Идеалы Империи (гет)

Моран Бейн еще раз смерил сидящего перед ним кадета Эрсо безэмоциональным взглядом, после чего опустил его в журнал наблюдений.

— За этот год вами достигнуты определенные успехи не только в учебе по выбранной специальности, но и по контролю над своими эмоциями. Ни одной драки за весь семестр.

Джин криво усмехнулась, заверив психолога:

— В этом больше нет нужды, сэр.

— Я вижу, — кивнул он, делая пометки в каких-то графах.

Как бы Джин ни вытягивала шею, ей все равно не удалось разглядеть, что именно мистер Бейн указал в ее резюме, и потому она решила спросить напрямик:

— Так мне можно поступить на факультет аналитики?

Старик посмотрел на нее поверх тонкой оправы старомодных очков, сцепив руки и положив на них подбородок, и поинтересовался:

— Почему именно туда?

Джин слегка раздраженно пожала плечами, будто то, что ей предлагали объяснить, было очевидно.

— Мои тесты показали наилучший результат в группе. В отделе аналитики я смогу принести Империи существенную пользу.

Психолог задумчиво кивнул и неожиданно сказал:

— Вы отозвали свое прошение о посещении Корусанта на период между циклами обучения. Почему? Не желаете встретиться с семьей?

Джин угрюмо уставилась на собственные начищенные до блеска носки сапог.

— Я ведь имею на это право.

— Совершенно верно.

Бейн со вздохом закрыл журнал, прихлопнув его ладонью, будто ставя точку, бледно улыбнулся и сообщил:

— Для поступления на выбранный вами факультет необходимо посетить декана и выправить несколько бумаг в административном корпусе.

Джин вскочила, просияв. Уже у самой двери ее догнал голос психолога:

— Пожалуйста, кадет Эрсо, будьте осмотрительны и не испортите себе карьеру какой-нибудь необдуманной блажью.

— Есть, сэр!

Уже в коридоре она столкнулась со своей соседкой по комнате Тарри. Та, собрав дорожный рюкзак, в нетерпении переступала с ноги на ногу.

— Ты точно не хочешь провести каникулы со мной на Чандриле? В Ханне у меня отличный дом, и можно гулять в городе без постоянного надзора…

— Нет, Тарри, — качнула головой Джин, — не в этот раз.

— Но ты же все равно не поедешь домой, так? И все из-за той записи.

Джин автоматически прикоснулась к груди, где под уставным мундиром кадета пряталась хрустальная подвеска-призма. Она получила послание от Орсона две недели назад — простое двухминутное головидео, в котором он извинялся, что снова, как и год назад, не успевает приехать на Корусант к ее возвращению из академии. Ничего необычного: он работает, постоянно в разъездах. А Джин все понимала и не собиралась обвинять. Ведь просмотрев, к удивлению соседки, запись не менее сотни раз, она видела, как тяжело дается Креннику подобный рабочий график: его светло-каштановые волосы стремительно седели, на лице все четче обозначались морщинки… Хотелось увидеться, наконец, вживую, рассказать, как она скучает, поделиться своими успехами, а вот желания вернуться на Корусант, где его не будет, Джин не ощущала. Поэтому, как и год назад, записала такое же суховатое извинение для отца.

Отделавшись от навязчивой соседки парой шуток, она поспешила во двор академии, чтобы перейти в административное крыло: бюрократический аппарат Империи неповоротлив, а собрать необходимые для зачисления на факультет документы — не так-то просто.

Пока восемнадцатилетняя Джин Эрсо легкой походкой шла через залитый солнцем двор, Моран Бейн внимательно наблюдал за ней из окна своего кабинета. Он действительно считал, что Джин провела прекрасную работу по контролю над своими чувствами. Ее уже давно не мучали кошмары, наладились отношения со сверстниками, первоначально бывшие просто ужасными… Она даже оказалась замечена в паре интрижек с однокурсниками, впрочем, кратковременных и несерьезных. И это беспокоило психолога. По его профессиональному мнению, Джин Эрсо не могла или не хотела устанавливать тесную духовную связь с кем бы то ни было. Это могло объясняться тем, что у девушки уже был возлюбленный дома, однако она второй год подряд отказывалась уезжать из академии на каникулы.

Моран Бейн потер подбородок, провожая взглядом ладную фигурку кадета. Джин все еще нуждалась в помощи.

* * *

Гален хмуро наблюдал за тем, как вернувшаяся из военной академии совсем взрослая дочь стоит у широкого окна и курит, стряхивая пепел прямо на подоконник. Это зрелище порядком раздражало его, и вовсе не потому, что Джин разговаривала с ним холодно и неприветливо с того самого момента, как зашла в дом. Она курила ту же марку сигарет, что и Кренник, — этот запах табака Гален узнал бы среди прочих безошибочно. Джин держала спину прямо, несмотря на усталость от многочасового перелета с Эриаду. Она была совсем чужой, незнакомой молодой женщиной, которой удивительно шли кадетский китель со значком выпускника, черные бриджи и военного образца сапоги.

Ди-восемь, позвякивая приборами, привычно накрывал на стол на три персоны. Гален понимал, что Джин здесь именно из-за того, другого, кто так же привычно опаздывал, пропадая на своих совещаниях. Не ради Галена, и он сам был виноват в этом. Скорбь по Лире затмила его разум на долгие годы, и он предпочел погрузиться в нее, вместо того чтобы заниматься воспитанием Джин. К своему горькому стыду, Гален вынужден был признаться самому себе: он не смог бы поступить иначе. Подсознательно виня дочь в том, что случилось с ее матерью, он до сих пор не чувствовал себя оправившимся от трагедии. Предпочитая не думать о том, каково было все эти годы разом осиротевшему ребенку, Гален был вынужден именно сейчас столкнуться с последствиями собственных решений.

Раздавшийся сигнал от входной двери заставил Джин резко развернуться и почти бегом броситься к вошедшему Креннику. Она едва не сбила его с ног, порывисто налетев и обняв. Галену такой теплой встречи не досталось — всего лишь пара приветственных слов и вопрос: во сколько прибудет Орсон?

Гален тяжело опустился на свое место за столом, желая оглохнуть и ослепнуть, чтобы не видеть, как живо общаются его собственная дочь и тот монстр, в плену у которого все это время жил он сам. Джин не могла не понимать их сложной ситуации. Это было бы простительно, будь она все еще ребенком, однако… Она выросла и вполне отдавала отчет своим действиям, особенно если судить по полученному перед ее приездом аттестату.

— Закончила с отличием? — ворвался в сознание весьма довольный голос Кренника. От того, как очевидно он счастлив, Галену хотелось блевать, поэтому он лишь размазывал изумительно приготовленное Ди-восемь рагу по тарелке. — Я никогда не сомневался в твоих способностях, милая.

— Церемония присяги будет через два месяца. — Джин, напротив, ела с аппетитом, купаясь во внимании Кренника. — Приурочили ко Дню Империи, и я надеюсь, что сам Император будет присутствовать.

— Он любит такие мероприятия, — живо откликнулся Кренник, подкладывая воспитаннице овощной салат. — К кому в отдел хочешь поступить? Адмирал Савит, я слышал, нуждается в компетентных специалистах, так как своих мозгов не имеет. Гранд мофф Лозен Толрак также был бы неплохим выбором — Кашиик обладает приятным климатом и пойдет тебе на пользу…

Джин только загадочно улыбалась, словно уже заранее знала, к кому и на какую должность пойдет служить.

Едва тягостный для Галена ужин закончился, Кренник вдруг встал и, сверившись с хронометром, с лукавой улыбкой произнес:

— Насколько можно доверять стандартному времени, только что ты стала именинницей, а потому прими от меня подарок уже не как от куратора, а как от друга семьи.

В ладонь изумленной Джин упал брелок с ключ-картой, на которой голографически мерцало изображение гравицикла новой модели. Девушка не смогла удержаться от восхищенного возгласа, Гален же в возмущении уставился на Кренника. Какого криффа этот кретин себе позволяет?!

— Джин, я бы не…

— У твоего отца тоже есть подарок, — предупреждающе перебил Галена Орсон, и тому ничего не оставалось, кроме как вынуть из кармана плоскую коробочку, неумело перевязанную лентой.

Взгляд Джин стал подозрительным и колючим, словно она не ожидала от отца никаких подарков, но она все же приняла коробочку и открыла ее, немного повозившись с туго затянутой лентой. Перед глазами на короткой цепочке закачался тускло-прозрачный осколок камня с гравировкой на ауребеше, гласящей «Веруй в Силу».

— Этот кулон принадлежал твоей матери, — тихо сказал Гален, не заметив, как болезненно дернулся уголок губ дочери. — Знаю, что она хотела бы передать его тебе.

— Спасибо, но у меня есть уже один. — Джин продемонстрировала отцу сверкающий полумесяц-призму. — И он нравится мне больше старого камня, даже если это наследство. А в Силу я не верю, уж прости.

Джин зашвырнула кулон в коробочку и оставила его на столе. Стремительно поцеловав Орсона в щеку, она крутанула на пальце ключ-карту от гравицикла, весело сказав:

— Надеюсь, вы не будете против, если я прокачусь по городу. Надо навестить пару знакомых.

Дверь с шипением закрылась за ней, оставив двух мужчин наедине друг с другом.

— Гравицикл, Кренник? Ты серьезно?

— Джин — выпускник военной академии, Гален, и дочь самого известного в Галактике ученого. Неужели ты думал, что в двадцать лет она удовлетворится каким-то старым кулоном? В этом возрасте девушек интересуют или украшения попрезентабельнее, или более статусные вещи. Например, отдельная квартира в престижном районе. И она это получит.

— Ну ты и сволочь, Кренник.

— Неужели? — Орсон неприятно улыбнулся, подходя к Галену почти вплотную. — Скажи, чего ты ожидал от нее? Покорности забитой и запуганной девочки? Джин — боец, ей пришлось стать такой, потому что ее собственный отец…

— Заткнись, — угрожающе произнес Гален. — Заткнись, Кренник.

— А то что?..

Хриплый шепот просвистел возле самого уха, и Гален сжал в кулаке ворот строгого френча Орсона, не зная, чего хочет сильнее — ударить по его красивому лицу или поцеловать. К счастью, выбирать не пришлось.

Джин тихонько прокралась на кухню мимо подключенного к терминалу Ди-восемь. Прогулка затянулась до трех ночи, и ей не хотелось, чтобы дотошный дроид поднял на ноги всех обитателей квартиры. Протокольный дроид остался слеп и неподвижен, видимо, проводя самодиагностику систем. Наскоро перекусив остатками ужина, девушка открыла мини-бар и вдруг услышала сиплый голос:

— Там давно уже не осталось ничего стоящего.

— Крифф, Орсон! Ты напугал меня.

Сидя на диване в гостиной, он только молча, виновато улыбнулся, отсалютовав ей наполовину пустым бокалом.

— Если хочешь выпить, присоединяйся ко мне: у меня есть свои запасы.

Джин прихватила с собой низкий бокал с толстыми стенками и присоединилась к бывшему куратору.

— Надеюсь, ты не против «Звездного пламени»?

Джин удивленно хмыкнула, но с готовностью подставила бокал под струю мутной коричневой жидкости. Напиток оказался обжигающе крепким, и, поперхнувшись, она потянулась к лицу, чтобы смахнуть выступившие слезы.

— Что это за дрянь?

— Очень крепкая дрянь, — пьяно рассмеявшись, пояснил Орсон. — Как раз то, что нужно, чтобы отметить день рождения такой потрясающей девушки. Боги, до чего ты выросла, Джин…

— Ты не видел меня пять лет, — мягко напомнила она.

Орсон отвел ей за ухо выбившуюся из короткого хвоста прядь, и от мимолетного прикосновения горячих пальцев внутри у Джин все разом затрепетало, словно наполняя ее томительным теплом. Пришлось на пару секунд задержать дыхание.

— И не переставал жалеть об этом. У тебя наверняка от кадетов отбоя не было.

— Не так, как ты думаешь.

Остро нуждаясь еще хотя бы в одном прикосновении, Джин ласково тронула пальцы Орсона, и он, крепко сжав ее руку, переплел ее пальцы со своими. Она осторожно расположила острый подбородок на его плече и прошептала свою самую постыдную тайну:

— Я скучала по тебе.

Орсон медленно закрыл глаза, делая глубокий вдох. Услышал ли он? Понял ли ее, будучи одурманенным выпитым алкоголем? Это было неважно для Джин: она испытывала облегчение только от того, что смогла сказать эти слова. Осторожно укрыв заснувшего мужчину пледом, она некоторое время тихонько наблюдала за ним. Во сне его лицо казалось расслабленным и по-прежнему красивым, хоть возраст и оставил едва заметный след на его коже.

Джин вернулась в свою старую детскую комнату и собиралась лечь спать, когда заметила на столе белую карточку. На лицевой стороне было написано ее имя, а на обороте… Осторожно открепив пластиковый ключ, она еще раз пробежала глазами по строчкам, не веря собственному счастью. Своя квартира. Свой собственный дом и свой счет в межгалактическом банке.

Только в этот момент Джин Эрсо наконец поняла, что действительно выросла и свободна от всех ограничений. Пора уже делать то, чего хочет именно она.

* * *

Оставалась неделя до праздника Дня Империи, до официальной и торжественной присяги Джин, и Галену было горько думать об этом. Но все вокруг не позволяло забыть: Институт прикладных наук охватило радостное возбуждение. Предпраздничная суета коснулась привычного распорядка лекций, внося хаос в любимый Галеном размеренный ритм. Группы студентов снимались с занятий, задействованные в различных мероприятиях, посвященных Дню Империи, разучивались торжественные речи, и даже ему поручили сказать несколько слов. Все это здорово нервировало ученого и сказывалось на его настроении.

В очередной раз задержавшись в офисе до вечера, Гален торопливо собирался домой, в раздражении бросая в кейс журналы и электронные деки. Но, едва выйдя из Института и спустившись вниз по парадной лестнице, он увидел Джин, призывно машущую ему рукой. Конечно, она была на своем любимом гравицикле: глянцево блестящий корпус с логотипом известной компании, изящные обводы и мощный движок — Орсон явно не поскупился на подарок.

Несмотря на то, что Гален был рад видеть дочь, внутри противно заскреблись тревога и подозрительность. Что она делает здесь? Именно в этот день, ведь как раз сегодня один из студентов — Бодхи Рук, его контакт с Альянсом — получил очередную порцию зашифрованных данных от Галена. Данных, способных изменить ход военных действий между сопротивлением и Империей!

Эрсо сглотнул горькую слюну, направляясь к ожидавшей его Джин. Никому нельзя верить. Особенно тем, кто был ближе всего. Джин давно уже не его Звездочка. Она принадлежит Орсону и служит лишь инструментом для удовлетворения амбиций этого ненасытного чудовища. В глазах дочери Гален видел отражение Кренника.

— Подвезти? — Джин приветливо улыбалась.

— Этому она тоже научилась от Орсона, — с болью в груди подумал Гален, закрепляя ремни безопасности. — Красивая фальшивка, пропитанная запахом никотина и чужих идеалов.

Он глубоко вздохнул и легко улыбнулся в ответ, отвечая на ничего не значащий вопрос. Так они беседовали на совершенно неинтересные темы, пока гравицикл скользил по ярко освещенным линиям и меридианам улиц Центра Империи в потоке таких же маневренных машин. Джин интересовалась его преподавательской деятельностью, и он ожидаемо жаловался на возросшую нагрузку. Она сочувствовала безразличным голосом, передвигая зажженную сигарету из одного угла рта в другой. Вдруг Гален спросил:

— Ты же понимаешь, Джин, что он просто использует тебя?

Прежде чем ответить, она припарковала гравицикл на специальной стоянке у дома и обернулась к отцу с насмешливой полуулыбкой.

— А разве не так все устроено? Все так или иначе используют друг друга. Взять хотя бы тебя: ты любишь позанудствовать на тему социальной и классовой несправедливости в Империи, милитаризма и наращивания военной мощи, угнетения аборигенов на планетах, на которых даже не бывал… Но продолжаешь жить в доме Орсона, преподавать там, где он тебя устроил, и тебе не жмет пользоваться всеми благами, получаемыми от твоего статуса имперского военного инженера. — Джин любовно похлопала по глянцевому боку гравицикла. — Поэтому я не вижу ничего плохого в том, чтобы выполнять поручения Орсона и иногда использовать его влияние в своих собственных целях. Первое, чему учат в академии: соблюдай свою выгоду и действуй во благо Империи.

Гален промолчал, опустив взгляд. Ему нечего было возразить. Джин избавилась от тлеющего окурка и внезапно сказала:

— Мы были у нее два дня назад. У мамы.

Гален замер, вперив испытующий взгляд в совершенно спокойную дочь. Он все еще помнил, какими истериками оборачивались ее предыдущие визиты в психиатрическую лечебницу, и прекрасно знал: Джин пойдет на любую уловку, лишь бы избежать этого испытания. Что изменилось?

— Мы?.. — осторожно переспросил он, уже зная ответ, и тут же задал второй вопрос: — Почему ты не сказала мне о своем намерении раньше?

Джин смотрела на него, чуть склонив голову. Поднявшийся ветерок ерошил ее коротко стриженные темные волосы.

— Видишь ли, я совершеннолетняя и уже не обязана отчитываться перед тобой. Но я помню и другое: эта неделя крайне напряженная для тебя — экзамены в Институте, отчет по проекту, приближающийся День Империи… К тому же, у Орсона было только два разрешения на посещение.

— Как мило, что вы решили не беспокоить меня, — желчно процедил Гален.

— А когда ты сам в последний раз навещал ее? — в серо-зеленых глазах дочери сверкали ледяные грани. — Кстати, ей значительно лучше. Она даже узнала меня.

— Джин, ты…

— Я буду в порядке, — отрезала она. — Собственно, я встретилась с тобой вовсе не для того, чтобы поболтать о жизни.

— Тогда зачем?

Гален заинтересованно посмотрел на дочь, и она огорошила его резким ответом:

— Отдай мне Орсона.

— Что? — не веря своим ушам, сипло выдавил Эрсо.

Джин досадливо вздохнула и пояснила:

— Отдай, уступи, отпусти его.

— Он не вещь, чтобы вот так…

— Ты его не любишь и никогда не любил. Ты только пользуешься им, верно, отец? Чем я хуже? К тому же, как я уже говорила, в моей будущей карьере мне нужен спонсор и покровитель, поэтому просто отдай его мне.

Гален молчал, чувствуя, как к горлу подступает тошнота, словно мир вокруг него исчез, а он парит в невесомости, потеряв все ориентиры.

— Почему это всегда должен быть он? — будто со стороны услышал собственный глухой голос Гален. — Разве мало того, что он отнял у меня свободу, жену, дочь…

— Просто перестань, наконец, жалеть себя! — хлестнул по нервам насмешливый возглас. — Ты не сделал ничего для того, чтобы иметь все это, и я не собираюсь повторять твои ошибки.

— Значит, ты уже не вернешься домой? — почему-то спросил Гален, и Джин покачала головой.

— У меня теперь своя жизнь.

* * *

Джин снова была в смотровом зале: холодный кафельный пол, неестественный белый свет, отражающийся от прочного стекла… Вот только она с ужасом поняла, что по ту сторону прозрачной преграды — вовсе не палата, а посетители. В палате была она сама, прикрученная к креслу и облаченная в больничную рубаху до пят.

Джин холодно и страшно. Она зовет на помощь, бьется в путах, словно маленькая глупая птица, и от ее бешеных рывков кресло падает на пол. Стоящая за стеклом Алрой что-то отмечает в своем электронном журнале и поворачивается, обращаясь к мужчине, которого скрывает густая тень. Чудовищным усилием, от которого болят все мышцы, Джин подтаскивает себя вместе с креслом к самой преграде и стучит освободившейся ободранной о ремни ладонью о стекло, умоляя выпустить ее.

Здесь какая-то ошибка. Она не должна быть здесь, это место матери — больной, безумной матери, потерявшей зубы, поседевшей и глупо хихикающей над какой-то только ей понятной шуткой.

Это просто ошибка! Джин до крови рассадила руку, и теперь красные капли размазываются по гладкой поверхности. Пожалуйста. Пожалуйста, это неправда! Это не может быть правдой, ведь она здорова! Помогите!

Вбегают санитары и без усилий ставят кресло на ножки. Они грубо привязывают ушибленную руку к подлокотнику, и Джин чувствует мгновенную боль от инъекции. Сознание начинает меркнуть, а ей так и не удается узнать, кто же стоит там, рядом с Алрой. Воспаленное воображение подкидывает ей разные варианты, наиболее страшным из которых был…

Она проснулась от собственного крика, скидывая путы промокшей от пота простыни. Сердце бешено колотилось в груди, в ушах стучала кровь. Почувствовав кислый вкус во рту, Джин наклонилась над краем кровати, и ее вырвало желчью и остатками ужина. Трясущимися ватными пальцами она попыталась набрать знакомый номер на коммуникаторе. Это удалось ей только с третьей попытки.

Орсон приехал быстро, всего через несколько минут. Воспользовался собственным ключом, распахнул дверь и, не обращая внимания на беспорядок в квартире, прижал Джин к своей груди, успокаивающе поглаживая ее по голове, по трясущимся плечам, по напряженной спине. Он терпеливо выслушал тот бессвязный бред, что она несла, заикаясь и проглатывая окончания, и лишь крепче сжал ее в объятиях, тихонько укачивая и бормоча утешающие слова.

Позднее, когда ей стало лучше, Орсон заставил Джин принять прохладный душ и, пока она стояла под тугими струями воды, проследил, чтобы домашние дроиды навели порядок в квартире и перестелили постель. К тому времени, как опустошенная после истерики Джин появилась в комнате, он уже ждал ее со стаканом неразбавленного бренди в руках.

— Прости, что я… — начала она сиплым голосом, часто моргая покрасневшими глазами.

— Пустяки, — перебил ее Орсон. — Я как раз собирался заканчивать с отчетами. Джин, тебе следовало сказать мне, и я бы порекомендовал отказаться от посещения Лиры.

— Нет! — твердо сказала Джин, делая изрядный глоток напитка и с сипом втягивая в себя воздух. И повторила уже тише: — Нет, Орсон. Это было правильно. Теперь все в порядке, и ты…

— Уже прогоняешь? — усмехнулся он, отпивая из своего бокала.

Джин удивленно моргнула и все же спросила:

— Ты точно не сердишься?

Вместо ответа он привлек ее к себе и поцеловал в висок. И Джин, еще в детстве пообещавшая себе никогда не плакать и не показывать свои слабости, внезапно почувствовала, как все внутри у нее щемит и болит от этой грубоватой нежности. Подняв лицо, она шмыгнула припухшим носом и быстро клюнула его в губы. Совсем не романтично, даже неловко, но Орсон не стал смеяться. Он только покачал головой, словно говоря, что еще не время, так что Джин даже не поняла, следует ли ей считать себя отвергнутой, поэтому просто подчинилась его рукам, бережно укладывающим ее на подушку.

* * *

День Империи выдался поистине праздничным: орбитальные зеркала усиливали солнечный свет и направляли его на столицу, а метеорологические службы изрядно потрудились, разгоняя весенний туман. Но, несмотря на все эти праздничные ухищрения, украшенные флагами и разноцветными лентами улицы и торжественные гимны, звучащие из мегафонов, Галену было необыкновенно тревожно.

Новоиспеченные офицеры военных академий со всей Империи строевым шагом проходили по площади перед дворцом, оцепленной вездесущей охраной. Они лихо отдавали честь Императору, а тот благосклонно взирал на молодежь из глубины своего капюшона, время от времени перебрасываясь короткими репликами с гигантом в черных доспехах. Парившие гравитационные платформы со зрителями чутко отслеживались соответствующей аппаратурой, а на каждой ступени, ведущей к тронному возвышению, застыли безмолвные фигуры в алых плащах, кирасах и глухих шлемах. Гален даже мог распознать в полуденном сиянии короткие вспышки дефлекторных щитов, защищающих Императора от дерзких попыток покушения. Да и какой безумец решился бы на это, зная, что рядом с Повелителем Галактики находится сам Дарт Вейдер?!

Эрсо отвел взгляд, пытаясь угадать, в какой из одинаковых шеренг кадетов, чеканя шаг, идет Джин. Думал ли он когда-нибудь о том, что будет стоять в почетной ложе и воочию наблюдать военный триумф Империи? Непобедимое чудовище режима поглощало все новые и новые жизни… Вот и его Джин стала одним из винтиков в этом жутком механизме.

Он закрыл глаза, чтобы не видеть воплощение своих кошмаров. Ужасно болела голова. Гален чувствовал себя старым, бесполезным и разбитым. Даже то обстоятельство, что он косвенно приближает победу Альянса повстанцев, передавая через связного новейшие редакции чертежей боевой станции, не приносило облегчения. Он считал, что поступает правильно, идя против Империи, но это не избавляло его от угрызений совести, потому что он предавал Орсона, при этом продолжая пользоваться им.

Парад был в самом разгаре: Император принимал присягу новых офицеров, и те добровольно клеймили свои души знаком «шестеренки». На это было тяжело смотреть, и Гален прикрыл слезившиеся от солнечного сияния глаза. За спиной неожиданно послышался стук каблуков, и рядом с ним встал сам Уилхафф Таркин, губернатор Внешнего кольца и вдохновитель политики геноцида и массового террора. Если бы Эрсо хватило смелости, он отшатнулся бы, но он остался стоять, невольно чувствуя себя жалким насекомым на ладони этого могущественного существа.

— Прекрасное зрелище, не так ли? — холодный голос с безупречным корусантским акцентом выражал что угодно, кроме истинного восхищения.

Гален нехотя кивнул, поддерживая образ послушного инженера.

— Полагаю, вы вправе гордиться своей дочерью. Несомненно, она — украшение вашей династии.

— Разумеется, — придав своему голосу убедительности, согласился Эрсо.

Таркин отвлекся от созерцания парада и уставился немигающим, как у хладнокровной рептилии, взглядом в лицо Галена. Помолчав немного, он насмешливо произнес:

— Никогда не думал, что скажу это, но ваш приятель действительно умеет грамотно использовать ресурсы.

— Моя дочь — не ресурс, — сквозь зубы процедил Гален.

— Надеюсь, ради вашего же блага, что на самом деле вы так не думаете, — тонко улыбнулся Таркин. — Все мы — лишь материал, из которого можно сотворить либо величие Галактики, либо то, что не жаль выбросить. Чтобы второе не произошло с вашей дочерью, я, пожалуй, возьму ее в свой штат. Она показала невероятные успехи в аналитике, а Кренник… Он ее избалует. У нашего общего знакомого есть такая черта — слишком оберегать то, что ему дорого.

Не дожидаясь ответной реплики Галена, будь то согласие или отказ, Таркин добродушно хлопнул ученого по плечу и удалился.

* * *

Джин стояла у панорамного окна и, открыв одну из секций, меланхолично курила, сбрасывая пепел прямо на подоконник. В горле горчило от дыма, однако девушка не придавала этому значения, сосредоточившись на той информации, что она может доверить бывшему куратору. Еще в академии она крепко усвоила одно правило: не стоит раскрывать свои карты сразу и особенно — доверять тем, кто рядом с тобой и может использовать каждое твое слово в своих целях. Однако она хотела верить Орсону, несмотря на тот уровень допуска, который ей предоставил ее новый руководитель.

Разумеется, губернатор Таркин знал, что в первую очередь Джин обратится к тем сведениям, которые касались ее куратора, и только во вторую — отца. Орсон Кренник был опасен. Тем, что имел слишком много власти на вверенных ему объектах и расставлял на ключевых постах верных исключительно ему одному людей. Тем, что был достаточно умен и хитер, чтобы избежать около двух десятков покушений на свою жизнь, безжалостно подставляя своих политических противников под удар. Тем, что пользовался малейшей возможностью, чтобы сохранить и умножить любое свое преимущество в борьбе за власть. Но даже у него были слабости.

Джин выдохнула горький дым и еще раз мысленно составила план будущего разговора, понимая теперь, как долго она ходила по лезвию бритвы, будучи буквально заложником в яростной гонке за успехом в передовых разработках нового вида оружия. Вот только вряд ли ее несуществующее влияние на отца стоило таких усилий со стороны спецслужб.

Зашипев, входная дверь отъехала в сторону, и вошел Орсон, на ходу отстегивая свой великолепный белый плащ и небрежно роняя его на пол новенькой квартиры Джин. У него был приоритетный доступ и ключи от всех дверей, и Джин не собиралась менять это даже после того, как узнала много нового о своем возлюбленном. Напротив, она улыбнулась ему ласково и тепло, обняла, вдыхая знакомый аромат древесно-цитрусового парфюма. Озорно усмехнувшись, он позволил ей сбить уставную каскетку со своих седеющих волос. Джин знала, что ей можно все, и приняла окончательное решение.

— Ты оказался прав, — немного хриплым голосом сообщила она, делая очередную затяжку. — Почти сразу после церемонии присяги повстанцы нашли способ связаться со мной.

Орсон приподнял брови в ожидании продолжения. Джин бросила ему силикат-флешку, и он проворно поймал ее и спрятал в поясной карман.

— Здесь вся подробная информация: видео и аудиозаписи разговоров, попытка вербовки, имена… Не думаю, что они пользуются настоящими, но твои спецы это выяснят, верно?

— Конечно, — кивнул Орсон. — Но, может быть, есть что-то, о чем ты хотела бы поговорить без протокола?

— Ты имеешь в виду мои собственные выводы?

Джин отвела взгляд, чтобы он не увидел, как она благодарна ему за это внимание. Орсон всегда предпочитал узнавать ее собственное мнение, и ей нравилось то, что с ним ей не нужно было притворяться.

— Судя по тому, как топорно все было обставлено, они явно считают, что на дочери гениального Галена Эрсо природа отдохнула.

— Надеюсь, ты не стала их переубеждать? — мягко хмыкнул Кренник.

— Ну что ты, я, как могла, изображала наивность и всецело поддерживала имидж обеспеченной девушки, которую куратор и отец с громкими именами пристроили на непыльную работу в штат самого Уилхаффа Таркина. Разумеется, повстанцев это заинтересовало. Они пели красивые песни о свободе и равенстве в Галактике после свержения режима — шпарили, как по методичке, да только я их пропаганду наизусть выучила еще в академии, поэтому мне не составило сложности поддакивать в нужных местах.

Орсон внимательно слушал, а еще, кажется, заинтересованно принюхивался к тому, что именно курит Джин. Наконец он спросил:

— Это они дали тебе эту дрянь?

— Ага, целую пачку, представляешь? Аттракцион невиданной щедрости. Будто я не знаю, что зициум при регулярном применении вызывает привыкание и ослабление воли.

— Ты уже отправила Таркину отчет?

— Пару часов назад. — Джин выкинула окурок в форточку и посмотрела Орсону прямо в глаза. — Что? — с вызовом спросила она, нервным жестом поправляя жесткий воротничок. — Осуждаешь?

— За что именно?

Орсон плавно сделал шаг и оказался совсем рядом с Джин. Так, что она почувствовала его чистое, теплое дыхание на своей щеке. Он осторожно привлек девушку к себе, и она расслабленно уткнулась носом в его плечо, прекрасно понимая, как часто такие вот нежные объятия превращались в смертельный захват. Для других.

— Может быть, ты ждешь, что я буду добиваться твоей верности теперь, когда Таркин, без сомнения, предоставил тебе мое досье? Или думаешь, что виновата в том, что отчет для губернатора будет более полным, чем тот, что ты только что отдала мне?

— Я виновата, — тихо буркнула Джин.

— Нет. Просто ты слишком хорошо усваиваешь все уроки. За это нельзя ругать. Кстати, если впредь тебе понадобится наркота… Не бери этот дрянной мусор у своих новых «друзей». Я всегда смогу обеспечить тебя всем необходимым без вреда для твоего здоровья.

Щелкнул красивый серебряный портсигар, откинулась крышка, и Джин с удивлением подняла глаза на Орсона.

— Ты не шутишь?

— Рекомендую вот эти, — его пальцы пробежали по ряду из сигарет черного цвета с узкой синей полоской по фильтру. — Рилий помогает расслабиться и не ведет к зависимости.

Криво улыбнувшись, Орсон добавил:

— Я же не твой отец. Я даже больше не твой куратор. А ты, Джин, уже большая девочка, так что решай сама.

Прикуривая с его помощью новую сигарету со спайсом, Джин внимательно всматривалась в такое знакомое с детства лицо, подмечая, как он, оказывается, изменился. Заметив ее пытливый взгляд, Кренник почти виновато развел руками.

— Да, я постарел, а вот ты расцвела, моя Звездочка.

Джин коснулась ладонью его щеки, пригладила большим пальцем сеточку морщин в уголке глаза. Глаза Орсона по-прежнему сияли глубоким и чистым синим цветом, и она любила все оттенки этой синевы, от предгрозового темного до шального искристо-голубого. Орсон казался ей странно напряженным, и Джин чувствовала, знала, что если прямо сейчас она отпустит его, то он никогда больше не придет, и дверь, разделявшая их все эти годы, навсегда останется закрытой. Даже если Орсон использовал ее в своих целях, Джин не могла отказаться от того болезненного влечения, что испытывала к нему, не могла отказаться от него.

Мягкий, полынно-травяной запах спайса забивал ноздри, туманил зрение, смешивал чувства, пока сладкая истома не охватила все ее существо. Джин медленно потянулась и поцеловала губы Орсона, и на этот раз он не отстранился, а сам подался навстречу и тихо, коротко застонал. Его большие теплые ладони обняли лицо Джин, и к ней вернулось почти забытое ощущение безопасности. Она дома.

Они стояли у окна, за которым красочные блики рекламных вывесок и проносившихся мимо каров прогоняли темноту ночи, и неспешно наслаждались этим поцелуем. А затем он плавно перерос в нечто большее. Джин с улыбкой отвечала на нежные прикосновения губ, которыми Орсон дразнил ее, увлекая в какую-то головокружительную игру — сладкую, совершенную…

— Что, и не будешь отговаривать? — с насмешкой спросила она.

Орсон фыркнул.

— Я что, похож на сумасшедшего? — с мягкой иронией в хрипловатом голосе спросил он. — В моем возрасте, дорогая, если мужчине предлагает секс молодая девушка, он обычно считает это за честь.

— Не преувеличивай, Кренник! И да, ты вовсе не безумец — ты просто безнравственная сволочь.

Джин нетерпеливо потянулась к нему, стараясь прижаться теснее, и услышала в ответ тихое:

— Полагаю, раз уж ты читала мое досье, нет повода и дальше это скрывать.

— Не то чтобы я не знала об этом раньше, — ответила она, — но, в отличие от отца, для меня это никогда не имело значения.

— Джин, — хрипло выдохнул Орсон, прижимая ее к себе. — Джин…