это не мешает ей быть крикливой идиоткой, — обобщил Куротсучи. — Бессмысленно продолжать разговор на эту тему. Я знаю, что ты мне можешь ответить. Отправляйся к Мотидзуки, уверен, что она заждалась. Заодно ей передашь, что я согласен держать ее в институте не больше пяти месяцев, потом пускай выметается. Так уж и быть, может вернуться, не когда разродится, а когда посчитает нужным, иначе вся ее болтовня на собрании потеряет смысл, — после чего удалился, даже не попрощавшись.

Нагэки Кьёраку нашел быстро, скорее она и хотела, чтобы ее нашли. Он чувствовал, что она была напряжена, хоть и хотела казаться спокойной. Когда ее бывший капитан ввел Мотидзуки в курс дела, она облегченно вздохнула. Мотидзуки не была достаточно убеждена, что все закончится в ее пользу.

— Я ожидала, что Куротсучи-тайчо скажет что-то в это духе, и подозревала, что главнокомандующий Ямамото удовлетворит Сой-Фон-тайчо тем, что прикажет вести за мной наблюдение. О том, кто отец ребенка, я говорить не собиралась, но сам он услышит это от меня.

— Нагэки-чан как всегда отличается проницательностью, — усмехнулся капитан восьмого отряда.

Она произнесла его имя с укором, пристально посмотрев на него:

— Кьёраку-тайчо.

Он вопросительно поднял брови.

— Вы обещали, когда я переводилась, что перестанете добавлять к моему имени этот нелепый суффикс.

Шунсуй сначала растерялся, но потом улыбнулся. Перед глазами предстала картина прошлого, в которой Нагэки сама попросила его избавить себя от подобного обращения. Мотидзуки поясняла свою просьбу тем, что хотела показать, как она выросла в своих и чужих глазах, достигнув желаемого места, пускай и с помощью рекомендации Кьёраку-тайчо, за что до сих пор была ему очень признательна. Она никогда не любила суффиксы и презирала рамки, в которые они возводят людей, поэтому не позволяла обращения к себе с употреблением любого из них.

— Как я мог забыть. Прости, Нагэки.

Ее губы двинулись в смазанной улыбке. Предательство любимого человека выжало из нее все соки. Даже сейчас, когда ее не должны были сдерживать профессиональные рамки, она все еще не обрела душевный покой и играла свою роль, позволяя себе бессилие только наедине с собой и Момоку но джосэй, относящейся к ней как мать к своему чаду.

Кьёраку Шунсуй понял, что от него требуется, вернее сказать, почувствовал это. Он обнял Нагэки, на что она ответила недоумением настолько сильным, что она просто замерла без движения. Однако это оцепенение прошло и до того, как она начала сопротивляться, он успокаивающе произнес:

— Можешь перестать быть сильной, я никому не скажу.

В глазах засверкали слезы. Нагэки сколько себя помнит, всегда отличалась стойкостью. Но теперь она чувствовала себя совершенно беспомощной и уцепилась за плечо мужчины, точно утопающий хватается за спасательный круг. Сейчас она очень устала и чувствовала, что больше не сможет сдерживать подступающую слабость. Хотелось просто спрятаться за чье-то плечо с уверенностью, что больше никогда не предадут ее доверие.

Тем более голос из глубины подсознания упрямо твердил ей:

«Не волнуйся. Доверься. Он не предаст».

И хотелось верить ему.

Примечания:

Тсунаяширо Токенада присутствует в манге как неизвестный убийца-муж подруги Тоусена Канаме. В новелле "Убойся своего мира" упоминается более подробно. Возможно, есть еще другие новеллы с его присутствием, о которых я не знаю.