Нагэки (гет)

* * *

Еще не начало светать, когда Айзен надевал капитанское хаори, готовясь отправиться на свое последнее предприятие. Вскоре многое, что связывало его с Обществом Душ, потеряет смысл. Он как никогда был спокоен. Бесполезно волновать себя по пустякам. Это не поможет ускорить его путь к получению желаемого.

Его отвлек голос, заставивший обернуться:

— А ты сегодня рано уходишь, Соуске.

В утреннем полумраке сверкнули зеленые глаза. Казалось, что они даже светились на манер кошачьих. Нагэки проснулась, когда он только встал с постели, и наблюдала за тем, как одевается мужчина до тех пор, пока не решила раскрыть перед ним своего пробуждения. Девушка села на футоне и, зябко поёжившись, закутала одеялом обнаженные плечи. Она не выглядела задетой, но Айзен знал, что ей не нравилось, если он уходил не попрощавшись. Когда-то она прямо сказала ему об этом, не желая жить с сожалением, если с ним что-то случится и он уже никогда не вернется. За себя она не боялась, говорила о своей работе, не связанной с риском, если, конечно, враг не вторгнется в здание отряда.

Ему всегда импонировало, что она была честна с ним и невозмутима даже сейчас, когда ее тело прикрывало лишь одеяло.

— Я не хотел тебя будить, — ответил он, не примеряя приевшуюся поддельную улыбку.

Отчасти это было правдой. Капитан пятого отряда хоть и понимал глупость положения, но хотел скрыться от единственной привязанности, которую он обрел. Ее чуткий сон разрушил его планы. В глубине души он понимал, что это было необходимо для них обоих. Эгоистичное желание еще раз ощутить ее прикосновения снова отозвалось внутри и заставляло действовать необдуманно, не заботясь о последствиях.

— Тебе стоило это сделать, — с нотками раздражения заявила Нагэки. — В конце концов, мы ведь не скоро увидимся.

Айзен опешил. Он не понимал, как она пришла к этому выводу. Неужели ей удалось догадаться обо всем, что от нее скрывалось долгое время? Это бы во многом ему помогло. По крайней мере, не пришлось бы с ней прощаться. Если, конечно, она примет его сторону, а не воспротивится ей.

Вместо того, чтобы дать ответ, девушка усмехнулась и, приподняв голову, продемонстрировала оставленные им красные следы на шее. Он понял, что Нагэки хотела сказать этим жестом, и простился со своими несбывшимися ожиданиями. Может, это и к лучшему. Она умна, но не настолько, чтобы выяснить правду, которую от нее с такой тщательностью скрывают. Если что-то станет известно, ей может угрожать опасность до той поры, пока он, достигнув своей цели, не заберет ее с собой. Только пойдет ли она за ним?..

Мужчина помнил свои мысли, тревожившие его в комнате, когда он готовился запустить спусковой механизм своего плана. Даже тогда крупица его сознания возвращалась к той, кого он мог потерять, и он был готов к этой жертве. Но все же желал запечатлеть в своей памяти её всю без остатка, чтобы, где бы он ни был, ее образ неустанно следовал за ним, даже если она, выскользнув из рук, словно кусочек мыла, к нему уже никогда не вернется. Он пришел к Нагэки, как только дописал то письмо, что осталось на столе, дожидаясь своего часа. Когда он уходил, Хинамори спала. Наивная девочка, которая вскоре отыграет свою роль. Ее даже немного жаль, но не до такой степени, чтобы она перестала быть безразличной...

— Прости, Нагэки, — тихо сказал он, невесомо коснувшись губами ее лба.

— Я знаю, что ты вернешься, — уверенно произнесла она, ухватившись за руки, державшие ее лицо.

Мотидзуки Нагэки не хотела мириться с голосом интуиции и разума, кричащим, что грядет нечто ужасное. Она боролась с ними, чтобы сберечь хрупкое чувство защищенности, позволяющей ей быть слабой в объятиях любимого мужчины. Это было то, с чем было бы сложно проститься.

Он слегка улыбнулся, не решаясь разрушать ее иллюзорную веру. Возможно, она была права, но он не хотел надеяться на лучшее, помня, что провал ожидания ударит больнее, чем если ничего не ждешь. Нагэки редко позволяла себе бросаться словами о будущем, боясь ошибиться в своих предположениях. Она предпочитает молчать, пока не сможет полностью убедиться, что мыслит верно, а предполагаемое успеет стать очевидным.

Она стала привычкой, с которой было трудно расставаться. Но это его выбор. У него было столько возможностей прекратить свою связь с Нагэки, как только он понял, что ее будет невозможно использовать в своих целях, но не хотел противостоять собственным желаниям. Спустя столько лет он пожалел об этом только сейчас, когда приходилось лишать себя возможности чувствовать ее рядом с собой. Соуске недолго всматривался в спокойные зеленые глаза, помня, что его время ограничено. В последний раз поцеловав ее, он быстро вышел из комнаты, чтобы сюда больше никогда не вернуться и стать болезненным воспоминанием утраченного счастья.

Девушка опустилась на футон, не в силах противостоять дурному предчувствию, что захватило ее, как только дверь закрылась за его спиной. Какой-то голос настырно и зло прозвучал внутри: «Он больше никогда не вернется». Нагэки так и не поняла, принадлежал ли этот голос ее зампакто или же той дьявольской силе, не дававшей покоя ни одному из смертных и бессмертных. Только потом шинигами смогла убедиться, что он не врал ей.

* * *

Он шел на встречу со своими союзниками. Без тревог и сомнений. Пускай это будет волновать кого-то другого, кто не настолько готов класть все на кон для получения чего-то большего.

Забрезжил рассвет. Солнце неуверенно и лениво поднималось над Сейрейтеем, разукрашивая стены и постройки своими светлыми мазками. Было спокойно, несмотря на то, что где-то бродят вторженцы из мира живых, которым было тут не место. Наверное, вскоре Готей 13 вновь всполошится, словно рой растревоженных пчел. Чуть позже у него появится еще один повод для волнения.

Еще было время, чтобы избавить себя от нежелательного столкновения со свидетелями, насколько бы ранними пташками они ни были. Конечно, от них можно избавиться, запутать иллюзией, но куда лучше обойтись без лишней бесполезной суеты. Стоит действовать виртуозно, чтобы одним неловким движением за одно мгновение не разрушить все далеко идущие планы.

Айзена уже ждали. Ичимару встретил его со свойственным ему бахвальством:

— Опаздываете, тайчо. Неужели ваша заучка оказалась настолько ненасытной? Всегда знал, что в ее омуте черти совсем не дружелюбны.

— Это не имеет значения, если я уже здесь, — спокойно отозвался мужчина.

Негодование капитана третьего отряда нисколько не уменьшилось с тех пор, как Нагэки оттягала того за уши за какую-то провинность, когда тот прибывал в должности офицера при пятом отряде, и детская обида все еще давала о себе знать уже в сознательном возрасте. Никто уже толком не помнит, что тогда произошло, но есть вероятность, что что-то, явно заслуживающее наказание, раз уж была задета настолько рассудительная натура, как Мотидзуки Нагэки. Может, Гин и предпочитает острить и маскировать под шутовством свои истинные желания, но злопамятность остается его истинной чертой. Он, точно змей, может прятаться под большим камнем, пока не вонзит клыки, отравленные ядом, в ногу проходящего человека, и невозможно предугадать, когда именно это случится и случится ли вовсе.

— Вы не собираетесь ничего предпринять, чтобы она последовала за вами, Айзен-тайчо? — уточнил Тоусен, на самом деле беспокоившийся о том, чтобы их командиру было удобнее.

К Нагэки он не имел никаких определенных чувств. Он знал о ней все, что ему было достаточно знать, и был к ней совершенно равнодушен. Их разнило многое. Она считала его наивным и не готовым к настоящей жизни, объясняла это его слепотой, не только физической, но и духовной. Нагэки предполагала, что он не способен увидеть истинную природу вещей, и относилась к Канаме даже несколько снисходительно, несмотря на занимаемую им должность.

— Она не пойдет со мной. Нагэки цепляется за тот мир, который имеет, — ответил Соуске.

Ему даже не нужно было напрямую спрашивать у девушки, чтобы найти правильный ответ. Если когда-то у него были сомнения, то сейчас они полностью разрешились. Он знает ее уже чуть больше столетия, у него было время понять, что она из себя представляет. Когда-то давно он хотел выяснить, что ей известно об экспериментах Урахары Киске, долгое время окольными путями, чтобы она не замкнулась и не стала избегать его общества, он выискивал ответы на интересующие вопросы, и, в конце концов, не дождавшись ничего определенного, сам не заметил, как переиграл себя. Так зародилась его привычка, которую не хотелось выдернуть с корнем из сознания.

— Вот и славно. От нее было бы больше вреда, чем пользы, — безразлично махнул рукой Ичимару Гин. — Теперь мы можем начать представление?

Айзен, пропустив мимо ушей слова о Нагэки, в правдивости которых он мог убедиться, представив девушку в обществе арранкаров, где она бы скорее наложила на себя руки, чем позволила им разрушать своей силой баланс миров, о котором она так пеклась, со снисходительной улыбкой ответил, сжав рукоять Кьёко Суйгецу:

— Верно. Пора поднять занавес.

Обратной дороги нет.

* * *

Мотидзуки Нагэки любила свою работу.

Когда-то, еще будучи рядовым восьмого отряда, она все свое свободное время проводила в библиотеках Сейрейтея или мира живых, дабы накопить необходимые сведения, способные помочь ей в будущем. Она достаточно быстро поднялась по карьерной лестнице на должность седьмого офицера при всё том же отряде и имела довольно хорошие отношения со своим капитаном. При различии мировоззрений она понимала его, может, даже больше, чем лейтенант, а впоследствии и племянница, занявшая после ее исчезновения этот пост. Однажды войдя в двенадцатый отряд в звании третьего офицера, она поняла, что нашла свое место. Спустя три года под руководством чуткой и доброй женщины Хикифуне Кирио, капитаном стал Урахара Киске. Если лейтенант Саругаки Хиори была не готова к переменам и расставанию с получившим повышение главой отряда, то Нагэки поздравила прошлого капитана и помогла новому сжиться со своей ролью. Урахара-тайчо доверял ей некоторые тайны своих экспериментов, которые она обязалась хранить даже после его ухода. Она продвинулась на должность второго офицера и неизменно оставалась на своей позиции и при следующем капитане, поднявшимся с поста ее непосредственного подчиненного, о чем последний вспоминает с неохотой. Хотя причин для раздражения никогда особо не было, ведь пост Нагэки для нее был скорее формальностью, чем показателем реальной власти. В том случае, если человек, стоящий ниже ее по рангу, предлагал ей сделать верные вещи, второй офицер могла выполнить его просьбу. Думается, для Куротсучи Маюри всего лишь было сложно смириться с тем, что когда-то он следовал приказаниям кого-то, а не раздавал их сам. В отряде Нагэки всегда оставалась ценным кадром, способным плодотворно работать с любым из служащих НИИ, хотя со временем ее партнером стал исключительно Акон. С ним же образовались дружеские отношения, несмотря на то, что когда они впервые встретились, он был в том же возрасте, что и Ичимару Гин, Мацумото Рангику и Кучики Бьякуя. Мотидзуки помогала своему другу в продвижении его экспериментов, он в свою очередь отвечал ей тем же. Со временем работники НИИ привыкли видеть их вместе вплоть до того, что приписывали им романтическую связь. Компаньонов эти сплетни ни коим образом не задевали, они продолжали работать вместе и пожинать плоды своей профессиональной деятельности.

Когда странники вторглись в Сейрейтей, чтобы спасти свою подругу, осужденную на смерть Кучики Рукию, никто в двенадцатом отряде не придал новости особого значения, за исключением, естественно, капитана, желавшего найти себе очередной экземпляр для исследований. Разузнав побольше о вторженцах, Нагэки поделилась с Аконом своими мыслями, сказав ему, что те — всего лишь дети, которых нужно поставить на место. Когда же странники смогли противостоять офицерам и выйти победителями в сражении, она с досадой поняла, что они становятся проблемой. Было бы проще, если бы они были душами, а не живыми, тогда их можно было бы устранить без ненужной шумихи. Внезапное осознание пришло после посещения побежденного Иккаку Мадараме, пролившего свет на причины, побудившие живых отправиться в пристанище мертвых. «Эти дети смогут изменить привычный мир и, возможно, сделать его лучше. Новое поколение и вправду способно увидеть все в ином свете», — подумала она, выйдя из казарм четвертого отряда.

Второй офицер Мотидзуки занималась воплощением в жизнь вопроса «а что если?». Мысль о том, что можно найти способ восстановления утраченных конечностей без создания особого тела, как у их капитана , заботила тандем умов уже несколько лет. Многое было перепробовано. Что-то помогало сделать пару шагов вперед, что-то заставляло вернуться на всю ту же позицию и начать все заново. Провалы воспринимались как неудача, закрывающая путь в неверном направлении.

Нагэки прорабатывала новую гипотезу, когда в лабораторию вошел Акон с удручающей новостью. Известие о смерти любимого повергло ее в отчаяние. Пробирки, что она держала в руках, собираясь смешать реактивы, готовы были упасть на пол и разбиться, но реакция напарника была быстрее, что и помогло избежать катастрофы. Акон не осуждал, понимая, в чем состоит дело.

— Теперь я убедился, что вас связывало, — лишь сказал он.

Нагэки его уже не слышала. Она обессиленно опустилась на стул, сжав голову руками. Все, что она ценила, рушилось у нее на глазах.

Тот голос был прав.

Айзен Соуске не вернется.

* * *

Его предательство стало очередным ударом, за который Нагэки была готова его возненавидеть. Айзен Соуске, капитан пятого отряда, ее возлюбленный, лгал всему Сейретею и, что не менее важно, лгал ей. Возможно, даже его чувства были ненастоящими, всего лишь наглая подделка, паутина хитросплетений, основанная на лжи. Сначала было горько. Через несколько дней после предательства капитанов и ухода рёка Нагэки взяла себе выходной на неделю, чтобы привести мысли в порядок, чем удивила Куроцучи-тайчо, ведь хоть второй офицер Мотидзуки и выполняла свои обязанности, следуя когда-то давно составленному ей самой распорядку, никогда не просила дать себе перерыв от работы. Она чувствовала себя использованной и хотела отомстить ему в первую очередь за себя, за то, что он посмел измываться над ней, играть с ее чувствами, а, может, даже смеяться над ее любовью. Кто она теперь? Подстилка предателя, выброшенная на помойку? Гордость — хорошее слово, которое частенько говорилось квинси, в последствии попадавшими на операционный стол капитана Куротсучи. Но гордостью владеют не только квинси. Не как шинигами, а как женщина, Мотидзуки Нагэки может поквитаться с мужчиной, смертельно обидевшим ее.

Все шинигами имеют зампакто. Кто-то научился слышать голос своего меча, кто-то остается к нему глух, но каждый все равно рано или поздно должен его услышать. Несмотря на то, что Нагэки входила в отряд, где зампакто по большей части являлся бесполезным инструментом, она не прекращала развивать взаимоотношения со своим напарником. Когда девушка вновь смогла рационально мыслить, преодолев мучавшее ее отчаяние, она была готова к медитации с зампакто.

Внутренний мир Мотидзуки представлял собой поросшее травой поле, покрывающее бескрайний горизонт. Разгоралось пламя вечного заката, растянувшегося на полнеба. Единственным обитателем этого прекрасного места была слепая женщина в обтрепанном нищенском одеянии с повязкой, закрывающей невидящие глаза.

Нагэки поприветствовала ее:

— Здравствуй, Момоку но джосэй. Прости, что меня давно не было.

— Я понимаю, — отозвалась зампакто, подняв руки к лицу посетительницы.

Девушка не сопротивлялась, понимая, что прикосновениями Момоку но джосэй видит мир так же четко, как зрячий, а, возможно, даже лучше, чем таковой, что и отличало ее от Тоусена Канаме. Впервые познакомившись с ней, Нагэки не понимала, почему ее зампакто слеп, но после смогла разгадать эту загадку. Ответ был очевидным. Истину может познать лишь тот, кто доверяет больше разуму и сердцу, чем собственному зрению, а правда может укрыться в непримечательных одеждах бедняка.

— Ты осунулась. Эта боль вытягивает из тебя живительные соки, — заключила женщина, найдя в вечной тьме руки Нагэки.

— Почему ты не предупредила, что он врал мне все время? Ты ведь чувствуешь это и оберегаешь меня от ошибок, — спокойно спросила Мотидзуки, осуждающе посмотрев на лицо своего зампакто, в глубине души виня ее в том, что она не предостерегла от опасности выстраивания отношений с этим мужчиной.

— Именно потому, что он говорил тебе правду. Айзен Соуске недоговаривал, умалчивал что-то, но после того, как ты обличила его во лжи, больше никогда не обманывал тебя, — отвечала Момоку но джосэй.

— Значит, он все-таки... — удивленная Нагэки неосознанно сжала руки своего зампакто сильнее.

— Да, любил тебя.

— Но меня предал.

— Его молчание нельзя простить так же, как и ложь, — пришла к выводу слепая, склонив голову на бок.

Освободив свою руку, Момоку но Джосэй стерла дорожку одинокой слезы, прошедшей по лицу Нагэки.

— Он не достоин того, чтобы ты проливала слезы. Айзен Соуске пошел на контакт с пустыми. Они нужны этому миру так же, как шинигами, но если станут сильнее благодаря нему, будут угрожать всему сущему. Возможно, Айзен Соуске хочет добиться господства ради праведной цели и поэтому использует их, но то, что он делает, неверно. Его вмешательство в пучину мироздания может повергнуть мир в хаос.

— Я это понимаю, — произнесла Нагэки. — Из-за этого и должна достигнуть банкая. Я должна его остановить. Он не только причинил боль мне, а, что важнее, представляет угрозу всему миру. Я слышала, что тот, кто видел его клинок однажды, сможет с легкостью в следующий раз попасть в иллюзию. Он не показывал мне Кьёка Суйгецу, вынутым из ножен. Есть вероятность, что если я буду осмотрительнее, смогу противостоять ему.

Ее план был прост. Она не может стоять в стороне, так как чувствует свою вину, что не смогла до конца раскрыть Айзена. Столько лет жила во мраке, веря, что она единственная, кто знает его истинную природу. Да, он был с ней честен, но не смог насладиться обычным счастьем рядом с ней. Ему все еще хотелось достигнуть далекой звезды и сжать ее в своей ладони. «Эгоист», — обозвала мужчину Нагэки, когда в сознании всплыл его образ.

— Ты не можешь, пока не придет время, — покачала головой Момоку но джосэй. Руки незрячей неуверенно потянулись к ее напарнице, пока не легли на живот. — Ты чувствуешь, что меняешься.

Мотидзуки Нагэки не удивилась, ее зампакто озвучила предположение, которое не давало покоя. Это стоило ей цели, но она была к нему морально готова. Если его гонка к вершине затянется, она может успеть выполнить задуманное. Единственное, придется действовать еще быстрее, чем планировалось. Урахара Киске однажды поделился с ней сведениями, как ускорить процесс обретения банкая. Это стало его прощальным подарком.

— Я это знала, но хотела подождать, пока больше не будет сомнений. Прошло слишком мало времени, чтобы говорить наверняка.

— Что ты будешь делать?

Девушка грустно улыбнулась. Она с самого начала знала, как должна поступить.

— Это мой ребенок.

Таковым был единственный верный ответ.

Примечания:

Момоку но джосэй означает "слепая женщина".

* * *

Прошел месяц. Теперь исчезли все сомнения. Нагэки могла сказать наверняка, что носит под сердцем ребенка от когда-то любимого человека. Около пятидесяти лет продолжалась их тайная связь. Ей казалось, что они знали друг друга, но теперь, когда с ее доверием так жестоко сыграли, она не была уверена, что он не умалчивал о чем-то большем, чем она и Момоку но джосэй предполагают.

До сих пор единственным человеком, кто знал о ее неудачных отношениях с покинувшим Готей 13 капитаном пятого отряда и ее беременности, был Акон. От него эти вещи было скрыть невозможно, тем более, что, когда признаки стали очевидны, он сам догадался о будущем ребенке. Акон не давил, зная, что Нагэки сама способна решить, что ей лучше делать. Самое рациональное, что пришло ему на ум в этой ситуации, не позволять узнать о будущем ребенке никому в НИИ, пока не придет время. В том, что Нагэки не станет держать в секрете, хотя бы от шинигами, занимающих лидирующие посты в Сейретее, существование наследника предателя Айзена Соуске, он не сомневался.

Время пришло. Нагэки, настроенная серьезно и полностью уверенная в том, что она скажет, направилась к своему капитану с конкретной целью, которую во что бы то ни стало хотелось бы достигнуть.

— Ну и почему ты решила отвлечь меня от дел, Мотидзуки? — раздраженно спросил Куротсучи Маюри. Ему на ум как раз пришла интересная гипотеза, которую он мог использовать в проведении эксперимента, а появление нежелательной персоны не позволяло осуществить задуманное.

Нагэки была невозмутима. Она прямо смотрела на капитана, и, казалось, ничто не было способно вывести ее из колеи, что выводило из себя Маюри еще больше.

— Прошу меня простить, Куротсучи-тайчо, но вас может заинтересовать то, что я скажу, — начала она. Увидев, что капитан действительно проявил интерес к ее словам, Нагэки продолжила: — У меня были отношения с предателем Айзеном Соуске, и я вынашиваю от него ребенка. С вашей помощью я хотела бы донести до капитанов Готей 13 свои мысли по этому поводу. Если, по вашему мнению, эта новость достойна обсуждения, то можно уделить ей время, если нет, возвращайтесь к своим привычным занятиям и простите меня за то, что отняла ваше время.

Куротсучи-тайчо ненадолго умолк: услышанное его поразило. Он не ожидал, что обыкновенный разговор с подчиненной, как он был убежден, на элементарную тему, возможно, даже не стоящую внимания, будет касаться этого вопроса.

— Так ты была шлюхой предателя, — заключил Маюри.

— Я думаю, вам не нужно объяснять значение этого слова. Если вы считаете в порядке вещей называть так свое детище, к созданию которого и я приложила руку, — Нагэки со злобой посмотрела на капитана и с сочувствием на Нему, стоящую рядом с ним, — я ничего не имею против (мало ли у вас какие извращенные пристрастия), но я с уверенностью могу заявить, что делила постель с одним мужчиной на протяжении долгого времени. Простите меня за грубость заранее, Маюри-сама.

Сейчас Мотидзуки Нагэки была больше похожа на дикую кошку, показавшую острые клыки. Зеленые глаза гневно сияли. Ее кодекс чести не позволял так просто сносить обиды, даже если это будет стоить ей жизни, и не имело значения, кто именно их нанес. Она молчала, когда была обыкновенной смертной, живя по устоям общества, где слово женщины стоило меньше, чем слово мужчины, но после своей смерти в мире живых, она дала себе обещание, что больше никогда не оставит безнаказанным настолько ужасное оскорбление.

Куротсучи Маюри впал в бешенство. Он не привык сносить подобное пренебрежение. Нагэки никогда не позволяла себе подобной грубости, направленной на него, даже когда он был третьим офицером двенадцатого отряда, а сейчас ее слова звучали так, будто она стоит выше его. Он уже был готов занести руку для удара. Даже сам вид уверенной несломленной подчиненной унижал его достоинство и злил до такой степени, что он чуть ли не скрежетал зубами.

«Тебе нужно еще раз попросить прощения и быть как можно убедительней, если ты не хочешь попрощаться со своим местом, и, возможно, жизнью и ребенком, Нагэки», — отрезвляющий голос Момоку но джосэй раздался в сознании. Мотидзуки даже не заметила, что ее рука покоилась на рукояти зампакто. Она вздохнула, понимая, что перегнула палку. Ее капитан не из тех, кто так просто отступится и забудет нанесенное оскорбление. Если бы она была одна, она бы могла пойти на смерть, но сейчас ей необходимо заботиться о крошечном человеке, пока что совершенно беззащитным и зависимым от нее.

— Куротсучи-тайчо, я была груба и не должна была позволять себе подобного к вам обращения. Вы говорите как здравомыслящий человек в этой ситуации. В свое оправдание могу сказать лишь то, что мне долгое время врали, и правду я узнала наравне с другими. Я все еще не могу прийти в себя из-за того, что меня использовали, поэтому сорвалась на вас, за что и искренне раскаиваюсь. Я готова понести наказание за свою несдержанность.

Капитана успокоили скорее не слова второго офицера, а понимание, что после того, как он избавится от сотрудника, единожды оступившегося, ему придется искать замену, которая не сможет соответствовать его предпочтениям. Проблематично будет найти достойного человека с должным запасом умений и навыков, когда нынешние рекруты Готей 13 настолько до безобразности глупы, что приходится беспокоиться о будущем Сейрейтея. Его гнев может принести убытки, к которым он не был готов. Более того, извинения второго офицера Мотидзуки звучали искренне, поэтому можно закрыть глаза на ее несдержанность, но только сейчас.

— Это будет первый и последний раз, когда ты остаешься безнаказанной, Мотидзуки. Если допустишь еще одну оплошность, я избавлюсь от тебя.

— Слушаюсь, капитан, — Нагэки склонила голову в поклоне, осознавая необходимость идти против собственной гордости.

— Я объявлю капитанам о твоей просьбе. Будь готова к тому, что пойдешь со мной на совет.

— Да, Куротсучи-тайчо. Спасибо вам и простите меня за то, что отняла ваше время и позволила неуважительное отношение к вам и вашему званию.

Разговор был завершен. Капитан кивнул и быстро удалился. Уходя, он обратился к своему творению с нескрываемым пренебрежением:

— Пошли, Нему.

— Да, Маюри-сама, — тут же отозвалась Седьмая Спящая и, придерживаясь дистанции в несколько шагов, последовала за ним.

* * *

«Все закончится быстро», — уверяла себя Нагэки, чтобы сохранить спокойствие. Идти на ковер к капитанам Готей было страшно. Это верхушка иерархии, сильнейшие шинигами. Вполне естественно чувствовать их силу и склоняться перед ней. Она всегда общалась с ними только по отдельности и то не со всеми.

Из-за ограниченности капитана одиннадцатого отряда она была солидарна с Куротсучи Маюри и старалась обходить Зараки десятой дорогой. Главнокомандующего она видела настолько редко, что он казался ей какой-то таинственной, даже фантастической фигурой. Он никогда не влиял на ее жизнь, а его имя было на слуху, только когда дело доходило до вооруженного конфликта. Капитан второго отряда казалась Нагэки, ориентируясь на сведения, что она получила, девушкой, верной своим принципам, не умеющей работать в команде и совершенно бесконтактной. Мотидзуки предполагала, что нейтралитета в принятии решения будут придерживаться капитаны четвертого и седьмого отрядов. Кенпачи Зараки вряд ли решит, что данный созыв — это небесполезное сотрясание воздуха. Он скорее может склониться на ее сторону, предвкушая сражение с ее ребенком, учитывая силу его отца. Насчет того, что решит ее собственный капитан и молодой Хитсугая Тоширо, она не знала, но полагала, что Куротсучи-тайчо захочет устранить ребенка, припомнив Нагэки ее несдержанность, а уникум отвергнет насилие. Второй офицер Мотидзуки была уверена, что сможет найти защиту у своего бывшего капитана, с которым она все еще находилась в хороших отношениях, а за ним потянется его друг Укитаке, прослывший защитником женщин и детей вплоть до такой степени, что отказывался сражаться с ними. Насчет Кучики Бьякуя она таила странную надежду, что он помнит, как она терпела его несдержанность и дерзость в ее нечастые визиты в особняк Кучики вместе с Кьёраку-тайчо, и постарается показать, насколько он вырос, приняв правильное решение. От него Нагэки готова услышать любое решение, даже если оно будет не в ее пользу, главное, чтобы оно было рационально объяснимо.

Судьба двух людей зависела от происходящего на совете капитанов, который, пока новый Совет 46 еще не до конца сформировался после того, как его прошлых участников уничтожил Айзен Соуске, Ичимару Гин и Тоусен Канамэ, являлся единственной вертикалью власти.

Стоя у двери позади капитана, Нагэки до побеления сжала пальцы в кулак. Ногти оставили следы полумесяца на ладонях. Болевые ощущения должны были помочь ей не терять голову. Она должна успокоиться. Когда Куротсучи-тайчо вошел, приказав сопровождавшей их Нему ожидать его, Мотидзуки Нагэки обреченно подумала: «Будь, что будет» и последовала за ним.

Созыв капитанов был неполон: отсутствовали капитаны, предавшие Готей 13, которым все еще не нашли замену, и, похоже, опаздывал никогда не отличавшийся пунктуальностью Кенпачи Зараки. Однако все же на Нагэки произвело сильное впечатление появление стольких сильных людей в одном месте. Куротсучи Маюри уже занял свое место среди остальных, а она все еще стояла на пороге. «Как глупо. Соберись», — заклинало собственное существо. Случайно блуждающий взгляд наткнулся на лицо ее бывшего капитана. Он всем своим видом показывал, что ей нечего бояться, что придавало сил. Она уверенной походкой прошла в центр комнаты, в нескольких десятках метров от главнокомандующего. Теперь Нагэки была полностью готова к противостоянию, если его будет невозможно избежать.

Ямамото Генрюсай Шигекуни попросил назваться и описать, какова причина прихода и почему она достойна внимания капитанов Готей 13. Куротсучи Маюри ничего не объяснил, лишь выявил желание собрать совет, на котором должна будет выступить его подчиненная с примечательной новостью. Ямамото-тайчо было любопытно услышать, в чем, собственно говоря, дело, поэтому он решил выполнить просьбу капитана двенадцатого отряда, хотя и не до конца был уверен, что эта проблема обязует присутствия стольких людей и что ее не может сам решить капитан отряда. Свое мнение он высказал сразу, на что Маюри неоднозначно ответил, что старому капитану, может быть, интересно узнать что-то новое об одном из предателей, о чем ни он, ни еще кто-либо не слышали.

— Меня зовут Мотидзуки Нагэки. Я второй офицер двенадцатого отряда и один из заместителей директора НИИ. Приветствую всех капитанов и спасибо, что тратите на меня свое время, — представилась девушка, поклонившись в первую очередь главнокомандующему напротив нее.

Получше рассмотрев его, Нагэки усомнилась в своей затее, предвидя, как поступит Ямамото, услышав от нее сведения, касающиеся личной жизни Айзена Соуске, но отступать было поздно. Она начала это дело, она его и закончит.

— То, что я хотела бы обсудить, не затрагивает мою профессиональную деятельность. Я более пятидесяти лет имела отношения с Айзеном Соуске, не зная, что он замышляет, и от него у меня будет ребенок. Я знаю, что я рассказываю о своем грязном белье, но мне показалось разумным сообщить, что я была близко знакома с предателем, — второй офицер говорила спокойным тоном, как будто она делала доклад о чем-то совершенно обыденном, что вызвало у Кьёраку чувство гордости за то, что девушка, которую он знал еще рядовой, так сильно выросла. Но гордость быстро сменилась сочувствием. У него появилась веская причина ненавидеть Айзена. Этот человек причинил женщине боль, а Нагэки, хоть и старалась показать себя сильной, но, как ему не понаслышке известно, была весьма ранимым человеком.

Реакция остальных капитанов была неоднозначной. Генрюсай Шигекуни Ямамото понял, что его ожидания не оправдались, но все же сразу осознал, что возможно нашелся способ утихомирить хотя бы одного из беглецов, угрожая жизнью покинутой возлюбленной и ребенка. Укитаке был удивлен, даже не ожидая, что о подобных отношениях не пошли слухи. Он был готов поспорить, что любой шинигами, у кого бы он ни спросил, никогда бы не подумал, что подобный дуэт, если учесть располагающую к себе маску Айзена и серьезность закрытой Мотидзуки, вообще мог существовать. Маюри в предвкушении серьезных баталий в решении вопроса хитро улыбался. Бьякуя и Тоширо невозмутимо смотрели на докладчицу. Они оба понимали серьезность проблемы, но не считали, что стоит принимать кардинальные решения, способные навредить матери и ребенку. Унохана сочувствовала Нагэки, но не могла решить, каковым был бы лучший выход из положения, и хотела понять это по ходу обсуждения. Комамура стойко был при мнении, что стоит защитить нуждающуюся в этом. Так, по крайней мере, поступил бы Тоусен. Пускай тот и оступился, но не дать в обиду будущую мать было бы действительно правильным.

— Я не считаю, что ребенок предателя должен существовать, — первой нарушила тишину непоколебимая Сой-Фон. — Он может стать на сторону своего отца.

Нагэки предчувствовала, что подобное изречение может быть произнесено, поэтому моментально пошла в контрнаступление. Она должна защитить своего ребенка от любой угрозы.

— Если вы будете тыкать в лицо происхождением, презирать и всячески выказывать свою ненависть, то да, ребенок переметнется на сторону, где его не будут недолюбливать. Если вам необходим пример, чтобы легче представить последствия такого отношения, могу его предъявить. Как я помню, Руконгай достаточно суеверен и дети с седыми волосами там считаются приносящими несчастье. Возьмем одного такого ребенка, чтобы вам было легче воспринимать. Можете представить, чтобы далеко не ходить, Хитсугаю Тоширо. Надеюсь, вы, Хитсугая-тайчо, простите мне, что взяла вас в качестве примера, — с легкой улыбкой обратилась она к юноше, которого было так сложно воспринимать выше себя по социальному статусу.

— Больше не называй меня ребенком, — недовольно пробурчал капитан десятого отряда, скрестив руки на груди.

— Можно ли сократить объяснение? Думаю, что другие капитаны впоследствии хотели бы задать вопросы, — улыбнулась Унохана. Почему-то Нагэки не переставала чувствовать от этой улыбки угрозу.

— Ты этим хочешь завуалированно сказать, что тебе не интересно, Унохана? Не волнуйся, моя подчиненная обладает навыком доходчиво и кратко объяснять, чего она хочет. А тот, до кого даже так ничего не дойдет, как раз сейчас отсутствует, — Маюри показал рукой на дверь, в которую тут же ворвался Кенпачи. — О, я, похоже, накликал еще одно тупоголовое создание.

— Заткнись, Куротсучи, — огрызнулся капитан одиннадцатого отряда, занимая свое место.

Ученый хотел было что-то ответить, но главнокомандующий оборвал любую возможность говорить не по делу:

— Надеюсь, когда все собрались, мы можем продолжить.

Нагэки приняла это за приглашение закончить прерванное объяснение:

— Так вот. Сейчас перед собой вы видите молодого человека, который может вести за собой людей и на которого можно равняться. А теперь представьте его полную противоположность. Эгоистичную лживую личность. Она своей силой несет опасность. Таким бы мог стать Хитсугая Тоширо, если бы у него не было товарищей и родных. Среда способна создавать человека. Поэтому если не хотите, чтобы мой ребенок пошел за его отцом, не нужно самим склонять его на неверный путь.

Капитан десятого отряда стоял мрачнее тучи, чувствуя себя образцом для исследования, что никак не вязалось с его самолюбием.

— Я не понял, что вообще нужно, и россказни этой девки мне не помогли. Кто-нибудь объяснит, какого черта она хочет? — громогласно заявил Кенпачи, когда Нагэки закончила свою речь.

— О чем я и говорил. Ты совершенно не умеешь слушать, — высказался Куротсучи-тайчо.

— Тогда объясни по-нормальному, — резко ответил Зараки.

— Избавь меня от этого.

— Речь идет о ребенке Мотидзуки Нагэки от Айзена. Совет капитанов должен решить, что делать с ним и его матерью, — подсказала Унохана.

— Раз такое дело, то может вырасти мой будущий соперник. Кажись, он будет сильный. Возможно, я захочу видеть его в своем отряде. Однозначно, ребенок будет жить, — сразу высказал свое мнение Кенпачи.

— Дураки никогда ничего не усложняют, — тихо сказал Маюри, услышав комментарий своего не самого блещущего умом коллеги.

Тем временем, как проходила эта беседа, зародилась и вторая.

— Нагэки, почему ты в пример привела именно Хитсугаю-тайчо? У меня волосы такого же цвета, — поинтересовался капитан тринадцатого отряда.

— В его происхождении я больше уверена, чем в вашем, Укитаке-тайчо. Однако человек для примера не имеет особого значения. Я лишь хотела, чтобы все смогли представить, что я имею в виду, — пожала плечами Нагэки.

— С этим не поспоришь, Укитаке, — улыбнулся Кьёраку своему другу.

— Я все еще здесь. Хватит уже меня обсуждать, мы не для этого собрались, — вспылил юнец.

— А что ты скажешь насчет наследственности, Мотидзуки? Если Айзен предал Общество Душ, то ребенок тоже может это сделать, — не унималась Сой-Фон.

Она считала, что большинство капитанов просто не понимают, что ребенок Айзена Соуске может нести угрозу, которую лучше всего было устранить, пока она, точно болезнь, не разрослась до вселенских масштабов. Капитан второго отряда существовала желанием защитить мир от Айзена, способного принести, если уже не принес, множество жертв ради своей туманной цели.

Нагэки саркастически улыбнулась. Она не думала, что услышит настолько ограниченного вопроса.

— Простите, Сой-Фон-тайчо, но Вам следовало внимательнее следить за нашем миром и миром живых. Исследователи давно уже доказали, что влияние на детей наследственности преувеличена. Если, конечно, как я говорила, никто не будет ежеминутно говорить моему ребенку, — она говорила, делая особый акцент на «моем ребенке», — с пренебрежением об его родителе. Все зависит от воспитания. Однако если вы хотите еще поговорить о наследственности, обратите внимание на мать ребенка, стоящую перед вами. На моем счету есть жертвы, но только на благо науки. А если вам и сейчас нужен пример, то давайте вспомним о представителе одной из знатных семей. Я о Цунаяширо Токенада. Он был в Готейе 13, когда я еще служила при восьмом отряде. Его происхождение и, должно быть, благородное воспитание не помешало ему убить нескольких своих соратников и жену только потому, что это ему заблагорассудилось. Как видите, и в семьях, служащими эталоном благочестия для простолюдинов, находятся настоящие ублюдки. Только если бы мой ребенок сделал то, что сделал он, его бы казнили, а Токенаду сослали, оставив в живых, пренебрегая тем, что закон обязан существовать для всех, а не ослабевать, когда речь идет о благородном сословии. Я предполагаю, что это решение не сыграет на пользу в будущем.

Нагэки помнила этого человека. Он показался ей настолько омерзительным, что она готова была морщить нос от отвращения и избегать его общества, тем более что Момоку но Джосэй подсказывала ей, что этот человек опасен, а с ее интуицией стоит считаться.

Осудить мужчину, пропавшего из виду, не мог ни один из капитанов, не обладая сведениями. Искать его без веской причины — гиблое дело. А если слова этой девушки не обладают должной силой и являются обыкновенным осуждением в адрес невиновного, то действительно необдуманно охотиться за ним из-за простого предостережения от подстилки предателя.

— Он был мужем подруги Тоусена, — с горечью, скорее для себя, чем для других произнес Комамура Саджин.

Сочувствующий взгляд Мотидзуки ненадолго замер на его лице. Когда-то ее волновало существование подобных ему людей с песьими головами. У нее было столько вариантов оправдания их происхождения, что, когда она узнала истину от самого капитана восьмого отряда, была разочарована, ибо ответ показался ей чересчур простым. Только сейчас Нагэки осознала, что не только она была предана. Комамура потерял друга, а лейтенант Хинамори — любимого капитана. И понимание того, что чья-то потеря была такая же, как ее, помогло Нагэки не чувствовать себя настолько одинокой в своем горе.

— А как насчет предательства? Где гарантии, что ты не осталась в Обществе Душ ради какого-то поручения Айзена? — Сой-Фон была раздражена насмешкой, отражавшейся в зеленых глазах. Ей совершенно не нравилось, что какой-то офицер относился к ней с пренебрежением, и она хотела задавить Нагэки вопросами и обвинениями, предвкушая, что та не выдержит допроса и сдастся ее воле.

— Почему он не забрал тебя с собой, если ты вынашиваешь его ребенка? — спросил Бьякуя Кучики, до этого внимательно слушавший всех, бравших слово на собрании.

Нагэки проигнорировала слова Сой-Фон, думая, что куда важнее было ответить на вопрос мальчугана, так выросшего за время их первой встречи. Стряхнув с себя паутину ностальгии, Мотидзуки стала серьезной:

— Айзен Соуске не знает о его существовании. Я думаю, дальше вы хотите меня спросить: последовала бы я за ним, если бы Айзен позвал меня с собой, Кучики-тайчо?

Бьякуя согласился, замечая, что ни один мускул на лице Нагэки не дрогнул, когда она озвучивала его предполагаемый вопрос:

— Так и есть.

Капитаны напряглись. От ответа зависело, какое решение стоит принять в отношении матери и ребенка. Нагэки и сама это понимала. Лишь только главнокомандующий сохранял невозмутимость. Ему было все равно, он уже принял решение.

— Я бы не пошла за ним. Скорее всего, он понимал это, поэтому и не предложил мне следовать за ним. Любое неудачное вмешательство приведет к хаосу. Всем мирам повезет, если последствий такого влияния получится избежать без колоссальных потерь. Глупо надеяться, что все образуется. Лучше всего готовиться к худшему. Я бы могла объяснить это Соуске, но не думаю, что он стал бы меня слушать. Как видите, я не имею влияния на него, и он мне никогда не доверял, — Нагэки говорила решительно. Сомнений не было, лишь сохранялась уверенность в том, что ее догадка была правильной.

Ее позиция была тверда. Если у кого-то были сомнения, то теперь они исчезли. Кто-то мог переменить сторону, кто-то ревностно хранил свою непреклонность. Различия сторон никогда не избежать в конфликте. Недаром Сократ был уверен, что в споре рождается истина.

— Если ни у кого из капитанов больше нет вопросов, то мы можем приступить к закрытому голосованию. Второй офицер Мотидзуки, можешь быть свободна. Тебя оповестят о нашем решении, — уведомил Генрюсай Шигекуни Ямамото, выдержав необходимую паузу, в ходе которой хранилось напряженное молчание.

Нагэки поклонилась и бесшумно скрылась за дверью. То, что было необходимо, произнесено. Ей остается только ждать, насколько бы это ни было тяжело, в особенности сейчас, когда решается судьба ее и ребенка. Положив руку на живот, она мысленно пообещала себе, что защитит это маленькое существо от всего, что может причинить ему боль, даже если придется идти против всего сущего.

Это зависит от нее.

* * *

Капитаны молчали, ожидая, когда Ямамото-тайчо изъявит свое желание взять ситуацию в свои руки. По большому счету именно от него зависело, как повернутся события. Его мнение стоило больше, чем голос всех капитанов вместе взятых. Кьёраку это не особо нравилось, но также он понимал, что со стариком спорить не стоит.

— Я не хочу проводить дебатов. Каждый капитан выскажет свое мнение. После этого я оглашу приговор, — нарушил тишину главнокомандующий.

— Значит, Яма-джи решил побыть демократом. Удивительное дело, — отметил Кьёраку Шунсуй, взявшись за край соломенной шляпы и пряча за ней свою улыбку.

Его мало кто услышал, ведь, дождавшись дозволения Ямамото, Сой-Фон перешла к выполнению указания. Она ждала этого, поэтому ощущала что-то наподобие наслаждения. Наконец она сможет отыграться и перед глазами перестанет возникать образ нахальной улыбки на лице ученой.

— Я не верю словам Мотидзуки Нагэки. Она тайно следует приказам Айзена. Мотидзуки должна быть уничтожена, как и ее ребенок, как только будет доказана ее причастность.

— Дурачьё, — пробормотал Маюри.

Он не сильно хорошо знал Нагэки, но понимал принципы, которым она следует. Ее недостаток и достоинство в том, что она не любит врать и делает это только в исключительных случаях. Конечно, за Нагэки может вестись слежка, только вряд ли за все время наблюдений разведчики смогут найти что-то компрометирующее. Куротсучи злорадно усмехнулся, предвкушая, какое разочарование будет на лице у нахальной шумной женщины, с таким мастерством поставленной на место его подчиненной.

— Не думаю, что второй офицер Мотидзуки причастна к делам Айзена Соуске. Без доказательств нельзя говорить о ее виновности. Эту женщину обманули даже больше, чем нас. Ни она, ни ее ребенок не опасны для Общества Душ. Их даже можно использовать в своих целях, если, конечно, Айзен Соуске не решит, что слова о беременности Мотидзуки Нагэки не являются обыкновенной провокацией, — проговорила капитан четвертого отряда Унохана Рецу с мягкой улыбкой.

На ее комментарий Сой-Фон, полностью убежденная в своей правоте, негодующе хмыкнула.

— Я придерживаюсь мнения Уноханы Рецу. Если Мотидзуки Нагэки виновна, я хотел бы видеть доказательства. Однако я думаю, что в них нет нужды. Меня убедили заключительные слова второго офицера Мотидзуки. Она не нарушила ни одного из законов Сейретея, — сказал Кучики Бьякуя сразу после слов своей коллеги.

Он считал, что принял верное решение. Его не заботило настолько далекое прошлое, где он был вспыльчивым ребенком. То время давно прошло. Он стал мужчиной и научился все взвешивать, прежде чем высказывать свое мнение.

После Кучики Бьякуи заговорил капитан седьмого отряда:

— Я знал, как поступить, еще когда офицер Мотидзуки сказала нам о своем положении. Чего стоит должность капитана, если я причиню вред матери и ее малышу? Пока я здесь, Мотидзуки Нагэки может не беспокоиться. Я считаю своим долгом защитить ее. Я верю ее словам.

«Ограниченный мужлан. Его принципы могут навредить Обществу Душ, когда обнаружится, что та женщина причастна», — с остервенением подумала Сой-Фон, услышав комментарий Комамуры. Собрание еще не закончилось, но три капитана утверждают о невиновности пришедшей с повинной. Сой-Фон считала, что ее приход является каким-то отвлекающим маневром. Возможно, отсутствие капитанов в своих отрядах приведет к тому, что к ним вновь заявятся вторженцы, но на этот раз не прозвучит сигнал тревоги. Она бы несильно удивилась, если бы это произошло, даже обличила остальных в их некомпетентности и излишней доверчивости.

Будто очнувшись, Кьёраку виновато улыбнулся:

— О, неужели настала моя очередь? Извините-извините, я задумался о своем, — после этого лицо его перестало казаться таким жизнерадостным, как раньше. — Я знаю Нагэки-чан с тех пор, как был ее капитаном. Она очень ответственна и честна настолько, что скажет правду, даже если она кому-то придется не по душе. Не думаю, что она бы соврала на собрании капитанов. Ее посыл вполне очевиден. Если бы Айзен не был предателем, она бы не стала афишировать их связь и сделала это только для того, чтобы не было никакой недоговоренности. Я согласен с предыдущим капитаном и присоединяюсь к его словам. Нагэки-чан и ее ребенок будут под моей опекой.

Кьёраку не сомневался, что сдержит свое слово. Это не был вызов Яма-джи или кому-то еще, просто решение, хорошо обдуманное и взвешенное решение. А все-таки чего он стоит, если позволит обижать ту, кто нуждается в защите? Или же куда глобальнее: чего стоит каждый из них?..

— Я не считаю, что эта проблема достойна того, чтобы о ней говорили на собрании капитанов. Какое кому дело, что кто-то с кем-то имел связь? Какая разница от кого ребенок этой женщины? Пускай она выполняет свои обязанности, пока есть на это возможность, а потом занимается воспитанием своего ребенка, — озвучил свои мысли молодой капитан десятого отряда, безразлично посмотрев впереди себя на место, где когда-то стояла Мотидзуки Нагэки.

— А я вообще не понимаю: нахрена я здесь еще торчу? Я же сказал, что пускай живут и женщина, и ребенок. Какая разница, кто у нее родится. Он меня знатно повеселит, когда подрастет. Я сильно разочаруюсь, если этот шкет будет слабаком, — даже без тени сомнения сказал Кенпачи Зараки.

Настала очередь Куротсучи Маюри высказать свою точку зрения.

— Я вообще не заинтересован в беременности моей подчиненной. Мне придется возложить на плечи себя и Акона часть ее обязанностей, но, судя по всему, я должен смириться, ведь голосов «за», куда больше, чем «против». Я даже слегка разочарован услышать такое единодушие, — он развел руками, словно артист на сцене.

Настаивать на том, чтобы избавились от ребенка Мотидзуки, было не только бесполезно, но и чревато. Два капитана прямо заявили, что не дадут причинить вред ни матери, ни ребенку. К тому же было очевидно, что Укитаке Джуширо поступит так же. Это ведь как раз в его стиле. Маюри начинал скучать. Ему даже не придало воодушевления то, что он оказался прав в своем предположении.

— Я никогда не мог позволить обидеть мать и дитя. Сейчас ничего не изменилось, — просто ответил миролюбивый Укитаке-тайчо, высказыванием своих убеждений поставив точку.

Сой-Фон не нравилось, что она осталась в меньшинстве и надеялась, что окончательные слова Ямамото Генрюсая Шигекуни будут благоразумны.

Вот и все. Капитаны сказали, что считали нужным. Теперь пришло время главнокомандующему поставить окончательный вердикт.

— Хорошо. Ни Мотидзуки Нагэки, ни ее ребенку ничего не будет грозить. Она будет продолжать служить в двенадцатом отряде на своем прежнем месте, пока не придет время. Об отце своего ребенка она должна молчать. Также о нем будут молчать и остальные капитаны. Чтобы убедиться в ее верности, за ней несколько недель будут пристально наблюдать, — стукнув посохом, объявил Ямамото, завершая собрание: — А теперь можете разойтись. Все свободны.

Его суждение удовлетворило всех.

Капитаны со спокойной совестью вышли из помещения.

* * *

Кьёраку догнал Маюри и изложил ему свою просьбу:

— Слушай, Куротсучи. Я сам ей скажу о решение совета.

Маюри ответил:

— Делай, что хочешь. Только не соверши опрометчивую ошибку и не сообщи ей, сколько времени за ней будет вестись слежка. Не хотелось бы разочаровать дурачьё второго отряда. Пускай полностью насладится своим провалом.

Это единственное увеселение, которое он сможет получить от сложившейся ситуации.

— Не нужно быть таким жестоким, Маюри. Сой-Фон-тайчо только старается на благо Готей 13, — дружелюбно сказал ему Шунсуй.

— И это не мешает ей быть крикливой идиоткой, — обобщил Куротсучи. — Бессмысленно продолжать разговор на эту тему. Я знаю, что ты мне можешь ответить. Отправляйся к Мотидзуки, уверен, что она заждалась. Заодно ей передашь, что я согласен держать ее в институте не больше пяти месяцев, потом пускай выметается. Так уж и быть, может вернуться, не когда разродится, а когда посчитает нужным, иначе вся ее болтовня на собрании потеряет смысл, — после чего удалился, даже не попрощавшись.

Нагэки Кьёраку нашел быстро, скорее она и хотела, чтобы ее нашли. Он чувствовал, что она была напряжена, хоть и хотела казаться спокойной. Когда ее бывший капитан ввел Мотидзуки в курс дела, она облегченно вздохнула. Мотидзуки не была достаточно убеждена, что все закончится в ее пользу.

— Я ожидала, что Куротсучи-тайчо скажет что-то в это духе, и подозревала, что главнокомандующий Ямамото удовлетворит Сой-Фон-тайчо тем, что прикажет вести за мной наблюдение. О том, кто отец ребенка, я говорить не собиралась, но сам он услышит это от меня.

— Нагэки-чан как всегда отличается проницательностью, — усмехнулся капитан восьмого отряда.

Она произнесла его имя с укором, пристально посмотрев на него:

— Кьёраку-тайчо.

Он вопросительно поднял брови.

— Вы обещали, когда я переводилась, что перестанете добавлять к моему имени этот нелепый суффикс.

Шунсуй сначала растерялся, но потом улыбнулся. Перед глазами предстала картина прошлого, в которой Нагэки сама попросила его избавить себя от подобного обращения. Мотидзуки поясняла свою просьбу тем, что хотела показать, как она выросла в своих и чужих глазах, достигнув желаемого места, пускай и с помощью рекомендации Кьёраку-тайчо, за что до сих пор была ему очень признательна. Она никогда не любила суффиксы и презирала рамки, в которые они возводят людей, поэтому не позволяла обращения к себе с употреблением любого из них.

— Как я мог забыть. Прости, Нагэки.

Ее губы двинулись в смазанной улыбке. Предательство любимого человека выжало из нее все соки. Даже сейчас, когда ее не должны были сдерживать профессиональные рамки, она все еще не обрела душевный покой и играла свою роль, позволяя себе бессилие только наедине с собой и Момоку но джосэй, относящейся к ней как мать к своему чаду.

Кьёраку Шунсуй понял, что от него требуется, вернее сказать, почувствовал это. Он обнял Нагэки, на что она ответила недоумением настолько сильным, что она просто замерла без движения. Однако это оцепенение прошло и до того, как она начала сопротивляться, он успокаивающе произнес:

— Можешь перестать быть сильной, я никому не скажу.

В глазах засверкали слезы. Нагэки сколько себя помнит, всегда отличалась стойкостью. Но теперь она чувствовала себя совершенно беспомощной и уцепилась за плечо мужчины, точно утопающий хватается за спасательный круг. Сейчас она очень устала и чувствовала, что больше не сможет сдерживать подступающую слабость. Хотелось просто спрятаться за чье-то плечо с уверенностью, что больше никогда не предадут ее доверие.

Тем более голос из глубины подсознания упрямо твердил ей:

«Не волнуйся. Доверься. Он не предаст».

И хотелось верить ему.

Примечания:

Тсунаяширо Токенада присутствует в манге как неизвестный убийца-муж подруги Тоусена Канаме. В новелле "Убойся своего мира" упоминается более подробно. Возможно, есть еще другие новеллы с его присутствием, о которых я не знаю.

* * *

Завеса, застилавшая мотивы Айзена Соуске, приоткрылась через несколько дней. Главнокомандующий вышел на связь с Хитсугая Тоширо, пребывавшим в мире живых вместе со своим лейтенантом Мацумото Рангику, Абараи Ренджи и офицерами одиннадцатого отряда, чтобы поставить в известность. Изменник искал информацию о ключе Короля Душ, дабы проникнуть в его измерение. Предполагалось, что операция проводилась с целью уничтожения божества, но точными данными никто не располагал. Неплохой версией смогла поделиться Мотидзуки Нагэки, имевшая тесный контакт с Айзеном Соуске. Она была уверена, что хоть он и не посвящал ее в свои планы, но за все время их знакомства они успели друг друга неплохо изучить. «Он не притворялся, когда был со мной. Хоть и молчал о своих планах, но был честен со мной», — утверждала шинигами. Офицер Мотидзуки сама вызвалась помогать в расследовании. Ей не препятствовали, но не делились с ней полной информацией, так как она все еще была под подозрением. Однако главнокомандующий уже и сам был убежден в ее непричастности. Более того, сам Кьёраку поручился за нее, поэтому, если Нагэки обманет доверие, ответственность падет именно на него. В случае чего, это можно будет обратить в пример для наставления своего нерадивого ученика, все еще не научившегося быть подозрительным к людям.

Закончив разъяснение, Ямамото попросил подойти офицера Мотидзуки, ждавшую дозволения в отдалении, рядом с двумя лейтенантами. Она кивнула и выполнила приказание.

— Мотидзуки, расскажи то, о чем ты до этого говорила остальным капитанам, — распорядился главнокомандующий.

— Да, — отозвалась она и посмотрела на людей по ту сторону экрана. — Здравствуйте, капитан Хитсугая, лейтенант Мацумото и Иноуэ Орихиме.

— А? Вы меня знаете? — спросила смертная.

Нагэки иронично усмехнулась. «А она и в самом деле не так уж и умна. Ее добросердечность граничит с наивностью. Хорошо, что к таким, как она, тянутся сильные люди с желанием их защитить, иначе она бы не выжила», — подумала Мотидзуки с негодованием. Она надеялась, что сведения окажутся не настолько близки к истине.

— Как глупо для уважающего себя шинигами не знать поименно каждого из странников, в особенности, если он совместно с квинси Исидой Урю когда-то лично встретился с капитаном моего отряда. Для тебя я представлюсь. Меня зовут Мотидзуки Нагэки, я второй офицер двенадцатого отряда и один из заместителей директора НИИ, — произнесла шинигами.

— Очень приятно, — пролепетала Орихиме.

Ее лицо украсила виноватая улыбка. Она осознала, что ее несдержанный возглас прервал обсуждение.

Капитаны не проявляли недовольства по поводу небольшой паузы, вызванной вопросом смертной девушки, поэтому их и не задел ответ второго офицера. Для главы десятого отряда этот перерыв пошел на пользу, так как позволил собрать мысли в порядок. Его и Мацумото взбудоражило внезапное известие. Теперь они были морально готовы услышать нечто из уст следующего докладчика.

— Когда формальности соблюдены, я могу продолжать. Я здесь для того, чтобы поделиться своим предположением насчет плана Айзена Соуске. Он может стремиться занять место Короля Душ, — слушатели были потрясены, возможно, даже больше, чем до этого. Предчувствуя вопросы, Нагэки оборвала их: — Повторяю, что это мое предположение. Я знаю его достаточно хорошо и понимаю, что ему не нравилось устройство миров. Он хотел бы их улучшить. Конкретно зачем и по какой причине я не знаю. Ему необходима сила Хогьёку не только для того, чтобы создать ключ Короля Душ, но и чтобы устранить его и стражу, которые, очевидно, станут на его защиту. Я не имею понятия, как именно он сможет использовать силу этого артефакта. Возможно, даже внедрит в свое тело, пускай при этом и сохранится вероятность отторжения. Иными словами, если Сейрейтей и мир живых хочет противостоять Айзену и его союзникам, нужно уничтожить Хогьёку, в противном случае победить его будет либо сложно, либо фактически невозможно. Это наш единственный выход.

— Проще сказать, чем сделать, — вздохнула Мацумото.

— Я понимаю, но я была обязана рассказать все, что знаю, — ответила Нагэки, слегка приподняв губы в слабой улыбке.

Главнокомандующий поблагодарил за доклад, и Мотидзуки, поклонившись ему и остальным, встала на прежнее место. Она не удалилась, предполагая, что после всего сможет поговорить с Хинамори Момо, болезненно переживающей уход капитана своего отряда.

Возможно, после этой беседы девочка сможет очнуться. Чужой пример может показать, что кому-то пришлось тяжелее, чем ей. Нагэки поняла, в насколько запущенном состоянии находится Момо, когда она рвалась объяснить Хитсугае, что Айзена оклеветали и он попал под влияние Ичимару Гина. «Она отвергает правду. Я бы могла быть такой», — сочувствующе подумала Мотидзуки Нагэки, оказавшись подле главнокомандующего и его лейтенанта.

— Хитсугая-тайчо, я позабочусь о ней, — произнесла она.

На экране отпечаталось озадаченное лицо юноши, после чего устройство потухло.

Хинамори, находившуюся в бессознательном состоянии, Сасакибэ Чоуджиро отправился передать в руки четвертого отряда. В комнате ненадолго задержались только двое.

— Я расскажу ей о своей беременности. Лейтенант Хинамори морально слабее меня. Думаю, что наша беседа приведет ее в чувства и вернет пятому отряду его лейтенанта. Безрассудно одному из отрядов Готей 13 быть на птичьих правах, — уведомила Нагэки главнокомандующего, выходившего из помещения.

— Хорошо, но передай ей, чтобы она больше никому не говорила о ребенке, — согласился Ямамото. Это было разумное решение, которому он не хотел препятствовать.

— Слушаюсь, — поклонилась Нагэки.

* * *

Когда Хинамори пришла в себя, Мотидзуки Нагэки только вошла в комнату с дозволения врачей. Она бесшумно села на стул рядом с кроватью и, грустно посмотрев на Момо, сказала:

— Ты не единственная, кто потеряла. Я хорошо знала Айзена Соуске. Мы долгое время были в отношениях и, покинув Общество Душ, он оставил не только меня, но и нашего ребенка.

Девочка ненадолго впала в ступор. Спокойно посмотрев на ее лицо, Нагэки поняла, что Хинамори Момо была влюблена в ушедшего капитана. «Должно быть, он был ее первой любовью», — с жалостью подумала она. Хинамори так молода и не приготовлена к настоящей жизни, что ей приходится труднее, чем самой Нагэки.

— Я... Я не знала, — с трудом сказала она.

— Мы никогда не афишировали. Неразумно смешивать работу и личную жизнь, — пожала плечами Нагэки.

Они недолго говорили. Хинамори Момо чувствовала облегчение, беседуя с той, кто ее понимал и потерял больше, чем она сама. Боль, что томилась на ее сердце, вышла вместе со слезами, благодаря теплу объятий старшей подруги. Ей это было необходимо. Она не могла воспринимать Нагэки как соперницу, понимая, что ее капитан, должно быть, любил ее, раз уж так долго был с ней, пускай и не оставался до конца честным.

— Нагэки-сан, — обратилась девушка.

Мотидзуки, чуть поморщившись, посетовала:

— Я просила обращаться ко мне без суффиксов.

— Простите, — опомнилась Хинамори, на что Нагэки махнула рукой, говоря тем самым, что ничего страшного в этом не видит.

— Так что ты хотела, Момо? — поинтересовалась Нагэки.

— Ты любишь Айзена-тайчо?

— Только помни, что он больше не капитан, — сокрушенно вздохнула Мотидзуки и решительно добавила: — Да, но скоро выкорчую из сердца эту любовь. Я почти научилась его ненавидеть.

Сначала будет трудно, но со временем это чувство пройдет, зароется в глубину ее существа и порастет бурьяном покинутого прошлого.

* * *

Айзен был побежден жертвой рыжеволосого мальчишки из Каракуры и рассудительностью Урахары Киске. С этим известием к Нагэки пришло облегчение. Она не хотела видеть его победителем. Это разрушило бы мир, который Мотидзуки Нагэки знала. А изменения не могли бы пойти на пользу.

В том, что она расскажет ему о существовании его ребенка, не было сомнений. Так было бы честно. Но сейчас она не была к этому готова. Хотелось повременить по крайней мере до тех пор, пока станет спокойнее. Слежка за ней закончилась, но излишняя ее навязчивость может вызвать подозрения. К тому же Нагэки боялась обращаться с просьбой к главнокомандующему Ямамото. Странно, что этот человек так и не использовал ее, дабы повлиять на Айзена Соуске. Должно быть, понял, что это было бы неблагоразумно.

Нагэки берегла свое чадо, старалась разумно сокращать свою трудовую деятельность, чтобы это не сказалось на ее организме. Акон всячески помогал, чувствуя свою ответственность за благосостояние напарницы. Было время, когда она помогала ему самому встать на ноги, пришло время ответить тем же. Нагэки была признательна за помощь и не отвергала ее, однако никогда ничего не просила. Ее напарник сам подходил, когда видел, что существует вероятность, что возникнут некие затруднения с физическими нагрузками.

Когда время пришло, она не хотела уходить. В который раз дав наставление, взволнованная Мотидзуки вопрошала:

— Тебе больше нечем помочь?

— Ты знаешь, что нет. Я уже говорил это, — вздыхал Акон, понимая, что ей дорог институт и царящая в нем атмосфера познания, и поэтому она желает отсрочить разлуку.

После предательства Айзена Нагэки еще больше стала цепляться за свою работу, хотя и себя ограничивала, боясь вредоносного для малыша перенапряжения.

— Я справлюсь. Если хочешь, буду присылать тебе сообщения.

Ее уход был неизбежен, и его было невозможно предотвратить. В конце концов, нельзя оспаривать приказы капитана.

— Это скрасит мои будни, — улыбнулась Мотидзуки, понимая, что мальчик давно уже вырос и никогда особо не нуждался в опеке. — И я в тебе не сомневалась.

— Можешь идти, — слишком поспешно произнес юноша, ощущавший себя неловко из-за тех слов. — Только не будь опрометчивой. Вернись, когда твой ребенок окрепнет.

— Не переживай. Я готова заниматься его воспитанием больше, чем работой, — отозвалась Нагэки. Ей показалась забавной пришедшая на ум ассоциация с девочкой, уходящей из отчего дома в свободное плавание, и отца, дающего ей советы.

Распрощавшись с Аконом, она отчиталась капитану о своем уходе. На ее слова Куротсучи, не сильно расположенный к беседе, ответил без особого интереса, после чего Нагэки отправилась к себе придаваться скуке и забвению.

По дороге произошла неожиданная встреча.

— Привет, Нагэки. Я как раз искал тебя, — поздоровался капитан Кьёраку, находившийся в хорошем расположении духа.

Со времени признания Мотидзуки перед членами Готей 13 они сильно сблизились. Наверное, из-за того, что он видел ее опустошенность.

— По какому поводу? — удивилась шинигами.

— По поводу твоего переезда, — он говорил, как будто это заявление было в порядке вещей. — С сегодняшнего дня ты будешь жить в свободном особняке моей семьи. Технически этот дом принадлежит мне, но он уже долгое время пустует. К приему гостя все готово, так что можешь не беспокоиться.

— Простите, но я об этом впервые слышу, Кьёраку-тайчо, — застигнутая врасплох Нагэки положила руку на заметно округлившийся живот.

Заметив, что он скорее не обрадовал, а испугал внезапной новостью, Кьёраку сразу стушевался, но, быстро придя в себя, заверил:

— Эй, не волнуйся, Нагэки. Мне показалось, что для тебя будет куда безопаснее быть вдали от Готей 13. Если возникнет какая-то угроза, я буду уверен, что тебе ничего не будет угрожать. Там может расти твой ребенок, — его решительный рассудительный голос пробуждал в Нагэки чувство защищенности. — Поэтому я уже все организовал. Прости, что не предупредил заранее. Я немного поторопился, — на его лице отразилась извиняющаяся улыбка.

Нагэки кивнула, позволяя ему распоряжаться своей дальнейшей судьбой. Шунсуй, похоже, был рад ее решению, поэтому жизнерадостно объявил:

— Тогда Нанао-чан поможет собрать вещи, — после чего позвал племянницу, которая тут же появилась, держа в руках увесистую папку.

Когда капитан сказал ей о поручении, девушка отвергла возможность оказания помощи, но, услышав о положении, в котором находится знакомая Кьёраку-тайчо, незамедлительно согласилась. Она не задавала вопросов, предчувствуя, что ей не понравится ответ. Но в ее душе разгоралось подозрение о том, что капитан — возможный отец ребенка, поэтому так и печется о своей бывшей подчиненной.

Нагэки все еще не до конца пришла в себя из-за заявления Кьёраку, поэтому спокойно позволяла подготавливать свои немногочисленные пожитки к переезду, даже не возмутилась, когда лейтенант отвергла ее помощь, попросив не вмешиваться.

Поняв, что здесь она только мешается под ногами, Мотидзуки вышла из помещения и обратилась к капитану, стоящему у стены, с вопросом, который мучил ее:

— Зачем вы это делаете, Кьёраку-тайчо?

— Потому, что я это хочу, — ответил мужчина с приветливой улыбкой, приподняв полу широкой соломенной шляпы, наклоненной так, чтобы скрывать лицо от палящего солнца.

Нагэки удовлетворил ответ. С ним невозможно было поспорить, поэтому она ничего разумнее не нашла, кроме как сказать единственное слово, которое для него стоило всех усилий:

— Спасибо.

* * *

Нагэки не была в одиночестве в новом пристанище. В просторном особняке ютилось несколько нанятых слуг, которые, несмотря на некую отрешенность своей новой госпожи, привязались к ней и любили за неформальное к себе отношение. Кьёраку с удовольствием отмечал, что его дом обрел жизнь, которой до этого был наделен лишь однажды. Сам он появлялся здесь в лучшем случае пару раз в неделю, в худшем — отсутствовал некоторое время, однако, когда он уходил, Нагэки знала, что он вернется.

Момоку но джосэй одобряла его и говорила, что ему можно довериться и она чувствует себя спокойнее, когда мужчина бывает рядом с ее подопечной. Мотидзуки Нагэки все больше убеждалась, что на этот раз не пренебрегут ее доверием и ловила себя на мысли, что искренне рада, когда он возвращался домой.

«Он вернулся домой...», — с расстановкой повторила она в уме, ощущая, что в этих словах стало звучать для нее нечто обыденное, от чего на душе было как-то по-особенному тепло.

Изредка приходили вместе с ним Укитаке или Нанао, иногда навещала Момо с дозволения капитана пятого отряда, вернувшего прежнюю должность после заключения под стражу Айзена Соуске. С Хинамори как-то выбралась и Рангику, но ей быстро наскучило общество Мотидзуки, поэтому рыжий лейтенант больше не появлялась. Когда удавалось найти свободное время, заходил к ней и Акон. Он, бывало, жаловался на свою загруженность и на капитана, с ее отсутствием ставшего совершенно невыносимым.

— Пожалуй, ты была ему симпатична. Не вижу большей причины придираться ко мне с учетом того, что раньше он был куда сдержаннее, — недовольно ворчал заместитель директора НИИ.

— Все куда проще, — отвечала Нагэки, положив руку ему на плечо в успокаивающем жесте. — Он просто еще не привык к переменам. Он был таким же, когда стал капитаном. Потом, когда полностью закрепился на своей должности и стал чувствовать себя более уверенно на новом посту, Куротсучи-тайчо престал быть настолько деспотичным. Помнишь? Дай ему время.

Акон согласился с ее словами и впредь не позволял себе так быстро выходить из состояния полнейшего спокойствия из-за недовольства капитана. Со временем, как Нагэки и пророчила, работать стало более сносно.

Однажды к Мотидзуки явился Комамура. Он хотел выяснить, нет ли нужды в его помощи. Помня свои слова на совете, капитан седьмого отряда считал своим долгом, хотя бы пару раз навестить Нагэки с коротким визитом. Она была признательна ему за его приходы, а в особенности за слова, сказанные им за закрытыми дверями, переданные Шунсуем. Именно от Комамуры Нагэки впервые услышала, что ее малышу никто не навредит, ведь для большинства шинигами, согласно быстро распространившимся слухам, отцом ребенка является капитан восьмого отряда. Даже если бы правда раскрылась, такая защита не позволила бы недовольным причинить ему боль. Тогда Нагэки смутилась, но решила, что эта сплетня пойдет всем на пользу.

Вне зависимости от посещения редких гостей, Кьёраку всегда справлялся о ее здоровье и приносил что-то с собой для нее или для будущего ребенка. Странно, но в то же время приятно для него было порождать в душе мысли, что он заботится о своей маленькой семье. Раньше казалось, что он не готов к этому, но, когда обрел ее, пришло удивительное осознание, что для него эта идиллия продолжается довольно долгое время и прошлое, в котором он оказывал знаки внимания другим женщинам, кажется каким-то далеким. Он помнил, что когда только начал опекать Нагэки, то действовал с мыслью, что помогает той, кто в этом нуждается, но со временем понял, что все обстоит куда глубже, чем обыкновенное желание. Это чувство было не похоже на то, что он испытывал по отношению к различным хорошеньким представительницам прекрасного пола, оно казалось более осмысленным и серьезным и со временем никуда не исчезало, даже становилось сильнее, когда он все больше узнавал Нагэки.

Роды проходили тяжело. Врачи боялись, что может погибнуть либо мать, либо ребенок. Напряженный капитан морально готовился к тому, что будет или утешать Нагэки, или сам воспитывать ее дитя. Он не думал о том, что может быть как-то иначе. Это его ответственность. Тем более, что Нагэки предупреждала, что, что бы ни случилось, доверяет ему свою жизнь и жизнь своего ребенка. Услышать подобное от нее было равносильно признанию, поэтому он, нисколько не сомневаясь, пообещал, что сделает все, что будет в его силах.

На свет появился мальчик.

— Мать хорошо себя чувствует, пускай и очень устала. Ее навестить не получится: она сейчас отдыхает, — говорила ему просветлевшая медсестра.

Мужчина почувствовал облегчение от того, что не сбылись его самые страшные опасения. В душе разгоралась убежденность, что теперь все будет хорошо.

Нагэки назвала ребенка Макото, ведь он — то правдивое в ее отношениях с Айзеном, в чем действительно не было сомнений, и счастливо улыбалась, впервые взяв его на руки. Это ее сын, кровь от крови. Она никогда не думала, что отвергнет малыша из-за предательства его отца. В уголках глаз были заметны слезы. Кьёраку, наверное, на всю оставшуюся жизнь запомнит эту подкупающую чистоту и радость, которым он стал невольным свидетелем.

Только тогда собрались все немногочисленные друзья семьи. На празднество с опозданием и без приглашения заявился Кенпачи вместе с Ячиру, которая, пока позволяло время, принялась опустошать запасы сладкого, принесенного Укитаке. Капитан одиннадцатого отряда почти сразу ретировался, узнав, что мальчонка вполне здоров и крепок. Куротсучи Маюри пригласили лишь из уважения, понимая, что капитан будет скорее изливать реки сарказма, чем покажет себя более этичным. Так и вышло. Однако ему не было нужды задерживаться среди гостей. Вскоре после ухода Кенпачи он быстро попрощался и ушел в сопровождении своего лейтенанта.

Макото в возрасте десяти месяцев назвал Шунсуя отцом. Оба взрослых оторопели. Кьёраку помнил, что учил мальчика называть Нагэки матерью, Мотидзуки же все еще не обсудила с Шунсуем такого его обозначения, посчитав, что тот может отвергнуть излишнюю поспешность, ведь не прошло и полугода, как они объяснились друг с другом. Оба ждали, что кто-то из них первым начнет разговор на эту тему и, в конце концов, ничего друг другу не сказали. Скорее всего, если бы добрая старая женщина, помогавшая Нагэки, не стала подсказывать Макото, так они бы и молчали до сих пор.

— Отец — не тот, кто поспособствовал рождению, а тот, кто воспитал, — произнесла Нагэки, укачивая Макото. Она чувствовала небольшую неловкость из-за произошедшего.

— Без сомнения, Нагэки, без сомнения, — улыбнулся Кьёраку, целуя возлюбленную, положив руку на русую головку ребенка, которого он, наконец, с удовольствием мог называть своим.

* * *

Тысячелетняя война с квинси была самым волнительным временем, когда Нагэки впервые оставила ребенка на чужом попечении и отправилась вслед за мужем. Она осталась защищать Сейрейтей от нашествия птицеподобных созданий вместе с Кирой Изуру, вернувшимся к жизни благодаря вмешательству Куротсучи Маюри. Участвовать в боях на территории штернриттеров ей не позволил новый главнокомандующий, считая, что она недостаточно окрепла и утратила сноровку. Нагэки понимала, что это простые отговорки, что она уже вернула форму и готова оказать поддержку, тем более, что ее зампакто не обделен силой, но не настаивала, на этот раз уступив супругу. Он потерял своего учителя и друга — глупо будет с ее стороны подвергать себя опасности и заставлять его беспокоиться.

— Но больше ты не оставишь меня в стороне, — тихо сказала она, дабы не привлекать внимания остальных.

— Больше не буду, — согласился он, прислонив свой лоб к ее.

— Обещай вернуться, — отрезала Нагэки, чувствуя, что не вынесет его исчезновения из жизни.

Она смогла пережить предательство Айзена, но вряд ли справится с болью от смерти Кьёраку. Хорошо, что у нее останется Макото. Он навсегда будет смыслом ее жизни.

— Не сомневайся во мне, Нагэки-чан, — дразнили уста, но взгляд красноречиво говорил, что он постарается выполнить обещание.

— Никогда, — улыбнулась она, а потом шепотом добавила: — Назовешь меня так еще раз — волосы повыдергиваю.

Он тихо засмеялся ее совершенно несмешной шутке. Понимая, что она будет его ждать.

А он обязательно вернется. Найдет в себе силы, чтобы вернутся к ней и к его сыну Макото.

И да, он все же выполнил свое обещание.

Мир был спасен. Этому поспособствовал небезызвестный мальчишка Куросаки Ичиго, Исида Урю и, как неожиданно, Айзен Соуске. Казалось бы, его не будет видно столетиями, если не тысячелетиями. Не предполагалось, что его помощью воспользуются так скоро. Однако не было другого выхода. Так было нужно во благо спасения всего.

Настало мирное время после кровопролития. Нагэки поняла, что упускать свой шанс не имело больше смысла. Он должен узнать о своем сыне. Она пришла к нему вместе с ребенком, не желая больше разлучатся с Макото. Мальчик всегда отличался дивным спокойствием и мужеством, поэтому не пугался и молчал, когда невыносимые взрослые при нем срывались на крик.

“Ха, удачное я выбрала время”, — раздраженно подумала Нагэки, когда ее бывший любовник надумал подразнить Хисаги Шухея. Вернее он лишь обмолвился о его прошлом капитане, к которому лейтенант был очень привязан, после чего мальчик вспылил. Его несдержанность остановил главнокомандующий, заметив, что Шухей тянется к зампакто.

Он все еще держался своей бестолковой мести. Нагэки даже его понимала, но не разделяла его чувств, ведь для нее Канамэ Тоусен всегда оставался наивным человеком, жившим иллюзиями, поэтому она, пожалуй, была единственной на площадке перед штабом первого отряда, кто никак не отреагировал на слова Айзена, что Канаме был убит им из милосердия. Действительно, если бы того вылечили, Тоусен чувствовал бы свою вину за произошедшее и не смог бы нормально существовать с этой ношей.

“Опасные иллюзии Общества Душ формируют образ мысли шинигами”, — в уме повторила Нагэки слова Айзена, стараясь понять их смысл. Ей это так и не удалось, ведь ее мировоззрение не позволяло узреть то, что представлял он, как бы она ни старалась.

Вмешательство Сой-Фон остановило Шухея от продолжения этого бесполезного разговора. “Наивный лейтенант следует за своим наивным капитаном. Может, Шухею хватит сотни лет, чтобы понять истину этого мира, а может, он ее никогда не поймет. Надеюсь, она будет не такой, какой видит ее Айзен Соуске”, — вздохнула Нагэки.

— “Капитан обнажает свой меч из чувства долга. Размахивать мечом из чувства ненависти — не более, чем простая жестокость”. Как мне однажды сказал Хитсугая Тоширо, — произнес Айзен слова, обращенные к Хисаги.

Его словесный противник был раздосадован и повержен. После заключительного комментария Соуске о бесполезных сантиментах прозвучал громкий хлопок в ладоши со стороны главнокомандующего, привлекающего к себе внимание.

— Хорошие слова, Макото. Жаль, что они принадлежат не твоему отца, а молодому капитану. Он, похоже, никогда не даст тебе дельного совета, а лишь поделится своими сомнительными взглядами, — тихо обратилась Нагэки к своему маленькому сыну, который свел бровки на переносице и смотрел на ее серьезными зелеными глазами. Было чувство, что он действительно что-то понимает, несмотря на то, что ему только чуть больше года.

— Те, кто хочет узнать истину, должны были пожертвовать своей плотью, кровью и душой. Тоусен смог это сделать, но сможешь ли ты, Хисаги Шухей?

“Значит, я для него была лишь принесенной жертвой”, — грустно подумала Нагэки. После на смену грусти пришла ненависть. Он не должен был так поступать с ней и своим ребенком. Даже если он захочет что-то изменить, ее чувства больше не вернутся. Она полюбила другого человека и была готова ради него пожертвовать своей жизнью, зная, что он может поступить так же.

После этих слов Айзен исчез во мраке. Последним, что привлекло его внимание, была Нагэки с ребенком на руках. Он думал, что она станет избегать встречи с ним, но он ошибался: ее образ хотя бы ненадолго возник перед ним. “У ее есть ребенок. Вероятно, с моим уходом она обрела новую жизнь”, — эта мысль и раздражала, пробуждая ревность, и радовала одновременно. Он никогда не желал ей зла.

— Главнокомандующий, — позвала она Кьёраку, подойдя к нему.

Он повернулся на ее голос, приветливо улыбнувшись. Люди, что стояли рядом с ним, тактично удалились.

— Я же говорил оставить формальность.

— А я говорила, что лучше всего разделять работу и личную жизнь, — с просветлевшим лицом ответила Нагэки.

— Хорошо-хорошо, сдаюсь. С этим не поспоришь, — рассмеялся он, после чего улыбка растаяла на его лице. — Ты еще не передумала? Ты видела сегодняшнюю стычку.

Кьёраку искренне не хотел, чтобы она была свидетельницей этого столкновения. Он даже чувствовал укол вины за то, что воспользовался помощью человека, причинившего ей боль.

— Он должен знать. Я давно все решила, — с нажимом сказала Нагэки, но тут же опомнившись, виновато произнесла: — Прости, я пытаюсь набраться мужества, чтобы начать с ним разговор. Не думаю, что не дойдет до рукоприкладства с моей стороны.

— Эй, Нагэки. Не волнуйся. Если ты решила, я не смею мешать, — сказал он, успокаивающе погладив ее лицо. — Но честно, я бы посмотрел на твою агрессию.

Он говорил, стараясь заставить улыбнуться, ведь не мог смотреть, как она мучается от одной мысли, что ей предстоит сделать, дабы не сыграть с собственной честью. Нагэки чуть слышно засмеялась. Кьёраку был удовлетворен ее реакцией. Это означало, что груз волнения первое время не будет стягивать ее плечи.

— Я оставлю с тобой Макото, хорошо? Не хочу, чтобы он был там вместе со мной, — обратилась она с просьбой. Шунсуй кивнул, принимая на руки мальчика, заметно повеселевшего на руках отца.

Нагэки собиралась уходить в мрак, куда был отправлен Айзен, но ее окликнули. Она, обернувшись, вопросительно посмотрела на мужа, на руках которого забавлялся Макото.

— Будь осторожна, — попросил он.

— Он никогда не повлияет на меня. Он уже сделал, что мог, — убедительно произнесла Нагэки, скрываясь из виду.

* * *

Главнокомандующий настоял, чтобы печати, смыкающие Айзену рот и глаза, были наложены после их диалога, поэтому трудностей в общении не должно было возникнуть. Предатель Общества Душ смутно представлял, ради чего окружающий его мир не повергся во тьму, и терпеливо ожидал появления своего собеседника. Мысль о том, что перед ним предстанет Куросаки Ичиго, сразу была отвергнута, ведь верхи Готей 13 не хотели бы, чтобы на временного шинигами повлияли его идеи. В конце концов, смертными всегда было легко управлять: многие из них отличаются исключительной доверчивостью.

Ждать пришлось недолго. Женская фигура вышла из тени. Он узнал ее.

— Здравствуй, Нагэки, — его лицо скрасила улыбка.

Она озлобленно посмотрела на него, в несколько шагов преодолела расстояние между ними и со всей силы ударила по лицу.

— Ублюдок! — гневно слетело с ее губ.

— Что ж, я это заслужил, — обобщил Айзен, слабо усмехнувшись.

Она молча прожигала его взглядом. Зря она готовила себя к их встречи, все равно, пока ярость не перестанет влиять на ее рассудок, она не сможет действовать рационально.

— Мне стоит поздравить тебя со свадьбой и рождением ребенка, — заявил он, обратив внимание на кольцо на ее пальце.

Нагэки не удивилась, зная, чем вызвана его проницательность. Он видел ее, когда она приблизилась к Кьёраку, а блеснувшее кольцо заметил на руке, занесенной для удара.

— Я обручилась два месяца назад. А ребенку уже чуть больше года. Он — результат нашего прощания, Соуске, — его комментарий позволил ей очнуться.

Айзен был изумлен. Это его ребенок? Он не знал о его существовании до сих пор. Чувство, что он испытал было странным. Он был рад, что имеет наследника от любимой женщины, но он чувствовал тоску от того, что, пожалуй, никогда не возьмет его на руки. Айзен понимал, что это была его жертва во благо великой цели, до которой он так и не дотянулся и теперь вынужден, будто волк выть на такую далекую и в то же время такую близкую луну. Теперь он знает, что он отец, но, похоже, его ребенка будет растить кто-то другой.

— Это мальчик. Я назвала его Макото. Я подумала, что будет правильным, если ты будешь знать о его существовании. Когда придет время, Макото узнает о тебе. Ему только нужно подрасти. Возможно, в будущем вы встретитесь и я очень надеюсь, что ради своего же блага ты не будешь прививать ему свои убеждения. Теперь я пойду. Я пришла только, чтобы сказать тебе это. Я знаю, что могла поставить тебя в известность, куда раньше, чем сейчас, но я морально не была готова к нашей встрече.

После сказанных слов Нагэки отвернулась от него и направилась к выходу. Ее нагнали слова благодарности, оброненные пришедшим в себя Айзеном, но она не обернулась, лишь сжала руки в кулаки и зашагала быстрее. Она больше ни о чем не жалеет. У нее есть семья, которую она любит, а он пускай ютится во тьме, которую сам для себя создал.

Айзен Соуске провожал ее взглядом, после чего мир померк во тьме. У него есть сын, лицо которого, возможно, он когда-нибудь увидит, но никогда не сможет приласкать или сказать пару слов отеческого наставления, не помогая посмотреть ему на мир своими глазами, ложными для мира, в котором Макото будет жить. Бессмысленно горевать о том, что он утратил. Это уже никогда не вернется. Жаль только, что он заставил ее страдать.

Он любил Нагэки. Наверное, это чувство еще надолго останется с ним, ведь он никогда не хотел избавляться от него. Даже время, как он выяснил, не властно над этой привычкой, прочно засевшей в его сердце.

Примечания:

Сцена с разговором Айзена с Хисаги описана в новелле "Убойся своего мира".