Игра, финал которой - жизнь (гет)

Ароматный запах тушенных грибов разносился по домику, затерявшемуся где-то в крохотном городишке на востоке Англии, почти на самой границе с Шотландией, когда старенькая дверь заскрипела, поворачиваясь в не менее старых петлях. Негромкие голоса послышались из холла, а затем радостные крики двух пятилетних малышей, приветствовавших бабушку и дедушку.

— Вот и мама с папой, — поставив на стол кастрюлю с ужином, заметила Ирма. Розалина, делавшая салат, тут же отложила нож, вытерла руки о передник в черно-белый горошек и выскользнула навстречу родителям.

— Вот она, наш ангелочек! — пожилая женщина, немного худая даже для своего низкого роста, обрадованно всплеснула руками, выронив какой-то сверток, и обняла девчушку. — Роззи! Ты прости, что мы тебя не встретили, тут у нас с папой вот получилось кое-какие деньжата подзаработать, а тебе-то мантия новая нужна и учебников список поди опять будет, как каталог в библиотеке Хогвартса, — посетовала она. — Ну да ладно. Выкрутимся. Доченька, — Лили Браун утерла глаза рукавом и расцеловала младшего ребенка в лоб и щеки. — Как я соскучилась!

— Ну все, слезы развела, — усмехнулся старенький волшебник, приобняв дочку и стукнув ее по спине, легонько и нежно. — Роуз, ты ее не слушай, у нее одно на уме — бросаете вы нас, стариков, и будем мы в этой домине одни доживать. А вы и навещать-то нас не будете. На днях вон аж расплакалась вся, Ирма мол детей в Польшу забирает, не доверяет ей… Сейчас идем к дому, так опять в слезы. Плакса ты моя! — погладив жену по коротко стриженным черным волосам, в которых уже пробивалась явная седина, покачал он головой.

— Опять двадцать пять, — всплеснула руками Ирма, показавшаяся в дверях кухоньки. — Мама, я ведь тебе говорила, дело не в том, что я вам не доверяю, просто тебе уже тяжело с двумя непоседами и я их заберу, поскольку я ушла с работы. Тадеуш получил повышение, нам теперь и так прекрасно хватит средств, так что я уж сама с этими сорванцами посижу, — подозвав малышей, уже заинтересовавшихся было свертком, который уронила их бабушка, улыбнулась она.

— Мама! Папочка, — Розалина обняла родителей, тряхнув каштановыми кудряшками до плеч, вечно слегка спутанными и всегда распущенными. Она принципиально не заплетала косу и не собирала их в хвост, в какой-то мере даже гордясь своими густыми локонами. — Я тоже очень соскучилась! Ну остался год, и я доучусь…

— Добрый вечер, миссис Браун, — со второго этажа спускался молодой парень с длинными черными волосами и проницательными серыми глазами. — Добрый вечер, мистер Браун, — он деловито пожал руку Брендона Брауна, приветливо улыбаясь Лили.

— Антонин, рад тебя видеть, — подмигнул ему волшебник. — А я уж было испугался, что вы с Роуз поссорились. Она есть, а тебя не видать, — в то время, как Лили с глазами, снова полными слез, обнимала друга младшей дочки, заметил глава семейства.

— Чтобы мы поссорились, мир должен повернуться вверх тормашками, — уверенно заявила Розалина. — Мы же лучшие друзья!

— Ладно болтать, пойдемте ужинать, а то мои грибы остынут, — окликнула остальных Ирма.

— Ой, девочки! — встрепенулась Лили. — Ну одна с поезда только, ты третий день у нас, не отдохнула еще. Ну подождали бы, уж я бы накормила. Глупышки мои. Роуз, — окликнула она засуетившуюся младшую дочку. — Ну-ка сознавайся, помогала ведь этой вот поварихе, а?

— Мамуль, мы обе взрослые, мы тебе помогаем, — чмокнув пожилую волшебницу в щеку, на что парнишка, приехавший с ней вместе, взглянул с оттенком легкой зависти, беззаботно отозвалась Розалина. Недавние слезы на ее глазах уже высохли и никто и не мог бы теперь подумать, что девушка совсем недавно вся в слезах разбирала свои немногочисленные вещи, вспоминая о вроде бы самых обычных, житейских словах Ирмы, ей причинявших, однако, сильную боль. Розалина не была обычным человеком. Она, более того, даже не уверена была, что она вообще человек.

Девочка никогда в жизни не видела свою тетю, Вирджинию Браун, свою предшественницу. Та умерла, когда Розалина была совсем крохой, буквально пара дней от роду. Умерла, мучаясь от неисцелимого проклятья, наконец-то сумев передать кому-то дар, не дававший ей уйти и забыть о страданиях и боли. Передала она его, конечно же, новорожденной Розалине. Вместе с этим даром к девушке пришли большие обязанности и строгое предназначение, полное, однако, в самой цели своей тепла и доброты. Нести жизнь в мир, где существуют страдания и смерть, помогать обычным людям и волшебникам. Способствовать сохранению равновесия двух начал, на которых строится и живет все мироздание. Не сохранять лично, конечно, таким могуществом не обладал и не может обладать никто. Но по мере сил своих, особых, специфических, способствовать.

Розалина знала и то, что родилась очень слабенькой, как говорили магловские врачи — Лили родила дочку в магловской больнице — не желая привлекать внимание магического сообщества такими поздними родами — ей было уже сорок пять в тот момент, Розалина была «не жилец». Но полученный дар принес и самой Роззи некоторую пользу — дар, сущность которого заключалась в какой-то мере в большей жизненной энергии и силе, чем у других, не только наделил ее довольно необычными способностями, но и способствовал ее исцелению. И, как отмечали все кругом, энергичности Розалины и ее работоспособности можно было теперь позавидовать… А еще все отмечали ее необыкновенную доброту и веселый, почти никогда неунывающий характер. Только самые близкие ей люди знали, как на самом деле часто у нее на глазах блестят слезы легкого сожаления о том, что она не может жить как все. Хочет, конечно же, но… не может. Этого ей было не дано. К этим людям относились всего несколько человек. Родители, старшие сестры и лучший друг. Для всех остальных девушка была кладезь оптимизма, жизненной энергии и внутреннего света. И даже самым близким она старалась не показывать свои слезы, вызванные у нее в последнее время мыслью о том, что ей не дано будет не только испытать обычные человеческие события вроде ревности, ссор, настоящих обид, понять, что же это такое, но и по-настоящему полюбить. За валькирий выбирали спутника жизни, и даже это делалось в соответствии с их даром. Права же делать этот выбор сама не имела ни одна валькирия. По крайней мере, Розалина о таком никогда не слышала и не читала…

— Очень вкусно, мам! — заметил темно-русый мальчик, уплетая за обе щеки тушеные грибы. Ирма ласково улыбнулась.

— Ну на самом деле тетя Роззи мне посоветовала одну очень интересную придумку, так что скажи и ей тоже спасибо.

— Роззи, спасибо! — проглотив очередную ложку и случайно пнув ножкой, которой он болтал под столом, пока не видела строгая мама, Розалину, на это только покачавшую головой, отозвался Майкл.

— Тетя Роззи, — поправила Ирма. Малыш закатил глаза.

— Тетя-тетя… Она Роззи и все тут, — пробурчал он. Ядвига, сидевшая напротив брата, хихикнула.

— Вот тетя Джессика и правда тетя, а Роззи у нас маленькая, она же еще в школу ходит, — заметила она. Голосок ее звучал увереннее, чем у брата, и куда более бойко.

— Роззи у нас большая, она уже самая настоящая волшебница, ей уже целых семнадцать лет, — низкий женский голос послышался в дверях кухни. Брауны и Долохов мгновенно повернули головы на звук. В дверях стояла, весело улыбаясь, женщина лет тридцати пяти на вид, в джинсах и свитере с оленями. За ее спиной стоял мужчина в твидовом пиджаке и строгих брюках.

— Джесс! — ахнули обе младших сестры. — Ты же говорила, что приедете через неделю?!

— У нас слегка поменялись планы, как, впрочем, и всегда. Сами знаете, мой Натан и сам-то никогда свои планы не знает, — махнула она рукой. — Мы приехали неделей раньше и уедем неделей раньше, вот и все дела. А грибы-то небось и права вкусные, вон как уплетаете, аж не слышали, что мы пришли, — засмеялась она.

— Бобгый веег, Дже… — попытался сказать Антонин с полным ртом, но, осознав, что лучше не стоит, проглотил и уже нормально произнес: — Добрый вечер, Джессика и Натан.

— О, и этот тут, — покачала головой Джесс. — Ты хоть раз без него приезжала? — взглянула она на мадшую сестру. — Я скоро тебя уже звать Антонин Браун начну, — подмигнула она парнишке.

— Или Розалину Долоховой кто-нибудь из его родителей назовет, — заметил Брендон. — Она ж у них тоже, поди, неотъемлимый атрибут школяра нашего стала, — добавил он. Розалина чуть покраснела, опустив голову так, чтобы длинные волосы скрыли ее пылающие щеки. А вот то, что Долохов покраснел до кончиков ушей, скрыть ему не удалось бы при всем желании — волосы его были длинными, но все-таки не настолько.

— Хватит детей смущать! Тем более при малышах! — одернула семейство Лили.

— Вот именно, мы просто друзья! — проворчала Розалина, уткнувшись в тарелку с преувеличенным интересом. Антонин же настолько вжался в свой угол, что еще бы чуть — и исчез бы.

— Ну, мы дружим, — пролепетал он, бросив быстрый взгляд на подругу.

— Мы с Тадеушем тоже просто дружили, ага, — хихикнула Ирма на ухо Джессике, примостившейся с ней рядом. Натану с трудом нашли место, усадив Майкла к нему на колени. На и без того маленькой кухне разом стало неизмеримо теснее.

— Грибы и правда одно удовольствие, — заметил супруг старшей из сестер Браун. — На языке тают. Джесс, возьмешь рецептик?

— Ну, у нас с сестренками секретов друг от друга нет, правда, девчонки?

— Ну а как мы со старшей сестрой не поделимся? Ты у нас самая взрослая и самая опытная и умная, — отозвалась Розалина, взяв себя в руки и натянув на лицо выражение умиротворенного спокойствия. Долохов же все еще краснел, как помидор, с какой-то слегка маниакальной жадностью вылавливая по тарелке постоянно ускользавший кусочек гриба и делая вид, что он целиком и полностью поглощен этим процессом. Попытки Джессики и Брендона его растормошить, расспрашивая о Школе, семье и первой их с Розалиной трансгрессии — как раз-таки домой к Браунам — особым успехом не увенчались. А коснувшись в тесноте сидевшего за столом круга семьи руки Розалины, случайно, он покраснел так, что Майкл даже предположил, что Антонин — имя малыш пытался произнести добрых минуты две — превращается в помидорку. Розалина, видя смущение своего друга и в общем-то понимая, чем оно вызвано (как ей казалось), пришла ему на выручку и свела ситуацию к шутке, заметив, что Долохов пытается изобрести нечто вроде анимагии, но только с превращением в овощ или фрукт.

Под громкий смех семьи и предложения малышей превратиться в огурец или картошку инцидент, казалось бы, был исчерпан. Но после ужина все огромное семейство ждал еще один сюрприз. Очень, однако же, ожидаемый. Джессика и Натан, уставшие за рабочий день — они оба трудились в Министерстве и подчас до глубокой ночи — после ужина ушли спать, в гостиную, где их за неимением других комнат и поселили, Майкла и Ядвигу отправилась укладывать Ирма, со словами о том, что этим непоседам вообще-то давно надлежит видеть десятый сон, а родители, порядком уставшие за день, тем более что оба были уже не первой молодости, поскольку Брендону, бывшему на десять лет старше супруги, было уже семьдесят три, с трудом пытались не задремать и наговориться всласть с младшей дочерью. Не навещавшей их аж с самого Рождества. И вот когда семейство начинало разбредаться по комнатам, дело шло к полуночи, в дверь домика постучали. А следом всех обитателей его заставил встрепенуться тихий, едва слышный, издаваемый самим светом плач.

— Совет? — недоуменно подняла на дочку глаза Лили. — Официально. А по какому поводу?

Розалина пожала плечами, поднимаясь из-за стола.

— Не знаю. Может, какие-то поручения появились? — потерянно пробормотала она. Между тем Джессика, сонная, в длинном халате, открыла гостьям дверь. То, что гостий десять, прекрасно знали все взрослые обитатели «Убежища». Но вошла только одна. Пожилая волшебница с длинными седыми волосами, ниспадавшими на белую мантию с золотистым узором, перехваченными зеленой лентой, и с большим маховиком времени на шее, поманила медленно плетущуюся к дверям напряженную Розалину.

— Роуз, все в порядке, — приятным голосом промолвила она. — Ты пройдешь посвящение. Вот и вся причина. Мы летели долго, вообще-то хотели тебя с поезда встретить. Ну, тут точнее, но пораньше.

— Просто посвящение и все? — прищурилась девушка. Валькирия кивнула. — И ничего больше?

— Роззи! — одернула ее Лили. Девушка ослепительно улыбнулась матери.

— Я не думала, что вы сегодня решите, вы же говорили про все лето в целом, — заметила она. — А кто будет свидетелем? — оглядела она остальных.

— Только не я, — зевнула Джессика. — Я — спать.

— Давайте я, — прикрыв рот ладонью, пробормотал отец.

— Мистер Браун, идите лучше спать, — улыбнулась валькирия. — И миссис Браун тоже. Ирма здесь?

— Она малышей укладывает, — отозвалась Розалина, отправляя родителей отдыхать. — Подождем ее? — но Великой Валькирии на глаза уже попался скромно стоявший поблизости Долохов.

— Тебе семнадцать есть? — поинтересовалась она. Юноша кивнул. — Вот ты и будешь. Точно есть?

— Точно, мне осенью восемнадцать будет, — дар речи наконец вернулся к парню, на которого очень странно повлиял Зов Совета. Раз услышав этот звук, его нельзя было забыть. Он навсегда врезался в память...

— Так, пошли пожалуй во двор, у вас тут тесновато, — покачала головой валькирия. Розалина молча выполнила указание, жестом позвав друга с собой. Едва за ними закрылась дверь домика, одна из девяти ждавших снаружи женщин с силой ударила молодую девушку по щеке, наотмашь. Другая валькирия поясняла напрягшемуся было Антонину правила посвящения, одновременно коснувшись рукой его плеча и успокаивая его таким образом.

— Розалина Браун, ты пройдешь посвящение и станешь истинной валькирией, — начала официальным тоном Великая Валькирия. Девушка перебила ее.

— Наставница Оливия, я и так все знаю, — робко улыбнулась она.

— Тогда ближе к делу. Роуз, встань на колени и закрой глаза. Ответишь на пару вопросов и пройдешь само посвящение. Будет немножко больно, — улыбнулась она. Девушка выполнила указания и десять валькирий обступили ее плотным кольцом, закрывая от Антонина, напряженно и взволнованно следящего за происходящим.

— Итак, Розалина, — начала молодая немецкая валькирия, женщина лет тридцати пяти, совсем недавно вошедшая в Совет. — Вопрос первый. Если прямо сейчас мы заберем дар и дадим тебе право на обычную жизнь, назначив другую валькирию, что ты ответишь?

— Ты хотела бы отказаться от этого дара? — спросила другая валькирия. Розалина, не открывая глаза, покачала головой. Она попыталась представить себе такую иногда желанную обычную жизнь, житейские горести и радости, которых ей порой так не хватало, и не сумела. Она не знала, что такое жизнь без дара… Она не знала, как можно представить их разделенными.

— Нет, — ровно и четко прозвучал ее ответ. Голос не дрогнул ни на долю секунды. — Я не хотела бы от него отказаться.

Валькирии переглянулись, покачав головами.

— Второй вопрос. Если ты сумеешь помочь кому-то, кому будешь нужна, что ты отдашь, чтобы ему или ей помочь? Чем ты готова пожертвовать?

И на этот раз перед ответом прoшли лишь доли секунды. И на этот раз голос не дрогнул.

— Все, что будет в моих силах. Если это будет нужно — свою жизнь, — ответ вполне устроил тех, кто проводил эту проверку, и испытание началось. Страшная боль в порезе, вызванном пощечиной, уколы хрусталя, растворявшегося в ладонях, безумное желание открыть глаза и успешное подавление его. Произнесенная вслух, неосознанно, клятва. И наконец испытание было завершено. Розалина поднялась на ноги.

— Проверишь способности? — поинтересовалась немка. Девушка помотала головой.

— Успеется еще, — девушка склонила голову, чтобы Великой Валькирии было проще надеть на нее маховик. Золотые часики блеснули в лунном свете.

— Тогда держи и помни — с этого дня ты валькирия, тебе подвластно само время. Но ты хранишь его во имя добра. И бережешь жизни тех, кого в силах спасти. Любой ценой. Разбив маховик, ты вернешь время к последнему моменту, о котором думала. Разобьет не валькирия — мир ждет катастрофа. Отныне и до конца своих дней ты не вправе отказаться от своей миссии.

— Я и не откажусь, — в глазах Розалины вспыхнул странный огонек. — Никогда. И ни за что. До конца своих дней… — в глазах многих валькирий мелькнуло уважение и тепло, но вот в глазах Оливии Говьер на миг промелькнуло выражение боли и грусти. Она, в отличии от остальных сестер, предчувствовала, что эта самая жизнь у девушки, что сейчас стояла рядом, будет недолгой… И в глубине души надеялась, что Розалина откажется от дара. Но этого не случилось. Девять белых сов уже улетели, а вот Великая Валькирия задержалась, не торопясь обращаться. Она кольнула палец шпилькой для волос и выступившей кровью исцелила порез на щеке Розалины.

— Знаешь, дитя мое, я хочу дать тебе совет. Цени каждый миг жизни, ведь никто не знает, сколько нам ее даровано.

— Спасибо, — пробормотала Розалина. — Наставница Оливия, но ведь вас накажут! Нельзя исцелять эту ранку! — встрепенулась она.

— Это просто глупый обычай. Да и наказание не будет страшным. Меня могут лишь снять с должности Великой Валькирии на какое-то время, вот и все. А может статься, никто об этом и не узнает, — она нежно поцеловала девушку в лоб и вскоре золотистая сова растворилась в темном ночном небе.

— Тони, идем спать, — Розалина, проводив ее взглядом, потянула друга к двери. Тот остановил ее, как-то нежно проведя рукой по ее щеке.

— Ты в порядке? Что они делали? — взволнованно спросил он, неосознанно взяв ее за руку второй рукой.

— Все нормально, обычное посвящение. Идем спать, — нежная улыбка показалась на губах девушки, мягко потянувшей руку.

— Ой, извини, я случайно! — отпустив ее руку, всполошился парень.

— Все в порядке, — заводя его в дом, улыбнулась девушка. Вскоре и они уже разошлись по комнатам. Розалина уснула, измотанная поездкой, трансгрессией и неожиданным посвящением. А вот Антонин, вспоминая ощущение ее теплой кожи под его ладонью, нежность ее улыбки и внезапно показавшиеся огромными глаза, не спал почти до утра.

— Ты мне нравишься, Роуз, — взглянув на стену, граничившую с ее спальней, прошептал он. — Почему ты этого не видишь?

Оливия Говьер, вернувшись в свой афинский кабинет, опустила голову на руки, тяжело вздохнув.

— Никто не знает, сколько нам отведено, — прошептала она. — Иногда лучше и не знать, сколько отведено другому. Бедное дитя. Сколько же им придется пережить лишь потому, что так решили за них другие и в том числе ты, Оливия, — усмехнулась она своему отражению. — Теперь осталось самое сложное. Сделать этот несчастный выбор до того, как она вернется в школу. Хочешь ты того или нет, — оглядев кабинет усталым взором, она поднялась на ноги, начиная рыться в куче сложенных на столе бумаг и пергаментных свитков, — но за дело, Говьер. За дело...